е, чего я даже не понимаю.
   - От тебя никто не требует, чтобы ты все понимал.
   - Но откуда мне тогда знать, что правда, а что  нет?  Язон  расхохотался,
пропустил длинную, толстую иглу сквозь кожу и затянул стежок.
   - Это твои воспоминания о  твоих  же  снах,  о  воспоминаниях  Юстиции  о
хранящихся в моей памяти событиях,  которые  произошли  со  мной  в  далеком
детстве, проведенном на планете, которая  погибла  более  десяти  тысяч  лет
назад. Чем еще это может быть, если не правдой?
   - И с чего мне начать? Язон пожал плечами:
   - Мы выбирали не слепое орудие, мы  выбирали  человека,  который  изложит
нашу историю на бумаге. Начнем сначала, с самого важного.
   Сначала? С самого важного? Лэрд быстро перебрал в уме то,  что  помнил  о
жизни Язона. Что же здесь важно? С чего начать?  Страх  и  боль  -  вот  что
казалось сейчас самым важным Лэрду, ведь в детстве своем он никогда и ничего
не боялся и не испытывал боли, не то что сейчас. И  важнее  всего  -  первый
страх, первая боль, которые Язон пережил, чуть  не  распрощавшись  с  жизнью
из-за какой-то сданной на "отлично" контрольной работы.
   Случилось все на уроке, на котором изучалось движение  и  энергия  звезд.
Лишь несколько сотен  из  всех  тринадцатилетних  детей  Капитолия  проявили
достаточные способности, чтобы быть допущенными  к  этой  дисциплине.  Джэйс
наблюдал за задачами, возникающими над его партой, - маленькие  звездочки  и
галактики кружили прямо перед ним, он мог держать в руках  целую  вселенную.
Прямо под звездами возникал текст задания,  и  Джэйс  набрал  на  клавиатуре
ответы.
   С подобными задачками Джэйс справлялся без труда. Учился он хорошо, и чем
меньше оставалось вопросов, тем увереннее он становился: контрольная  работа
оказалась не из сложных. Застрял он  на  самом  последнем  вопросе.  Он  был
абсолютно не связан с остальными задачами. К такому  вопросу  Джэйс  был  не
готов. И все же тщательно проанализировав задачу,  он  подумал,  что  знает,
какой может быть ответ. Он начал расчеты. В  конце  концов  все  уперлось  в
одну-единственную цифру. Вроде бы  он  знал,  какой  она  должна  оказаться,
однако понятия не имел, как это доказать. Еще год назад он похвалил бы  себя
за догадку и без малейших колебаний ввел ответ. Но сейчас все изменилось.  У
него, появилась возможность проверить собственную правоту.
   Он  посмотрел  на  преподавателя.  Взгляд  Хартмана  Торрока  блуждал  по
комнате. Джэйс  стал  осторожно  перестраивать  свое  сознание.  Секунду  он
привыкал  к  новому  видению  мира  -  возникло  ощущение,  будто  он  долго
всматривался в какую-то точку перед собой, а потом внезапно  перевел  взгляд
на что-то вдали. Его мысленный взор проник в глубины мозга Хартмана Торрока.
Теперь Джэйс различал мысли учителя так ясно, словно сам думал о том  же.  В
данный момент все помыслы преподавателя крутились  вокруг  женщины,  которая
поссорилась с ним сегодня утром. Он представлял себе, как ее тело  могло  бы
содрогаться под ним от  удовольствия  и  боли  нынче  ночью.  Им  овладевали
грязные желания - подчинить ее себе, сделать  подобием  собственного  языка,
чтобы говорила она лишь о том, чем думает он, и умолкала, когда того захочет
он. Джэйсу  Хартман  Торрок  никогда  не  нравился,  теперь  он  его  просто
презирал. Мысли Торрока доставляли мало удовольствия.
   Джэйс быстро миновал слой настоящих мыслей Торрока и  ловко  углубился  в
дебри невостребованных воспоминаний, разыскивая знания касательно звезд и их
движений, перебирая память в поисках значения незнакомой цифры. Все  это  он
проделывал с такой легкостью, словно копался  в  собственных  воспоминаниях.
Наконец перед ним возникла точная  цифра,  вплоть  до  четырнадцатого  знака
после запятой. Он извлек ее из мозга Торрока и ввел результат в  электронную
книжку. Список задач закончился. Контрольная работа выполнена. Он ждал.
   Оценка была отличной - он набрал наивысшее число баллов.  И  все  же  над
партой Джэйса возникло красное мерцание. Это означало,  что  тест  провален.
