о? Чтобы отнять память? Ради чего он  тогда  проспал  все
эти столетия?"
   "Когда человек печалится, болеет или умирает, мы исцеляем его".
   "Он обладает воспоминаниями, которые уже давно утеряны для нашего мира".
   "Тогда впитайте его воспоминания и исцелите его".
   "Юстиция, он наш отец".
   Разговор перешел на частности, а это уже было несправедливо.
   "Надо разбудить его, раз он жив, и исцелить,  если  он  испытывает  боль.
Какой толк решать что-то загодя? Причиним мы ему вред,  не  причиним  -  все
равно мы этого не узнаем, пока не погрузимся в камень..."
   И только тогда она догадалась, что отчаянно пытался скрыть от нее  Грэйв.
Пока она Присматривала, было принято решение погрузиться в камень, и ее брат
Милосердие вызвался добровольцем.
   Юстиция не стала ждать советов Грэйва; со всех ног она бросилась  в  Залу
Камня. Сейчас она  могла  думать  только  об  одном  -  Милосердие  приходил
попрощаться с ней, он знал, что  ему  предстоит,  и  ничего  не  сказал.  Не
потому, что она была в Озере; он  специально  выждал,  пока  она  не  начала
Присматривать, чтобы она не  смогла  остановить  его.  Но  она  обязана  это
сделать, ибо заглянуть в разум  мертвого  человека  означало  погибнуть  или
сойти с ума. Конечно, Милосердие сказал бы:  "Уж  лучше  я,  чем  кто-нибудь
другой. Вот он я, позвольте мне это исполнить", - и с радостью отдал бы свой
разум и жизнь ради возможности побывать в разуме самого Бога.
   Когда Юстиция добралась до Залы, было уже слишком поздно. Только  ей,  не
считая тех, кто сейчас Присматривал, ничего не сказали.  Все  остальные  уже
собрались - здесь  или  в  других  Залах  Камня  -  и  ждали  внутри  разума
Милосердия. Он лежал на спине на плоской каменной плите,  с  разведенными  в
стороны  руками,  чтобы  можно  было  удержать  его,  когда  камень   начнет
размягчаться, и  не  дать  телу  погрузиться  чересчур  глубоко,  Милосердие
изогнулся и начал откидывать голову назад, пока она вся не исчезла в плите.
   И ей ничего не оставалось, кроме  как  присоединиться  к  остальным,  как
будто она добровольно согласилась на участие в этом действе  -  возможно  ли
было оказаться единственной, кто не присутствовал при его жертвоприношении.
   Заглянув в камень, она почувствовала присутствие знакомого разума. Мама.
   "Добро пожаловать, Юстиция", - произнесла она.
   "Как ты могла позволить ему!" - в ярости закричала Юстиция.
   "А  что  оставалось  делать?  Он  так  настаивал,  а  кто-то  должен  был
пожертвовать собой".
   "Это нечестно. Он отдает все, а я - ничего".
   "Ах, - улыбнулась мать, - ты снова говоришь о справедливости.  Ты  хочешь
посоревноваться с братом в испытании болью".
   "Да".
   "Ничего не получится. Даже очень захотев,  ты  бы  все  равно  не  смогла
погрузиться в камень. Это требует такого сострадания, которого в тебе нет, -
лишь нескольким из нас это доступно. Но ты  еще  можешь  помочь.  Ты  знаешь
Милосердие лучше всех. Когда разум Бога перейдет в него,  ты  сможешь  точно
определить, сколько осталось Милосердия и сколько  занял  Язон  Вортинг.  Ты
обладаешь  чувством  меры,  а  следовательно,  сможешь  сказать  нам,  когда
произойдет слияние, и мы решим, что делать дальше".
   "Я не пойду на это".
   "Если ты нам не поможешь, Милосердие может погибнуть".
   Так из обычного наблюдателя Юстиция  превратилась  в  вождя  всего  мира,
заглядывающего в разум Милосердия.
   Сейчас Милосердие находился на дне моря, где  среди  безмолвия  и  холода
покоился разум Язона.  Все  воспоминания  содержались  на  кассете,  которая
сейчас   была   недоступна,   поэтому   Милосердию    пришлось    проникнуть
непосредственно в  мозг,  где  эти  воспоминания  обретались,  оставить  там
собственную память и память тех людей, которых он знал, и  понаблюдать,  как
его разум обживется в пространстве, которое раньше занимал  Язон.  Если  все
пойдет хорошо, он перевоплотится в Язона, и от него  люди  узнают,  как  тот
поведет себя, когда проснется, как будет реагировать на  окружающее.  Но  ни
один человек не был способен  целиком  и  полностью  освободиться  от  своих
воспоминаний, оставив позади абсолютно пустой разум мертвеца. Всегда  что-то
задерживается, что-то мешает точному результату. Работа Юстиции  состояла  в
том, чтобы замерить величину помехи и компенсировать ее.
