приглушенный,
словно доносящийся с большого расстояния голос Старца:
   - Что слышите? Быстро!
   - Грозу, - ответила Каренира. - Гроза над равнинами.
   - Байлей?
   Он не в силах был вымолвить ни слова.
   Каренира тряхнула его за плечо. Безрезультатно.
   Старик посмотрел в расширенные, безжизненные глаза молодого человека  и
приказал:
   - Ударь его! Ударь его, немедленно!
   Она с испугом посмотрела на него, не понимая, чего он хочет. Старик  не
стал ждать, сам отвесил остолбеневшему  Байлею  могучую  затрещину,  потом
другую. Голова дартанца бессильно дернулась. Глаза его  были  все  так  же
широко распахнуты.
   Каренира размахнулась и хлестнула  наотмашь.  Послышался  глухой  удар,
голова Байлея снова дернулась. Застонав, он поднес руку к лицу.  Каренира,
не раздумывая, ударила снова.
   - Байлей! - кричал Старик. - Байлей! Что ты слышал? Пение?
   Он тупо кивнул. Старик сжал губы.
   - Плохо, - бросил он. - Идем, идем скорее.
   Каренира потащила дартанца за  собой.  Он  с  трудом  передвигал  ноги,
наконец упал - и не вставал.
   - Шернь, сколько я еще буду с тобой нянчиться? - закричала  она  больше
со страхом, чем с гневом.
   Старик обернулся.
   - Быстрее! - бросил он с ноткой  необычного  для  него  раздражения.  -
Здесь неподалеку Мертвое Пятно, - невнятно добавил он, - если мы  до  него
не доберемся, плохо дело! Бей его,  Кара!  Только  боль  может  отрезвить!
Постоянная боль!
   Собравшись, она изо всех сил ударила Байлея по щеке. Не помогло.
   - Сильнее! Ты что, не понимаешь - надо бить, а не шлепать!
   Стиснув зубы, она вскочила и пнула Байлея в бок. Тот глухо застонал.
   - Хорошо! Еще! Он должен идти, и, если сейчас же не окажется в пределах
Пятна, плохо.
   С отчаянием она пнула его еще раз, потом еще... Он тяжело  перевернулся
на  спину,  открыл  глаза  и  что-то  неразборчиво  пробормотал.  Каренира
неожиданно наклонилась и, застонав от усилия,  взвалила  тяжелое  тело  на
плечо. Они побежали. Старик, тяжело дыша,  трусил  следом,  голова  Байлея
моталась из стороны в сторону  на  ее  спине.  Каренира  была  сильна  как
волчица, но чувствовала, что и ее силы постепенно иссякают. А безжизненное
тело казалось невероятно тяжелым. В какое-то мгновение она  споткнулась  и
упала. Схватив голову дартанца, она изо всех сил прижала ее к груди. Голос
ее звучал приглушенно и хрипло:
   - Спаси, слышишь, спаси его. Ты По... сланник, слышишь? Спаси, слышишь,
спаси его.
   Она схватила дартанца за руки, словно пыталась удержать.
   - Нет, Байлей, нет! Любимый!.. Ради Шерни,  отец!  Спаси  его,  умоляю!
Байлей!
   Она внезапно разрыдалась и закричала сквозь слезы:
   - Ты - Посланник, проклятый старик! Да или нет? Что  застряло  в  твоем
больном мозгу, что ты не хочешь использовать свою силу?! Ну что?!  Я  убью
тебя, если он умрет, слышишь?! Слышишь?!
   Она снова разразилась рыданиями.
   - Отец! Ведь ты  Дорлан-Посланник.  Самый  могущественный.  Спаси  его,
умоляю, отец.
   - Так давай его сюда.
   Он легко поднял безжизненное тело, что-то  негромко  сказал  и,  словно
выпущенное из пушки большое каменное ядро, взмыл в воздух.



