адающим  цветом  на  карте
был розовый, итальянский.
   - Она прекрасна, -  прошептал  Дун,  и  Герман  очень  удивился  тому
искреннему восхищению, что прозвучало в голосе юноши.
   - Как мило, что ты наконец это осознал, - ответил Герман.
   - Только ты мог построить ее.
   - Я знаю.
   - Как ты думаешь, сколько времени уйдет на то, чтобы уничтожить ее?
   Герман рассмеялся:
   - Ты что, не знаешь истории, сынок? Рим как  республика  кончился  за
пятнадцать столетий до того, как исчезли последние останки этой  великой
империи. Власть Англии начала ослабевать начиная с семнадцатого века, но
никто этого даже не замечал, поскольку она обладала  огромными  землями.
Таким образом, она оставалась независимой страной еще четыре сотни  лет.
Разрушение империй - процесс длительный.
   - А что ты скажешь об империи, которая падет за неделю?
   - Значит, это не империя вовсе.
   - А как насчет твоей империи, дедушка?
   - Прекрати называть меня так.
   - Ты хорошо ее построил?
   Герман яростно воззрился на Дуна:
   - Лучше не строил никто и никогда.
   - Но как же Наполеон?
   - Его империя кончилась вместе с ним.
   - И ты думаешь, твоя переживет тебя?
   - Даже полный дурак способен поддерживать ее существование.
   - Но мы-то говорим не о полном дураке, дед, - усмехнулся  Дун.  -  Мы
говорим о твоем собственном внуке, который обладает теми же дарованиями,
что и ты, только в превосходной мере.
   Герман поднялся:
   - Наша встреча бессмысленна. У меня нет семьи. Я отрекся  от  дочери,
потому что она была не нужна мне. Я не знаю и знать не хочу ни ее, ни ее
детей. Через несколько месяцев я снова приму сомек, а когда проснусь, то
выкуплю Италию, во что бы ты ее ни превратил, и отстрою ее заново.
   - Но, Герман, если страна исчезает с карты, в  игру  ее  не  вернешь.
Когда я закончу с Италией, от нее останется лишь запись в компьютере,  и
ты уже не сможешь купить ее.
   - Послушай, мальчик мой, - холодно процедил Герман, - ты что, намерен
силой удерживать меня здесь?
   - Кажется, это ты просил меня о встрече, а не я тебя.
   - И очень сожалею об этом.
   - Семь дней, дедушка, и Италия будет стерта с карты мира.
   - В такой срок это неосуществимо.
   - Вообще-то я планирую завершить  работу  через  четыре  дня,  просто
учитываю возможность всяких непредвиденных обстоятельств.
   - Из всех преступников  самые  отвратительные  те,  кто  воспринимает
красоту исключительно как объект разрушения.
   - Пока, дед.
   Дойдя  до  двери,  Герман  все-таки  не  выдержал.  Обернувшись,   он
взмолился:
   - Ну, зачем тебе это? Почему ты не хочешь оставить все как есть?
   - Красота относительна.
   - Ты что, не можешь подождать следующего раза? Почему  ты  не  хочешь
отдать мне Италию?
   Но Дун лишь ухмыльнулся в ответ:
   - Дедушка, я знаю, как ты играешь. Если ты получишь сейчас Италию, ты
захватишь весь мир - или я тебя совсем не знаю. И игра закончится.
   - Разумеется.
   - Вот поэтому-то я и должен уничтожить  Италию  -  пока  это  в  моих
силах.
   -  Но  почему  именно  Италию?  Почему  ты  не  стремишься  разрушить
какую-нибудь другую империю?
   - Все потому, дед, что расправа со слабым противником,  как  правило,
не приносит удовлетворения.
   Герман вышел, и дверь за ним тихонько скользнула на место. Он  добрел
до трубокоммуникаций, и вскоре труба доставила его  на  родную  станцию.
Дома, посреди комнаты, по-прежнему висела  голограмма  земного  шара,  и
по-прежнему преобладающим цветом был розовый. Герман остановился и обвел
взглядом картину. Он уже собирался было снова лечь в постель, как  вдруг
прямо у него на глазах огромная часть Сибири изменила цвет. Он больше не
злился на глупости  Дуна.  Мальчишка  пытается  рассчитаться  с  ним  за
нелегкое детство, за ту религию, которой его пичкали в юности - во  всем
этом он винит своего деда. Но каким бы талантом мальчишка ни обладал, он
в  принципе  не  успеет  расправиться  с   Италией.   Компьютер   строго
придерживается  реального  хода  времени.  Как  только  до  воссозданных
компьютером итальянцев  дойдет,  что  творит  персонаж  Дуна,  диктатор,
вступят в действие  вековечные  законы  взаимодействия  правительства  и
населения, а это ничто не пересилит. Ему  придется  продавать,  и  тогда
Герман выкупит страну обратно. И быстро исправит нанесенный ущерб.
