к  месту,  и  даже
когда Адам швырнул камень и промахнулся, она не вскарабкалась на дерево. Она
по-прежнему сидела и ждала. Уже не прячась, Адам подошел к  ней,  схватил  и
ударил о ствол. После этого она вообще больше не шевелилась.
   Примерно так же он забавлялся с мальчишками  во  время  купания.  Любимым
развлечением было топить друг  друга  в  воде,  притворяясь,  будто  тонешь;
теперь у Адама это выходило куда лучше, и когда Рэгги  нырнул,  он  заставил
его думать, что верх - это низ, и держал под водой, пока легкие мальчика  не
стали разрываться от недостатка  воздуха.  После  чего  Адам  отпустил  его.
Обливаясь слезами, до смерти перепуганный Рэгги стрелой вылетел из воды и ни
в какую больше не хотел купаться,  как  бы  ни  уговаривали  его  остальные.
Однако вскоре мальчишки поняли, что творится что-то неладное, поскольку  еще
несколько из них чуть не захлебнулось. Тогда они испугались и заявили, что в
воде поселилось чудовище и что они никогда больше не будут здесь купаться.
   Но все это  были  детские  шуточки.  Теперь  Адам  развлекался  несколько
по-иному.  Бодрствуя  ночи  напролет,  он  бродил  по  умам  жителей  Города
Вортинга.  Перво-наперво  он  наведался  к  Еноху  Бочкарю  -   Адам   любил
забавляться с ним, когда тот навещал свою жену. Прошлой  ночью  перед  самой
развязкой он лишил его силы, и Енох сразу обмяк, как вялый лист. Сегодня  он
удерживал его до последнего, целый час не давая кончить, - он издевался  над
ним до тех пор, пока жена,  которая  давным-давно  уже  удовлетворилась,  не
запросила у мужа пощады. И как ни ругался  Енох  Бочкарь,  как  ни  призывал
Язона, желание, переполняющее нижнюю часть его живота, так  и  не  дало  ему
заснуть.
   Затем Адам отыскал тетушку Мельничиху, которая держала  кошек.  Вчера  он
заставил ее любимицу зашипеть и разодрать ей руку в кровь, так  что  тетушка
полночи провела в рыданиях. Сегодня он подучил ее сунуть  голову  кошки  под
жернов. Прежде один вид раздавленной кошки удовлетворил бы Адама, но  сейчас
он  испытывал  куда  большее  удовольствие,  заглядывая  в   мысли   тетушки
Мельничихи и слушая ее причитания: "Что же я натворила?! О  Господи,  что  я
наделала!"
   И Рэгги - подшутить над ним всегда было приятно,  поскольку,  во  что  бы
мальчишки ни играли, он всегда верховодил. Адам заставил  Рэгги  вылезти  из
кровати и снять ночную рубашку, после чего направил его к дому Мэри,  дочери
рыбака, и поставил у самой двери, где заставил его играться  с  собой,  пока
отец Мэри не выбежал и не прогнал мальчишку пинками  и  проклятиями.  О  да,
ночка выдалась здоровская.
   В мечтах своих он превращал каждого человека, в разум которого  проникал,
в маленький иссохший труп и добавлял  его  тело  к  куче  других  мертвецов,
сваленных у дверей. Ну как, папа? Хватит или еще?
   Он заставил Анну Пекаршу думать, будто в  ее  грудь  въедаются  маленькие
паучки, и она принялась царапать и драть себя с такой силой, что  вскоре  ее
высокие холмики превратились в месиво из крови и мяса. Ее мужу даже пришлось
связать ей руки.
   Ну что, хватит?
   Сэмми Брадобрей отправился в  свою  парикмахерскую  и  затупил  все  свои
лезвия.
   Еще?
   Ведди, та, что живет выше по улице, укачивала дремлющего ребенка, и вдруг
младенец перестал дышать, и что бы она ни делала, ничего не помогало.
