азалось,
сейчас выскочит через гортань. Но дверь они все же не удержали...
   -  Проклятие!  -  Хаген  пинком  распахнул  дверь.  Хирдманы  гурьбой
вывалили из дома, таща раненых. Их осталось всего около  двух  десятков.
Слишком поздно отец решил действовать, а русы оказались гораздо трезвее,
чем можно было подумать. Звон оружия, крики, хрип. Внутри еще кипел бой.
Там умирали побратимы.
   - Все на борт! За весла, отродье Локи! .
   В дверном проеме появился отец, волоча кого-то под мышкой. С ним  еще
несколько воинов.
   - Хаген! Уходим! Нам не сдержать их!
   Следом из багрового мрака выскочил кто-то из русов. Хаген среагировал
молниеносно. Мечи свистнули. Славянин упал.
   - Надо задержать их, отец! Иначе мы не сможем отплыть!
   Глаза в глаза. Прозрачные серо-голубые и зеленые.
   - Недолго, Хаген, не зарывайся, я тебя знаю. Шнеккер уже на воде.
   - Хорошо... Выводи людей.
   Широкая ладонь Стурлауга сжала плечо. Оба  знали,  что  Хагену  будет
трудно добраться до борта.
   Повернувшись к двери, Хаген поднял мечи, и тут изнутри повалили русы.
И взвихрилась стальная метель! Удары летели со всех сторон. Он  кружился
веретеном, отшвыривая нападающих туда, откуда они налетали. Медленно, но
верно он отжимал их обратно к двери, не давая обойти  с  боков,  сек  по
рукам, нанося мелкие раны. На большее не хватало времени. Правда,  двоих
он все же убил. Сзади слышались крики. Кто-то звал его по имени. Но  нет
времени оглянуться. Русы вдруг отпрянули назад, двое скользнули,  катясь
в стороны, обходя его с боков. Хаген не успел им помешать, -  из  проема
на него надвигалась стена щитов.  Глаза  славян  прятались  в  тени  под
коническими шлемами, и одно из лиц было лицом Диармайда.
   Он уже собирался отступить, когда заметил на зеленом пригорке, позади
зимовья, девушку в светлой одежде. Сигурни! Его сердце упало. Он  понял,
что не может уйти без нее.
   - Отец, я остаюсь! - крикнул он и бросился в бой.
   Его  оттеснили  к  холму.  Окружили,  сбив  щиты,  и  стали  медленно
надвигаться со всех сторон. Хаген приготовился умереть, забрав  с  собой
как можно больше врагов. Был один ирландский прием, говорят,  его  любил
сам Кухулин - но русы вдруг остановились.  В  одном  месте  стена  щитов
разомкнулась, и Хаген  встретился  глазами  с  Ольбардом.  Князь  был  в
чешуйчатом доспехе и шлеме. Видно, либо разгадал  план  Стурлауга,  либо
сам хотел провернуть что-то подобное. Слишком  быстро  опомнились  русы.
Подозрительно быстро.
   Вождь русов, как и Хаген, держал в каждой руке по мечу.
   - Он еще многих мог бы убить, - сказал он кому-то у себя за плечом  и
начал подниматься на холм. Хаген собрался. Вот он, заветный поединок.
   - Эй, Синеус! - крикнул он. - Что, если я выйду победителем?
   - Тебе позволят уйти, - сказал князь и с ходу нанес удар.
   Со стороны это выглядело  как  высверк  молнии.  Два  стальных  вихря
ошиблись, закружили, поднимаясь к вершине  и  роняя  по  пути  сиреневые
искры. Потом что-то лопнуло,  раздался  скрежет,  и  Хаген  упал.  Кровь
залила глаза, но в  последний  момент  ему  показалось,  что  он  увидел
Сигурни. Затем все померкло...