   Англия снова восстала, и Герман отправился спать.
   Проснулся он от какого-то странного удушья и с удивлением  обнаружил,
что плакал во сне. Почему? Но тщетно, как он ни пытался припомнить,  что
же ему приснилось, сон упорно ускользал от щупальцев  мозга.  Он  помнил
только то, что каким-то образом сновидение было  связано  с  его  бывшей
женой.
   Он подошел  к  компьютеру  и  выключился  из  игры.  Бернисс  Хамбол.
Компьютер вызвал на дисплей фотографии, и Герман начал просматривать их,
отмечая, как менялась жена день ото дня. Тогда  она  была  прекрасна,  и
компьютер пробудил старые воспоминания.
   Бракосочетание было каким-то целомудренным и  чрезвычайно  простым  -
возможно, уже тогда религия  пустила  корни  в  Бернисс,  чтобы  позднее
пышным цветком распуститься в ее дочери.
   В свадебную ночь они впервые разделили ложе, Герман даже  рассмеялся,
вспомнив, как это было -  Бернисс,  такая  мудрая  и  искушенная  жизнью
девушка, превратилась вдруг в  маленькую  девочку,  признавшись  мужу  в
своей неопытности в делах  подобного  рода.  Нежно  и  осторожно  Герман
провел ее через таинства любви. Когда все закончилось, она спросила его:
   - И это все?
   - Спустя какое-то время ты научишься получать удовольствие, - ответил
он, более чем уязвленный тоном ее вопроса.
   - Ну, это  не  так  ужасно,  как  мне  казалось,  -  сказала  она.  -
Повтори-ка то же самое еще разок.
   Они  все  делили  пополам.  Все-все,  кроме  игры.  А  тогда   Италия
переживала нелегкие времена. Он начал ложиться в  постель  все  позже  и
позже, стал меньше общаться с ней - он не мог говорить ни о  чем,  кроме
как  об  Италии,  да  о  внутренних  проблемах  этого   маленького,   но
изумительного мирка.
   Когда  они  развелись,  никого  другого  у   нее   не   было.   Чтобы
удовлетворить   внезапный   приступ   любопытства,   он    заглянул    в
социологический банк данных. Он  совсем  не  удивился,  когда  компьютер
сообщил, что она так больше и не вышла замуж, хотя вернула себе  девичью
фамилию.
   Неужели в их совместной жизни было что-то  настолько  примечательное,
что она так и не смогла выйти замуж во второй раз? А может быть, причина
заключалась в том, что в своей жизни она могла довериться только  одному
мужчине, но, доверившись, вскоре поняла, что супружество  отнюдь  не  ее
идеал - тем более что секс ее мало интересовал.
   Ее боль отравила дочь; боль дочери передалась Дуну. "Бедный  мальчик,
- подумал Герман. - Вот что значит грехи  отцов".  Однако,  как  это  ни
печально, развод был неизбежен. Чтобы удержать жену, Герману пришлось бы
пожертвовать игрой. А ведь в мировой истории не было ни одного примера -
реального ли, выдуманного -  той  красоты,  что  воплотила  в  себе  его
Италия.   По   ней   писались   диссертации,   а   студенты,   изучающие
альтернативную историю, отзывались о нем, как о величайшем  игроке  всех
времен. "Достойный соперник Наполеону, Юлию  и  Августу".  Он  прекрасно
помнил эту цитату, как и слова одного профессора, который  буквально  на
коленях умолял его о встрече, пока тщеславие Германа наконец не взыграло
и он не согласился. "Герман Нубер, никакая Америка, никакая  Англия,  ни
даже Византия не сравнятся с  вашей  Италией.  Она  образец  стабильного
развития, искусного управления и мощи". Это была  наивысшая  хвала,  тем
более что слетела  она  с  уст  человека,  который  всю  жизнь  посвятил
изучению истории настоящей Европы и  который,  как  и  всякий  подлинный
исследователь, с фанатичным шовинизмом относился к изучаемой эре.
   Дун. Абнер Дун. Что случится с пареньком, когда  он  наконец  поймет,
что дедов дар творца нерушим и вечен?
