"Если  мне
придется столкнуться сразу с двумя опасностями, к какой я повернусь лицом, а
к какой - спиной? Лицом я повернусь к тому, чего  страшусь  больше  всего  -
может, в этом и смысл испытания?"
   - Огонь, - твердо вымолвил он.
   Руки подхватили его и  поставили  перед  горном.  Тяжело  задышали  мехи.
Взметнулся к потолку пепел. С него сорвали одежду, и теперь его грудь  палил
огонь, а спину обдувал холодный ветер.
   - Вначале, - монотонно звучал голос отца, - был век сна, когда мужчины  и
женщины молились о ночи и  проклинали  пору  бодрствования.  Жил  среди  них
человек,  наделенный  неведомой  властью,  ненавидевший  сон,  идущий  путем
разрушения. Звали его Дун, но никто не ведал о его существовании, покуда  не
настал День Пробуждения, когда весь мир из стали содрогнулся от  вопля:  "Се
человек, что похитил сон!" С той поры о  Дуне  узнали  повсюду,  ибо  Спящие
принадлежали ему, и всех он заставил пробудиться.
   "Интересно, как бы я представлял себе все это, - подумал Лэрд, -  если  б
никогда не видел Дуна? Какая-то тайна - если б я не знал; но я ЗНАЮ, что все
это - правда, я сам разговаривал с Дуном и могу описать  вам,  как  меняются
его глаза, когда он видит таящийся в вас страх. Я  был  Дуном,  и  каким  бы
ужасным и отвратительным он ни казался, сомек - куда хуже".
   - И тогда, - продолжал отец, - миры потерялись среди света. Люди не могли
больше найти на небе звезды. Пять тысяч лет они  бродили  вслепую,  пока  не
научились обгонять свет, летать с такой скоростью, что им уже не  нужен  был
сон, украденный когда-то Дуном. И они снова  нашли  друг  друга,  нашли  все
планеты, кроме одной. Кроме мира, названного святым именем.
   - Лед и огонь, - забормотали мужчины.
   - И только в этом месте, между огнем и  льдом,  может  произноситься  это
имя. - Отец вытянул руку и прикрыл глаза  Лэрда.  -  Вортинг,  что  означает
Истинный, - сказал он. И прошептал:
   - Произнеси.
   - Вортинг, - повторил Лэрд.
   - Этот мир находился в далекой дали, в неведомых глубинах космоса. Именно
там погрузился в сон Бог, увидев, что человек проснулся. И звали Бога Язон.
   - Язон, - выдохнули мужчины.
   -  Тот  мир  населяли  сыны  Господни.  Они  узрели  боль   человеческую,
поселившуюся на других  мирах,  боль  пробуждения,  боль  огня  и  света,  и
молвили: "Да будем мы сострадательны к пробудившимся, да облегчим  их  боль.
Мы - не Язон, мы не можем подарить  вам  сон,  но  мы  дети  Язоновы,  и  мы
остережем вас от огня. Мы - Лед, мы встанем за вашими спинами и удержим свет
в ладонях своих".
   "Они знают, чем все закончилось, - вдруг понял Лэрд.  -  Они  знают,  что
стало с тем миром, когда Язон ушел", -  А  теперь,  -  сказал  отец,  -  они
подарили лед нам. Но мы помним боль! Здесь, между льдом и  огнем,  мы  будем
помнить...
   Он прервался.
   - Будем помнить... - начал было кто-то из присутствующих.
   - Боль... - напомнил другой.
   - Все ИЗМЕНИЛОСЬ, - произнес отец. Только теперь он говорил  от  себя.  -
День Пробуждения сгинул в прошлом, вслед за ним  ушел  День  Льда,  наступил
День Боли, и я не позволю, чтобы древний ритуал свершился!
   Мужчины угрюмо молчали.