   С лязгом сломался меч  викинга.  Правый  клинок  князя  обрушился  на
урманский шлем. Хагена швырнуло в  траву.  Ольбард  шагнул  к  упавшему,
чтобы добить. Им владела холодная, всесокрушающая ненависть. Если бы она
захлестнула его полностью - он бы,  наверное,  приказал  прирезать  всех
раненых врагов, что попали в руки русов. Но судьба распорядилась иначе.
   Только что ее здесь не было, но миг - и вот она стоит между Ольбардом
и поверженным  противником.  Женщина  с  золотыми  волосами  и  взглядом
ведьмы.
   - Убей и меня, княже!
   Эти слова прозвучали так просто и спокойно, что Ольбард  остановился.
Он чуял, как  внутри  его  собственного  сердца  ненависть  колотится  в
барьеры воли, воздвигнутые против нее. Удары слабели. Ясность  победила.
Только теперь князь понял -  как  велико  было  его  желание  отомстить.
Невиданное дело - он потерял голову от жажды убийства! "Как  мало  ты  о
себе знаешь, Вещий!" - скользнула в уме  странная,  словно  бы  не  своя
мысль. Ольбард поднял взгляд на женщину.  "Да  она  еще  совсем  молода!
Кажется старше оттого, что  в  первую  голову  видны  ее  уверенность  и
немалая Сила. Возраст тела теряется за ними..."
   - Как звать тебя, красна девица? Какого ты роду-племени?
   - Сигурни зовусь я. Отец мой  -  Первый  из  Жрецов-воинов  святилища
Богумира. Он родом из Афин. Мать моя - из рода Хьялмара Железной Рубахи.
Он был конунгом.
   Ольбард кивнул:
   - Слышал о нем. Великий воин. А ты, Сигурни, значит, из  того  храма,
что ограбил рыжебородый Стурри. И ограбил он ни много ни мало - сам Храм
Богумира. Почему ты защищаешь своего врага? Что тебе в нем?
   Глаза девушки широко раскрылись. Она смотрела прямо на Ольбарда и как
бы  сквозь  него,  словно  окунулась  в  прошлое.  Голос  Сигурни  вдруг
зазвенел, и всем показалось, что янтарным  сиянием  оделись  ее  тело  и
платье.
   - Да, он Враг мне и сын врага! Но он спас жизни моих подруг, когда их
собирались убить, и ради этого не  колеблясь  пошел  против  всей  своей
дружины. Он защищал меня и не тронул, когда я была беззащитна...
   - Ну и дурак! - крикнул кто-то из задних  рядов.  -  Такую  красу  да
застать бы в лесу!
   Сигурни пошатнулась словно от удара. Румянец залил ее  щеки.  Зеленые
очи наполнились гневом. Она хотела что-то сказать, но  Ольбард  опередил
ее.  Он  медленно  обернулся  через  плечо,  и  балагур  умолк,   словно
пораженный молнией.
   - Так поэтому ты хочешь, чтобы я оставил его в живых? Или есть другая
причина?
   Девушка некоторое время молчала, но ответ удивил даже князя.
   - Случилось так, что я полюбила своего Врага.  Он  тоже  любит  меня.
Если хочешь убить его - убей и меня!
   "Быть может, об этом когда-нибудь сложат сказку,  -  Ольбард  покачал
головой. - Что ж, хорошо..."
   - Вы оба останетесь живы. Но здесь нет лишних людей.  Что  ты  умеешь
делать?
   Сигурни облегченно улыбнулась:
   - Я умею лечить раненых.
   - Что ж, лечи! - сказал князь и отвернулся к реке. Стурлаугова "Рысь"
уже исчезла за мысом, и лучники прекратили пускать запоздалые стрелы. На
лугу то тут, то там виднелись мертвые тела и сломанное оружие.  Особенно
много их было у входа в зимовье. Рядом звякнул доспех. Храбр смотрел  на
реку.
   - Догоним их, князь? Далеко не уйдут - их мало на веслах...