   Но помех не возникло. Никто не учел, как мало ценил Милосердие  себя.  Не
было такого воспоминания, за которое он мог  зацепиться,  чтобы  выжить.  Не
было такой частички души, которая цеплялась бы за жизнь, как бы он ни жаждал
умереть. Поэтому, обыскав холодный, жидкий гранит, Юстиция не обнаружила  ни
следа  Милосердия.  Вместо  него  был  какой-то  незнакомец.  Язон  Вортинг,
несчастный калека, который мог видеть, но не мог говорить.
   Время тянулось долго, ужасно долго, но найти брата она так и не смогла.
   "Где он? - крикнула ее мать. -  Ты  обязана  найти  его,  ему  больше  не
выдержать".
   Наконец Юстиция в отчаянии расплакалась:
   "Его там нет, он исчез!"
   И, потрясенные совершенством Милосердия, Вортинги покинули  разум  юноши,
разузнав о Язоне все, что нужно. Юстиция  открыла  глаза  как  раз  вовремя,
чтобы увидеть, как застывает толща камня. Голова ее брата все еще находилась
внутри плиты, спина была  выгнута,  а  руки  цеплялись  за  поверхность.  На
мгновение ей вдруг показалось, что  он  шевельнулся,  ожил  и,  почувствовав
близкую смерть, теперь пытается высвободиться. Но  это  была  лишь  иллюзия,
навеянная той позой, в которой он принял смерть. Плоть  его  перестала  быть
плотью, превратившись в камень. Все было кончено.
   Юстиция сосредоточилась на себе, пытаясь найти то совершенное равновесие,
которое ей было присуще. Но оно пропало вместе со смертью брата.
   Лэрд стоял у постели Юстиции. Девушка упорно притворялась спящей.
   - Ты послала мне это сновидение, - сказал он. - Значит, ты не спишь.
   Она медленно покачала головой, и в неясном свете свечи, зажатой у него  в
руке, он увидел две слезинки, проступившие в уголках ее глаз.
   Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, на плечо его  опустилась  рука.
Он обернулся. Позади стоял Язон.
   - Она Присматривала за нашей деревней, Язон.
   - Только один раз, - ответил он. - После того как ее брат  превратился  в
камень, она больше никогда не Присматривала.
   - Но я помню тот день. Я увидел себя в ее воспоминаниях, увидел, как  она
входит в меня, и впервые ощутил себя... целостным, что ли? Из того,  что  ты
мне показывал раньше, ничто не было...
   - Другие обладают лишь бледным подобием ее силы. А она понимает все,  что
открывается перед ней.
   - Она жила рядом с нами долгие месяцы, а я совсем не  знал  ее,  даже  не
догадывался... Это она Бог, а не ты.
   - Коли речь зашла о богах, то  она  была  самым  незначительным  из  всех
божеств. А в конце выяснилось, что она самая великая. Видишь ли, ей  удалось
понять меня. Она настояла, чтобы именно она заботилась обо мне,  когда  меня
поднимут  из  моря.  Я  помню  момент  пробуждения.  Корабельный  компьютер,
бедняга, с ума сошел, выкрикивая всевозможные предупреждения,  -  думаю,  он
никогда не сталкивался с той силой, которая двигала судном Когда мы  всплыли
на поверхность, я открыл шлюз и увидел Юстицию, Она стояла на воде, и  глаза
ее были такие же голубые, как и у меня. Она смотрела на меня, и  я  подумал:
"Моя дочь". Ведь прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинул  Дождь
и детей в Лесу Вод. И вот кем они стали. Разумеется, она ненавидела меня.
   - За что? Ты-то в чем виноват?
   - Действительно, меня не в чем было винить, и она это  знала.  Поэтому-то
она и стала одним из наиболее беспристрастных судей, когда речь зашла о том,
чему я могу научить народ Вортинга. Если у кого была причина не доверять мне
и сомневаться в каждом моем слове, так это у Юстиции. Она все мне  показала;
мне разрешили даже взглянуть, как они осуществляют Присмотр, чтобы я  увидел
их глазами то, что они делают во вселенной. Это было прекрасно, они проявили
безмерную  доброту,  и  мир  был  полон  людей,  посвятивших  себя  служению
человечеству. Я же проклял их и сказал, что лучше  бы  меня  кастрировали  в
детстве - мол, тогда бы я не породил таких  тварей.  Насколько  я  помню,  я
страшно расстроился. Они, как ты понимаешь, тоже. Они не могли поверить, что
я начисто отверг то, чем они занимаются. Они никак не могли понять - хотя  и
заглядывали ко мне в разум, - почему  я  так  рассердился.  И  тогда  я  все
показал им на деле. Я сказал, Юстиция, позволь я сотру у тебя воспоминание о
смерти брата. И она ответила...
