аем
твою настоящую сущность. Мы проведем тебя сквозь камень, внутри которого  ты
будешь отрезана от жизни; мы сделаем  тебя  частью  скалы,  чтобы  ты  могла
забыть о собственной плоти, - и тогда определим, сколько от  Адама  Вортинга
присутствует в тебе".
   - Я умру? - обратилась Вера к отцу.
   "Я сам побывал в камне и вернулся целым и невредимым. Я сделал это...  мы
сделали это, потому что только внутри камня мы способны полностью отказаться
от своей  памяти  и  целиком  впитать  в  себя  разум  другого  человека.  Я
погружался в камень и принимал  в  себя  детей  Адама  Вортинга,  одного  за
другим. Я должен был рассудить их".
   - И что? Они не прошли испытание?
   "Простым испытанием их было не постичь.  Я  прошел  тот  путь  до  конца.
Теперь мы знаем, каковы они внутри".
   - Значит, они хорошие?
   "Хороший, плохой -  это  лишь  определения.  Они  ничуть  не  хуже  меня,
поскольку их воспоминания, вместившись в мой разум, не свели меня с  ума.  А
теперь тебе суждено погрузиться в камень, ты покинешь себя и,  превратившись
в живую скалу, примешь разум другого человека".
   - Чей именно?
   "Выбирать тебе, Вера. Можешь  взять  мой.  Или  Адама  Вортинга.  Выбирай
разум, который тебе ближе. Который, как ты считаешь, не уничтожит тебя".
   - Но откуда мне знать, кто уничтожит меня, а кто -  нет?  Я  же  не  знаю
никого из вас. То есть по-настоящему не знаю.
   "Вот для этого мы и погружаемся в камень. Ты не просто впитываешь  чьи-то
воспоминания. Ты становишься другим человеком  и  примеряешь  его  жизнь  на
собственную душу. Если тот человек будет  слишком  отличаться  от  тебя,  ты
погибнешь".
   - Откуда вам все это известно? Кто-то уже погиб? "Илия. Он погиб  первым.
Когда Адам сбежал, убил и сбежал, Илия погрузился в камень и пустился на его
поиски. Он нашел его. Юный Адам оказался таким чудовищем, что это уничтожило
старика".
   - Но, отец, ты же сам только что говорил, что тоже погружался в камень  в
поисках Адама?
   "Я искал не его. Я искал его детей".
   - Так, может, ты и меня посмотришь? Погрузишься в камень и примешь меня в
себя?
   "Вера, я бы пошел на это, если бы был уверен, что выживу".
   - Значит, ты думаешь, что мы настолько разнимся с тобой? Что я - такое же
чудовищное зло, как и Сын Язона?
   "Я думаю, что его воспоминания приживутся в твоем  сердце  лучше,  чем  в
моем. И считаю, что, осознав каждый поступок, каждый выбор, каждое  чувство,
что я делал или переживал за свою долгую жизнь, ты, дитя, сойдешь  с  ума  и
никогда не найдешь себя в камне. Ты умрешь".
   - Тогда я приму в себя Адама. Но я не дура, отец. Я понимаю, что все  это
значит. Если я смогу стать Адамом Вортингом, значит, под  ваши  мерки  я  не
подхожу. Если же я не смогу впитать его  в  себя,  стало  быть,  я  останусь
чистой в ваших глазах. Вот только, к сожалению, я сойду с ума и умру.
   "Поэтому выбор остается за тобой".
   Она взяла воспоминание о погружении в камень из разума отца: он  открылся
ей так, чтобы она поняла, что делать. После чего,  сбросив  с  себя  одежды,
чтобы ничего не стояло между ней и голым камнем, она  легла  на  поверхность
скалы и в точности исполнила указания отца.
   Именно отец научил ее работать с камнем - он знал,  как  заставить  скалу
течь,  обдавать  тело  холодом  и  гладить  нежными  касаниями   воды.   Она
погрузилась в жидкий камень и поплыла по ледяному лику мира.
   Пока она лежала на камне, все глубже погружаясь в него и оставляя прошлую
память позади, остальные вели ее  к  Адаму  Вортингу.  Очень  осторожно  они
приблизились к нему, чтобы он не понял, что происходит. С ней  они  не  были
так нежны и добры.
   Итак, Вера  стала  Адамом  Вортингом.  Она  выросла  бок  о  бок  с  этим
мальчиком, вместе с ним пережила  кошмарные  минуты  на  чердаке  Постоялого
Двора Вортинга, была в  ответе  за  все  его  жестокости,  пользовалась  его
властью, мановением его руки уничтожала мужчин и женщин,  рубилась  на  поле
битвы, обливалась кровью невинных жертв и радовалась этому.
