Найди себе помощника посмышленее. Этот парень - задница. Да, и пришли
мне лорда-канцлера.
   Вошел  канцлер,  кланяясь  как  заведенный  и  бормоча  извинения  за
неудачные отчеты некоторых министерств.
   - Все пытались лгать мне, - сказала она. -  Вот  и  увольте  всех  до
единого. Хотя нет, министра колонизации оставьте. И его  помощника.  Эти
двое произвели на меня впечатление.  Их  не  трогайте.  А  что  касается
непосредственно вас, чтобы больше в отчете врак не было.  Понятно?  Если
уж приходится лгать, так делайте это убедительно. А этим россказням даже
пятилетний мальчишка не поверил бы.
   - Я никогда не осмелюсь лгать вам, Мать.
   - Я прекрасно понимаю,  что  Императрица  я  всего  лишь  номинально.
Поэтому, мальчик мой, не надо меня опекать.
   Лучше проконтролируйте, чтобы отчетов  о  плохой  работе  министерств
было поменьше. Понятно?
   - Все понял.
   - А этот помощник министра колонизации,  он  умный  парень.  Я  хочу,
чтобы в следующий раз, когда я проснусь, он был готов к новой встрече со
мной. И не вздумайте лишить его  работы.  Я,  конечно,  слишком  к  нему
добра, но он мил.
   Канцлер кивнул.
   - А теперь возьмите меня под руку. Черт  с  ним,  с  расписанием.  Мы
отправляемся на вечеринку.
   Наб проводил ее взглядом.
   - Я что, действительно уволен? - уточнил Дент.
   - Да, юноша. Я же предупреждал тебя. Будь естественным. Жаль. Из тебя
мог выйти толк.
   - Но что мне теперь делать?
   Наб пожал плечами.
   - Уволенным самой Матерью работа всегда найдется.
   Не беспокойся.
   - Я хочу убить ее.
   - Почему? Она оказала тебе большую услугу. Теперь  тебе  не  придется
смотреть каждый раз, как она из себя корчит невесть что. Сука. Жаль, что
она десять лет не Спит.
   - Так вы действительно ее ненавидите? - удивился Дент.
   - Ненавижу? Думаю, да. - И Наб отвернулся. - Убирайся, Дент. Если она
снова увидит тебя здесь, то и меня уволит.
   Дент ушел, а Наб подошел  к  спискам  и  выбрал  еще  одного  дурака,
который обязательно  раздразнит  Мать.  Помощник  очень  важен.  Чем  он
глупее, тем выгоднее он оттеняет Наба.
   "Ненавижу ли я ее?" - подумал Наб.
   Он не знал. Помнил только момент ее пробуждения, когда она обнаженная
лежит на постели. Тогда он чувствовал отнюдь не ненависть.
 