   - Мы видели боль, плывущую вниз по реке, видели,  что  происходит,  когда
люди продолжают следовать ритуалу льда и огня! Тогда я пообещал себе: больше
этого не произойдет!
   Лэрд вспомнил сожженного заживо человека на плоту. Плывущего  с  верховий
реки, где в горах стояли вечные ледники.
   - А что должно было произойти? - спросил Лэрд. Отец  повернулся  к  нему.
Лицо его было искажено.
   - Мы должны были бросить тебя в  огонь.  В  прежние  времена  нас  всегда
что-то останавливало. Наши руки не могли этого сделать, хотя мы и старались.
Мы делали это, чтобы помнить, что такое боль. И чтобы  познать  В-Вор-тинга,
познать Истинное.
   Мужчины продолжали безмолвно смотреть на отца с сыном.
   - Мы все видели, что случилось с  Клэни!  Мы  знаем,  что  Вортинг  снова
уснул! Лед больше не управляет огнем!
   - Тогда, - предложил отец Клэни, - давайте испытаем его льдом.
   - Он выбрал огонь, - возразил кто-то.
   - Ни того, ни другого не будет, - проговорил отец.  -  Раньше  мы  делали
это, потому что знали: боли не будет.  Теперь  мы  снова  встретили  боль  и
смерть.
   - Испытание льдом, - упорствовал отец Клэни. - Мы не затем выбирали  тебя
в глашатаи, чтобы ты потом выгораживал своего сынка.
   - Если мы  будем  и  дальше  придерживаться  обычаев,  все  наши  сыновья
погибнут!
   Отец Клэни еле удерживался от слез - или такая ярость овладела им?
   - Мы должны призвать их! Мы обязаны снова их разбудить!
   - Мы не станем убивать собственных детей ради пробуждения какого-то бога!
   Наконец-то  Лэрд  все  понял.  Обнаженный  мальчик,   готовящийся   стать
мужчиной, должен быть брошен в огонь или в снег.  На  лицах  окружающих  его
мужчин отражалась беспомощная растерянность. Многие поколения  прошли  через
этот ритуал. Сомнение,  проникшее  в  сердца  в  День,  Когда  Пришла  Боль,
овладело ими. В их глазах Лэрд видел свое отражение. Грамотей и  книжник,  а
значит, в любой момент может подвести; тщедушен, а значит,  бесполезен;  сын
самого уважаемого человека в деревне, баловень судьбы, а значит, ненавистен.
"Они не желают мне смерти, но если  ради  пробуждения  детей  Язона  кому-то
придется умереть, все дружно укажут на меня. А если меня и оставят в  живых,
то только уступив мольбам отца. После этого он навсегда лишится  гордости  и
уважения".
   "Огонь - это слишком, - думал Лэрд. - Но со снегом я справлюсь".
   - Дети Язона покоятся в огне или во льду? - спросил он.
   Предполагалось, что он должен хранить молчание, но сегодня все шло иначе,
чем обычно.
   - Они суть Лед, - произнес Хаккель-мясник.
   - Тогда я пойду ко льду, - сказал Лэрд.
   - Нет! - крикнул отец.
   И словно бы в ответ, снаружи яростно взвыл ветер. Краткое затишье подошло
к концу.
   - Скажите, что я должен сделать, когда окажусь снаружи? - настаивал Лэрд.
   Люди неуверенно переглядывались. Прежде дети Язона  всегда  останавливали
их.
   - Та фраза заканчивается словами "пока  вы  не  упокоитесь  во  льду",  -
выдавил отец.
   - А в случае с огнем, - добавил отец Клэни,  -  "пока  вы  не  проснетесь
объятые пламенем".
   - Тогда я буду идти, пока не засну. Отец опустил руку на его плечо.
   - Нет. Я не допущу этого.
   Но взгляд его говорил: "Я вижу твою отвагу".
   - Я буду идти, - повторил Лэрд, - пока не засну. "Нет, - раздался голос в
его мыслях. - Я не спасу тебя".