   Хватит.
   Просто перестал дышать и...
   - Прекрати.
   Адам открыл глаза. В дверном проеме стоял отец. Рядом с Адамом беспокойно
зашевелился Джон.
   - Прекратить что, пап? - невинно осведомился Адам.
   - То, что ты получил от Язона... Не для того был дан этот дар.
   - Не понимаю, о чем ты. - В доме вверх по улице младенец вновь задышал, и
Ведди расплакалась от облегчения.
   - Ты мне не сын.
   - Я всего лишь играл, папа.
   - С болью других людей? Если ты еще раз посмеешь поиграться с кем-нибудь,
я убью тебя. Вообще мне прямо сейчас следовало бы тебя убить.
   Сжимая в руках кусок веревки с завязанными на ней  узлами,  Илия  вытащил
Адама из постели, задрал ночную рубашку и принялся стегать его.
   - Папа, не надо! Папа, нет! - закричал из постельки маленький Джон.
   - Ты слишком мягкосердечен, Джон, - проговорил отец, покряхтывая от  силы
ударов, которыми он охаживал непокорного сына. Адам, извиваясь что было сил,
пытался вырваться из хватки отца, и удары беспорядочно  сыпались  на  спину,
живот, бедра и голову. В конце концов Адам сделал то, на что прежде  никогда
не осмеливался - он заставил отца ЗАМЕРЕТЬ.
   И Илия замер.
   Адам наконец высвободился и с удивлением оглядел отца.
   - Я сильнее тебя, - заявил он и рассмеялся, несмотря на  жгучую  боль  от
налившихся кровью рубцов.
   Он взял из руки отца веревку и задрал его ночную рубашку. Хлестнул его.
   - Нет, - прошептал Джон.
   - Прикуси язык, иначе и тебе достанется.
   - Нет, - громко произнес Джон.
   В ответ Адам перепоясал веревкой живот отца. Илия даже не поморщился.
   - Видишь, Джон? Ему не больно.
   - А почему папа не шевелится?
   - Ему нравится.
   Размахнувшись ногой, он изо всех сил пнул отца в пах. И снова  ни  звука;
только от удара Илия потерял равновесие и  повалился  на  спину.  Беспомощно
распростершись на полу, он бессмысленно взирал на окружающий мир, похожий на
один из трупов, сваленных в ту кучу. "Что  ты  здесь  делаешь,  папа?  Ты  ж
лежишь на куче трупов! С мамой хочешь сгореть? Достаточно ли ты иссох?" Адам
пинал, бил кулаками лежащего на полу человека, пока Джон вдруг не закричал:
   - Дядя Мэттью! Дядя Мэттью!
   И тут же Адам почувствовал, что какая-то неведомая сила поднимает  его  в
воздух и швыряет о шкуры, висящие на стенах.
   На пороге чердачной комнаты возвышался дядя Мэттью.
   - Одевайся, - приказал он.
   Адам попытался было и его заморозить, как Илию, но никак не мог  нащупать
его разум. Внезапно он ощутил, как где-то внутри разгорается страшное пламя.
Согнувшись пополам, он боролся с желанием вцепиться себе в живот,  разодрать
его и выпустить огонь наружу. Затем он почувствовал, как начали таять глаза,
таять и стекать по щекам. В ужасе он  заорал  и  попытался  удержать  их  на
месте. Затем стали ломаться ноги, рассыпаясь на  кусочки,  как  у  сахарного
человечка, и он становился все ниже и ниже. Нагнувшись, он увидел, как  вниз
посыпались целые куски плоти - на полу валялись его уши, нос, губы,  зубы  и
язык. Глазами, растекшимися по половицам двумя  лужицами  густого  желе,  он
смотрел снизу вверх сам на себя - на свое  пустое  лицо,  чистую,  абсолютно
гладкую кожу, посредине которой чернела зияющая дыра рта. Вдруг  он  увидел,
как что-то полезло из дыры - то было  его  сердце,  за  которым  последовала
печень,  а  потом  -  желудок,   кишки.   Тело   его   извергалось   наружу,
самоопустошалось до тех пор, пока он не стал легким и невесомым, как шапочка
одуванчика...