   Когда все закончилось, она приняла на себя вес его ужасного прошлого, как
будто прожила за него жизнь, и это не  свело  ее  с  ума.  Расплакавшись  от
стыда, она вернулась назад в себя - и пожалела, что не умерла в камне.
   Бывшие друзья смерили ее холодными взглядами  и  отвернулись.  Только  ее
отец не отвел глаз - он плакал.
   - Я не смог этого сделать, - произнес он вслух. Теперь, когда  его  разум
раскрылся ей, она увидела, в чем он провинился перед остальными: когда стало
ясно, что она выдержит  перевоплощение  в  Адама  Вортинга,  он  должен  был
вернуть жидкому камню твердь и запереть ее  внутри.  Он  должен  был  убить,
похоронить ее разум в камне, а выпустил в мир еще одного Адама.
   - Это не  так,  -  сказала  она.  -  Это  несправедливо.  Я  вынесла  его
присутствие, но так же вынесу присутствие и твоего разума. Я  не  похожа  на
него, я другая. И в то же самое время я - это он. Отец, ты  не  пожалеешь  о
том, что сохранил мне жизнь.
   Но он уже жалел об этом. Они  все  жалели,  и  Вера  едва  могла  вынести
чувство всепоглощающего стыда за то, что осталась в живых. "Я не  похожа  на
него, - упорно повторяла она себе. - Они ошибаются в толковании камня".
   Однако они не ошибались. И она это знала, где-то  глубоко  внутри  знала,
что суд был справедлив. Долгие месяцы она прожила парией в доме отца, прежде
чем смогла признать, что да, вся злоба жизни  Адама  легко  умещалась  в  ее
сердце. И еще оставалось место. Много места.
   - Но где написано, кто сказал, что я не могу измениться?
   Остальные сторонились ее. Они не рассказывали ей о  своем  труде  во  имя
исцеления Хакса. Но в то же самое время не могли запретить ей  смотреть,  не
могли запретить ее разуму скитаться по городу и видеть, как раны,  печали  и
страхи быстро затягиваются. "Так вот как это делается, - поняла она.  -  Мои
чувства вот-вот должны были сломаться, но  даже  искалеченное  сердце  можно
исцелить".
   И когда она вновь обрела уверенность в  себе,  она  отправилась  к  Адаму
Вортингу.
   Не ум она направила на встречу с Адамом  Вортингом,  она  явилась  в  его
дворец во плоти. От остальных она упорно скрывала  свои  намерения,  поэтому
никто не знал, куда она подевалась. Но это никого и не волновало - даже если
б она умерла, то горевать по ней бы не стали.  Что  же  касается  угрозы  со
стороны Адама, то она твердо решила, что ни за что на свете не раскроет ему,
где скрываются подобные ей, и словом не заикнется об  их  существовании.  Но
даже если бы он все узнал, если бы этим поступком она поставила  под  угрозу
существование всей семьи, она бы все  равно  поступила  по-своему.  Ибо  она
приняла Адама Вортинга в себя и увидела его  рану.  Она  надеялась  исцелить
его, если, конечно, он сам того пожелает.
   Она думала, что ее будут преследовать и попытаются остановить, но  погони
все не было и не было, и она с горечью осознала, что все могут  быть  только
рады ее уходу. Вниз по Западной реке она спустилась  до  Линкири,  затем  по
морю добралась до Стипок-Сити. Прямиком с причала она направилась  в  город,
дошла до замка, от замка поднялась  к  возвышающемуся  над  городом  дворцу,
стоящему на утесе красного мрамора. Она знала,  что  говорить  стражникам  и
слугам, которые пытались остановить ее.  Вскоре  она  очутилась  в  приемном
покое двора Сына Язона. Она сидела и спокойно ждала,  пока  люди  входили  и
выходили, удостаиваясь аудиенции Сына Бога.
   - Ты пришла слишком поздно, - сказала сидевшая рядом с ней женщина.  Лицо
ее избороздили морщины.
   - Почему? - не поняла Вера.
   - Поздно останавливать его, - ответила та.  -  Тебе  следовало  появиться
здесь много лет назад.
   Элегантная одежда не могла скрыть болезненной  худобы  ее  тела.  Женщина
умирала.
   - А ведь он мог бы исцелить тебя, если б захотел.
   - Исцеление не в его духе. -  Она  вызывающе  вскинула  голову.  -  Но  я
получила от него то, что получила, и он относился ко  мне  лучше,  чем  весь
окружающий мир.
