когда в жизни я не слышала столь неправдоподобной истории. Говоришь,  ты
похитил меня, чтобы я поговорила с Байлеем? Но, дорогой мой солдатик, если
ты и в самом деле солдат, в чем я сомневаюсь! Байлей, будь он  жив,  отдал
бы тебя в руки Трибунала при первом же упоминании о том, что ты поднял  на
меня руку! Как я могу поверить в то, что ты добровольно пошел на это, лишь
бы только заставить меня поговорить с братом?
   Гольд молчал. Если честно, он и сам не понимал, как все  произошло.  Он
представлял себе все совершенно иначе... Он  утратил  контроль  над  ходом
событий. Уже тогда, в ее доме в Роллайне. Она была права.
   - Но, может быть, если ты поведаешь истинные причины... -  пробормотала
она, - может быть, тогда я смогла бы повлиять на приговор Трибунала?
   И ему пришло в голову: а не придумать  ли  в  самом  деле  какую-нибудь
правдоподобную историю, которая ей понравится, заодно отказаться от  своих
намерений и сдаться?
   Да, сдаться.


   Когда Гольд спрыгнул с лошади и подошел к ней, Лейна просто упала в его
распахнутые объятия. Она дико устала, болело все: ноги, спина,  шея.  Веки
стали тяжелыми, словно налились свинцом. Она не помнила, как он отвел ее в
какую-то комнату, помог стащить сапоги, уложил на кровать и вышел,  закрыв
за собой дверь. Она что-то неразборчиво пробормотала, повернулась на бок и
тут же заснула.
   Гольд несколько минут наблюдал за ней сквозь щель в неплотно  прикрытой
двери, потом медленно спустился вниз и стал чистить  лошадей.  Он  не  мог
позволить себе спать, но сон ему и не  требовался.  Сутки,  проведенные  в
седле, мало что для него значили, ему приходилось выдерживать и  не  такие
переходы. Конечно, он устал, но с ног не падал.
   Приближался полдень. Гольд заказал сытный обед и присел за стол в углу.
Странно, но в зале было почти пусто. На  этом  тракте  подобное  случалось
нечасто.
   Он проворно занялся огромным куском мяса, который ему подали на большом
блюде. Одновременно он  размышлял,  неподвижным  взглядом  уставившись  на
столпившихся вокруг большого стола путников.
   Он уже  решил,  что  сдаваться  не  станет  и  от  своих  намерений  не
откажется. Только вот эта дартанка... Раз уж он принял  решение,  уступать
ей нельзя, тем более без нужды потакать ее капризам.
   Наедине с собой Гольд мог себе  позволить  откровенность.  Непокорность
этой властной особы ему чем-то импонировала, но вместе с тем  он  презирал
ее великосветские привычки. Она сильно отличалась от тех  женщин,  которых
он знал. В ее  поведении  было  что-то  сродни  сладострастию.  Красавица,
осознающая свою красоту, ожидает только признания и восхищения собой.  Она
требует поклонения, как имперский сборщик налогов - податей. Как ни  злили
Гольда ее капризы, эта женщина возбуждала его.  Однако  ее  отвратительное
отношение к дружбе отталкивало его. Для Гольда это понятие - священно; и в
дружбе он никогда не  знал  корысти.  Он  прекрасно  понимал,  почему  для
дартанки все выглядит в ином свете. Она просто не могла взять в толк,  как
ее брат, магнат, мог подружиться с человеком,  пусть  даже  Чистой  Крови,
пусть даже офицером гвардии, но стоящим  значительно  ниже  по  положению.
Нигде во всей Империи происхождению не придавалось такого значения, как  в
Дартане, а уж в Роллайне -  тем  паче!  Армект  вместе  с  архитектурой  и
искусством перенял также уклад общества, создал магнатские дворы  в  своих
городах. Однако профессия солдата,  освященная  армектанскими  традициями,
повышала общественный статус  человека.  Звание  сотника  гвардии  ставило
Гольда в  один  ряд  с  магнатами...  Таков  был  закон  Империи.  Обычный
крестьянин  или  горожанин  становился  равным  высокопоставленной   особе
благодаря мундиру.  Офицер  считался  равным  дворянину  Чистой  Крови,  а
дворянин Чистой Крови - магнату. Магнат в мундире легионера, а  тем  более
гвардейца, уступал по общественному положению  только  императору.  Гольда
удивляло, что Лейна этого не  помнит.  Может  быть,  она  просто...  хочет
сохранить дистанцию? Чтобы смотреть на него свысока?