   "А я тебя и не прошу", - молча ответил Лэрд, зная,  что  тот,  кто  надо,
услышит.
   "Ты выбираешь смерть", - произнесла Юстиция.
   - Буду идти, пока не умру! - выкрикнул Лэрд.
   Руки вцепились в него, как стая мелких животных, пытающихся разорвать его
тело на кусочки. Эти руки подняли его, поднесли к окну и выбросили в снежную
пургу.
   Снег колол, словно ядовитые жала,  и,  пока  мальчик  ворочался,  пытаясь
встать на ноги, забил  ему  нос  и  рот.  Наконец,  задыхаясь  и  дрожа,  он
выпрямился; ноги подкашивались от перенесенного шока. "Что я делаю?  А,  да,
иду, пока не засну". В слабом свете, льющемся  из  окошка,  на  снег  падала
коротенькая тень - и он поставил ногу прямо на  свой  темный  силуэт.  Ветер
налетел на него, и он снова упал, но тут же поднялся  и,  шатаясь,  двинулся
вперед.
   - Хватит! - донесся крик отца. Нет, не хватит.
   "Пока не усну. Сон для них был  равнозначен  льду.  Лед  можно  найти  на
берегу реки. В принципе не далеко. Летом я добегал до реки минуты за три.  Я
должен принести им кусок льда. Я должен взять в руки холод  и  принести  им,
точно так же, как Язон принял в свое тело твика, перенес страдания и  выжил.
Если после этой ночи я  останусь  в  живых,  то  уже  не  буду  путать  свои
воспоминания с воспоминаниями Язона".
   "Никто тебя не спасет", - произнес внутренний голос. Лэрд так и не понял,
кто это сказал - Юстиция или его собственный страх.
   Идти было недалеко, но ветер с каждой минутой ярился все больше, а у реки
он рвал и хлестал тело куда сильнее, чем среди домов. Лэрд упорно копался  в
снегу, пока не нащупал камни, которые еще вчера были покрыты грязью. Сегодня
эта грязь замерзла и изрезала все руки, пока негнущимися пальцами он пытался
выковырять острый булыжник из земли. Затем он опустился на  колени  у  самой
воды; тонкий лед уже успел покрыться сугробами. Несколько ударов камнем -  и
лед треснул; плеснула вода, обдав руки теплом. Разгребая  воду,  он  наконец
выловил льдинку побольше и уже  на  четвереньках  пополз  вверх  по  склону,
обратно в деревню.
   Он достал лед из реки. Можно возвращаться - и никто не  посмеет  сказать,
что он не выдержал испытания. Однако теперь ветер  бил  ему  прямо  в  лицо;
ковыляя вперед, он не видел ничего, кроме тучи белых  мушек,  впивающихся  в
кожу. Всю деревню занесло снегом, река канула в небытие, осталась  где-то  в
неведомом прошлом. Еще секунду назад  он  так  дрожал,  что  едва  удерживал
льдинку, а сейчас тело уже позабыло, что такое холод...
   Затем из-за бесконечных снежных холмов вынырнули две тени. Отец - и Язон.
Язон шел впереди, но одеяло вокруг его тела обернул отец.
   - Я дошел до реки, - выдавил Лэрд, - и принес вот этот лед.
   - Лед даже не тает у него в руках, -  сказал  отец.  Вдвоем  они  подняли
Лэрда и понесли сквозь снег. Они что-то крикнули, и им  ответили  -  сначала
один голос, потом другой. От сугроба к сугробу тянулась вереница людей. Лэрд
не увидел конца этой цепочки. Он заснул прямо на руках у отца.
   Очнулся он в лохани, дико дрожа. Мать  лила  на  него  горячую  воду.  Он
закричал от ужасной боли, пронзившей все тело.
