лония не может быть понята, если  не  известна  родная  страна
колонистов; ни один новый мир не может быть понят, если не известен мир,
предшествовавший ему.
   Далее излагаются истории, дошедшие до нас с планеты Капитолий. В  них
рассказывается об обществе, возведенном на пластике, стали  и  сомеке  -
все эти составляющие должны были служить вечно, и все они рассыпались  в
прах.
   Эти сказания поведают вам, почему - и каким образом - Абнер Дун встал
на путь уничтожения.
 
Глава 1 
 
СЛОВНО КРУГИ НА ВОДЕ 
 
   У Бергена Бишопа была мечта - он хотел стать художником.
   Еще в семилетнем возрасте он заявил об этом,  и  тут  же,  словно  по
волшебству, перед ним возникли карандаши, бумага, уголь,  акварельные  и
масляные краски, холст, палитра и целый набор всевозможных кисточек. Раз
в неделю к нему стал приходить учитель  рисования.  Короче  говоря,  ему
обеспечили все, что только можно было купить за деньги.
   Учитель  был  достаточно  умен  и  потому  прекрасно  знал:  если  уж
зарабатываешь на хлеб, обучая отпрысков богатеньких родителей, то должен
разбираться, когда говорить напрямик, а когда  изворачиваться  и  лгать.
Таким образом, за время работы фраза "У вашего ребенка  талант"  не  раз
срывалась с его губ. Но в данном  случае  он  говорил  правду  и  только
правду, а  поэтому  ему  было  несколько  трудновато  заставить  звучать
искренне то, что обычно было ложью.
   - Ваш сын талантлив! - с изумлением объявил он. -  Ваш  мальчик  и  в
самом деле талантлив!
   - А никто этого и не отрицает, - ответила  мать  мальчика,  несколько
удивленная неумными комплиментами учителя.
   Отец не сказал ничего, лишь спросил себя, неужели этот глупец-учитель
считает, что подобная экспансивность обеспечит ему прибавку к жалованью.
   - Этот парень точно талантлив. У него огромное будущее.  Огромное,  -
еще раз повторил учитель, а мать Бергена, уже подуставшая от бесконечных
похвал, сказала:
   - Мой дорогой друг, мы ни капельки не возражаем против  его  таланта.
Талант так талант, пусть его. А вас мы ждем в следующий вторник. Большое
спасибо за урок.
   Однако, несмотря на подобное безразличие со стороны родителей, Берген
погрузился в рисование с головой. За  незначительный  срок  он  приобрел
технику, которая дается лишь долгими годами упражнений.
   Он  рос  очень  добрым  мальчиком   и   всегда   стоял   на   стороне
справедливости. Многие юноши с планеты Кроув, посещающие  ту  же  школу,
что и он, считали своих слуг мальчиками  для  битья.  И  по-своему  были
правы - раз младшие братья вышли из моды, надо ж на ком-то вымещать свою
злость. И слуги (а таковыми являлись мальчики того же  возраста,  что  и
господа) с ранних  лет  познавали  на  собственной  шкуре  одну  простую
истину: побои юных хозяев - сущая ерунда, вот попробуй  ответить,  тогда
попляшешь.
   Берген,  однако,  никогда  не   позволял   себе   ничего   подобного.
Вспыльчивость и вздорность не были свойственны ему, а потому  он  и  его
слуга, Дэл Ваулз, никогда не ругались и не тузили друг друга.  Когда  же
Дэл, жутко стесняясь, упомянул между делом, что тоже  был  бы  не  прочь
поучиться рисовать, Берген поступил по справедливости, то есть поделился
с мальчиком не только красками и кисточками, но и своим учителем.
   Учитель рисования не возражал против присутствия на уроках Дэла - тот
сидел тихо и не надоедал с вопросами.
   Однако при случае не замедлил намекнуть  отцу  Бергена,  что  неплохо
было бы доплатить, ведь уроки посещает не один ученик, а двое.
   - Дэл, и ты действительно посмел тратить  впустую  время  учителя?  -
спросил Локен Бишоп сына своего слуги.
   Дэл промолчал. Он  перепугался  до  смерти  и  просто  не  знал,  что
сказать. За него ответил Берген:
   - Это была моя идея. Чтобы он учился вместе со мной.
   Какая разница - двое учатся или один?
   - Учитель требует дополнительной оплаты. Тебе, Берген,  пора  бы  уже
понять цену деньгам. В общем, так,  либо  ты  берешь  уроки  один,  либо
прощайся с рисованием.