   - Нет! Они потеряли больше людей, но  и  мы  -  слишком  много.  Если
пойдем в погоню - раненые станут умирать.  Умрут  и  те,  кто  здесь  бы
выжил... Поэтому пусть урмане  бегут.  А  следующей  весной  на  четырех
лодьях мы навестим Стурри Трудолюбивого... Отправь людей  рубить  лес  -
будем хоронить павших.
 
Часть вторая 
ВОИН 
 
Глава 1 
ВИДЕНИЯ 
 
   На солнечной поляночке...
   Из песни
 
   Бомбардировщики идут колонной, звеньев.  Двенадцать  машин  -  четыре
звена по три самолета.
   Август сорок первого. Двадцать третье число. Авиация Северного  Флота
направляется  бомбить   Киркенес.   Эскадрилья   Савинова   обеспечивает
прикрытие бомберов на пути следования и подавление немецких зениток...
   У фрицев посты предупреждения работали хорошо. Еще на подходе к  цели
строй  бомбардировщиков  атаковали  "мессеры".  Дело  могло  закончиться
плохо, но Савинов загодя эшелонировал свою эскадрилью  по  высоте.  Пара
Челомея прикрывала бомберов снизу, Сашка со своим ведомым  шел  рядом  с
бомбардировщиками  с  небольшим  превышением,   а   пара   Косталевского
забралась на три с половиной  тысячи  метров.  Солнце  светило  вовсю  -
плохой погоды, неделю  прижимавшей  авиацию  к  земле,  как  не  бывало.
"Мессеры" не преминули этим воспользоваться.
   Зашли  со  стороны  солнца  и  спикировали  на  ведущий  ДБ-3.   Пару
Косталевского они не заметили.
   Тот тут же наказал их. Его МиГ в пикировании настиг фашистов  и  один
"Мессершмитт"  закувыркался  к  земле.  Ведущий  не  заметил  потери   и
продолжил атаку, но строй бомберов встретил его  плотным  огнем.  Скорее
всего, вражеский  истребитель  получил  повреждения,  потому  что  сразу
отвернул в сторону и вышел из боя со снижением.
   Потом было еще несколько атак. Самолет Челомея получил повреждения, и
ему пришлось возвращаться. Их осталось пятеро, но цель была уже внизу  и
бомбардировщики легли на боевой  курс.  Земля  плевалась  в  них  огнем.
Разноцветные  трассы  эрликонов  тянулись  к  самолетам,  как   щупальца
невиданного спрута. Черные шапки разрывов  заполнили  небо.  Истребители
бросились в этот ад. Зенитки словно обезумели. Их огонь все  усиливался.
Казалось  чудом,  что  бомберы  еще  все  целы  и  продолжают   спокойно
вываливать свой смертоносный груз прямо  на  заводские  цеха.  На  земле
бушевало пламя.
   Самолет Савинова проскочил сквозь хвост густого  дыма,  поднимающийся
от горящей топливной цистерны, застрявшей на подъездных путях,  и  Сашка
увидел зенитную батарею. Орудия стояли прямо на разгрузочной  платформе.
Он нажал на кнопку, и дымные струи эрэсов , рванувшихся из под  крыльев,
заставили его "ишачок" содрогнуться. На платформе образовался  маленький
вулкан. Сашка всадил туда для полной уверенности пару очередей из  пушек
и  взял  ручку  управления  немного  на   себя.   Под   ним   пронеслась
развороченная платформа и крыши складов. Оттуда яростно палили из всего,
что стреляет, наверное даже из  пистолетов.  Он  оглянулся  назад.  Ага,
Макеев как привязанный следует за ним. Его  эрэсы  ударили  по  складам.
Молодец, лейтенант!
   Мимо замелькали трассы.  Савинов  взглянул  вперед  и  обмер.  Склады
закончились. Впереди маячило здание заводоуправления, с  крыши  которого
вел огонь еще один эрликон. Самолет дернулся. В  кабине  запахло  дымом.