   Прекрасное тело, но душа с червоточиной. Гольд хотел бы верить, что это
не так, или, по крайней мере, не навсегда.
   Он похитил сестру Байлея, но не смог бы взглянуть другу в  глаза,  если
бы  с  головы  его  сестры  упал  хоть   волосок.   Он   чувствовал   свою
ответственность за эту женщину, но не любил ее. Временами почти ненавидел,
но почему-то хотел изменить ее жизнь, ее саму.
   В задумчивости он вытер руки о  край  скатерти  и  встал  из-за  стола.
Подойдя к стойке, потребовал у трактирщика полный кувшин вина, заплатил за
свою койку в общей гостиной (ему было жаль золота за отдельную комнату,  а
в роскоши он не нуждался). Поднявшись по кривым, неровным ступеням, вскоре
он уже лежал на жестком, набитом сеном матрасе.  Хлебнув  прямо  из  горла
кувшина, он почувствовал приятно растекающееся по телу тепло.
   Мысли Гольда  снова  и  снова  возвращались  к  пленнице.  Он  невольно
сравнивал себя с ней. Он умел быть солдатом в казарме,  хозяином  в  доме,
разбойником в горах... и считал "это правильным. Она же -  везде  и  всюду
хотела  быть  исключительно  дартанской  красавицей.  В   памяти   всплыло
поддельное письмо, и Гольд выругался. Плохо он продумал интригу.  До  поры
до времени прекрасная капризница будет забавляться похищением, и все будет
гладко. Но когда забава ей наскучит, дело дойдет до вражды. Каждый  лишний
день, каждая минута лишь усложнит дело, оттягивая неизбежность.
   Опорожнив кувшин наполовину, он вытянулся  на  койке  и  закрыл  глаза,
решив, что надо выспаться до захода солнца.


   Так оно и вышло.
   Проснувшись, Гольд еще долго стоял посреди комнаты как истукан, пытаясь
решить: будить ее или рано? Не слишком ли мало он дал ей поспать?  Что  ж,
придется ей привыкать к такому образу жизни.
   Он вошел в комнату девушки, удерживая на весу блюдо  с  едой  и  кувшин
вина. Злость на самого себя, что поддался слабости  и  прибежал  к  ней  с
ужином, будто он слуга ей, заставила грохнуть блюдо на стол  и  оглянуться
на нее. Она спала как ребенок, прижавшись щекой к жесткой,  набитой  сеном
подушке, легко посапывая. В этот момент она  выглядела  такой  невинной  и
чистой, что у Гольда перехватило дыхание и вдруг показалось,  будто  видит
он ее впервые.
   Помятая юбка задралась, открыв взору длинные точеные ноги, тугие  чулки
обтягивали гладкие, как у ребенка, бедра, да только вот красота эта  таила
в себе безотчетную угрозу.
   Он решительно двинулся к кровати, легко коснулся плеча спящей  и  резко
встряхнул. Она что-то пробормотала, не открывая глаз, и  перевернулась  на
спину. Огненная  копна  густых  волос  будто  обожгла  его  ладонь.  Гольд
отдернул руку.
   - Пора бы в путь, госпожа, - сказал он тихо и так трогательно, что  сам
это заметил, пораженный звучанием собственного голоса.  Тогда  он  сильно,
может чересчур, дернул ее за руку. Она тут же открыла глаза и села.
   - Как ты смеешь дотрагиваться до  меня,  гвардеец!  -  вспылила  Лейна,
переполненная презрением. - Слишком много себе позволяешь!
   Какие-то теплые, приятные слова, которые уже вертелись у него на языке,
сорвались в желудок вместе с проглоченной слюной. У него аж зубы свело.
   - Пора в путь, - жестко сказал  он.  -  Через  минуту  ты  должна  быть
готова. Жду внизу, возле лошадей.
   Тут он издевательски усмехнулся,  заметив,  что  ее  глаза,  сверкающие
грозной неприступностью, покраснели и опухли. Что ж, это ей в отместку.
   Похоже, она это почувствовала. Ее бурная реакция удивила и  обезоружила
Гольда. Похоже, его улыбка задела ее сильнее, чем он предполагал.
   - Прочь, - зашипела Лейна, - прочь, говорю. Убирайся отсюда, ты...
   После того, что он услышал, улыбка застыла у него  на  лице.  Он  хотел
возразить, но лишь недоверчиво посмотрел на нее, покачал головой и  вышел.
Ее мерзкие словечки произвели столь  отталкивающее  впечатление,  что  он,
полный отвращения, не смог ее даже отругать.