*** 
 
   Вечеринка была долгой и занудной, впрочем,  как  и  всегда.  Но  Мать
прекрасно знала, насколько это важно - временами появляться на людях. Ее
должны видеть каждое пробуждение,  в  строго  определенный  день,  иначе
когда-нибудь она исчезнет, и никто не заметит ее отсутствия. Поэтому она
ходила кругами по залам, знакомилась с девушками, которые  только-только
начали пользоваться сомеком, отшивала щеголей и  хлыщей,  которые  вечно
вертелись вокруг двора,  раскланивалась  со  стариками  и  старухами,  с
которыми впервые повстречалась несколько столетий назад, когда они  были
молодыми.
   Она казалась всем эдаким живым укором. Какого бы уровня сомека они ни
достигли, как бы высоко ни поднялись, она все равно была выше. И сколько
бы столетий они ни прожили, им никогда не увидеть ее стареющей. "Я  буду
жить вечно", - напомнила она себе.
   Но здесь, среди  людей,  которые  искренне  верили  в  важность  этой
вечеринки, мысль о вечной жизни только угнетала.
   - Я устала, - обратилась она к канцлеру.  Тот  сразу  махнул  кому-то
рукой, и оркестр заиграл какую-то мелодию, пришедшую из седой  древности
("Она считалась старинной, еще когда я была маленькой", - подумала она),
и гости выстроились в шеренги. Около часа  она  прощалась  со  всеми,  и
придворные наконец разошлись.
   - Закончилось, - вздохнула она. - Наконец-то. Слава небесам.
   И направилась наверх, к себе в комнату. Наверняка рабочие еще  стучат
там   молотками,    стараются.    Делают    вид,    якобы    демонтируют
петлеоборудование. Ее всегда интересовало, неужели они считают,  что  ее
так легко обмануть? И этот Наб, хитрая сволочь. Подлец, конечно, но... С
такими лучше всего иметь дело. Ничего,  ближайшее  время  он  будет  под
рукой.
   Она опустилась на краешек кровати и принялась расчесывать волосы.  Не
потому что они спутались, просто у  нее  было  хорошее  настроение.  Она
взглянула на себя в зеркало и с гордостью отметила, что тело  ее  еще  в
форме. Еще желанна, хоть уже и не молода. "Подходящая пара для  Дуна,  -
сказала она себе. -  Подходящая  пара  для  любого  мужика,  вот  только
большинство мужчин в подметки мне не годятся.  Я  играла  в  их  игры  и
выигрывала. Даже если моя власть лишь фикция,  с  этой  фикцией  следует
быть осторожным. А Дун..." Он за нее. Ее сторонник. Ему можно доверять.
   Ой, можно ли?
   Она лежала на кровати и смотрела на потолок, на  фреску,  в  точности
повторяющую одну из тех, что еще много веков назад рассыпались в пыль на
планете Земля. Обнаженный мужчина  протягивал  руку,  пытаясь  коснуться
пальца Бога. Она точно знала,  что  это  Бог,  поскольку  он  был  самым
ужасным существом, нарисованным на потолке. Это Бог и никто другой. "Вот
и я такой была, - подумала она. - Я тоже была творцом. Касанием пальца я
оживляла планеты. Теперь меня сменил Дун. Хватит ли во  вселенной  места
нам двоим?"
   "Я посторонюсь, - решила она. - Никогда я  не  посмею  угрожать  ему.
Потому что он может выиграть, и это будет ужасно, но еще  более  ужасный
конец ждет всех нас, если выиграю  я.  Потому  что  я  ленива,  со  мной
покончено, а он в  самом  начале  пути.  Так  будем  же  союзниками,  он
доверится мне, я доверюсь ему, и тогда я увижу, как во вселенной родится
нечто новое. Возможно, более совершенное, чем мое творение".
   - Может, и ты надеялся на это? - спросила она  бородатого  мужика  на
потолке. - Надеялся, что когда-нибудь кто-то сменит тебя? Или  наоборот,
каждый раз ты жестоко расправлялся с конкурентами,  когда  они  начинали
угрожать твоему величию?
   Она вспомнила сказание о людях,  которые  хотели  построить  башню  и
добраться таким образом до звезд. Насколько она помнила,  Бог  остановил
их. "И все-таки мы достали до  звезд,  но  тебя  там  уже  не  было.  Ты
освободил место для нас. Подвинусь и я, уступая место Дуну. Но черт меня
подери, я на кусочки  его  разорву,  если  он  не  исполнит  данное  мне
обещание".
 