   Но Берген все-таки упросил  учителя  ("Ты  в  одну  секунду  вылетишь
отсюда. И не только из  города,  но  и  с  планеты  тоже!"),  чтобы  тот
позволил Дэну сидеть тихонечко рядом и  смотреть,  как  они  занимаются.
Ради этого Дэлу пришлось отказаться от карандашей и бумаги на уроке.
   В девять лет Бергену прискучило рисование, и он уволил учителя. Затем
он увлекся верховой ездой, опередив в этом  увлечении  многих  мальчишек
своего возраста. На этот раз Берген настоял на том, чтобы отец  приобрел
двух лошадей и позволил Дэлу сопровождать его на прогулках.
   Детство - идиллическая пора. Разумеется, каких-то  разочарований  все
равно не миновать, и иногда Дэл и Берген по несколько дней  видеть  друг
друга не могли. Но эти редкие случаи остались погребенными  под  лавиной
других, более счастливых  воспоминаний  и  быстро  забылись.  Ежедневные
прогулки на лошадях уводили их далеко от дома, но в какую бы сторону они
ни направились, они могли ехать целый день и все равно не  выбрались  бы
за границы владений отца Бергена.
   Зачастую Берген на долгие часы забывал о том,  что  именно  он  здесь
хозяин, а Дэл - всего лишь слуга по контракту, и вскоре  мальчики  стали
лучшими друзьями. На пару они вымазали лестницу воском, так  что  родная
сестра Бергена чуть не убилась, поскользнувшись на ступеньках  -  причем
Берген принял всю вину на себя и стоически снес наказание, поскольку его
всего лишь заперли в комнате на денек, но если б на  подобном  проступке
поймали Дэла,  слугу  бы  нещадно  избили  и  выгнали  взашей.  На  пару
мальчишки прятались в кустах и следили за парочкой, которая, проехавшись
нагишом на лошадях, совокуплялась на камнях утеса - и еще  долгое  время
спустя гадали, не этим  ли  занимаются  родители  Бергена  за  запертыми
дверьми. На пару они излазали каждую лужу в поместье, а костры разводили
чуть ли не на каждом шагу. Они столько раз спасали друг другу жизнь, что
сбились со счета, кто кому должен.
   А потом, отпраздновав четырнадцатилетие, Берген вдруг  вспомнил,  что
когда-то, будучи еще мальчишкой, рисовал.
   Один из дядюшек, заехав погостить, заметил как-то:
   - А вот и Берген, мальчик, который любит рисовать.
   - Рисование было детским капризом, - усмехнулась мать. - Он уже вырос
и больше подобными глупостями не занимается.
   Берген не привык сердиться на мать. Но в  возрасте  четырнадцати  лет
немногие  способны  спокойно  сносить  насмешки  и  не  реагировать   на
обвинение в "детских глупостях".
   - Да неужели, мам? - немедленно встрял в  разговор  Берген.  -  Тогда
почему же я все еще рисую?
   - И где же ты рисуешь? - удивилась она.
   - У себя в комнате.
   - Что ж, покажи мне тогда свои работы, крошка-художник. - От "крошки"
беситься хотелось.
   - Я сжег их. Свою лучшую картину я еще не нарисовал.
   Услышав это, мать и дядя громко расхохотались, а Берген  выскочил  из
комнаты, сопровождаемый верным Дэлом.
   - Какого дьявола, куда же все подевалось? - сердито ворчал он,  роясь
в шкафу, где раньше складировались принадлежности для рисования.
   Дэл смущенно кашлянул.
   - Берген, сэр... - проговорил он (по исполнении двенадцати лет Берген
вступил  в  пору  совершеннолетия,  и  согласно  закону,   все   наемные
работники, трудящиеся на него или на его отца, в разговоре с ним  должны
были употреблять вежливое обращение  "сэр").  -  Я  думал,  вам  уже  не
понадобятся ни краски, ни все прочее. Это я их забрал.
   - Верно, мне они и были ни к чему,  -  удивленно  повернулся  к  нему
Берген. - Но я даже не подозревал, что ты этим все еще увлекаешься.
   - Простите  меня,  сэр.  Но  когда  вы  брали  уроки,  мне  не  часто
представлялся случай попробовать свои силы.  Лишь  после  того,  как  вы
забросили рисование, я начал пользоваться вашими материалами.
   - И что, ты умудрился все изрисовать?
   - Там был огромный запас всего. Бумага закончилась, но  еще  осталась
уйма холста. Я сейчас принесу.
   Он сходил к  себе  и,  воспользовавшись  задней  лестницей,  дабы  не
попасться  на  глаза  родителям  Бергена,  в  два  приема  перенес   все
принадлежности назад.