Вихрем промчавшись над злополучной  зениткой,  Сашка  заложил  вираж  и,
выполнив противозенитный маневр, вышел из зоны огня.  В  висках  стучала
кровь. Проклятье! Чертовы фрицы! Он еще раз  оглянулся.  Хорошо,  Макеев
здесь. Запах дыма усилился. Мотор чихнул и стал работать с перебоями.
   Ведомый пристроился рядом. Сашка  увидел  его  встревоженное  лицо  в
проеме кабины. Жестом показал, мол, "все нормально,  справлюсь,  иди  на
прикрытие бомберов". Те уже  легли  на  обратный  курс.  Макеев  помотал
головой и указал рукой на капот Сашкиной машины. Тот высунул  голову  из
кабины и увидел  язычки  пламени,  снизу  вырывающиеся  из  под  капота.
Приехали!
   Горю, такую мать! Если огонь доберется до баков с  топливом  -  хана!
Прыгать - нет высоты, да и  внизу  фрицы.  Городские  кварталы  остались
позади, и Сашка решил до последнего тянуть к линии фронта, а потом  идти
на вынужденную  посадку.  Самолет  Макеева  с  белой  семеркой  на  руле
поворота медленно летел рядом. Летчик вовсю  вертел  головой,  следя  за
воздухом. Опекал.
   Савинов пожалел, что не может поблагодарить его за  верность.  Просил
же установить радиостанции на самолеты, но в ПАРМе сказали, что  оных  в
наличии нет - со снабжением плохо. Перед войной рации на самолетах были.
Но их сняли - мол, утяжеляют машину и толку мало. Но  толку  нет,  когда
обращаться не  умеешь.  Сашка  пообещал  себе,  что  если  выберется  из
переделки живым, то добьется решения этого вопроса.
   У немцев приемопередатчики стоят на  всех  самолетах.  И  им  они  не
мешают, а очень даже  наоборот.  Остается  надеяться,  что  с  земли  не
заметят  подбитый  советский  самолет  и  не  наведут  по  радио   своих
стервятников. Правда, надежда очень слабенькая.
   Только он подумал об  этом,  как  внизу  показалась  дорога,  забитая
немецкими войсками. Они тут же открыли огонь из  винтовок  и  пулеметов.
Скорость была такой  маленькой,  что  Савинов  почувствовал  себя  голым
канатоходцем, в лучах прожекторов  идущим  под  куполом  цирка.  Но  вот
дорога позади. Он перевел дух. Рано! Мотор вдруг  начало  трясти  как  в
лихорадке. Было такое ощущение, что машина сейчас  просто  развалится  в
воздухе. Чуть убрал газ. Тряска  прекратилась,  но  скорость  упала  еще
сильнее. Он еще раз  высунулся  из  кабины.  Из-под  капота  валил  дым,
правда, пламени было не видно. Высота  двести  метров.  Внизу  -  сопки,
заросшие лесом, цепь мелких озер и речушек, скалы. Сесть  негде.  Взгляд
на планшет с картой, пристегнутый к бедру, - треть дороги позади. Где-то
севернее - Печенга. С каждой минутой линия фронта все ближе, но  до  нее
еще полсотни километров. И это если линия  фронта  осталась  на  том  же
месте, где и была. Фрицы медленно, но упорно продолжают наступать.
   Савинов прислушался к работе мотора.  Вроде  тянет.  Значит,  надежда
есть. Впереди показалось что то вроде широкого луга,  поросшего  зеленой
травой. Сашка слегка довернул в его сторону  -  на  всякий  случаи.  Как
говорится, случаи бывают разные.  Мотор,  словно  обидевшись,  чихнул  и
замолк. Сразу стал слышен шум ветра,  врывающегося  в  открытую  кабину,
словно Савинов вернулся в Аэроклуб и снова летал на планере. Родной И-16
теперь и был планером, правда с тяжеленным довеском  мертвого  мотора  и
короткими крыльями. Земля неудержимо тянула  его  к  себе,  но  до  луга
осталось всего ничего. Сашка решил сажать самолет на брюхо.  Это  сверху
все кажется ровным, а на самом деле  там  могут  быть  кочки  и  канавы.