*** 
 
   - Сука заснула, Крэйн. Зови служащих.
   Новый помощник, а точнее, помощница, нервная девочка,  которая  долго
на этом месте не задержится, вызвала персонал Сонных Зал. Они  быстро  и
очень тихо прошли в комнату, переписали мозг Матери на кассету  и  ввели
ей сомек. Когда Мать заснула, Наб вышел из комнаты.
   - Дайте мне кассету, - сказал он. И они  беспрекословно  вручили  ему
кассету, поскольку именно он всегда запирал ее в специальное  хранилище.
Затем служащие вывезли Мать из спальни, дабы уложить  ее  в  специальный
гробик в сверхсекретной Сонной Зале, находящейся в противоположной части
Капитолия. С надежной охраной вокруг.
   Но разум ее находился в руках Наба. По ее  виду  он  понял,  что  она
переспала с Дуном. Что у этого типа на уме, Наб понятия не имел, но  она
переспала с ним, он ей понравился, и в следующее пробуждение  она  снова
собирается встретиться с ним. Что ж, у Наба в руках ее кассета. Он  ведь
может случайно уничтожить ее. И когда она проснется, то не будет  ничего
помнить о происшедшем. Служащим  Зал  придется  довольствоваться  старой
записью, той, которую они использовали в этот раз.
   "Стереть кассету не составит труда", - подумал он и направился к себе
в кабинет.
   - Иди домой, Крэйн, - сказал он. - Я все закрою.
   - Ну и денек, - сказала Крэйн на прощание.
   Наб  выждал,  пока  дверь  закроется,  и  отыскал  у  себя  в   столе
петлестиратель. Он годится и для сомеккассеты. И Наб непременно исполнил
бы задуманное, если б не игла, вылетевшая из дула  пистолета  и  убившая
его на месте.
   Маменькины Сынки вынесли тело и  избавились  от  него,  а  кассета  с
записью  мозга  Матери  была  помещена  в  потайной   сейф,   охраняемый
специально отобранными  людьми,  которые  никогда  в  жизни  не  посмеют
повредить императрице. Дело было закрыто. Но как Абнер Дун узнал о  том,
что готовится предательство  ?  Этот  человек  был  сущим  спрутом,  его
щупальца проникали повсюду. Вот почему Маменькины  Сынки  беспрекословно
повиновались ему. Он никогда не ошибался.
 
*** 
 
   Мать вовсе не спала, она слышала легкий гул приборов, когда  ее  мозг
переписывали на  ленту.  Она  просто  притворялась,  покорно  снося  все
процедуры.
   "Сегодня я встретила своего преемника и первого  мужчину,  с  которым
изменила Селвоку. Сегодня я уволила всех своих министров, потому что они
дураки и обманщики.
   Сегодня я снова побывала на Кроуве, снова увидела его былую красу".
   Сегодня отличалось от вчера. Отличалось от последних трех недель.  От
последних восьми месяцев.
   Восемь месяцев назад. Всего восемь месяцев назад,  всего  тысячу  лет
назад, она решила Спать пять лет кряду и  жить  лишь  один  день.  Таким
образом ей была гарантирована практически  вечная  жизнь.  В  тот  день,
увидев первую морщинку на лице, она поняла, что тоже стареет, как и  все
остальные.  Поэтому  она  решила  прыгнуть  через  века,  лишь   изредка
наведываясь  в  настоящее  время,  чтобы  посмотреть,  не  случилось  ли
чего-нибудь такого, ради чего стоило жить.
   И сегодня это случилось.
   "Интересно, что мы будем делать завтра?" - подумалось ей.



    Орсон Скотт КАРД 
    САГА О ВОРТИНГЕ III 
    СКАЗАНИЯ ЛЕСА ВОД 
 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА 
 
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
   Посвящается Пегги Кард, которая уверовала в эти истории еще до  того,
как они были написаны.
 
   Проходили столетия, Язон Вортинг Спал. Дети же его жили -  и  год  от
года менялись - на некой странной ферме, расположенной  глубоко  в  Лесу
Вод. Некоторые из этих историй были рассказаны в "Хрониках Вортинга", но
то был краткий пересказ. Такими они запомнились  будущим  поколениям.  А
вот эти сказания целиком.
 