   Он бессильно опустился на пол, рыдая и моля  о  прощении,  о  милосердии,
упрашивая, чтобы ему вернули тело.
   - Адам, - тихо спросил с постели Джон, - что с тобой?
   Адам коснулся лица и обнаружил, что все на месте, как и должно  быть.  Он
открыл глаза - он мог видеть.
   - Простите меня, - прошептал он. - Я никогда больше не буду этого делать.
   Илия сидел, прислонившись к стене, и плакал.
   - Мэттью, - причитал он, - что же я наделал? Что за чудовище воспитал?
   Мэттью покачал головой:
   - Ты не виноват. Если бы это сделал ты,  то  таким  же  был  бы  и  Джон.
Ребенок такой, какой он есть - он ест то, что даешь ты, но пища обращается в
его собственное тело.
   Лицо Илии озарилось пониманием, и губы его, несмотря на боль, растянулись
в улыбке.
   - Я все-таки был прав. Как я и говорил, ты один из нас.
   - Пожалуйста, не надо, - прошептал Адам.
   - Ты и твой отец, - повернулся к  нему  Мэттью.  -  Ни  один  из  вас  не
понимает, зачем вам была дана эта сила. Неужели ты думаешь, что Язон  создал
нас, чтобы мы вечно гнили на той ферме, Илия? Или  зло  шутили  над  людьми,
которые не могут себя защитить? С этого момента я буду следить за  вами,  за
вами обоими. Я не позволю  вам  причинять  вред  людям.  Вы  уже  достаточно
натворили несчастий в своей жизни. Настало время учиться исцелять.
   Адам прожил в гостинице Мэттью еще два года. Затем, поняв, что больше ему
не выдержать, бежал, украл лодку и спустился вниз по реке к Линкири. По пути
он вернулся мысленным взором на Постоялый Двор Вортинга и отыскал сына дяди,
маленького  Мартина,  совсем  еще  малыша,  который  только-только  научился
произносить первые  слова.  Он  заставил  мальчика  сказать:  "Прощай,  дядя
Мэттью". И убил его.
   Приготовившись, он стал ждать ответного удара от  Мэттью,  но  так  и  не
дождался. "Я вне его досягаемости, - вдруг  понял  Адам.  -  Наконец-то  мне
ничего не грозит. Я могу делать что захочу".
   Он добрался до Небесного Града, столицы мира. Где бы  он  ни  шел,  везде
Адам чувствовал себя в полной безопасности, да и кто мог пожелать ему зла? И
он никогда не голодал, поскольку все  были  только  рады  поделиться  с  ним
пищей. Появившись в Небесном Граде, он затаился и стал выжидать.  Он  хорошо
усвоил урок, преподанный дядей Мэттью: его сила не  предназначена  для  игр.
Как и все дети, обладающие голубыми глазами, он читал надпись, выведенную на
плите посреди Фермы Вортинга: "Родом со звезд, глаза синее  моря.  Язона  ты
сын, знай свою долю".  "Я  первым  покинул  Лес  Вод.  Я  сын  Язона.  И  не
удовольствуюсь клочком земли, какой-то жалкой гостиницей. Вот мира  мне  как
раз хватит".
   И потихоньку, постепенно он начал овладевать этим миром.