Самолет может скапотировать, встав на нос или перевернувшись. Во  втором
случае пилот имеет все шансы остаться без головы.
   Решение не выпускать шасси  спасло  ему  жизнь.  Симпатичный  зеленый
лужок на поверку оказался торфяным болотом. Савинов понял  это  в  самый
последний момент, а  в  следующее  мгновение  истребитель  уже  бороздил
брюхом  болото,  вздымая  целые  фонтаны  грязи.  В  конце   концов   он
остановился,  уткнувшись  носом  в  какую-то  корягу,  и  стал  медленно
погружаться. До опушки леса оставалось всего с  десяток  метров.  "Ох  и
посчитали бы мы деревья, будь это действительно луг", - подумал Савинов,
спешно отстегивая привязные ремни и освобождаясь  от  парашюта.  Открыть
боковой лючок, спрыгнуть на крыло - пара секунд. Теперь планшет в  зубы,
НЗ за пазуху - и на берег. Под ногами зачавкала трясина. К счастью -  не
очень топко. Над головой  с  ревом  пронесся  самолет  Макеева.  Покачал
крыльями и ушел в сторону Мурманска. Прощай, дружище! Надеюсь, свидимся.
   Комары и вездесущая мошка радостно приветствовали  его  появление.  И
тут же приступили к приему пищи. Слава богу  -  уже  конец  лета,  а  то
сожрали бы совсем... Потом он долго продирался сквозь  бурелом,  блуждал
среди сопок,  сверяясь  с  картой.  Приходилось  держаться  подальше  от
населенных пунктов, но все же пару раз он едва не  нарвался  на  фрицев.
Один раз вышел к дороге. Долго сидел, прислушиваясь. Тишина...  Крысиным
броском пересек полотно и сразу углубился в ельник,  стараясь  уйти  как
можно  дальше.  Откуда  то  слева   вдруг   донесся   звук   работающего
автомобильного мотора. А потом он услышал впереди канонаду. Орудия  били
и били, но разрывов он  не  слышал.  Значит,  батарея  немецкая.  Скорее
всего, обстреливают какие то наши позиции,  расположенные  севернее.  Он
пошел, ориентируясь на звук, но стрельба скоро прекратилась. Однако  это
подтверждало, что направление выбрано правильно. Вперед.
   Так прошло несколько дней. Ночи были  уже  холодными,  но  на  первых
порах спасало теплое летное обмундирование. Ему удавалось обходиться без
костра, но было понятно  -  это  только  до  заморозков.  Савинов  оброс
щетиной и  похудел.  НЗ  изрядно  сократился.  Вначале  там  была  банка
тушенки, две плитки шоколада "Спорт" и галеты. Он тщательно разделил все
это на маленькие порции и два раза в  день  позволял  себе  символически
поесть. На второй день он заметил, что канонада не приблизилась, а  даже
наоборот - несколько отдалилась.  Залпы  звучали  глуше.  Неужели  фронт
отодвинулся. На третий день это подтвердилось.  Артиллерия  была  слышна
уже совсем глухо, как если бы где-то  далеко,  за  горизонтом  ворочался
грозовой фронт. А еще через день он  ночевал  в  оставленных  советскими
частями  окопах.  Земля  вокруг  них  была  изрыта   воронками,   усеяна
стреляными гильзами и осколками снарядов. Вот куда били немецкие  пушки.