   - Нет! - выкрикнула Юстиция.
   Слово было произнесено не на языке Лэрда, но он все понял и без перевода.
   - Лицемеры, сказал я им, - продолжал Язон. - Да как вы посмели  отнять  у
человечества всю его  боль,  в  то  время  как  за  собственные  переживания
цепляетесь так упорно? Но кто Присматривает за вами?
   - Кто Присматривает за вами? - закричал Язон.
   "Никто, - ответили они. - Если мы забудем собственную боль, то как  тогда
сможем переживать за этих людей, защищать их от страданий?"
   - А вы никогда не задумывались, что, как бы они ни проклинали  вселенную,
судьбу, Господа Бога и прочее, и прочее, они вряд ли поблагодарят вас, когда
узнают, что вы лишили их всего, что делает человека человеком?
   И они наконец увидели в разуме Язона то, что он  ценил  больше  всего  на
свете, открыли для себя воспоминания, которые сильнее  всего  впечатались  в
его сознание, - все они  касались  страха  и  голода,  боли  и  печали.  Они
заглянули  в  собственные  сердца  и   увидели,   что   сохранились   только
воспоминания о борьбе и достижениях, о жертвоприношениях, подобных тому, что
совершил  Милосердие,  погрузившись  в  камень  и  исполнив  свой  долг,   о
страданиях, которые  пережил  Илия  Вортинг,  когда  его  жена  бросилась  в
пылающий костер. В их памяти сохранился даже злой Адам Вортинг, страшащийся,
что его дядя когда-нибудь найдет его и снова накажет - все эти  воспоминания
сохранились, - а ведь память о  мимолетном  удовольствии,  как  правило,  не
переживала и поколения. Они поняли, что именно делает их такими,  какие  они
есть, а поскольку они не  оставили  человечеству  возможностей  преодолевать
зло, то лишили  его,  таким  образом,  надежд  на  величие,  на  возможность
радости.
   Полное согласие было достигнуто не сразу. Они спорили еще недели, и  даже
месяцы.  Но  наконец,  увидев  себя  глазами  Язона,  они  убедились,   что,
Присматривая за человечеством, они тем самым умерщвляют его, что люди станут
людьми лишь тогда, когда вновь столкнутся с возможностью страдания.
   - Но как нам жить дальше? - спросили они. -  Ведь  мы  знаем  о  грядущей
боли, знаем, что можем остановить ее, так что же,  нам  придется  все  время
сдерживать себя?  Такой  пытки  не  перенесем  даже  мы;  слишком  долго  мы
заботились о них, мы ведь любили этих людей!
   И им осталось одно: покончить с этой жизнью. Завершить то,  чему  положил
начало Милосердие. Они принесли себя в жертву. И только двое отказались.
   - Вы сошли с ума, - заявил Язон. - Я хотел, чтобы вы перестали  управлять
всем и вся. Я не просил вас кончать жизнь самоубийством.
   "Можно быть недостойными жизни, - смиренно ответили они. - В тебе слишком
мало сострадания, чтобы понять это".
   Юстиция же отказалась приносить себя в жертву, потому  что  считала  себя
недостойной умереть за дело Милосердия.
   "Но тебе придется жить среди людей, переживать их страдания, -  увещевали
ее. - Ты будешь постоянно видеть боль, но исцелить ее уже  не  сможешь.  Это
уничтожит тебя&.
   "Может быть, - согласилась Юстиция. - Но  это  та  цена,  которую  платит
справедливость; в конце концов мы снова будем с Милосердием на равных".
   Вдвоем они сели на космический корабль и  полетели  на  тот  единственный
мир, который был известен Юстиции. Мир Вортинга за их спинами, резко изменив
орбиту, устремился к солнцу и погиб в  одной-единственной  яростной  вспышке
пламени.
   Юстиция услышала смерти сотни миллионов душ и вынесла это;  почувствовала
ужас Дня, Когда Пришла Боль, и справилась с ним;  познала  ненависть  Лэрда,
который, узнав о ее силе, стал презирать ее за то, что она ничего не делает,
- все это она приняла.