   Герман встрепенулся. Оказалось, он задремал у компьютера. Ему снилось
примирение. Абнер Дун обнимал его и говорил: "Дед, ты  строишь  чересчур
хорошо. Ты строишь на века. Прости мое неверие".
   Даже во сне - это Герман понял,  когда  проснулся  -  его  неотступно
преследовала мечта о покорении всех и вся.
   На дисплее крутилась  голограмма  Бернисс.  Он  стер  ее  и  загрузил
Италию.
   На империю обрушился мощный шквал революций. Революция бушевала  даже
на родных землях, на  Итальянском  полуострове.  Герман  вытаращился  на
карту, не веря своим глазам. Прошла лишь ночь, а в  стране  вовсю  кипят
неизвестно откуда взявшиеся революционные страсти.
   Такого в  истории  никогда  не  было.  Неужели  компьютер  свихнулся?
Наверное, произошел какой-то сбой. Практически все империи  когда-нибудь
да имели дело с восстаниями, но таких  размеров  ни  одно  восстание  не
достигало - это была  всеобъемлющая,  всемирная  революция.  Даже  армия
ударилась  в  мятеж.  Противники  Италии  не  преминули  воспользоваться
ситуацией и, как стервятники, накинулись на страну, терзая  ее  со  всех
сторон.
   - Грей! -  заорал  Герман  в  телефон.  -  Грей,  ты  видел,  что  он
сотворил?
   - Да, но что я могу поделать? - с гадкой гримасой осведомился Грей. -
Мои служащие, те из них, кто играет,  все  утро  только  и  делают,  что
обсуждают Италию.
   - Как это у него получилось?
   - Послушай, Герман, по-моему, игры - это  твоя  прерогатива.  Я  даже
правил не знаю. Кроме того, у меня уйма работы. Ты встретился с ним?
   - Да.
   - Ну и?
   - Он мой внук.
   - А я все гадал, скажет или нет.
   - Так ты знал?
   -  Само  собой,  -  ответил  Грей.  -  Мало   того,   я   добыл   его
психологическую карту. Неужели  ты  думаешь,  что  я  позволил  бы  тебе
встречаться с ним один-на-один, если б не был  уверен,  что  он  пальцем
тебя не тронет?
   - Пальцем не тронет? А как насчет тех ходячих свай,  которые  по  его
приказу сделали из меня котлету на прошлой неделе?
   - Как аукнется, так и откликнется, Герман, не более  того.  Он  умеет
платить той же монетой.
   -  Ты  уволен!  -  выкрикнул  Герман,  ударив  кулаком  по  пульту  и
разъединив линию. С мрачным выражением лица он принялся  наблюдать,  как
остатки преданной Италии армии тщетно пытаются справиться  с  мятежом  и
вражеским наступлением одновременно. Но это было невозможно,  и  к  трем
часам дня от розового полотна, затягивавшего земной шар, остались жалкие
ошметки - Галлия, Иберия, сама Италия, плюс клочок земли  на  территории
Польши.
   Компьютер сообщил, что  персонаж  Дуна,  диктатор  Италии,  бежал,  и
убийцы не успели привести в действие  смертный  приговор.  А  когда  под
натиском армий Нигерии и Америки пал сам Рим, Герман понял, что  разгром
неизбежен.
   Еще вчера невозможен, а сегодня уже неизбежен.
   И все-таки он боролся с отчаянием. Он даже послал  срочное  сообщение
Грею, позабыв, что утром лично уволил его.  Грей  как  всегда  был  сама
почтительность.
   - Предложи выкупить Италию, - сказал Герман.
   - Сейчас? Да от страны остались одни развалины.
   - Может быть, у меня еще получится восстановить ее.
   Это все еще в моих силах. Он доказал свою правоту.
   - Я попытаюсь, - согласился Грей.
   Ближе к ночи на карте не осталось и следа розового цвета.  Компьютер,
непоколебимо следующий законам общественного развития, не оставил Италии
ни одного шанса на возрождение. В  сводке  текущих  сообщений  появились
следующие строки: "Иран: приобрел независимость. Италия: вышла из  игры.
Япония: вступила в войну с Китаем и Индией за правообладание Сибирью..."
И никакого тебе сочувствия. Ничего. Италия: вышла из игры.
   Герман хмуро прогнал всю доступную информацию,  которую  только  смог
найти в компьютере. Каким образом Дун провернул  эту  авантюру?  Это  же
невозможно. Однако, проведя за  дисплеем  долгие  часы,  внимательнейшим
образом отсеивая  поступающие  сведения,  Герман  наконец  разглядел  те
бесчисленные шестерни, что Дун привел в движение.