Тел убитых видно не было, - может быть, немцы похоронили всех, а  может,
наши отступили в полном порядке,  унося  раненых  и  убитых.  Наутро  он
наткнулся в лесу на труп  красноармейца,  лежавший  рядом  с  неглубокой
воронкой.  "Миномет",  -  определил  он,  заметив  в  кустах   ребристый
хвостовик мины. "Били по площадям, - не  повезло  парню".  Убитый  лежал
ничком, выбросив вперед руки с зажатой в них винтовкой. Спина и ноги его
были изрешечены осколками. Из  развороченного  сидора  выкатилась  банка
тушенки, помятая, но целая. Сашка присел рядом с мертвым на  корточки  и
огляделся. Вполне возможно, стоит только поискать -  и  обнаружится  еще
немало погибших. Искать он не стал.
   Через два часа он уже шел дальше, оставив позади  аккуратный  холмик.
Прощай, неизвестный  друг.  Спасибо  тебе...  Документов  у  убитого  не
оказалось. Сашка забрал с собой винтовку  и  подсумки  с  патронами.  За
пазухой побрякивали банки с тушенкой, которых оказалось целых  три.  Еще
он разжился сухарями, завернутыми в тряпицу. Теперь можно жить!
   Вскоре канонада стала приближаться. Следовало удвоить бдительность, в
лесу вполне могли встретиться  немецкие  патрули.  Он  петлял  окольными
тропами, среди запахов хвои и  смолы,  всё  чаще  и  чаще  натыкаясь  на
свидетельства боев. Похоронить всех убитых было не в его силах. В  одном
месте на опушке леса он наткнулся на сгоревший  немецкий  танк.  Лобовая
броня его была разворочена прямым попаданием, по  виду  напоминая  кусок
пластилина, в который с  раздражением  воткнули  большой  гвоздь.  Серая
краска облупилась и  вздулась  пузырями,  башню  покрывал  толстый  слой
черной копоти. Хорошо горело!
   Странная штука - память. Временами она  возвращает  нас  к  событиям,
которые, казалось бы, не имеют никакого отношения к настоящему  моменту.
С тех пор прошел почти год, и в то же время все это будет через восемь с
гаком столетий. Бред!
   Чудом перебравшись через линию фронта, он попал в расположение  нашей
пехоты,  закрепившейся  на  склонах  небольшой  сопки.  Оттуда  Савинова
доставили в часть. Его встречал почти весь полк. На КП едва не на  руках
внесли.  Больше  всех  радовался  Сережка  Макеев.  "Я  же  говорил!"  -
провозглашал он... Сергей погиб потом, осенью, отражая  налет  вражеских
пикировщиков. А тогда у Савинова от дружеских хлопков болели плечи...  а
через пару дней за ним  приехали  из  НКВД...  Н-да...  Сашка  осторожно
пошевелился, поудобнее устраиваясь на  расстеленном  на  камнях  толстом
меховом плаще.
   Каменный палец, на верхушке которого он находился, был высотой метров
сорок. Обдуваемый всеми ветрами скальный останец  возвышался  над  рекой
слева от стоянки. Окрестности отсюда просматривались прекрасно. Поросшие
лесом сопки, на юго-западе плавно переходящие в предгооья Хибин,  мрачно
темнели под сумрачным небом. Там же, на юго-западе, полупогрузившись  за
горизонт, устало рдело солнце. Ночь. Река  серебристо-розовой  глянцевой
полосой  беззвучно  текла  на  восток,  исчезая  за  мысом.  Изредка  по
поверхности воды шли круги. "Рыба играет". За мысом тоже высились скалы,
окруженные густым лесом, но за ними смутно угадывалось большое  открытое
пространство. Море.
   Над зимовьем  повисла  тишина.  "Пардус",  наполовину  вытащенный  на
берег,  темнел  на  фоне  реки  причудливым   фантастическим   силуэтом,
отдаленно напоминающим отдыхающего плезиозавра. Где-то под его  корпусом
замер невидимый для чужих глаз страж. Изогнутый нос  "Змиулана",  словно
хобот гигантского слона, выступал из дверей  корабельного  сарая.  Вчера
там стучали топоры. Удирая, викинги ухитрились  проломить  днище  лодьи,
бросив  через  борт  увесистый  камень.  Рядом  смутной   тенью