   - Я думал, ты не будешь возражать, -  сказал  Дэл,  возвращая  холст,
краски и кисти.
   Берген задумчиво обводил взглядом раскиданное по полу хозяйство:
   - А я и не возражаю. Я злюсь на свою старуху, которая вбила в голову,
будто я еще ребенок.  Я  решил,  что  снова  начинаю  рисовать.  Ума  не
приложу, чего  это  я  забросил  занятия.  Я  ведь  всегда  хотел  стать
художником.
   Мольберт он установил у окна, чтобы видеть раскинувшийся внизу  двор,
усеянный рощицами деревьев-хлыстов.
   Деревья эти вздымались на высоту пятидесяти метров - грозные,  прямые
как стрела исполины, в бурю они, словно трава,  стелились  по  земле.  И
фермеры Равнин могли не бояться, что какое-нибудь дерево в сильный ветер
рухнет вдруг на дом.
   Берген наложил на холст две широкие полосы - зеленую и  голубую.  Дэл
внимательно наблюдал за ним. Порой движения Бергена были неуверенны,  но
все же вскоре на мольберте возникла картина. Долгая разлука с искусством
никак не отразилась на  его  мастерстве.  Глаз  стал  вернее,  а  краски
приобрели глубину. И все-таки он оставался обыкновенным любителем.
   - Может быть, стоит добавить небу красноты. Пару мазков, вон там, под
облаками, - предложил Дэл.
   - К небу я еще вернусь. - Берген смерил его холодным взглядом.
   - Прости.
   И Берген снова обратился к  картине.  Все  у  него  получалось  -  за
исключением деревьев-хлыстов. Ему никак не удавалось поймать  их  форму.
Они казались такими бурыми, такими массивными. Но ведь на самом деле они
выглядели совсем иначе. А когда он попытался изобразить их гнущимися под
порывами ветра, они и вовсе  выпали  из  общей  картины.  Они  выглядели
нескладными, совсем не такими, как в жизни. В конце концов Берген громко
выругался, выбросил кисточку в окно, вскочил на ноги и в ярости  зашагал
по комнате.
   Дэл подошел к картине и сказал:
   - Берген, сэр, все не так уж плохо. Наоборот. Очень хорошая  картина.
Вот только деревья...
   - Проклятие, сам  вижу,  -  прорычал  Берген,  взбешенный  тем,  что,
впервые  за  долгие  годы  взяв  в  руку  кисть,   не   сумел   добиться
совершенства. Он развернулся - и увидел,  как  Дэл  маленькой  кисточкой
наносит изящные, верные штришки.
   - Вот, может, так будет лучше, сэр, - сказал наконец Дэл, отступая на
пару шагов.
   Берген подошел к холсту. Деревья-хлысты, выглядящие точь-в-точь как в
жизни, вздымались к небу; ожив, они стали самой  прекрасной  деталью  на
всем полотне. Берген не мог оторвать от них глаз - они  казались  такими
легкими - и такими легкими штрихами Дэл вписал их в пейзаж.  Но  так  не
должно  было  быть,  это  все  неверно.  Это  Берген  должен  был  стать
художником, а не Дэл. Это нечестно, несправедливо, не правильно - Дэл не
должен уметь рисовать деревья-хлысты.
   Процедив в ярости какое-то ругательство,  Берген  размахнулся  и  что
было силы ударил Дэла. Удар пришелся в челюсть. Дэл ошарашенно глядел на
Бергена, оглушенный не столько ударом, сколько самим этим поступком.
   - Раньше ты меня никогда не бил, - растерянно проговорил он.
   - Прости, - немедленно ответил Берген.
   - Я всего-то нарисовал деревья-хлысты.
   - Я знаю. И прошу прощения. Обычно я не бью слуг.
   При этих словах удивление Дэла переросло в ярость.
   - Слуг? - холодно уточнил он. - Ах да, и  в  самом  деле.  Просто  на
какое-то мгновение я забыл, что я всего лишь слуга. Мы попробовали  свои
силы в одном и том же, и вдруг выяснилось, что я справился лучше тебя. Я
забыл, что я слуга.
   Берген опешил. Он ведь  не  имел  в  виду  ничего  плохого  -  просто
похвалился тем, что обычно при обращении со слугами держит себя в руках.
   - Но, Дэл, - растерянно произнес он, - ты и есть слуга.
   - Вот именно. Я должен запомнить это на будущее. И ни в  коем  случае
не побеждать. Я буду громко хохотать над твоими шутками, даже над самыми
дурацкими. Буду придерживать поводья, чтобы ты мог обогнать  меня.  Буду
всегда соглашаться с тобой, какую бы чушь ты ни плел.