   Нет, мягкость и впечатлительность ему  вовсе  не  были  свойственны.  В
гарнизоне или во время привала в горах его гвардейцы, среди которых были и
женщины, порой разражались куда более крепкими  выражениями.  Но  все-таки
между  солдатом  из  казармы  или  разбойником,   постоянно   играющим   в
кошки-мышки со смертью, и благовоспитанной дартанкой  существует  какая-то
разница!
   Он нервно затянул подпругу, осознавая, что возмущен сильнее,  чем  того
хотелось бы. И не в том дело,  что  она  осыпала  его  руганью.  Он  редко
позволял  себе  нежные  чувства...  Сейчас  он  чувствовал  себя,   словно
отброшенный пинком пес, будто его помоями облили.
   Гольд вывел лошадей из конюшни  на  двор,  еще  раз  поправил  поклажу,
оперся о стену дома и стал терпеливо ждать.
   Лейна появилась во дворе, когда он, уже готовый  сорваться  от  ярости,
чуть было не отправился за ней.  Внешне  она  выглядела  спокойной,  но  в
глазах притаился недобрый огонек. Без единого слова  она  вскарабкалась  в
седло. Гольд вскочил на лошадь, сжал круп коленями.
   Всадники тронулись в путь.



        "4"

   Пришлось покинуть тракт из  страха  погони.  Чем  ближе  оставалось  до
громбелардской границы, тем хуже были дороги, изрытые ямами и колдобинами.
   Путь пролегал через леса и широко распаханные поля. Украшением пейзажа,
как вдоль дороги, так и за полями, были деревья. Прекрасные  леса  Шерера.
Лиственные, но прозрачные благодаря простору, полные полян и дичи.  Гибкие
серны не раз проносились через дорогу прямо перед мордами коней.
   Лейна  восхищалась  красотой  здешних  лесов.  До  сих  пор   ей   мало
приходилось путешествовать. Порой ей не хотелось верить, что они все еще в
Дартане. Она  знала  другой  Дартан  -  Дартан  Роллайны,  Дартан  больших
городов, выдающихся фамилий, крупных  богатств,  обильных  пиршеств...  Ей
незнаком был этот край лесов, полей и рек; и здесь  она  чувствовала  себя
чужой, хотя ощущала, что красота этих мест манит и притягивает ее.
   Часто они проезжали  мимо  небольших,  довольно  ухоженных  и  опрятных
селений. Крестьяне смотрели вслед из-за заборов, чумазая детвора с воплями
провожала всадников, высыпая под ноги  лошадей.  Лейна  кусала  губы,  еле
сдерживаясь, чтобы  не  отогнать  их.  Сам  вид  простонародья  внушал  ей
отвращение, и казалось  унизительным,  что  всякое  отребье  тычет  в  нее
грязными пальцами. Раздражало и то, что Гольд не обращал никакого внимания
на это унижение. Он ехал с безразличным видом  и  все  больше  молчал,  на
вопросы отвечал односложными фразами. Порой у нее создавалось впечатление,
что  он  вообще  не  помнит  о  ней!  Это  злило.   Тогда   она   пыталась
спровоцировать ссору, но непробиваемого громбелардца  нелегко  было  (и  с
каждым днем все труднее) вывести из равновесия.  Она  ненавидела  его  все
больше, но вместе с тем это разжигало ее,  о  чем  она,  впрочем,  еще  не
подозревала. Сознание того, что  он  вовсе  не  обращает  внимания  на  ее
прелести, приводило в бешенство. С немалым удовольствием она отметила, что
дорожный костюм имеет свои положительные  стороны.  Обтягивающие  чулки  и
короткая юбка великолепно подчеркивают линии бедер и  ног,  сквозь  тонкую
рубашку и меховую  куртку  отчетливо  вырисовываются  контуры  прекрасного
бюста.  Платье  только  деформирует  грудь.  Она  использовала  всю   свою
фантазию, чтобы уложить довольно примитивными способами волосы в прическу.
И никакой реакции! Обиженная, возмущенная до  предела,  она  ехала  молча,
поджав губы, прокручивая в голове всевозможные пытки,  которым  она  бы  с
радостью его подвергла, только бы представилась возможность.
   Как-то раз, когда работавшие в поле крестьяне  осмелились  поклониться,
она рассерженно заявила:
   - Ну что ты за мужчина! Меня оскорбляют в твоем присутствии...
   - Не обращай на них внимания, госпожа, - лениво  оборвал  ее  Гольд  на
полуслове. - Как минуем последние деревни и войдем  в  приграничные  леса,
там тебя никто не будет беспокоить.
   - Но я не  могу  вынести,  когда  всякий  сброд  безнаказанно  на  меня
пялится!