        "24"

   Байлей закашлялся и открыл глаза. В них тут же ударил блеск  огромного,
медленно поднимающегося из-за невысоких холмов солнца.
   Он быстро зажмурился, но успел еще увидеть лицо  склонившейся  над  ним
девушки.
   Каренира крепко затянула ремень, закрывая горловину  кожаного  мешка  с
водой, и, отложив его в сторону, мягко коснулась любимого  лица,  поправив
на лбу прядь волос.
   - Как себя чувствуешь?
   - Что это было, Кара?
   Она положила его голову к себе на колени.
   - Зов Мертвых, - неуверенно ответила она. - Так говорит Дорлан.
   - Дорлан?
   Она кивнула.
   Посланник  стоял   неподалеку,   выпрямившись   и   как-то   помолодев.
Улыбнувшись, он кивнул дартанцу. Их глаза встретились.
   Во взгляде Старика чувствовалась непостижимая, безграничная сила.
   Дорлан медленно подошел.
   - Ты приказала мне стать  Посланником,  -  сказал  он  Каренире.  -  Ты
приказала мне снова стать Посланником. Не знаю, хорошо ли это, но  раз  уж
так случилось, да будет так! Так тому и быть... - Он оглядел молодых людей
и сказал: - Вы не настолько сильны, чтобы встретиться с Брулем. У вас даже
не хватит сил на беседу с ним, если он этого не  захочет.  Подождите  меня
здесь. Нам с Брулем нужно поговорить.
   Он насупился, не так, как обычно  в  задумчивом  настроении.  Посланник
смотрел в Полосы Шерни. Потом медленно повернулся, тихо произнес  короткую
Формулу - и ушел. Он шагал размеренно,  но  хватило  и  нескольких  шагов,
чтобы он почти сразу скрылся из виду. Он исчез, как растаял в свете, будто
вошел прямо в диск солнца, закатывающегося за гряду опаленных холмов.
   Они молча переглянулись.
   - Дорлан-Посланник, - уже  нормальным,  хотя  и  тихим  голосом  сказал
Байлей. - Каренира, кто он? Кем он был?
   Армектанка молчала.
   - Ты ведь уже знаешь, что когда-то он дал мне глаза другого человека, -
наконец сказала она. - Тот человек хотел этого сам,  а  потом  покончил  с
собой. С той минуты Дорлан и отказался от своей силы. Он никогда не  хотел
со мной разговаривать на эту тему. Я не понимаю, не знаю в  точности,  как
все было, но он, видимо, решил, что не достоин более быть Посланником.  Он
считает, что не должен был передавать  мне  дар  того  человека,  как  мне
кажется. Я не знаю, в самом деле не знаю, почему он стал  просто  Старцем.
Это, видимо, какая-то традиция или обычай. Кто поймет Посланников?
   - Но теперь он снова Дорлан-Посланник?
   - Да. Дорлан-Могущественный. Великий Дорлан, Бай. Его боится весь Край,
о нем складывают легенды. Сколько я их слышала еще в Армекте! Его видели в
моей стране сто лет назад, когда вспыхнуло Кошачье  Восстание.  Ничего  об
этом не слышал?
   - Нет. Кажется, нет.
   Он огляделся вокруг.
   - Где мы, собственно? - спросил он. Его удивление росло.
   - Посланники говорят о месте под названием Мертвое Пятно.  Я  о  чем-то
таком слышала. Об этих местах должен знать каждый, кто идет в Край.
   - Это то же самое, что и Добрый Круг?
   - Да! Именно.
   - Мне об этом Гольд рассказывал. Тут не действуют  силы  Дурного  Края,
верно? Никакие силы?
   - Да.
   Дартанец еще  раз  окинул  взглядом  совершенно  круглое  пространство,
кое-где  поросшее  травой  и  даже  кустарником.  В  других  местах   Края
растительности вообще не было.
   Он приподнялся на локте и сел.
   - Шернь! - прошептал он,  будто  его  озарило.  -  Он  пошел  к  Брулю!