Либо  компьютер  дал  сбой,  либо  зафиксировал  какой-то  обман.  Торрок  с
обеспокоенным видом поднялся и поспешил к Джэйсу.
   - В чем дело? - осведомился преподаватель.
   - Понятия не имею, - ответил Джэйс.
   - Сколько баллов ты набрал?  -  Он  взглянул  на  результат  -  наивысшая
оценка. - Так в чем же дело?
   -  Понятия  не  имею,  -  еще  раз  повторил  Язон.  Торрок  вернулся   к
собственному столу. Он что-то тихо бормотал себе под нос. Джэйс, как всегда,
принялся считывать его мысли. И в  самом  деле,  ошибся  Торрок.  Последнего
вопроса не должно было быть в контрольной работе. В нем шла речь  о  тайнах,
которых детям не полагалось  знать.  Торрок  написал  текст  задачи  прошлой
ночью, намереваясь включить ее в  завтрашний  экзамен  учеников-выпускников.
Вместо этого он поставил ее в контрольную  работу  для  начинающего  класса.
Джэйс вообще не должен был ответить на поставленный вопрос, и уж  тем  более
ответить  правильно.  Верный  ответ  означал  одно  -  каким-то  образом  он
исхитрился списать.
   "Но откуда он мог списать, у кого спросить? - думал Хартман Торрок.  -  В
этой комнате никто не знал ответа, кроме меня самого! А  я  даже  словом  не
заикался о задаче".
   "Каким-то образом этот  мальчишка  выкрал  у  меня  правильный  ответ,  -
продолжал думать Торрок. - А подумают-то, что это я ему сказал, что  обманул
оказанное доверие, что нельзя мне открывать никаких тайн.  И  меня  накажут.
Лишат привилегий сомека. Как же этот мальчишка ухитрился узнать  ответ?  Как
он это проделал?"
   И тут  Торрок  вспомнил  один  весьма  и  весьма  неприятный  штришок  из
биографии Джэйса Вортинга - вспомнил о его отце. "Чего же еще ждать от  сына
Разумника?! - восторжествовал Торрок. - Он узнал  мою  тайну,  поскольку  он
истинный сын своего отца".
   Джэйс даже вздрогнул, ибо больше всего на свете боялся,  что  именно  так
учитель и подумает. Мальчика с детства пугали историями о  его  отце.  Гомер
Вортинг, чудовище в  человеческом  обличье,  главарь  Восстания  Разумников,
самый беспощадный и жестокий убийца за всю историю человечества. Он погиб на
расстоянии многих световых лет от  Капитолия,  задолго  до  того,  как  мать
Джэйса решила зачать ребенка.  К  тому  времени  война  с  Разумниками  была
закончена. Но и по сей день вся вселенная проклинала и страшилась  убежавших
расправы Разумников -  о  них  ей  напоминала  память  о  восьми  миллиардах
человек, которых отец Джэйса спалил одной адской вспышкой.
   Сначала Разумников никто не трогал. Но  вот  наступил  момент,  когда  в,
казалось бы, бесконечной войне  между  Империей  и  Восставшими  (или  между
Узурпаторами и Патриотами - определение зависело от того, на чьей стороне вы
находились) обе стороны начали использовать  пилотов-телепатов.  Последствия
этого замысла были воистину кошмарны - люди, не  обладающие  телепатическими
способностями Разумников, быстро оказались не у дел, так  что  та  и  другая
стороны вскоре осознали, что Разумники, которые  могли  связываться  друг  с
другом посредством силы мысли, вполне могут объединиться и против Империи, и
против  Восставших,  сместить   правительство   и   завладеть   сомеком,   а
следовательно, и  всей  бюрократической  машиной.  В  общем,  было  вынесено
решение, что до тех пор, пока обычные люди  не  будут  точно  знать,  что  у
Разумников на уме, этим проклятым телепатам не следует, да и  просто  нельзя
доверять космические корабли.
   По  сути  дела,  пилоты-Разумники  действительно  намеревались  в  скором
времени покончить с войной, примирив враждующие стороны. Когда же Империя  и
Восставшие попытались отстранить Разумников от командования, те  сочли,  что
возможность добиться  своего  еще  вполне  реальна.  Они  захватили  суда  и
объявили, что оба правительства распущены. В ответ Империя и  Восставшие  на
какое-то  время  объединили  свои  усилия,  дабы  каленым   железом   выжечь
телепатов. Сначала пилоты-Разумники только отступали. Даже несмотря  на  то,
что каждого плененного Разумника немедленно убивали, они  пытались  избежать
кровопролития, надеясь вначале на победу, затем - на компромисс, а  в  самом
конце - на милосердие. Однако во  вселенной  им  места  не  было;  Разумники
должны были умереть. Гомера загнали в угол, и надежды на бегство у  него  не
оставалось. Тогда-то он и принял решение унести  с  собой  в  могилу  восемь
миллиардов человек.