   - Этого я у тебя не просил! Я не хочу, чтобы со мной так  обращались!
- крикнул Берген, возмущенный подобной несправедливостью.
   - Но именно так должны вести себя слуги со своими господами.
   - А я не хочу, чтобы ты был слугой. Я хочу, чтобы ты был мне другом!
   - Да, я тоже думал, что мы друзья.
   - Ты слуга, но вместе с тем друг.
   - Берген, сэр, - рассмеялся Дэл, - человек может  быть  либо  слугой,
либо другом. Это два конца одной и той же  дороги,  два  противоположных
конца.  Либо  тебе  платят  за  службу,  либо  ты  поступаешь  так,  как
поступаешь, из любви к человеку.
   - Но тебе платят, а я-то думал, ты любишь меня!
   Дэл покачал головой:
   - Я служил из любви к тебе и думал, что ты кормишь  и  одеваешь  меня
тоже из любви. Когда мы были вместе, я чувствовал себя свободным.
   - Ты и так свободен.
   - У меня контракт.
   - Стоит тебе попросить, и я немедля порву его в клочки!
   - Это обещание?
   - Клянусь своей жизнью. Ты не слуга, Дэл!
   Тут открылась дверь, и в комнату вошли мать Бергена и его дядя.
   - Мы услышали крики, - сказала мать.  -  И  подумали,  что  вы  здесь
поссорились.
   - Мы просто немножко подрались подушками, - ответил Берген.
   - Почему же тогда подушки лежат на постели, будто их и не трогали?
   - Ну, мы подрались, а потом положили их обратно.
   - Тебе повезло, Селли, - усмехнулся дядя. - У тебя не сын, а служанка
прямо. Какая экономия!
   - О Господи, Ноэль, он ведь не шутил. Он все еще рисует.
   Они подошли к картине и внимательно рассмотрели ее.
   После долгой паузы Ноэль повернулся к Бергену, улыбнулся  и  протянул
руку.
   - Мне было показалось, что ты там просто хвастался.
   Мальчишки не могут не хвастаться. Но у тебя талант, мальчик мой. Небо
чуть-чуть грубовато, над некоторыми деталями следует  поработать.  Но  у
человека, который так рисует деревья-хлысты, большое будущее.
   Берген не любил, да и не умел присваивать чужие почести:
   - Деревья рисовал Дэл.
   Селли  Бишоп  в  отвращении  скривилась,  но  совладала  с  собой  и,
повернувшись к Дэлу, приторно улыбнулась:
   - Как это мило, Дэл, что Берген позволяет  тебе  возиться  со  своими
картинами.
   Дэл ничего не ответил. Ноэль перевел задумчивый взгляд на мальчика:
   - Контракт?
   Дэл кивнул.
   - Я выкуплю его, - предложил Ноэль.
   - Не продается, - быстро ответил Берген.
   - Ну, в принципе, - сладким голоском протянула Селли, - не  такая  уж
плохая мысль. Рассчитываешь что-нибудь поиметь с его таланта?
   - Попробовать стоит.
   - Контракт, - твердо заявил Берген, - не продается.
   Селли холодно глянула на своего сына:
   - Все купленное может быть перепродано.
   - Да, но если человек любит что-то, он не продаст  это  ни  за  какие
деньги.
   - Любит?!
   - Селли, вечно тебе какие-то извращения на ум лезут, - сказал  Ноэль.
- Сразу видно, эти парни друзья не разлей вода. Порой у  меня  создается
впечатление, что ты мерзейшая сучка на этой планете.
   - О, Ноэль, ты слишком добр ко мне. Прослыть на этой  планете  сучкой
действительно  достижение.  Да  и  кроме  того,  ведь  есть  же  еще   и
императрица.
   Они дружно расхохотались и покинули комнату.
   - Извини, Дэл, - сказал Берген.
   - Ничего, я привык, - кивнул Дэл. - Твоя мать и я никогда  не  любили
друг друга. Но мне плевать  -  в  этом  доме  только  один  человек  мне
небезразличен.
   Какой-то миг они смотрели друг другу в  глаза.  Затем  улыбнулись.  И
больше не говорили о случившемся,  потому  что  в  четырнадцать  лет  не
принято выказывать нежные чувства - так называемые "слабости".
   Когда Бергену исполнилось двадцать, до их планеты добрался сомек.
   - Это же гениально! - воскликнул Локен Бишоп. - Да ты понимаешь,  что
это значит?! Если мы пройдем тест, то пять лет будем проводить во сне  и
пять лет - бодрствовать.