Каренира, он освободит Илару. Без меня.
   Он вскочил.
   - Понимаешь?! Он освободит Илару!
   - Он сказал, что идет поговорить.
   - О Шернь! А как ты думаешь, о чем они будут разговаривать? О небе?!
   - Может быть, и о небе. Кто знает, о чем разговаривают  друг  с  другом
Посланники? А тем более самые могущественные из всех, кто  когда-либо  жил
на свете?



        "25"

   Бруль-Посланник стоял на галерее,  окружавшей  большой  пустой  зал,  и
смотрел  вниз.  Скрипнули  створки  огромных  дверей,   и   вошла   Илара,
передвигаясь забавными мелкими шажками,  чуть  покачиваясь  и  внимательно
глядя под ноги. Бич волочился за ней по земле.
   - Илара! - негромко позвал он, чтобы не  испугать  ее.  Она  посмотрела
вверх и просияла от радости.
   - Господин?
   Ему захотелось хоть на минуту избавиться  от  своего  вечно  серьезного
вида. Лицо его озарилось  улыбкой,  он  махнул  рукой  и  сбежал  вниз  по
каменным ступеням. Он подошел к ней, протягивая руку. Она с легким испугом
подала ему свою.
   - Не бойся меня, маленькая. Ты же знаешь, что я не сделаю  тебе  ничего
плохого.
   Она снова улыбалась.
   - Знаю.
   Он обнял ее и поцеловал в лоб. Она прижалась  к  нему  всем  телом.  Он
пальцами приподнял маленький подбородок  и  заглянул  в  огромные  голубые
глаза. Она смешно наморщила нос и, совсем как расшалившийся ребенок, смело
сказала:
   - Эй!
   Он весело рассмеялся, проведя  пальцем  по  розовой  щеке.  Уже  совсем
осмелев, она схватила его за палец зубами и укусила. Она не отпускала его,
смеясь и жмурясь. Он шутливо упрашивал ее, страшно грозился, топал, вертел
пальцем, но она была непреклонна.
   - Ну и что мне с тобой делать? - наконец спросил он.
   Она покачала головой.
   - Ничего? Совсем ничего? Так и будешь меня держать целую вечность?
   Она вдруг посерьезнела и, заглядывая ему в глаза, послушно кивнула. Это
его растрогало. Повинуясь какому-то странному порыву души, он сказал:
   - Ради Шерни, дочка, сегодня твой день. Проси что хочешь. Я все сделаю.
   Она отпустила палец и посмотрела  на  него  с  таким  серьезным  видом,
какого он прежде не замечал за ней.
   - Правда?..
   - Правда.
   Она наклонила голову и тихо, очень тихо сказала:
   - Никогда не бить псов.
   Он удивленно посмотрел на нее:
   - Как это тебе пришло в голову? А? Дитя мое!
   Подбородок ее дрогнул. Она набралась смелости:
   - Я знаю, что их бить нужно. Ты мне объяснил, господин. Но... но скажи,
что больше нельзя! Пожалуйста...
   Он нахмурился. Происходило нечто странное. Неужели  Формула  Послушания
ослабла? Нет, этого не  может  быть.  Но  как  тогда?  Каким  образом  она
понимает, что именно от него зависит,  что  необходимо,  а  что  нет?  Что
только по его воле необходимо бить или не бить псов.
   Он посмотрел на ее склоненную голову. Неужели она плачет?
   - Да, дитя мое. Я ошибся. Псов больше не надо бить.
   Ошеломленная неожиданным согласием, она долго смотрела ему в лицо.
   - Правда?
   - Да, дитя мое. Правда.
   В  порыве  радости  она  прижалась  к  нему  так  крепко,  что  у  него
перехватило дыхание. Он рассмеялся, но смех уже не был искренним.
   - Ну хорошо, - сказал он, гладя ее прекрасные черные  волосы,  тронутые
узенькой полоской седины - особый знак, который был у нее всегда. - Можешь
меня не благодарить.