   Увидев, что он пришел в себя, она отреагировала с обычной своей добротой,
к которой он привык с детства:
   - Идиот! - заорала она. - Голым в снег полез! Все вы, мужики, идиоты!
   И она вернулась к очагу, чтобы поставить на огонь новый котелок с водой.
   "Кстати, она права", - произнес голос у него в голове.
   - Но и ты тоже был прав, - прошептал Язон. Вокруг толпились  мужчины,  по
их лицам бродили тени от пламени очага.  Комната  была  так  натоплена,  что
воздух обжигал горло. Лэрду не хотелось, чтобы другие видели,  насколько  он
беспомощен. Он нагнул голову, повернулся набок, затем снова перевернулся  на
спину, медленно мотая головой.
   - Оставьте его, - произнес Язон. - Он принес вам лед, он  вернулся  домой
Спящим, он в точности исполнил то, на чем вы так настаивали.
   Мужчины начали натягивать куртки, обматывать вокруг шеи платки  и  шарфы,
надевать рукавицы.
   - Говорят, тебя Язоном зовут, - сказал Хаккель-мясник.
   - Меня зовут Язон Вортинг, - сказал Язон. - Или ты  думаешь,  отец  Лэрда
солгал тебе?
   - Так ты... Бог? - прошептал отец Клэни.
   - Нет, - усмехнулся Язон.  -  Всего  лишь  человек,  старик,  у  которого
никогда не было семьи и который никак не может понять, что же вы  за  дураки
такие, раз в такую жуткую ночь решили покинуть своих домашних.
   Они выходили через окно кухни, парами расходясь по домам.

Глава 7
ЗИМНИЕ СКАЗКИ

   Такие метели случались и раньше, снега выпадало куда больше, но  никогда,
никогда зима не начиналась с такой пурги.  Домашние  повторяли  то  и  дело:
"Если это только начало, что же будет дальше?". Ветер  не  стихал  три  дня,
хотя после той ночи больших  снегопадов  не  было,  поэтому  днем  удавалось
выбраться из дома, чтобы накормить и напоить животных.
   Однако Лэрд последующие дни провел под одеялом. Он лежал в постели  отца,
а вокруг кипела домашняя жизнь. На третий день снова  собрались  деревенские
женщины, вновь уселись за станки, за свою пряжу. И хотя Лэрд лежал в той  же
комнате, с ним почти никто  не  заговаривал.  Его  била  лихорадка,  поэтому
говорить он толком и не  мог,  а  остальные  были  настолько  потрясены  его
поступком, что им даже нечего было  сказать.  Метель  покинула  деревню,  не
причинив никакого вреда, и многие  верили,  что  все  обошлось  благополучно
только благодаря Лэрду: он  принес  себя  в  жертву  буре  и  таким  образом
остановил ее.
   Пока женщины работали, медник распевал песни, шутил и рассказывал  всякие
истории. Его хватило часа на три, а потом наступило затишье, и лишь тихонько
постукивал челнок в ткацком станке. Тогда Сала  отложила  в  сторону  шитье,
поднялась и вышла на середину комнаты. Дважды она  обвела  быстрым  взглядом
присутствующих, а затем повернулась лицом к Лэрду, хотя он не  мог  сказать,
смотрит она на него или куда-то в сторону.
   - Я знаю одну историю о такой же пурге. И о меднике.
   - Интересно, - рассмеялся медник.
   Женщины промолчали. Лицо Салы было слишком серьезно. История, которую она
намеревалась рассказать, не была ее выдумкой.  Лэрд  понял,  что  ее  устами
сейчас говорит Юстиция. Поняли это и остальные - украдкой они бросали на нее
настороженные взгляды. Юстиция же с безразличным видом,  не  обращая  ни  на
кого внимания, продолжала ткать грубую подстилку из конского волоса.