   "И Я его СЫН".
   Воспоминания в один миг пронеслись перед мысленным взором Язона Вортинга.
Хартман Торрок даже не догадывался, что происходит за непроницаемой  маской,
в которую превратилось лицо Джэйса.
   - Анализ крови, - произнес Торрок.
   Язон запротестовал, требуя объяснения причин.
   - Вытяни руку.
   Джэйс подчинился. Он знал, что анализ ничего не покажет. О, как они  были
умны, эти ярые ненавистники Разумников.  Ученые  были  уверены  в  том,  что
способность проникать в разум другого человека переходит от матери к  детям,
она пассивна в дочерях, чтобы проявиться в сыновьях.  У  матери  Джэйса  ген
Разумника не обнаружили, поэтому и у Джэйса его не могло быть, да и не было.
И все-таки он обладал даром Разумника, он ВИДЕЛ, что творится в умах  людей.
Он прекрасно понимал, что когда-нибудь кто-нибудь догадается, что, возможно,
дар телепатии можно перенять не только от матери, но и от отца  -  вместе  с
глазами, голубыми, как грудка  сизокрылки.  Дар  проникать  внутрь  людского
разума проснулся в нем не сразу - он пришел, подобно волосяному  покрову  на
теле, проступающему в период возмужания. Впервые заметив, что происходит, он
страшно перепугался, ему показалось, что он сходит с ума. Однако позднее  он
понял, что невозможное свершилось: он  унаследовал  проклятие  своего  отца.
Одна эта мысль приводила в ужас - насколько  он  похож  на  отца,  на  этого
монстра-убийцу? И все-таки от дара Разумника было не так  легко  отказаться.
Он старался действовать  как  можно  осторожнее,  постоянно  заставлял  себя
притворяться и делать вид, будто понятия не имеет  о  тайнах,  выведанных  в
умах других людей. Проще всего было вообще не заглядывать к ним в разум.  Но
тогда он ощущал себя калекой, чьи ноги только что вылечили - как  это  можно
не сорваться с места и не побежать, теперь, когда он знает, что ему  это  по
силам?! За эти месяцы -  или  с  тех  пор  минул  уже  год?  -  он  научился
осмотрительности, одновременно  овладев  искусством  контроля  и  управления
данной ему силой. А сегодня он позабыл про осторожность. Сегодня он показал,
что знает то, чего в принципе не может знать.
   "Но я же не из разума Торрока взял эту цифру, - успокаивал он себя.  -  Я
всего лишь ПОДТВЕРДИЛ ее, прояснил. А ответ сам высчитал".
   Джэйс чуть не сорвался и не крикнул об этом вслух - "Я сам  додумался  до
ответа на последний вопрос!" -  но  вовремя  спохватился  и  прикусил  язык.
Торрок еще не объяснил ему, в чем дело. "Не наделай  глупостей,  -  приказал
себе Джэйс. - Ни в чем не сознавайся, если не хочешь распрощаться с жизнью".
   Спустя секунду пришли  результаты  анализа,  ряды  циферок  побежали  над
учительским столом, растворяясь в воздухе, похожие на стадо овец,  утекающее
за  забор  загона.  Реакция  отрицательная.  Отрицательная.   Отрицательная.
Никаких признаков телепатического дара Разумника в Джэйсе.
   За исключением одной маленькой детальки. Мальчик не мог  знать  ответ  на
вопрос.
   - Ладно, Джэйс, Как ты это провернул?
   - Что именно? - поинтересовался Джэйс. "Ну, как у меня получается  врать?
Старайся, Джэйс, старайся, от этого зависит твоя жизнь".
   - Как справился с последним вопросом? Мы не проходили этого. Я не  полный
идиот: давать такой мелюзге теорему Крэка.
   - А что такое теорема Крэка?
   - Кончай прикидываться, -  процедил  Торрок.  Он  коснулся  клавиатуры  и
вызвал на дисплей ответ Джэйса  на  последний  вопрос.  Один  ряд  чисел  он
специально выделил, отметив светящейся  полоской.  -  Откуда  тебе  известна
величина изгиба прямой на переходе к сверхсветовой скорости?