   Но страдания Салы проникли глубоко в ее душу,  ее  боль  она  вынести  не
смогла. И она открыла свои чувства Лэрду, позволив ему заглянуть в свою душу
и увидеть, что ощущает она в эти мучительные минуты.
   - Как видишь, - сказал Язон, - она не я. В ней все-таки есть сострадание.
В ней больше Милосердия, чем она думает.

Глава 12
ДЕНЬ, КОГДА ПРИШЛА СПРАВЕДЛИВОСТЬ

   Лэрд и Язон стояли у постели Юстиции, и впервые  при  виде  нее  Лэрд  не
испытывал ни страха, ни ненависти. Впервые он понял, какова истинная причина
сделанного ею выбора, и, хоть он и считал этот выбор  неверным,  он  все  же
признавал, что Юстиция не виновата ни в чем.
   - Но как они могли вынести такое  решение,  -  прошептал  Лэрд,  -  когда
судили только по твоему разуму? Они же никого больше не знали!
   - Я не лгал им, - пожал плечами Язон. - Я  всего  лишь  продемонстрировал
им, как этот мир воспринимаю я лично. И вспомни, Лэрд, - судили  они  не  по
одному моему слову. Они пришли к этому решению только тогда,  когда  поняли,
что отнимают у других то, что никогда не  отдадут  сами,  что  благодаря  им
человечество лишено единственного, что стоит помнить веками...
   - Хорошо рассуждать, когда находишься на  высокой  башне  и  смотришь  на
людишек сверху вниз, - заметил
   Лэрд. - Но лично я, Язон, считаю, что, когда имеешь силу  исцелять  и  не
исцеляешь, ты причиняешь зло.
   - Но я-то этой силой не обладаю.
   В этот момент снизу раздался ужасный крик. Крик боли, который  повторялся
снова и снова. "Это Клэни, - подумал Лэрд. - Но Клэни ведь мертва".
   - Сала! - закричал он и кинулся вниз по лестнице. Язон последовал за ним.
   Отец сражался с пламенем, пытаясь вытащить Салу из камина. Одежда на  ней
вся полыхала. Ни секунды не колеблясь, Лэрд сунул руки в огонь и  с  помощью
отца вытащил сестренку. Боль в обожженных руках была безумной, но Лэрд почти
не замечал ее.
   - Юстиция! Юстиция! Давай же! Давай! - кричала Сала, бившаяся у  него  на
руках.
   - Она уже горела, когда я проснулся! - в отчаянии пробормотал отец.
   Мать металась вокруг дочери, протягивая руки к ее  обожженному  телу,  но
каждый раз тут же отдергивая их из страха сделать Сале еще больнее.
   Лэрду было показалось, что глаза сестренки закрыты, и вдруг он понял, что
это не так.
   - Она лишилась глаз! - воскликнул он.
   Переведя взгляд на лестницу, он увидел стоящую там Юстицию.  На  лице  ее
словно застыло выражение страдания.
   - Ну же! Ну! - рыдала Сала.
   - Как она вообще еще жива! - терзался отец.
   - Боже милостивый, только не мучай ее!  -  плакала  мать.  -  Не  дай  ей
умереть, как Клэни, пускай она умрет прямо сейчас! Я  не  выдержу  часов  ее
мучений!
   Внезапно мать и отца  оттолкнули  чьи-то  руки.  Юстиция  схватила  Салу,
буквально вырвала ее из объятий Лэрда и издала такой ужасный вой,  что  даже
Лэрд не сдержался и расплакался, услышав звенящую в нем боль.
   Затем наступила тишина.
   Даже Сала затихла.
   "Умерла", - подумал Лэрд.
   Вдруг Сала моргнула - глаза ее снова сияли, как два бриллианта,  заполнив
пустые глазницы. У Лэрда на глазах обгоревшие струпья начали отваливаться от
ее тела, обнажая бледную, гладкую, неповрежденную кожу.
   Сала улыбнулась и рассмеялась. Обвив ручонками  шею  Юстиции,  она  нежно
приникла к  девушке.  Лэрд  перевел  взгляд  на  собственные  ладони:  ожоги
исчезли.  Потянувшись  к  отцу,  он   коснулся   увеличивающейся,   растущей
культяшки, на месте которой  когда-то  была  рука.  Прошло  всего  несколько
минут, и рука выросла снова, такая же сильная, как и прежде.
   Сжимая Салу в объятиях и обливаясь слезами, Юстиция без сил опустилась на
пол.