Глава 1 
 
ФЕРМА ВОРТИНГА 
 
   Илия стоял в пыли Фермы Вортинга и вытирал с  лица  струйки  горячего
пота. Прилипшие к руке комья земли превращались в липкую грязную массу -
и сразу становились прежней пылью. Пот  на  его  лице  был  единственной
влагой на этом поле. Илия поднял пустые ведра и побрел к реке.
   Это был темный мир, и Западная река вырывалась из самых  глубин  его,
пробиваясь сквозь густую черноту почвы и журча в дремучих лесах.  Совсем
недавно сначала на западной оконечности реки, а  затем  и  на  восточной
возникли города, пронзив кров зеленой листвы; то там, то  здесь  кусочек
леса вдруг куда-то пропадал, а на крошечной полянке  появлялся  домик  и
поле пшеницы. В других, далеких землях давным-давно существовали большие
города, столетиями развивались и шли по пути цивилизации разные  народы,
но до сих пор эти веяния не касались Леса Вод. От самых Небесных  гор  и
вплоть до раскинувшегося на юге моря Стипока правил лес, и люди,  жившие
здесь, были бунтарями, отчаянно воюющими с господством местного владыки.
   Возникшие города - Хакс и Линкири  -  казалось,  должны  были  раз  и
навсегда свергнуть с трона этого заносчивого правителя. Однако  в  самом
сердце мира кто-то неведомый понимал, что решающий бой еще не состоялся,
что это будет  битва  не  на  жизнь,  а  на  смерть  и  что  лес  должен
освободиться от людей, чтобы выжить и править вечно.
   У леса было одно только оружие, которым он мог сражаться. Зимой земли
не коснулось ни единой снежинки,  и  даже  весной  Лес  Вод  не  получил
желанной небесной влаги.
   Корни деревьев уходили на неведомую глубину,  где  и  черпали  запасы
прошлогодней воды. Корни пшеницы быстры, но так глубоко погружаться  они
не могли, и зерно обращалось в пыль.
   Уровень воды в реке понизился как никогда  прежде,  да  и  сама  река
теперь текла медленно, лениво, а воды  ее  приобрели  густой  коричневый
цвет. Илия наполнил ведра и, расплескивая воду во все  стороны,  потащил
их на Ферму Вортинга. Дойдя до поля, он остановился. Стебли пшеницы едва
только поднялись над землей, а уже чуть ли не почернели на солнце.  Лишь
кое-где еще виднелись прожилки живого зеленого цвета.
   Илия опустил руку в ведро и плеснул воды на стебельки всходов.  Капли
тут же смешались с пылью,  по  их  поверхности  побежала  поволока,  они
перестали блестеть  и  сгинули  без  следа.  Илия  давным-давно  оставил
бесполезные попытки поливать всходы водой из реки. Даже  сотня  здоровых
мужчин не смогла бы натаскать достаточно воды, чтобы вернуть это поле  к
жизни. Вода предназначалась Алане, Джону и маленькому  Уорину.  И  Илие.
Они нальют ее в котел, повесят над очагом и тщательно прокипятят. Это  и
будет их ужин - суп, чай, мясная похлебка,  в  зависимости  от  того,  в
какой последовательности опускать в кипящую воду вырытые Аланой  в  лесу
корешки и кусочки мяса убитого Илией зайца. Ферма же не приносила  семье
ровным счетом ничего.
   Но это была Ферма Вортинга, и место Илии было именно здесь.
   - Ферма Вортинга, - беспрестанно повторяла его старая бабушка, вгоняя
юного Илию в сон, - это самое важное место в  мире.  Ради  этого  клочка
земли Язон вдохнул в Ледяных Людей жизнь. Мы хранители Фермы Вортинга  -
в этом наша слава и власть. Если ты оставишь ее, мир погибнет, и ты  сам