   Он посмотрел на нее.
   - Это я виноват, - сказал он неожиданно для самого себя. - Я  привык  к
слову "госпожа", чего делать не следовало. Мы едем в Громбелард, а ты  все
еще ведешь себя так, словно находишься на приеме в дартанской столице.
   Она смотрела на него, открыв рот от безграничного изумления.
   - Ее благородие А.Б.Д.Лейна! - язвительно произнес он. - Ты была  ею  в
Роллайне. А в громбелардских лесах  ты  всего-навсего  глупая  беспомощная
кукла. Красотка, чье магнатское достоинство  может  унизить  любой  вшивый
пастух. Советую об этом подумать.
   Кровь ударила ей в голову. Она не в силах была вымолвить ни слова.
   - Да что ты себе... - наконец сдавленно выговорила она.  -  Да  как  ты
смеешь?..
   Он насмешливо хмыкнул и показал на дорогу:
   - Смотри. Изрытая, неровная дорога. Скоро мы вернемся на тракт, который
выглядит так же.  А  от  громбелардской  границы  это  единственный  путь,
который соединяет Дартан с Тромбом, Бадором и Рагхаром. Да, пока  это  еще
дорога, но за Перевалом Стервятников от нее останется одно название. Никто
не в состоянии следить и ухаживать за ней. Громбелардский дождь  размывает
самые лучшие тракты. Лошади ломают на  выбоинах  ноги,  с  осей  срываются
колеса повозок. Дальше дороги вообще нет. Горы, горы, одни только горы,  с
дикими пастухами и в сто крат более дикими  разбойниками.  Кому  там  есть
дело до твоего титула?
   Она хотела изобразить презрение, но лицо исказила  какая-то  неприятная
гримаса.
   - Я полагала, - сказала она внешне спокойным,  но  все  же  подавленным
голосом, - что еду в обществе человека Чистой  Крови  и  гвардейца,  а  ты
просто...
   - Ты едешь в обществе разбойника, - резко  выпалил  он.  -  Разбойника,
которого только имя да звание ставят в один ряд с магнатами.  Мои  солдаты
отличаются от тех, с гор, только мундирами да присягой. Но в Тяжелых Горах
обычаи у всех разбойничьи, а как иначе? Потаскайся лет десять по казармам,
горам да вертепам, тогда посмотрим, что останется от твоих хороших манер.
   Она молчала.
   - В Громбеларде имеет значение жизнь, и только  жизнь.  Ставка  в  этой
игре - наша жизнь и тех, кого мы призваны защищать. Для этого  надо  убить
иную жизнь, при  том  что  мы  не  располагаем  козырными  тузами,  скорее
наоборот. На кордоне меня ждут двадцать моих людей. Это бравые ребята,  но
если мы попадем в засаду полусотни разбойников, я без раздумий отправлю их
предводителя вместе с тобой в близлежащие кусты, если за  это  он  оставит
нас в покое. Это Громбелард.
   Лейна с трудом пыталась скрыть потрясение.
   - Не смотри на меня так, - спокойно добавил Гольд. - Будь уверена, если
вдруг предводителю понравлюсь я... Видишь ли, жизнь двадцати людей  -  для
меня нечто большее, чем ложно понятая честь.
   - Ты просто  отвратителен!  -  заявила  Лейна.  -  Глупый,  вульгарный,
гадкий!
   Он раскатисто расхохотался, что привело ее в ярость.
   - Я отвратителен и глуп? - переспросил он. - А ты? Ты и  в  самом  деле
веришь, что весь мир существует для тебя? Что он крутится  вокруг  тебя  и
тебе подобных красоток, которые только и могут,  что  медленно  сбрасывать
платья в апартаментах богатых ухажеров, которых один вид  меча  бросает  в
дрожь? Все вы, с вашими гордо  стоящими  перед  именем  тремя  буквами,  -
дураки, живые трупы, лишенные души. Золото и титулы, золото и титулы...
   Он замолчал.
   - Байлей - другой. Или хотя бы пытался быть  другим...  Потому...  я  и
подарил ему свою дружбу.
   Она продолжала с отвращением смотреть на него:
   - Я тебя презираю. Ты самый обычный неотесанный варвар. Жаль, что я  не
поняла этого сразу...
   Он засмеялся. Она чувствовала, что смех его деланный, но не  могла  его
вынести. Придержав коня, она поотстала. Он даже не обернулся.