   Власть явилась к нему в виде девочки, уже почти девушки, внучки Елены  из
Нойока. Она жила во дворце, постоянно прячась по углам, под  лестницами,  за
занавесками. Не то чтобы за ней никто не присматривал.  Наверняка  некоторым
слугам вменялось в обязанность приглядывать за нею.  Но  все  равно  на  нее
никто не обращал внимания,  поскольку  у  нее  был  младший  брат,  а  право
правления Нойоком передавалось по мужской  линии  -  старшему  представителю
рода. Елена из Нойока была просто опекуншей своего внука Иввиса и  пока  что
правила за него. А кто такая  Ювен,  внучка-невидимка?  Когда  Адам  впервые
посетил дворец Елены, он сразу заметил Ювен, понял, что она здесь  никто,  и
тут же забыл о ее существовании.
   Прошел год, и Адам стал незаменимым человеком при дворе Елены из  Нойока.
Он быстро поднялся по служебной лестнице, однако  подозрений  его  внезапное
возвышение ни у кого  не  вызвало  -  он  специально  рассчитал  все,  чтобы
выглядеть  весьма  даровитым,  но  вполне  обыкновенным  юношей,   обязанным
процветанием своему врожденному гению. Теперь  улаживать  всякие  деликатные
дела Елена посылала исключительно Адама - из любой ситуации он извлекал  всю
возможную выгоду. Теперь именно Адам отбирал для Елены  слуг  и  охранников,
ибо подобранные им люди всегда служили честно  и  преданно;  он  никогда  не
обманывал. Когда же он сообщал ей о планах  врагов,  его  информация  всегда
оказывалась правдивой. Елена процветала. Весь Нойок процветал. А лучше  всех
жилось Адаму. Когда  он  шел  через  залы  Небесного  Града,  его  провожали
взглядами, полными зависти, ненависти, искреннего восхищения или страха.
   Так смотрели на него все, кроме Ювен. В  глазах  Ювен  светилась  любовь.
Каждый раз, завидев  ее  рядом,  Адам  отмечал  это  чувство.  Он  видел  ее
воспоминания и знал, что иногда по ночам она наведывается к нему в покои. По
ночам она изучала его, вне зависимости  спал  он  один  или  с  какой-нибудь
женщиной, разглядывала его тело и удивлялась,  как  это  человек,  пришедший
ниоткуда, стал вдруг настолько сильным, настолько известным, как  он  вообще
стал кем-то, тогда как ее, дочь лорда, внучку Елены из Нойока, вообще  никто
и никогда не замечал. "Как же тебе это удалось? - дивилась  она.  -  Как  ты
узнал то, что знаешь? Откуда исходят те слова, что ты произносишь?"
   Но к тому времени как Адам прочел  в  ее  разуме  эти  вопросы,  она  уже
получила на них ответ.  Адам  был  зачарованным  принцем.  Адам  -  человек,
пришедший из леса. Она наизусть знала все старые сказания. Адам - Сын  Бога.
Однажды  ночью,  когда  он  поднялся  по  лестнице  на  свой  третий   этаж,
намереваясь улечься спать, он вдруг наткнулся на нее. Она стояла опершись  о
перила. Уже не скрываясь. Она решила, что пришло время открыться миру.
   - Чем ты занимался раньше, Адам Уотерс? - спросила Ювен. -  До  того  как
появился здесь.
   Она запрыгнула на перила и угрожающе закачалась  над  высоким  лестничным
пролетом.
   - Я находил маленьких девочек, которые искали смерти, и  сталкивал  их  в
лестничные колодцы, - ответил Адам.
   - Мне уже четырнадцать, - сообщила Ювен, - и мне известна твоя тайна.
   - У меня нет тайн, - поднял бровь Адам.
   - У  тебя  есть  одна  очень  большая  тайна,  -  продолжала  Ювен.  -  И
заключается она в том, что тебе ведомы тайны остальных людей.
   - Что ты говоришь? - улыбнулся Адам.
   - Ты все время слушаешь. Лично я именно так  и  узнаю  тайны.  Все  время
держу ушки на макушке. Я заметила, как  ты  обхаживаешь  своих  посетителей.
Мама говорит, ты очень мудр, но мне кажется, что ты просто умеешь слушать.
   - Но мы же не хотим, чтобы все люди считали меня слишком умным.