   Он то давил мятежи, то провоцировал их,  то  жестоко  расправлялся  с
ними, то улещивал бунтовщиков, вот почему разразившаяся в  конце  концов
революция охватила всю империю; вот почему, когда окончательный  разгром
Италии стал явью, не осталось на  карте  даже  кусочка  этой  в  прошлом
мощной державы. Дун умел управляться с ненавистью куда лучше компьютера;
никакой создатель даже рассчитывать не мог, что  его  творению  придется
когда-нибудь столкнуться с подобной разрушительной силой. И несмотря  на
всю горечь, которую он испытывал, глядя на разрушенную  империю,  Герман
все же отдавал  должное  тому  величию,  с  которым  Дун  расправился  с
Италией.  Только  это  было  сатанинское  величие,   царственное   право
уничтожать.
   -  И  предстал  славный  охотник  перед  Господом,  -  произнес  Дун.
Крутанувшись на месте, Герман обнаружил, что Абнер стоит прямо у него за
спиной.
   - Как ты проник сюда? - вырвалось у Германа.
   - У меня есть кое-какие связи, - улыбнулся Дун. - Я знал, что сам  ты
меня не впустишь, а мне надо было увидеть тебя.
   - Ну вот, ты и увидел, - сказал Герман и отвернулся.
   - Все произошло гораздо быстрее, чем я думал.
   - Слава Богу, хоть что-то способно удивить тебя.
   Дун продолжал что-то говорить, но  как  раз  в  эту  секунду  Герман,
проведший последние дни в крайнем напряжении, сломался. Он не  заплакал,
нет, просто что было сил вцепился  в  панель  компьютера  и  отказывался
отпускать ее, будто боялся, что, если руки разожмутся, центробежная сила
вращения Капитолия выкинет его в открытый космос.
   Дун сделал анонимный звонок, вызвав Грея  и  двух  докторов.  Доктора
отцепили пальцы Германа от панели и уложили его в кровать.  Вручив  Грею
капсулу со снотворным и снабдив некоторыми инструкциями, они  удалились.
Обыкновенный нервный срыв, только и всего - слишком много потрясений для
одного дня. Проснувшись, он будет чувствовать себя гораздо лучше.
   Проснувшись, Герман действительно почувствовал себя лучше. Он  крепко
проспал всю ночь и даже не помнил, чтобы ему что-то снилось - снотворное
исправно делало свое дело. Искусственное солнце вовсю светило в  дорогое
псевдоокно, которое, казалось, выходило на  пригороды  Флоренции,  хотя,
конечно, с другой стороны стены находилась еще одна такая же квартира  и
никакой Флоренции там не было. Герман  посмотрел  на  солнечные  лучи  и
подумал: "Интересно, насколько  эта  иллюзия  реальна?"  Он  родился  на
Капитолии и понятия не имел,  как  выглядит  настоящий  солнечный  свет,
струящийся в окна.
   В кресле, залитом ослепительным светом, сидел Абнер Дун. Он спал. При
виде  него  Герман  вновь  ощутил  пробуждение  былой  ярости  -  однако
сдержался. После снотворного  он  стал  более  спокойно  реагировать  на
окружающее.
   Он наблюдал за спящим внуком и думал, как, должно  быть,  глубока  та
ненависть, что кроется за этим челом.
   Дун проснулся. Он поднял глаза на деда, увидел, что тот проснулся,  и
мягко улыбнулся. Но ничего не сказал. Просто  встал  и  подтащил  кресло
поближе к кровати Германа.
   Герман молча  следил  за  его  действиями  и  гадал,  что  же  сейчас
произойдет. Но успокоительное продолжало твердить:
   "Что бы там ни произошло, мне плевать", и Герману действительно  было
плевать.
   - Все, Италия погибла? - тихо спросил он.
   Дун заулыбался еще шире.
   - Ты так молод, - сказал Дун. А затем, абсолютно неожиданно, так  что
Герман  не  успел  даже  отстраниться   (да   и   наркотик   мешал   ему
сопротивляться), юноша вытянул руку и  легонько  коснулся  лба  Германа.
Сухими пальцами Дун  провел  по  незаметным  морщинкам,  которые  только
начали появляться. - Ты так молод.