   - Но никакое другое значение сюда не  подходило,  -  совершенно  искренне
ответил Джэйс.
   - И ты указал его с точностью  до  четырнадцатого  знака  после  запятой?
Двести лет ученые ломали головы, чтобы определить  суть  проблемы,  а  после
этого лучшие математики Империи долгие годы корпели над расчетами,  вычисляя
точное значение получающейся дуги для ПЯТИ участков. Результат  был  получен
всего пятьдесят лет назад - некоему Крэку удалось просчитать и доказать  эту
цифру до четырнадцатого знака. И ты хочешь сказать, я поверю, будто  бы  ты,
сидя за этой партой, за каких-то пять минут раскусил проблему?!
   До этой секунды остальные  ученики  упорно  отводили  взгляды  от  своего
товарища. Теперь же, услышав, что Джэйсу известно значение теоремы  Крэка  и
он умеет использовать его при решении задач, они глазели на одноклассника  с
благоговейным ужасом. Пускай он смошенничал, где-то разузнал цифру, зато  он
знал, как с  ней  ОБРАЩАТЬСЯ,  тогда  как  они  только-только  приступили  к
поверхностному ознакомлению с трудами  Ньютона,  Эйнштейна  и  Ахмеда.  Всем
сердцем они ненавидели Джэйса и желали  ему  смерти.  Ведь  он  выставил  их
такими дураками, считали они.
   Торрок тоже заметил взгляды других учеников и резко понизил голос:
   - Не знаю, парень, откуда ты  взял  величину  дуги,  но  если  кто  вдруг
подумает, что это я объяснил тебе теорему,  чего,  клянусь  Господом,  я  не
делал, моя работа полетит к черту. К черту полетит мой  СОМЕК,  срок  сна  у
меня и так небольшой, всего лишь год в сомеке  и  три  наверху,  но  это  же
только НАЧАЛО. Я СПЯЩИЙ, и тебе не отнять у меня мои привилегии.
   - Не знаю, о чем вы говорите, -  сказал  Джэйс.  -  Я  сам  произвел  все
расчеты. Не моя вина, что величину дуги без  труда  можно  было  определить,
основываясь на сформулированном вами вопросе.
   - Да, определить можно было, но не с точностью до четырнадцатого знака, -
прошипел Торрок. - А  теперь  выметайся  отсюда,  но  завтра  постарайся  не
опаздывать, у кое-кого наверняка возникнут  вопросы  к  тебе.  И  мать  твою
порасспросим, потому что я ЗНАЮ, КТО ТЫ ТАКОЙ, и к дьяволу анализ, я  и  без
медицинских склянок докажу это. Ты умрешь у меня на  глазах,  я  не  позволю
тебе разрушить мою жизнь.
   Они никогда не испытывали симпатии друг к другу, и тем  не  менее  злость
учителя потрясла Джэйса. Он даже представить себе не мог, как  это  взрослый
человек может в открытую заявить, что желает Джэйсу смерти. Он  перепугался,
словно маленький ребенок, повстречавший в лесу зубастого серого волка. Перед
его глазами вставали оскаленные  острые  клыки,  исходящая  пеной  пасть,  и
слышалось низкое, глухое рычание, рождающееся в утробе хищника.
   И все же он обязан притворяться и  дальше,  будто  даже  не  подозревает,
какого именно признания пытается добиться Торрок.
   - Мистер  Торрок,  я  ничего  не  списывал.  И  раньше  никогда  этим  не
занимался.
   - На всем Капитолии всего тысяча-другая людей умеет обращаться  с  данной
величиной, мастер Вортинг. Однако миллионы наших соотечественников без труда
справятся с задачей осведомления Маменькиных Сынков насчет человека, который
ведет себя очень похоже на Разумника, - Так вы обвиняете меня в...
   - Ты и сам прекрасно знаешь, в чем я тебя  обвиняю.  "Знаю,  -  про  себя
согласился Джэйс. - Знаю и то, что ты до смерти  напуган,  что  ты  считаешь
меня подобием отца, думаешь, я убью тебя на  месте,  а  ведь  я  всего  лишь
маленький мальчик, беспомощный юнец..."
   - Готовьтесь к проверке, мастер Вортинг. Так или  иначе,  но  мы  узнаем,
откуда ты взял эту величину - честным путем ты бы никогда ее не вычислил.
   - Это вы так считаете!
   - Только не до четырнадцатого знака. "Да.  Только  не  до  четырнадцатого
знакам.