   - Медника звали Джон, каждую зиму он приходил в одну и ту  же  деревню  и
останавливался на одном и том же  постоялом  дворе.  Деревня  та  находилась
посреди огромного леса, прозванного Лесом  Вод.  А  само  поселение  звалось
Вортингом, Истинным, поскольку имя у той гостиницы было Вортинг. Джон Медник
останавливался в ней, поскольку  она  принадлежала  его  брату.  Он  занимал
маленькую комнатушку на вершине башни с окнами,  глядящими  во  все  стороны
света. Брат его носил имя Мартин, Мартин Трактирщик, и был  у  него  сын  по
имени Амос. Амос любил своего дядю Джона и с  нетерпением  ждал  наступления
зимы, потому что Джона Медника очень  часто  навещали  всякие  пичужки.  Как
давние знакомые, всю зиму они порхали вокруг башни,  то  и  дело  залетая  в
окна, а бури пережидали на подоконнике комнаты Джона.
   Лэрд оглянулся на  женщин.  При  упоминании  соответствующего  имени  они
поджали губы, а взгляды стали отчужденными, холодными. "Может, и для них это
имя священно", - подумал Лэрд.
   - Птицы навещали его, потому что он хорошо знал их. Когда они летали,  он
мог смотреть на мир их глазами и чувствовать, как воздух щекочет  их  перья.
Когда какая-нибудь птичка вдруг заболевала, он тут же  определял  болезнь  и
исцелял ее. И с людьми он мог делать то же самое.
   Целитель. Имя Вортинга. Все уже поняли, что история Салы каким-то образом
связана с Днем, Когда Пришла Боль.
   Однако Лэрд воспринял ее несколько иначе. Эта история корнями  уходила  в
историю мира Язона, только произошло все это много после описанного Лэрдом в
книге. Губами Салы Юстиция рассказывала историю, которой Лэрд раньше никогда
не слышал. Значит ли это, что они отказались от него?
   - Когда медник появлялся в деревне, к нему приводили больных и увечных, и
он исцелял их. Но чтобы сделать это, ему  приходилось  на  время  поселиться
внутри  их  тел,  стать  ими.  Уходя,  он  уносил  с   собой   воспоминания,
воспоминания о тысячеликой боли, о всевозможных  страхах.  Почему-то  всегда
запоминались только боль и страх, и никогда - исцеление. Постепенно он  стал
сторониться людей, начал бояться исцелять других. Все  больше  ему  хотелось
навсегда остаться с птицами - те помнили лишь полет, еду, любимых да гнезда.
   И чем больше он отдалялся от жителей деревни,  тем  больше  они  боялись,
страшились его силы. В конце концов в их глазах он вообще перестал выглядеть
человеком, пусть даже когда-то родился  среди  них.  Да  и  сам  он  уже  не
причислял себя к людям, хотя отчетливо помнил все их страдания.
   Затем наступила зима, подобная нашей. Однажды  разыгралась  такая  пурга,
что крыши некоторых домов не выдержали и провалились. Кто-то погиб, не успев
проснуться, другие же обморозились так, что отнялись и руки и ноги. И  тогда
люди воззвали к Джону Меднику: "Исцели нас, сделай нас снова здоровыми".  Он
попытался, но пострадавших было слишком много. Он  старался  -  но  пока  он
спасал одного, кто-то другой умирал.
   "Почему ты не спас моего сына?!" -  наконец  закричал  один  из  жителей.
Почему ты не спас мою дочь, мою жену, моего мужа, отца, мать, сестру,  брата
- и они решили отомстить ему. Мстили они, убивая птиц и бросая их  у  дверей
гостиницы.
   Увидев мертвые, искалеченные  тельца,  он  пришел  в  ярость.  Годами  он
исцелял их боль, а теперь они убивают птиц только потому, что  он  не  может
сотворить достаточно чудес за раз. И в гневе он сказал: "Умирайте - я ничего
больше не сделаю для вас". И, собрав теплую одежду, ушел.