   Он мягко отодвинул ее от себя и еще раз поцеловал в лоб.
   - Ну иди, - сказал он. - Я хочу побыть один.
   Она хотела нагнуться за лежащим на полу Бичом, но он ей не позволил. Он
сам поднял его и вложил в маленькую ладонь.
   - Иди, иди...
   Он остался один. Постояв в задумчивости, он начал ходить взад-вперед.
   Происходило  что-то  странное.  Соединив  в  своем  разуме  подспудные,
неуловимые  нити,  он  вдруг  осознал,  что  с  какого-то  момента  вокруг
ощущается чужая аура. "Что это? - прислушался к себе и к миру Посланник. -
Наверняка ничего хорошего, нужно быть бдительным. Остерегаться".
   Но чего?
   Он поднял голову, будто принюхивался, и снова стал ходить.
   Формула Послушания не  ослабла,  поскольку  это  невозможно.  Она  была
попросту разрушена. Скоро Илара полностью освободится.
   - Дорлан-Посланник, - сказал, как бы про себя, Бруль. - Мертвый  Мудрец
ожил. Следовало догадаться раньше.


   Дорлан медленно взошел на галерею.
   - Приветствую тебя, Бруль, - сказал он. - Сегодня необычный день.  Двое
могущественных вместе.
   Бруль спокойными размеренными шагами продолжал расхаживать по залу.
   - Вместе... - задумчиво произнес он. - Но плечом к плечу  или  лицом  к
лицу? Приветствую тебя, мастер.
   - Зависит только от тебя.
   - То есть?
   Дорлан сел на высокий каменный трон. Бруль остановился перед ним.
   - Я снова жив силой любви, - сказал Дорлан. - И хочу забрать у тебя  ту
девушку, Бруль.
   Они смерили друг друга взглядами.
   - Помнишь, Бруль, как я тебя учил? О мечах и молотах?
   Внезапная тень промелькнула на угрюмом лице Бруля. Он склонил голову  в
легком поклоне:
   - Помню, мастер.
   - Вот и хорошо. Но тогда я ошибался. Не знаю почему,  но  я  больше  не
верю в философию меча и молота.
   Бруль нахмурил брови.
   - Я знаю, - медленно сказал он. - Не понимаю только почему?
   Дорлан молчал. Наконец он произнес совершенно иным тоном:
   - Ты должен отдать мне Илару, Бруль.
   - Почему?
   - Потому что есть человек, который ради  нее  переступил  через  самого
себя.
   - Скажи, мастер, - глухо произнес Бруль,  -  почему  тебя  в  последнее
время волнуют такие мелочи? Ты завершил работу над своим вкладом  в  Книгу
Всего. Твой труд непостижим, и теперь ты снова  встаешь  рядом  с  Шернью,
желая воспользоваться силой Полос ради достижения мелких и  незначительных
целей. За что борешься, Великий Дорлан? Скажи, за что?
   - За добро, Бруль.
   Бруль нахмурился:
   - За добро? Его не существует, Дорлан. И тебе об этом известно.
   Дорлан покачал головой.
   -  Его  не  существует,  -  повторил  Бруль.  -  Почему  ты   пытаешься
отождествлять Светлые Полосы с добром, если Темные, по твоему  мнению,  не
являются злом? Когда ты делал выбор, перед  которым  когда-то  оказывается
каждый из нас, ты решил, что зла нет, есть лишь несовершенство. Теперь  ты
противопоставляешь ему добро? Какой в этом смысл? Нет добра,  мастер!  Кто
же, как не я, всю жизнь пытавшийся познать  зло,  может  знать  это  лучше
всех? Равновесие Шерни основывается на ее _однородности_. Есть две взаимно
дополняющие друг друга разновидности Полос; но это мы назвали их Темными и
Светлыми. Точно так же они могли бы называться, например, Полосами Воды  и
Воздуха. Или Земли и Огня. Какое значение имеет их название? Важна суть.