   Джэйс поднялся и  покинул  классную  комнату.  Одноклассники  старательно
прятали глаза до тех пор, пока он  не  повернулся  к  ним  спиной.  И  тогда
взгляды, подобно буравчикам, вонзились в него.  Неизбежное  случилось,  беда
свалилась на голову ниоткуда, ведь все шло  так  мирно,  он  просто  увлекся
контрольной работой, над которой сейчас бились остальные ученики. "Что же  я
натворил?!"
   Он приложил  ладонь  к  считывающему  устройству  трубопровода,  и  двери
распахнулись, пропуская его. По пути домой из  школы  он,  как  правило,  не
спешил. В это время дня народу в "червяке" - поезде было немного, а  значит,
дорога была опасна для жизни - на тех уровнях, где приходилось жить Джэйсу с
матерью,  скрывалось  множество  преступников,  которых  называли  "стенными
крысами" и которые в последнее время так осмелели, что врывались  в  поезда,
грабили и убивали кого попало. Поезд огромной змеей скользил по туннелям,  и
Джэйс пробрался по нему, пока не оказался в  вагоне,  где  сидело  несколько
человек. Пассажиры с  подозрением  уставились  на  него.  Он  только  теперь
осознал, что он уже далеко не маленький мальчик. Поэтому его, как и  всякого
незнакомца, начинают сторониться и опасаться.
   Мать ждала его. Все как всегда, каждый раз, приходя домой  из  школы,  он
заставал ее за одним и тем же занятием - сидя на стуле, она ждала его.  Если
бы он не знал, что она все еще работает,  все  еще  зарабатывает  те  жалкие
гроши, на которые они влачили свое существование, он мог  бы  подумать,  что
она садится напротив двери сразу после его ухода в школу  и  сидит  так  все
время, пока он не вернется. Ее лицо казалось безжизненным, как у марионетки.
Только после того как он поздоровался с  ней  и  улыбнулся,  уголки  ее  рта
дрогнули; улыбнувшись в ответ, она медленно поднялась.
   - Голоден? - спросила она.
   - Не очень.
   - Что-то случилось? Язон пожал плечами.
   - Давай я вызову меню.
   Она ткнула пальцем в кнопку вызова. Меню в тот день не отличалось  особым
разнообразием - впрочем, как и всегда.
   - Рыба, птица, мясо.
   - Точнее, водоросли,  бобы  и  человеческое  дерьмо,  -  прокомментировал
Джэйс.
   - Надеюсь, ты не от меня научился так выражаться, - заметила мать.
   - Извини. Мне рыбу. А вообще заказывай что  хочешь.  Она  набрала  заказ.
Затем принесла маленький  столик,  облокотилась  на  него  и  посмотрела  на
Джэйса, забившегося в угол комнаты.
   - Что случилось? Он рассказал.
   - Но это же нелепица  какая-то,  -  возмутилась  мать.  -  Ты  не  можешь
обладать генами Разумника. Меня подвергали обследованию трижды,  прежде  чем
позволили родить от Гоме... от твоего отца. Я тебе об этом уже рассказывала,
еще в детстве.
   - Для них это не довод.
   Для  матери  тоже,  сделал  вывод  Джэйс  из  ее   явного   беспокойства,
граничащего со страхом.
   - Не волнуйся, ма. Ничего они не докажут.
   Мать пожала плечами и закусила ладонь. Джэйс терпеть не  мог,  когда  она
это делала - подносила руку ко рту и прикусывала ладонь зубами. Он  поднялся
с пола, подошел  к  спальной  стенке  и  опустил  свою  кровать.  С  размаху
бросившись на нее, он вперился  взглядом  в  потолок.  В  узорах  плиток  на
потолке ему с самого детства виделось лицо. Когда  он  был  совсем  малышом,
этот человек являлся ему во  сне.  Иногда  он  казался  чудовищем,  грозящим
поглотить маленького Джэйса. Иногда это был его отец, который улетел куда-то
далеко-далеко, но по-прежнему присматривает за ним. Когда Джэйсу исполнилось
шесть лет, мать рассказала мальчику, кем был его отец на самом деле, и Джэйс
понял, что все его сны оказались правдивы, - это действительно был его отец,
и отец его был чудовищем.
   Чего же так боится мать?
   Джэйс не раз  хотел  заглянуть  в  ее  разум,  но  сдерживал  себя.  Так,
случайные, поверхностные мыслишки считывал, но дальше -  ни-ни.  Его  пугало
то, как она грызет собственную руку и безвольно оседает на стуле  на  время,
пока его нет дома. Она знала ответы на все вопросы, о чем бы он ни спрашивал
ее, но казалась какой-то безразличной ко всему