   - Ювен, - проговорила Вера, поняв, кто перед ней.
   - Он знал, что ты идешь, - сказала Ювен.
   - Откуда?
   - Все эти годы он знал. И ждал. Я видела это. Я  умею  видеть.  Он  часто
смотрел на север, туда, где когда-то в Лесу Вод стояла его деревня,  которую
он потом сжег дотла. Ты ведь оттуда, да? Мне ты можешь сказать все.  Я  даже
словом не обмолвлюсь. - Она улыбнулась. - Он уже знает твое сердце.  Он  это
умеет. Он познал твое сердце.
   Так, значит, ее приходу  никто  не  удивится.  Хотя  вряд  ли  это  имело
какое-то значение. Она знала Адама лучше, чем он сам. И не боялась его.
   - Моя очередь, - сказала она Ювен.
   - Ты пришла убить его? - спросила Ювен. - Нет.
   - Будет ли он любить меня, когда ты покончишь с ним?
   - Ты ведь умираешь? - Ювен пожала плечами.
   Настроившись на нее, Вера обнаружила очаг болезни и исцелила его.
   Ювен ничего не сказала; она просто сидела, уставившись на свои руки. Вера
поднялась и прошла в залу. Охранники даже не подумали остановить ее. Об этом
она позаботилась.
   Вскоре она преклонила колени перед седовласым  Сыном  Язона,  сидящим  на
троне.
   - Я ждал тебя, - произнес Адам.
   - Я не сообщала о своем прибытии. И по-моему, мы никогда не  встречались,
- возразила Вера.
   - Она придет, и глаза ее будут такими же голубыми, как и мои, а  когда  я
посмотрю в глубь этих глаз,  то  не  увижу  ничего.  Когда-то  жил  человек,
умевший прятаться от меня. Я бы убил его, если бы мог.  И  тебя  убью,  если
смогу.
   Позади нее раздался топот солдат, зазвенели мечи, вытаскиваемые из ножен.
   Она остановила солдат, наслав на них воспоминания о страхе смерти.
   - Я знаю тебя, - сказала она Сыну Язона.  И  заставила  его  замереть  на
месте, послав воспоминание о дяде Мэттью,  возвышающемся  на  пороге.  Этого
образа он боялся больше всего на свете - то был человек, который  мог  легко
расправиться с ним, свернуть ему шею, как бельчонку, который хоть  и  быстр,
но немощен. И тогда она проникла в его воспоминания и начала изменять их.
   Что-то можно было сделать, что-то - нельзя.  К  примеру,  она  не  смогла
изменить его жажду власти и страх падения, постоянно терзавший  его,  -  они
находились глубже, чем память, они были частью его существа. Но  она  смогла
заставить его вспомнить, как самому управлять запросами и страхами,  как  не
давать им править собой. Теперь ему  казалось,  что  он  никогда  никого  не
убивал, хотя  был  искушаем  этим  желанием;  он  никого  не  соблазнял,  не
предавал, не пытал, хотя имел для  этого  множество  возможностей.  А  когда
кровь убитых слишком глубоко въедалась в память Адама, Вера подсказывала ему
причины, почему он вынужден был так поступить, объясняла, что он  делал  это
вовсе не для того, чтобы просто доказать свое  могущество.  Этими  причинами
объяснялась справедливость каждого из его поступков - все делалось только на
благо народа.
   А когда она закончила, он перестал быть грозным тираном, который совершил
столько преступлений, что даже перестал  замечать  их  и  продолжал  убивать
просто по привычке. Теперь он стал правителем,  который  не  боялся  ничего,
кроме собственных желаний, и который страшился своей жестокости  не  меньше,
чем ныне навсегда сгинувшего воспоминания о дяде Мэттью.
   Впрочем, нет, воспоминание это  не  исчезло.  Ведь  самые  яркие  из  его
воспоминаний продолжали жить в памяти Веры. Камень отпустил  ее,  но  теперь
ничто не могло изгнать из нее прошлого Адама.
   Их окружали люди, придворные  и  дворцовые  крючкотворы,  которые  пришли
подивиться на голубоглазого тирана и стоящую перед ним девочку. Час за часом
они стояли так, не отводя друг от  друга  взоров,  почти  не  дыша.  Что  за
властью обладала она над Сыном Язона? Чьей смертью окончится этот  поединок?
Кто пострадает?
   Но когда все закончилось, Адам лишь улыбнулся ей и произнес:
   - Иди с миром, кузина.
   Она повернулась и ушла, и никто ее больше не видел, а  Адам  запретил  ее
искать.