вскоре познаешь темную смерть, из которой  никто  тебя  не  пробудит,  -
сказала бабушка и пристально посмотрела на Илию своими голубыми глазами,
чистыми, яркими. Илия поднял на нее такие же голубые глаза и  без  труда
выдержал ее взгляд.
   Ни разу в жизни он не отводил глаз. Не отводил их, когда  поля  зимой
покрылись коркой замерзшей коричневой земли и  Алана  начала  бормотать,
что зерно, мол, так не  вызреет.  Смело  смотрел  вперед,  когда  весной
чернела свежевспаханная земля, а дождей,  которые  бы  напоили  жаждущую
почву, все не было и не было. Тогда люди  попробовали  таскать  воду  из
реки. Неделями по десять раз на дню - сначала к реке,  затем  обратно  с
тяжелыми,  полными  ведрами;   корни   приходилось   поливать   бережно,
осторожно. Наконец на поверхность пробились хрупкие  зеленые  стебельки.
Но в течение целых двух дней этого никто не замечал:
   Илия  и  мальчики  выхаживали  Алану,  которая  чуть  до  смерти   не
надорвалась, таская тяжеленные ведра. Утром, когда лихорадка,  терзающая
Алану, немного отступила, Илия вышел из дома и  посмотрел  на  устланное
зеленым ковром поле. Тогда-то он и понял, что так или иначе  всходы  все
равно погибнут. Людям не перетаскать на своих плечах  того,  что  должен
приносить дождь.
   Илия поднял ведра и зашагал прямо по  полю.  Стебли  под  его  ногами
громко хрустели. Там, где он  проходил,  еще  по  меньшей  мере  полчаса
висело густое облако пыли - сухим безветренным днем оно медленно оседало
обратно на землю.
   Подойдя к дому, он заметил, что на поверхности воды в ведрах  плавает
тоненькая корочка пыли. Он осторожно вычерпал ее ложкой и вылил  воду  в
большой котел, который повесил на огонь.
   - А попить  можно?  -  спросил  Уорин.  Четырехлетний  малыш  намочил
штанишки, и на его попе красовалась огромная грязевая  лепешка.  -  Пить
хочется.
   Илия ничего не ответил. Отрезая  от  тушки  зайца  кусочки  мяса,  он
бросал их в котел.
   - Честно, я пить хочу.
   "Вода грязная, - подумал Илия. - Подожди, пока не вскипит". Но  вслух
ничего не произнес. Уорин, так и не дождавшись ответа,  пошел  на  улицу
играть. Илия вздохнул.
   Его вздох эхом отозвался в противоположном конце комнаты.  Он  поднял
глаза и увидел, что Алана смотрит на него.
   Она  была  уже  стара.  Лихорадка  добавила  морщин  и  побелила  еще
несколько  прядей  волос.  Теперь  ее  кожа  стала  бледной  и  какой-то
иссохшей. Волосы спутались и нечесаными  лохмами  падали  на  плечи,  на
глазах набрякли мешки. Она смотрела на него с тоской. Не отрываясь.
   А он смотрел  на  нее,  упорно  не  отводя  глаз.  Наконец  Алана  не
выдержала и отвернулась, и Илия смог наконец ответить ей.
   - Пока я жив, я этого не допущу, - сказал он.
   Она кивнула, снова тяжело вздохнула  и  опустилась  на  стул  очищать
корешки, собранные вчера в лесу. Спина ее была согнута.  Илия  вспомнил,
какой Алана была всего шесть месяцев  назад  -  остроумная,  задиристая,
иногда даже грубая. Сейчас же Илия мечтал о том, чтобы  она  подняла  на
него руку, дала ему пощечину, в общем, тем или иным  способом  показала,
что она еще жива. Но в ней давно не осталось жизни. Кровь ушла вместе  с
потом,  обильно  полившим  иссохшее  поле,  чью  жажду  невозможно  было
утолить.
   Она сморщилась, как прошлогодний фрукт. Илия понятия не имел,  почему