   Самый Могущественный все еще качал головой.
   - Если даже мы решим, - медленно сказал он, - что мир - это карта  зла,
то на ней все равно есть острова и островки добра, Бруль.
   - Острова добра остаются лишь частью карты, - возразил  тот.  -  Частью
зла, мастер. ОНИ - ЗЛО!
   Дорлан встал.
   - Тогда - сразимся.
   На этот раз Бруль покачал головой.
   - Ты изменился, мастер, - сказал он. - Ты низко пал. Ты забываешь,  что
мудрец никогда не сражается ради самой борьбы. Он всегда сражается во  имя
чего-то и должен знать, чего именно. А во имя чего хочешь сражаться ты?
   - Я уже сказал: ДОБРА. Во имя любви, если пожелаешь.
   Бруль чуть не схватился за голову.
   - Ради Шерни, мастер! Для тебя это _одно и то же_?
   Внезапно он вытянул  руку  и  прошептал  какое-то  слово.  В  его  руке
сверкнул черный меч.
   - Вот мое оружие. Я буду сражаться  злом.  За  право  на  существование
малого зла, сущности которого ты не понимаешь.
   Дорлан поднял руку:
   - А я буду сражаться добром за добро. Вот мое оружие.
   В его руке блеснул длинный золотой меч.
   - И что ты мне этим доказал, мастер?
   - Что добро существует, только и всего.
   Бруль хрипло рассмеялся:
   - Так сразимся же!
   Лязгнули скрещенные клинки. В одно мгновение меч Дорлана почернел и  со
свистом взмыл в воздух. Бруль вытянул руку. Оружие мгновенно  прильнуло  к
ней.
   - Вот она, борьба добра со злом, - сказал  он  вовсе  не  торжествующе,
скорее с горечью. - И что же мы видим, Дорлан? Двойное зло?
   Дорлан молчал.
   - Добро никогда не побеждает, мастер, - говорил Бруль. - Добро не имеет
права сражаться, ибо, сражаясь, оно превращается в  зло.  Борьба  сама  по
себе зло, Дорлан. Не бывает священных войн.  Почему  ты  никак  не  можешь
этого понять?
   Он бросил на пол мечи. Послышался чистый звон.
   - Твои острова добра я называю малым злом, мастер.  Я  стараюсь,  чтобы
его становилось больше, и  таким  образом  вытесняю  большое  зло.  Но  не
сражаясь, так как это - гибельно.
   Он грустно кивнул.
   - Любовь? Чтоб тебе никогда не увидеть, какой она может быть  "доброй"!
Может быть, моя любовь к этой девушке лучше той, которую ты  защищаешь.  А
теперь иди, мастер.
   Неожиданно он опустился на колени и в последний раз  поклонился  своему
учителю. Потом встал.
   - Иди, Старец. И никогда не возвращайся, если однажды ушел.


   Она  ласкала  их,  задыхаясь  от  рыданий,  обнимала  за  лохматые  шеи
дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши. Псы стояли
неподвижно, не пытаясь убежать, но и  не  отвечая  на  ласки,  холодные  и
безразличные, словно окаменели. Не в силах этого вынести, все  еще  плача,
она вскочила и неуклюже побежала, размазывая  слезы  кулаком  по  щекам  и
судорожно сжимая Бич. Ее пронзила чудовищная, страшная  жалость,  которая,
казалось, ухватила ее за горло и держала, держала не отпуская.
   Наконец она остановилась, не в состоянии бежать  дальше.  Она  села  на
землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку.
   Внезапно она поняла, где находится, - и перепугалась.  Бруль  показывал
ей это место, странный, сложенный из  каменных  глыб  лабиринт,  приказав,
чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно
ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть
для нее священным. К тому же она ведь не заходила за камни, а просто  была
рядом, только и всего.