   Ювен обвилась вокруг перил, как лоза вокруг ствола дерева.
   - Но когда ты слушаешь, - произнесла Ювен, - ты слышишь даже  то,  о  чем
люди не говорят.
   Адам почувствовал, как по спине его пробежал  холодок.  Вот  уже  столько
месяцев пробирается он сквозь ряды дипломатов и бюрократов Небесного  Града,
и никто пока еще не догадался  о  его  тайне.  Сколько  людей,  услышав  его
произнесенные шепотом слова, в страхе отшатывались и  бормотали:  "Кто  тебе
рассказал это? Откуда ты узнал?" Но никто не говорил: "Ты слышишь  даже  то,
что люди не говорят". Адам уже обдумывал смерть Ювен.  Конечно,  ее  бабушка
расстроится, но не сильно. От этого ребенка ей было мало толку: единственная
выгода - выдать внучку  замуж  из  политических  соображений.  Это  дитя  не
любили. Адам не чувствовал себя в долгу  перед  Еленой  из  Нойока.  Он  был
выгоден ей так же, как и она ему, поэтому они были  в  расчете;  он  не  был
обязан ей своей жизнью. А сейчас речь шла именно о его жизни и смерти.  Ведь
стоит людям догадаться, что, вместо того  чтобы  контролировать  целую  сеть
информаторов, Адам Уотерс пользуется всего лишь  способностями  собственного
разума... стоит этой тайне открыться, как все  шантажируемые  им  выйдут  на
охоту, и не пройдет и дня, как он будет  мертв.  "Моя  жизнь  против  твоей,
Ювен".
   - И как же это я могу их слышать? - поинтересовался Адам.
   - Ты лежишь на спине в своей постели, - объяснила  Ювен,  -  и  слушаешь.
Иногда улыбаешься, иногда хмуришься,  а  как  проснешься,  начинаешь  писать
письма, наносить визиты или идешь к бабушке.  "Губернатор  Грэйвсенда  хочет
столько-то,  и  не  больше"  или  "Банк  Вьена  вкладывает  все   золото   в
строительство шоссе, и сейчас они покупают выше номинальной стоимости".  Это
дает тебе власть. Когда-нибудь ты станешь править миром.
   - А разве ты не знаешь, что,  если  ты  будешь  всем  говорить  об  этом,
кто-нибудь может поверить тебе, и тогда моя жизнь окажется в опасности?
   "Сейчас я могу заставить перила переломиться - но что, если  при  падении
она всего лишь покалечится?"
   - Я умею хранить секреты. И никогда никому не открою твоей тайны, если ты
кое-что мне пообещаешь.
   "Я могу сделать так, что в одно мгновение ее  охватит  пламя  и  вся  она
сгорит изнутри, - это будет надежно, только излишне вычурно".
   - Ты была милой девчушкой, Ювен, но с возрастом ты становишься  настоящей
язвой.
   - С возрастом я становлюсь  необычно  интересной  девушкой,  -  возразила
Ювен. - И если ты намереваешься убить меня, то можешь не трудиться -  я  уже
все записала. На бумаге. Это будет моим доказательством.
   - У тебя нет доказательств. Здесь и доказывать нечего.
   - Как любит повторять бабушка, главное в  политике  -  просто  намекнуть.
Скажи людям, что влиятельный юноша на деле чудовище, и тебе сразу поверят.
   Перила громко заскрипели.
   - Я люблю тебя, - сказала Ювен.  -  Женись  на  мне,  избавься  от  моего
братца, и весь Нойок будет у твоих ног.
   - Мне не нужен Нойок, - ответил Адам. Перила прогнулись.
   - Ты не посмеешь, - улыбнулась Ювен. - Я вторая в очереди на трон Нойока.
Я могу помочь тебе.
   - Чем же? - осведомился Адам.
   - Я много знаю.
   - Вряд ли ты можешь знать больше меня.