   Неужели?! Хоть он и не любил вспоминать  о  годах,  Герман  попытался
подсчитать, сколько уже прожил. Впервые он принял сомек - что, семьдесят
лет назад? В среднем один год он проводил на поверхности и четыре  Спал,
это означало, что с тех пор, как он впервые принял  наркотик,  этот  дар
вечной  жизни,  для  него  минуло  всего  семнадцать  лет  субъективного
времени. Семнадцать лет. И все они были посвящены Италии. Но все же...
   Семнадцать лет - это еще не вся жизнь. Субъективно, сейчас  ему  даже
сорока нет. Субъективно, он может начать снова. У него в  запасе  долгие
года субъективного времени - он вполне успеет возвести империю,  которую
даже Дун не сломит.
   - Но ведь ничего не получится, да? - невольно спросил Герман, как  бы
продолжая собственные мысли.
   Но Дун понял его.
   - Я научился всему, что тебе известно о строительстве, - сказал он. -
Но, дед, тебе никогда не понять то, что я узнал о разрушении.
   Герман  бледно  улыбнулся  -  успокоительное   еще   действовало,   и
улыбнуться по-другому он просто не мог.
   - Да, эту область я обходил стороной.
   - Результат всегда один и тот же. Как бы ты ни строил, как бы ни была
прекрасна страна, построенная тобой, рано или поздно, с моей помощью или
без нее, она все равно падет. Но уничтожь ее тщательно,  продуманно,  не
упуская самой малейшей  детали,  и  руины  навсегда  останутся  руинами.
Никогда ей не восстать из пепла.
   Благодаря наркотику ярость и ненависть Германа обратились в жалость и
мягкую печаль. Когда он мигнул, с ресницы скатилась слеза.
   - Италия была прекрасна, - сказал он.
   Дун кивнул.
   Когда слезы  начали  ручейками  стекать  на  подушку,  Герман  сквозь
всхлипы выдавил:
   - Зачем это было тебе?
   - Я практиковался.
   - Практиковался?
   - Я намереваюсь спасти человечество.
   Успокоительное не помешало Герману улыбнуться такому объяснению.
   - Да, неплохая тренировочка вышла. И что  же  ты  теперь  собираешься
уничтожить, после Италии-то?
   Дун ничего не ответил. Он подошел к окну и выглянул наружу.
   - Знаешь, что сейчас происходит за твоим окном?
   - Нет, - промямлил Герман.
   - Крестьяне давят  оливки.  Везут  продукты  во  Флоренцию.  Неплохой
пейзаж, дед. Весьма пасторальный.
   - Там у них весна? Или осень?
   - Кто знает? - спросил в ответ Дун. - Мало осталось людей, которые бы
помнили такие подробности. Всем остальным нет никакого  дела  до  этого.
Каждая планета Империи может по желанию устанавливать себе время года, а
на Капитолии вообще нет ни  лета,  ни  зимы,  ни  осени,  ни  весны.  Мы
покорили Вселенную. Империя могущественна, и даже жалкие нападки  врагов
- не более чем комариные укусы для нас.
   Слово "комар" ничего не значило для Германа, но он был слишком  слаб,
чтобы спрашивать.
   - Дедушка, понимаешь, Империя  стабильна.  Может  быть,  она  не  так
совершенна, как Италия, но она сильна и стабильна. Кроме того, у  нее  в
распоряжении имеется сомек,  который  дает  элите  общества  возможность
прожить десятки веков. А теперь скажи, способна ли Империя рухнуть?
   Герман напряг непослушные мозги. Он никогда не думал об Империи,  как
о  каком-то  государстве,   подобном   тем,   которые   существовали   в
Международных Играх. Империя... она просто есть. Это  реальность.  Ничто
не сможет повредить ей.
   - Ничто не сможет повредить Империи, - сказал Герман.
   - Я смогу, - возразил Дун.
   - Ты безумец, - ответил Герман.
   - Возможно, - кивнул  Дун.  На  этом  разговор  оборвался,  поскольку
лекарства решили, что Герману пора спать.
   Он заснул.
   - Я хочу повидаться с Дуном, - сказал Герман.
   - А мне казалось, - осторожно ответил Грей, - что за последний  месяц
ты уже по горло на него насмотрелся.
   - Я хочу повидаться с ним.
   - Герман, это становится идеей фикс. Доктора говорят, что я ни в коем
случае не должен расстраивать тебя. Если ты продержишься  еще  несколько
месяцев, мы положим тебя в сон, и я снова буду  оперировать  всего  лишь
пятьюдесятью процентами твоих средств.
   - Мне не нравится, что меня считают сумасшедшим.
   - Это вынужденные меры. Тебе здесь лучше, спокойнее.
   - Грей, я всего-то пытался предупредить...