   Она посмотрела на небо, ясное,  как  всегда  в  Крае.  Вытирая  с  лица
остатки слез, она ощутила  усиливающийся  ветер,  горячий  и  душный,  что
бывало нечасто.
   Она поднялась с земли, чтобы вернуться в замок.
   Все  произошло  неожиданно.  Она  пришла  в  себя  лишь  тогда,   когда
окровавленный Бич ласково обвился вокруг ее ноги, словно заверял  в  своей
верности и прося за это награды. То, что он убил на  границе  между  тенью
Полос и светом, уничтожало своей смертью песок, поднимало  клубы  горячего
воздуха, превращая его в шары  ледяного  огня.  Она  отшатнулась,  объятая
страхом, какого никогда еще не  испытывала,  нечеловеческим,  несусветным,
который передавался ей прямо от издыхающего Стража Края. Она не  понимала,
что она чувствует и видит... и чувствует и видит  ли  ЭТО  вообще.  Сердце
отчаянно колотилось, ей было душно... душно... душно! Тело внезапно  свело
болезненной судорогой.
   Она сделала  шаг  и  медленно  опустилась  на  колени,  прижав  руки  к
вздувшемуся животу. В глазах потемнело.  Чудовищная  боль  нарастала.  Она
вскрикнула, потом еще раз и, вцепившись в волосы, упала на бок.
   - Бруль! Бруль! А-а-а!..


   Ребенок был мертв.
   Байлей и Каренира видели на востоке белые  молнии  и  клубы  пурпурного
дыма, но не признали в них страшного гнева, горя и отчаяния Бруля. Ребенок
был человеком. ЧЕЛОВЕКОМ. Настоящим, обычным человеческим новорожденным.
   Мертвым.
   Черное Побережье узнало гнев мудреца Шерни. С гулом и грохотом взлетали
в воздух целые холмы, фиолетовое пламя металось по широким пляжам, выжигая
отмели и испаряя соленую морскую воду. Чудовищные обитатели  Дурного  Края
гибли десятками - раздавленные,  сожженные,  разорванные  между  судорожно
отступающей тенью Полос и сиянием света. Более слабые  Брошенные  Предметы
трескались, плавились от жара, горели, превращались  в  прах...  Где-то  в
глубине материка, над равнинами  Края,  прокатился  глухой,  жуткий  крик,
поднимая песок и, пыль; Каренира и Байлей не пострадали лишь  потому,  что
сидели в самой середине Мертвого Пятна.
   Замок тоже  разваливался.  Остатки  старых  башен  и  стен  с  грохотом
исчезали в клубах пыли; трескались полы в темных залах, помнивших еще шаги
бесстрашных мудрых шергардов, возводивших свои цитадели даже во враждебном
Крае. На подпиравших потолки колоннах появлялась черная сетка трещин...
   Потом наступила тишина. Пыль медленно оседала,  но  посреди  ее  клубов
отчетливо  вырисовывалась  фигура  идущего  со  склоненной  головой  через
уцелевшие залы Бруля.
   - Бруль! Бруль, останься, умоляю! Не бросай меня! Бруль! Бруль!
   Он не оборачивался. Новые клубы пыли полностью скрыли его из виду.
   - Бруль!!!
   У нее не оставалось сил даже для того,  чтобы  ползти  за  ним  следом.
Слезы прочертили на сером от пыли лице кривые дорожки. Она приподнялась на
руках, но тут же упала на холодные плиты пола, лишившись чувств.
   Пыль оседала, оседала, оседала...
   Тишина. Абсолютная тишина, казалось, оседала вместе с  пылью,  покрывая
землю толстым  слоем.  Молчали  обвалившиеся  стены,  молчали  разрушенные
башни, молчало все Черное Побережье. Дурному  Краю  предстояло  залечивать
самые тяжелые в его истории раны.
   Илара  лежала  неподвижно,  лицом  вниз.  Ее  черные  волосы  покрывала
с