   - Я могла бы стать тем единственным человеком,  -  произнесла  она,  -  в
присутствии которого тебе не пришлось бы притворяться  и  лгать.  Неужели  у
тебя никогда не возникает желания пооткровенничать с кем-нибудь? Ты живешь в
Небесном Граде уже пять лет, вот-вот начнешь крупную игру, и выиграв ее, что
ты будешь делать, оставшись один на один с собой?
   Перила встали на место.
   - Лучше б ты слезла оттуда, - заметил Адам. - Упасть ведь можно.
   Она соскочила с перил и подошла к стоящему у стены  Адаму.  Прижавшись  к
нему, она спросила:
   - Так ты женишься на мне?
   - Никогда, - промолвил Адам, обнимая ее и еще крепче прижимая к себе.
   - Ты хочешь жениться на настоящей властительнице,  да?  -  уточнила  она,
приподнимая юбку и кладя его руку на обнаженное бедро.
   - Ты не наследница. Престол наследует твой брат Иввис.
   Она залезла к нему под тунику и начала играться с его жезлом.
   - Ну, и не обязана иметь брата.
   - Даже если бы у тебя не было брата,  Нойок  недостаточно  влиятелен  для
моих планов. И вы  никогда  не  будете  властителями  мира.  -  Он  мысленно
проверил слуг, убедившись, что никто из них  не  собирается  подниматься  на
третий этаж замка герцогини Елены.
   - Тогда почему ты не убил меня? - сердито посмотрела на него она.
   Он взял Ювен на руки и понес в ее комнату.
   - Потому что ты мне нравишься.
   Адам был очень добр и мягок с ней. Он  чувствовал  все,  что  чувствовала
она, знал, что ей нравится, а что причиняет боль, понимал, когда она еще  не
готова, когда сама идет навстречу, когда нуждается в страсти, а  когда  -  в
нежности. Он был ее единственным представлением о любовнике;  умы  остальных
женщин, которых он брал, переполняли всевозможные образы, а в момент высшего
удовольствия с их губ срывались чужие имена. У Ювен  был  только  он.  И  ей
никогда не будет нужен кто-то еще.
   - Ты любишь меня, - прошептала она.
   - Можешь верить во что угодно, я не буду возражать, - ответил Адам.
   Он не торопился. Сомнений в окончательном исходе  у  него  не  возникало.
Небесный Град - не Ферма Вортинга. Здесь никто не мог воспрепятствовать ему,
никто не мог потягаться с ним силой. Принимая вызов  на  дуэль,  он  заранее
знал, что победит, - и побеждал до тех пор,  пока  не  прекратились  вызовы.
Когда кто-то осмеливался угрожать  ему,  он  тут  же  убирал  злопыхателя  с
дороги. Он мог обольстить кого угодно, когда же  он  уставал  от  лести,  то
принимался запугивать, соблазнять или в крайнем  случае  низвергать  в  пыль
тех, кто решился встать у него на пути.
   Вот только с  Зофрил  из  Стипока  он  никак  не  мог  совладать.  Зофрил
славилась своей честью и верой - она единственная из всех правителей мира ни
разу не солгала. Когда она не могла открыть всю  правду,  она  умолкала,  но
зато когда она говорила,  слова  ее  острыми  клинками  вонзались  в  сердца
слушателей.  Ее  боялись  даже  те  властители,  чья  армия  во  много   раз
превосходила ее войско,  потому  что  знали:  люди  Стипока  искренне  любят
Зофрил, и она относится к ним с неменьшей любовью; они с радостью  умрут  за
нее, как умерла бы она за свой народ. Ее  нельзя  было  вовлечь  ни  в  один
сомнительный заговор, поэтому она не участвовала ни в чьих планах, оставаясь
постоянной  угрозой  для  всех:  выступи  ее  армия  на  чей-либо   стороне,
равновесие сразу бы сместилось в пользу того, кого она п