   Работа была выполнена неумело - в следующие годы в памяти  Адама  нередко
возникали провалы, а временами  он  восставал  против  того  затворнического
существования, которое, как ему казалось, он вел. Но в целом он был исцелен,
и мир Вортинга постепенно понял это.  Монстр,  живущий  в  Сыне  Язона,  был
обуздан; теперь мир спокойно сносил его правление.
   Вернувшись в Хакс, Вера обнаружила, что там ее с нетерпением  ждут.  Амос
встретил ее у городских ворот, и вместе  они  направились  в  сады,  которые
ровными рядами покрывали холм.
   - Отличная работа, - похвалил он.
   - Я боялась, - сказала она, - что вы остановите меня. Он покачал головой:
   - Мы надеялись на тебя, малышка. Из всех нас только ты могла понять  его,
чтобы потом исцелить. Если  бы  тебе  это  не  удалось,  нам  бы  ничего  не
оставалось  делать,  кроме  как  убить  его,  а  это   несмываемым   клеймом
отпечаталось бы на нашей памяти.
   - Значит, все это вы спланировали?
   - Конечно, - кивнул Амос. - В мире больше нет места случайностям.
   Вера обдумала его слова, пытаясь понять, почему ей так грустно  от  того,
что со случайностями и страданиями покончено. "Видимо, это  говорит  во  мне
частичка Адамам,  -  наконец  решила  она  и  позабыла  о  своих  терзаниях.
Воссоединившись с родными, она  стала  нести  исцеление  Вортинга  людям,  и
постепенно оно распространилось по всей планете. "Я исцелю мир и  изгоню  из
него случайности".
   - Дальше неинтересно, Лэрд. Рассказы о том, как  хорошие  люди  исполняют
доброе дело, как правило, скучны и занудны. Многие сотни лет  потомки  Адама
использовали свою силу только  для  того,  чтобы  узнать  истинные  нужды  и
желания подданных и обеспечить народам хорошее и справедливое правление. Тем
временем,  втайне  от  семьи  Адама,  дети  Мэттью  и   Амоса   следили   за
разрастающимся миром, избавляя  людей  от  боли,  освобождая  их  память  от
печали, исцеляя больных, успокаивая разгневанных, возвращая тело  увечным  и
зрение - слепым. Затем, в эпоху Великого Пробуждения, они открылись потомкам
Адама, объединились вместе с ними и  переженились  друг  на  друге.  К  тому
времени, как меня разбудили и подняли со дна морского, каждая живая душа  на
Вортинге происходила от меня. Мир был покорен свадьбами и венчаниями.
   Когда же наконец на поверхность спустился первый корабль с других  миров,
они расценили это как вызов, брошенный  их  силе.  И  принялись  следить  за
обжитыми людьми планетами. Корабли возвращались к себе домой и рассказывали,
что нашли потерянную  колонию,  мир  Вортинга,  и  что  это  означает  конец
страданиям. Вот откуда пошел ритуал огня и льда, Лэрд. И с тех самых  пор  в
человеческой вселенной ничего, РОВНЫМ СЧЕТОМ НИЧЕГО не изменилось.
   Лэрд сидел за письменным столом, и слезы капали на пергамент.
   - И кончилось это лишь недавно, -  пробормотал  он.  -  Твои  дети  могли
превратить людей в рабов, однако они отнеслись к нам с добротой - почему  же
они все разрушили? Почему перестали заботиться о нас? Чему ты так радуешься?
   - Лэрд, - молвил Язон. - Ты не понял. Человечество и так  превратилось  в
рабов. Просто эти рабы содержались в хороших условиях и были счастливы, чего
раньше никогда не бывало.
   - Мы не рабы. И у моего отца было две руки.
   - Запиши эту часть истории, Лэрд Скоро нам придется  заканчивать  -  зима
уходит, снова нам понадобится помощь в лесу и на полях. Заканчивай  начатое,
я пока оставлю тебя в покое, как ты и хотел.
   - А сколько еще осталось?
   - Всего один сон, - успокоил его Язон. - История, повествующая о юноше по
имени Милосердие и его сестре Юстиции. И о том, как они разрушили вселенский
порядок. Может, узнав, чем все закончилось, ты перестанешь ненавидеть меня.