   Лейна возмутилась. Приключение, сперва  манившее  своей  экзотичностью,
внезапно обернулось кошмаром. Похититель нарушил все правила;  он  был  не
таким, каким обязан был быть. Восхищение его  решительностью  и  мужеством
исчезло без следа, когда оказалось, что решительность - просто  отсутствие
хороших манер, а мужество, по сути, - примитивная дикость. Ей стало  жалко
себя. Злость на  то,  что  она  дала  себя  обмануть,  поддавшись  первому
впечатлению, перекинулась на Гольда. Во всем виноват он! Глупец!  Даже  не
понимает, что теряет... Она задавала себе вопрос: почему она все еще с ним
едет и что вообще делает в обществе этого человека?
   Злость, вместо того чтобы утихнуть, нарастала.
   Лес на горизонте превратился из узкой линии в полосу, становившуюся все
шире. Выносливые кони шли ровным, размеренным шагом. Гольд знал,  что  они
могут так идти, попеременно то шагом, то рысью, целыми днями, без отдыха.
   Он поудобнее устроился в седле. Леса. Широко раскинувшиеся леса,  потом
граница и - Громбелард... Страна, проклятая  Шернью.  Край  вечных  туч  и
дождей. Шернь желала, чтобы громбелардские горы непрерывно поливала  вода,
и с известной только ей целью собирала над  ними  тучи  со  всей  Империи.
Гольд любил эти тучи. Вечно голубое небо Дартана протекало  у  него  между
пальцев, когда он мысленно дотрагивался до него. Оно было тонким и слабым.
Таким же слабым, как люди, которые под ним жили.
   Он обернулся к Лейне. Взгляд девушки был угрюмым и злым,  и  он  быстро
отвернулся, невольно передернув плечами.
   - Быстрее! - бросил он назад спутнице.
   Его лошадь перешла на рысь, затем понеслась  галопом.  Гольду  хотелось
мчаться вперед, видя, как лес бежит  навстречу.  Он  ни  о  чем  не  хотел
думать, желая избавиться от бессильной ярости.
   Он достиг края леса и обернулся. Выпустил из  рук  поводья,  дернул  за
удила. Конь с ржанием ударил копытами о землю, затанцевал на задних  ногах
и, направляемый железной рукой всадника, развернулся кругом.
   - Я-хаа!
   Он не узнал собственного голоса. Вонзив  шпоры  в  бока  животного,  он
выхватил меч и начал бить плашмя. Конь помчался словно ветер. Гольд  низко
наклонился. Копыта выбивали бешеный ритм.
   Он почти лег на шею коня и снова  ударил  мечом  плашмя.  Конь  заржал,
прижал уши. Стучали копыта.
   - Я-хаа!
   Далеко впереди он увидел движущееся по дороге маленькое  облачко  пыли.
Гольд быстро его догонял. Наконец он отчетливо увидел зад лошади  и  спину
наклонившейся вперед девушки.
   - Сука... Сука! - прорычал он.
   Лейна была очень плохим всадником. Она обернулась раз, другой и наконец
сдалась, остановив коня.
   Гольд не остановился. Он отбросил меч, наклонился в седле и сшиб  ее  с
лошади, промчавшись рядом. Ему было все равно, переломает ли  он  ей  ноги
или попросту задушит на месте... Он осадил покрытого пеной коня и соскочил
на землю.
   Дартанка неподвижно лежала поперек дороги.
   Внезапно вся его злость куда-то пропала. Он  подбежал  к  ней,  присел.
Осторожно перевернул бесчувственное тело на спину, приложил ухо  к  груди.
Она была жива. Он лихорадочно растер посиневшие виски, расстегнул  куртку.
Лицо девушки было покрыто пылью, приставшей к потной коже.
   - Лейна... Лейна, пожалуйста...
   Она глухо застонала. Внезапно он вспомнил о самом важном, нервно ощупал
ее тело. Кости были целы. Он облегченно вздохнул. Подбежав к коню, отцепил
от седла бурдюк с водой и  вернулся.  Слегка  обрызгав  лицо  девушки,  он
поддержал ее голову и приложил горловину мешка к  приоткрытым  губам.  Она
закашлялась, судорожно вздохнула, приоткрыла опушенные длинными  ресницами
веки, но тут же снова закрыла глаза.
   - Слава высшим силам, - прошептал Гольд.
   Все еще поддерживая ее голову, он слышал, как выравнивается ее дыхание.
Она слегка пошевелилась и застонала.
   - Не двигайся, госпожа. Сейчас боль пройдет.
   Лейна  не  ответила.  Она  поднесла  руки  к  лицу,  потом   попыталась
подняться. Он хотел  ей  помочь,  но  она  отшатнулась  от  него  с  таким
неподдель