   Мы проживем на этой земле на целое столетие дольше.
   - А пройдем ли мы этот самый тест? - поинтересовался Берген.
   При виде такой наивности родители громко расхохотались.
   - Здесь же все дело в заслугах, а мальчик еще спрашивает, пройдет  ли
его семья тест! Конечно, мы пройдем, Берген!
   Берген смотрел на  отца  и  мать  с  холодной  яростью,  которую  они
вызывали у него в последнее время.
   - С чего вдруг? - стараясь говорить как можно спокойнее, спросил он.
   Локен уловил  звенящие  нотки  в  голосе  сына  и  немедленно  принял
серьезный вид.
   - Да с того, что твой отец  обеспечивает  работу  пятидесяти  тысячам
мужчин и женщин, - ткнул он пальцем в грудь Бергену. - С того, что, если
я вдруг решу прикрыть свое дельце, половина этой планетки  отправится  в
тартарары. Да ты только посмотри, какие  я  плачу  налоги!  Больше,  чем
кто-либо,  во  всей  Империи  лишь  пятьдесят  человек  обладают   таким
богатством, как я.
   -  Иными  словами,  мы  получаем  сомек,  потому  что  ты  богат,   -
констатировал Берген.
   - Да, потому что я богат! - сердито отрезал Локен.
   - В таком случае, если не возражаешь, я пока откажусь  от  сомека.  Я
хочу добиться этой  чести  собственными  силами,  а  не  принять  ее  по
наследству от отца.
   - Если бы я решила дожидаться, когда мне присвоят право  пользоваться
сомеком, я бы прождала до конца дней своих! - рассмеялась Селли.
   - И будь на этом свете хоть какая-нибудь справедливость,  ты  бы  его
так и не получила. - Берген посмотрел на нее с отвращением.
   Он сам не ожидал от себя подобной вспышки, но ни  отец,  ни  мать  не
сказали ему ни слова в ответ.
   Зато  весь  вечер  с  ним  говорил  Дэл.  Они  засиделись   допоздна,
заканчивая  каждый  свою  картину.  Дэл  наносил  последние  штрихи   на
выполненную  маслом  миниатюру,  а  Берген  завершал  огромное   полотно
величиной чуть ли не со  стену.  На  картине  поместье  было  изображено
таким, каким, по мнению Бергена, ему и следовало быть.  Сам  дом  совсем
крошечный, зато  амбары  достаточно  вместительны,  чтобы  действительно
приносить пользу. И деревья-хлысты были прекрасны.
   Спустя несколько недель тайком от всех Берген ускользнул из  дома  и,
заплатив  за  экзамен,  набрал  приличное  число  баллов  по  всем  трем
категориям: по интеллекту, творческим  способностям  и  честолюбию.  Ему
было  присвоено  право  проводить  три  года  в  сомеке   и   пять   лет
бодрствовать.
   Теперь и он присоединился к рядам Спящих.  И  добился  он  этого,  не
прибегая к деньгам.
   -  Поздравляю,  сынок,  -  сказал  отец,  явно  не   слишком   гордый
независимостью сына.
   - Я вижу, ты установил свой график так, чтобы проснуться за два  года
до нас. Небось надеешься  вдоволь  повеселиться  в  наше  отсутствие?  -
сказала Селли. Насколько горестно было ее  лицо,  настолько  же  ядовито
прозвучали слова.
   Дэл же, услышав, что вскоре Берген примет сомек, сказал только одно:
   - Сначала освободи меня.
   Берген растерянно смотрел на него.
   - Ты обещал, - напомнил Дэл.
   - Но я не могу. Я вступлю в право собственности лишь через год.
   - А ты думаешь, твой отец меня отпустит? Думаешь, твоя мать  позволит
ему это? Контракт дает им право вообще запретить мне рисовать,  а  то  и
вовсе присвоить все мои работы. Они вполне могут  послать  меня  чистить
конюшни.
   Могут заставить валить деревья голыми руками. А ты  вернешься  только
через три года.
   - Но что я могу сделать? - Берген был искренне расстроен.
   - Убеди отца дать мне свободу. Или не принимай пока сомек. Через  год
ты достигнешь совершеннолетия и сам освободишь меня.
   - Я не могу откладывать сомек. Добившись этой привилегии,  ты  должен
использовать ее. Претендентов множество.
   - Тогда убеди отца.
   Потребовался целый месяц постоянных уговоров  и  споров,  прежде  чем
Локен Бишоп согласился наконец освободить  Дэла  от  контракта.  Но  при
одном условии.
   - В течение пяти лет