   Сразу после его ухода началась ужасная метель. Ни одна хижина не уцелела,
сорвало все ставни, и лишь один двор выстоял против ветра и снега. Постоялый
двор Вортинга. Там-то и собрались все пережившие пургу,  оттуда  расходились
спасательные отряды на поиски людей,  которые  могли  остаться  под  руинами
домов. Но  пурга  не  прекращалась,  и  некоторые  из  спасательных  отрядов
бесследно сгинули в круговерти снега, а сугробы намело такие, что  на  улицу
можно было выбраться только через окна второго этажа.  Большинство  домов  в
деревне были куда ниже гостиницы  Вортинга  -  и  они  целиком  исчезли  под
снегом.
   На четвертый день после ухода Джона Медника всех  охватило  отчаяние.  Не
было семьи, которая не лишилась бы близких в этой страшной метели,  -  разве
что Мартин Трактирщик не пострадал, правда, из родственников у него был один
сын, Амос, да брат Джон. Амосу хотелось сказать людям: "Глупцы, если  бы  вы
проявили хоть чуточку благодарности к дяде Джону  за  то,  что  он  для  вас
делает, он не ушел бы,  а  исцелял  сейчас  обмороженные  ноги  и  сломанные
спины". Но отец понял, что собирается сказать Амос, и приказал ему  молчать.
"Наш дом выстоял, - сказал Мартин Трактирщик, - мой сын жив, а глаза  у  нас
такие же голубые, как и у Джона Медника.  Ты  что,  хочешь,  чтобы  их  гнев
обрушился на нас с тобой?"
   Женщины старались не смотреть в глаза Юстиции, но все до единой  помнили,
каков их цвет.
   - И они промолчали, а на четвертую ночь  вернулся  Джон  Медник:  он  еле
держался на ногах, весь окоченевший после долгих дней  блуждания  в  метели.
Войдя, он не произнес ни слова. И  они  ничего  не  сказали.  Просто  начали
избивать его, пока он не упал, а тогда принялись  бить  ногами.  Его  убили,
потому что людям не нужен бог, который не может уберечь их от всех  напастей
на свете. Маленький Амос видел смерть Джона Медника.  А  став  взрослым,  он
обнаружил те же странные силы в себе  -  он  обладал  силой  исцеления,  мог
смотреть на мир глазами других, он помнил то, чего никогда  не  случалось  в
его жизни. Но все это могущество Амос оставил при себе, он не помогал другим
даже тогда, когда легко мог это сделать. Но и мстить за смерть Джона Медника
он не стал. Он видел воспоминания людей о смерти Джона и не знал, что хуже -
страх, что они испытывали, пока убивали его, или же стыд,  что  охватил  их,
когда он умер. Амос не хотел, чтобы какое-то из этих чувств поселилось  и  в
нем. Поэтому он ушел в другой город и в Вортинг больше не возвращался. Все.
   Сала очнулась.
   - Вам понравилась моя история? - спросила она.
   - Да, - дружно ответили все, потому что она была  еще  ребенком,  а  люди
предпочитают лгать детям, чтобы те не волновались лишний раз.
   Так ответили все, кроме медника.
   - Терпеть не могу историй, в которых медники умирают, - сказал он. -  Это
шутка, - чуть погодя объяснил он. Но никто не засмеялся.
   Той ночью Лэрд никак не мог заснуть. Он лежал у очага, закутанный в ворох
одеял. За последние несколько дней он  отдыхал  столько,  что  безделье  уже
утомляло  его.  Он  вылез  из  кровати  -  ослабевшие  ноги  еле  двигались.
Поднявшись по лестнице и  заглянув  в  комнату  Язона,  он  обнаружил  их  с
Юстицией, сидящих у зажженной свечи. А он думал, что ему придется будить их.
Почему им не спится?
   - Вы знали, что я приду? - удивился Лэрд. Язон покачал головой.
   - Почему вы рассказали эту истори