   - Наконец-то, - пробормотал Язон. Юстиция подняла на него глаза.
   - Все-таки ты человек, - сказал Язон.
   "Ты действительно хорошая и добрая, - обратился к ней Лэрд. -  Я  был  не
прав. Когда Сала устроила тебе испытание, ты не смогла  удержаться.  В  тебе
больше милосердия, чем ты думаешь".
   Юстиция кивнула.
   - Ты справилась, отлично  справилась,  -  вслух  обратился  к  ней  Язон.
Наклонившись, он поцеловал ее в лоб. - Поступи ты  как-нибудь  иначе,  я  бы
отказался от тебя как от дочери.
   Для маленькой деревушки у Плоского Залива дни боли остались позади.  Хотя
былого не воротишь. Юстиция не стирала воспоминания и не  утаивала  смертей,
но правлению боли в Плоском Заливе  пришел  конец.  Юстиция  поклялась,  что
будет сражаться с ней до конца жизни.
   То был ясный весенний денек. Снег уже давно сошел, и  люди  копошились  у
оград и на полях, пересаживая придавленные снегом кусты, возделывая  поля  и
готовя их к посеву.
   Последние  бревна  привязали  к  плоту,  который   вот-вот   должен   был
отправиться вниз по реке, к Звездной Гавани, где за него дадут хорошую  цену
- в особенности за то огромное мачтовое дерево, что посредине. Язон и медник
взошли на борт. Плот слегка покачнулся, но тут же обрел равновесие.  Он  был
устойчив, и шалаш, который они уже построили в центре, послужит  им  хорошим
приютом на время двухнедельного путешествия вниз по течению. Медник захватил
с собой свои посудины и сковородки; к жести и  инструментам  были  привязаны
небольшие поленья, чтобы они не затонули в случае, если плот  распадется,  -
медник не  мог  позволить  себе  лишиться  всего  имущества.  Пожитки  Язона
составлял лишь маленький окованный железом сундучок.  Он  открыл  его  всего
только раз: удостовериться, что все девять исписанных пергамен-тов аккуратно
свернуты и не слиплись друг с другом.
   - Готовы? - спросил медник.
   - Не совсем, - ответил Язон.
   Спустя мгновение на берег вылетел Лэрд, на плече у него болталась  наспех
собранная котомка.
   - Подождите! Меня подождите! - во все горло кричал он. Увидев же, что они
еще не отчалили, он остановился и глупо ухмыльнулся:
   - Еще для одного место найдется?
   - Если ты пообещаешь не объедать нас, - предостерег Язон.
   - Я решил плыть с вами. С рукой  у  отца  все  в  порядке,  я  теперь  не
особенно здесь нужен, впрочем, как и  всегда.  Так  что  я  подумал,  может,
пригодится тебе помощник, который умеет читать и писать...
   - Залазь на борт, Лэрд.
   Лэрд осторожно  ступил  на  плот  и  положил  котомку  рядом  с  железным
сундучком.
   - А что, неужели из этого получится настоящая книга? Ее  что,  еще  и  на
настоящем печатном станке напечатают?
   - Не заплатим - не напечатают, - ободрил его Язон. Поднатужившись, они  с
медником длинными шестами оттолкнули плот от берега.
   - Приятно думать, что теперь им ничто  не  угрожает,  -  промолвил  Лэрд,
оглядываясь на копающихся в полях жителей деревни.
   - Надеюсь, ты не думаешь, что рядом со мной тебе тоже ничто не  угрожает?
- уточнил Язон. - Может, я уже староват, столько лет прожил, но умирать  все
равно не собираюсь. А уж  выспался  я  на  всю  оставшуюся  жизнь.  Так  что
предупреждаю, рядом со мной не наотдыхаешься. Да, и еще хочу напомнить, если
ты вдруг забыл, - я очень многого не знаю и просто не умею.
   Лэрд улыбнулся и, покопавшись в котомке, вытащил четыре  головки  сыра  и
копченый окорок.
   - В общем, насколько я понимаю, не видать мне сладкой  жизни,  как  своих
ушей, - сказал он, отрезая кусок мяса и протягивая его Язону. - И все-таки я
испытаю судьбу.



    Орсон Скотт КАРД 
    САГА О ВОРТИНГЕ II 
    КАПИТОЛИЙ 
 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА 
 
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
   Посвящается Джэю Э. Пэрри, который не только прочитал все это,  но  и
значительно улучшил.
 
   Ни один ребенок не может быть понят, если не  известны  родители;  ни
одна революция не может быть понята, если не известен  прежний  порядок;
ни одна ко