вдруг он полюбил ее гораздо  крепче,  гораздо  нежнее  -  сейчас,  когда
красота навсегда покинула ее. Он протянул руку и ласково  провел  по  ее
спине.
   Она еле заметно вздрогнула.
   Он отнял руку и поднял еще один кусочек мяса, чтобы  опустить  его  в
котел. На улице о чем-то громко спорили мальчишки.
   Молча он обратился к Алане, и Алана слушала его, но не слышала. "Я не
могу покинуть Ферму Вортинга, - сказал  он  ей.  -  Я  принадлежу  этому
месту, в юго-западном уголке участка стоит камень, на котором  написано,
что я не могу просто так взять и уйти. Ты знала об  этом,  когда  решила
выйти за меня замуж", - сказал он. И услышал ее ответ, хотя она даже  не
думала об этом: "Если ты любишь меня, позволь мне жить".
   Илия поднялся и вышел на улицу, где дрались его  сыновья.  Пятилетний
Джон повалил Уорина на землю и яростно вжимал голову брата в пыль.
   - Давай, пей! - кричал Джон. - Лижи ее!
   Илию охватил  гнев.  Он  молча  подошел  к  облаку  пыли,  в  котором
барахтались мальчишки. Нагнувшись, он схватил Джона за  штаны  и  поднял
высоко в воздух. Мальчик заорал от ужаса, а Уорин, целый  и  невредимый,
тут же вскочил с земли и начал кричать:
   - Дай ему, пап! Дай!
   Поскольку именно на этом настаивал  младший,  Илия  не  смог  ударить
Джона. Он лишь опустил его на землю, оставив барахтаться в  сухой  пыли.
Также молча он окинул взглядом сыновей: Джон все еще хныкал от страха, а
Уорин, с лицом, покрытым коркой грязи, подпрыгивал на  месте  и  отводил
душу, издеваясь над братом. Илия ухватил обоих за  шкирку  и  хорошенько
встряхнул:
   - Значит, так, либо вы заткнетесь немедленно и перестанете распускать
руки, либо,  черт  подери,  оба  будете  у  меня  жрать  пыль,  пока  не
задохнетесь.
   Джон и Уорин тут же замолчали и испуганными взглядами проводили  отца
до двери.
   У порога Илия остановился - ему не хотелось возвращаться в дом, но  и
снаружи делать было нечего. Некрашеиное дерево двери начало трескаться и
посерело. Одна из досок отличалась от других. Ее приладил  муж  бабушки,
как утверждала та. Это случилось еще в  те  времена,  когда  Илия  ходил
пешком под стол. Сам он этого не помнил.  Отступив  на  пару  шагов,  он
осмотрел дом. Старая постройка. Две комнатушки  да  пара  сараев,  крыша
выложена соломой и перестилалась уже раз сто, да нет, тысячу, не меньше.
Дом был построен так давно, что от первоначальной постройки не  осталось
ни единой доски, говаривала бабушка.
   - А кто его построил? - еще ребенком задал ей вопрос Илия.
   - Кто? - расхохотавшись, переспросила она. - А кто по небу  разбросал
сияющие звезды? Кто заставил солнце крутиться вокруг нас и дарить тепло?
Язон, мальчик мой, Язон построил этот дом. Тогда мир был еще совсем  юн,
и даже самые высокие деревья доходили тебе до пояса, так  что,  даже  не
залезая на крышу, ты смог бы увидеть отсюда гору Вод.
   Именно рука Язона приковала Илию к  Ферме  Вортинга.  Илия  попытался
представить себе этого Язона. Бабушка говорила,  что  у  него  такие  же
глаза. Небесно-голубые, как у нее и  Илии.  Илия  рисовал  себе  мощного
великана с выбеленными годами волосами и  коричневой  от  загара  кожей;
голыми руками он мог сломать дерево и разорвать его пополам,  доски  для
него были что щепки. В  детских  кошмарах,  которые  даже  сей