Глава 11
АКТ МИЛОСЕРДИЯ

   Ветер дул с юго-востока, теплый и сухой. Лед на  реке  вскрылся  за  одну
ночь; весь день вниз по течению плыли громадные льдины.  Кое-где  еще  лежал
белый снег с вкраплениями пепла, летевшего из кузни, но  под  ним  Лэрд  уже
слышал журчание воды. Он швырнул по охапке сена в каждое стойло,  разворошил
его и проверил овец, у которых вскоре должны были родиться ягнята. Несколько
коров также было на сносях. Хоть зима и выдалась суровой, сена,  запасенного
прошлым летом, хватит  еще  месяца  на  два.  Хороший  год  для  растений  и
животных. Но не для человека.
   В передней уже стояли приготовленные к летней работе инструменты;  вскоре
наступит время рыть канавы и окапывать изгороди,  люди  потянутся  на  поля.
Ничего не случится, сегодня тепло, решил Лэрд и выпустил гусей попастись  во
дворе. С прошлой осени столько изменилось, что теперь  он  даже  не  подумал
спросить у отца разрешения.
   Мать была беременна. Скоро  у  нее  должен  родиться  малыш,  и  отец  не
сомневался, что ребенок от него. "Что ж, очень может быть, - думал  Лэрд.  -
Интересно, кто же ее любовник?" Он вдруг подумал на медника -  мать  не  раз
строила тому глазки. Но нет, медник не мог, он все время находился на  виду.
А кто мог?  В  дом  постоянно  заходили  женщины,  отец  никуда  надолго  не
отлучался. Но и мать  никуда  не  выходила,  разве  что  шла  за  советом  к
какой-нибудь из соседок или носила зерно  на  мельницу...  Мельник?  Да  ну,
неужели мать предпочла бы его отцу? Нет, это невозможно.
   - Не самые подходящие размышления для мальчика, - заметил Язон.
   Лэрд повернулся к нему. Тот стоял на пороге сарая, темный силуэт в  лучах
солнечного света.
   - Я иду метить изгороди, - сказал Лэрд. - Умеешь это делать, или  ты  еще
нужен отцу в кузне?
   - Ты должен работать над книгой, - возразил Язон.  -  Ты  уже  думаешь  о
весенних работах, а книга еще не завершена.
   - Весенние работы выполняются  весной.  Поэтому  они  так  и  называются.
Сейчас весна, и я занимаюсь тем, чем должен заниматься.  Сколько  бы  ты  ни
заплатил отцу и матери, вряд ли  это  стоит  того,  чтобы  на  будущую  зиму
остаться без крошки хлеба. Сам знаешь, в нынешние деньки можно и умереть  от
голода.
   - Я пойду с тобой.
   Они взяли по пиле и пошли вдоль живой изгороди. Тающий снег влажно чавкал
под ногами, и южная  часть  изгороди,  у  которой  снег  уже  стаял,  вообще
превратилась в море грязи. Лэрд остановился у сломанного снегом куста, ветви
которого перегораживали тропинку.
   - Здесь метку оставлять не обязательно, - сказал Лэрд.  -  Но  все  равно
куст надо пометить. Иногда рабочие добираются до твоей изгороди  только  под
вечер, а к тому времени они так устают, что ненавидят любого землевладельца,
поэтому смотрят только, стоит метка или нет, даже если точно знают, что этот
куст следует спилить.
   Он сделал  надрез  на  самой  большой  ветке,  и  они  двинулись  дальше,
отпиливая надломленные сучья и метя растения, которые надо будет выкорчевать
или пересадить немножко дальше.
   - Мать беременна, - сказал Лэрд. - Я знаю,  что  тебе  это  известно,  но
подумал, может, ты что-нибудь расска-жещь мне об отце будущего ребенка.
   - Он тот же самый, что и у тебя.
   - Правда?
   - Да, - кивнул Язон. - Во всяком случае, так утверждает Юстиция. А она  в
этом разбирается. В былые времена она бы не дала ребенку родиться,  будь  он
зачат на стороне. В этом смысле жить было несколько проще.
   - А зачем ей вообще ребенок? У нее уже есть я и Сала.
   - Раньше, до Дня, Когда Пришла Боль, смертности среди младенцев  не  было
вообще. Как ты думаешь, что бы случилось с миром, если  бы  в  каждой  семье
было больше двух детей? Все женщины, за исключением  девственниц  и  древних
старух, ходят сейчас беременными, Лэрд. Большая часть детей выживет. А стало
быть, годика через два у тебя под ногами будет ползать добрая сотня малышей.
Так что смотри, тебе придется заставить эту землю давать больше, иначе  люди
начнут умирать.
   - Так уже было когда-то, - кивнул Лэрд. - Я теперь  специалист  по  тому,
как раньше жили люди. Благодаря твоему рассказу я прожил больше лет, чем  на