мечу. Справа и слева от него  хирдманы  привычно  смыкали
щиты.  Отец  каким-то  невероятным  образом  оказался  впереди,  и   его
широченная спина, облитая сталью кольчуги, маячила перед глазами.
   Под ногами заскрипела галька. Волны в последний раз  лизнули  ноги  и
отступили. Скалы приблизились. Пятеро людей в  белом  исчезли  со  своей
скалы, чтобы появиться прямо посреди пляжа шагах в тридцати от викингов.
Хаген видел жрецов через прорези в полумаске своего шлема. Что-то  в  их
позах говорило - они не боятся. "Как это они так быстро?" Сердце  как-то
странно толкнулось в  груди  и  замерло.  Словно  услышав  этот  толчок,
стоявший впереди других седой жрец поднял руку. Ее ладонь была  обращена
вперед, и Хаген почувствовал непонятную слабость,  -  как  будто  воздух
перед  ним  уплотнился,  становясь  непроницаемым.  "Уходи!  Возвращайся
домой! Здесь смерть!" - тяжелые, чужие мысли тяжкими  каплями  падали  в
душу.  Хирд  остановился,  словно  упершись  в  стену.  "Колдовство!"  -
пронеслось по рядам воинов.
   - Чего вы ищете здесь, дети Отца Дружин? Ежели жизни -  возвращайтесь
домой и живите! Если наживы и смерти - умрете сами!
   Голос у жреца был зычный, словно у глашатая на тинге.
   - Не пугай, седатый! - голос отца звучал тихо, но  вовсе  не  казался
слабым. - Мы уже  здесь  и  уйдем  только  с  добычей.  Если  не  будешь
упираться - мы даже не станем сжигать твой храм. А  будешь  -  пеняй  на
себя.
   - Вы - как разбалованные дети! - казалось, что жрец обращается  не  к
вооруженным до зубов викингам, а к нашкодившим ребятишкам,  и  от  этого
становилось не по себе. Старик явно не относился к ним всерьез. "Что  же
за  сила  стоит  за  его   спиной?"   Хаген   спиной   чувствовал,   как
распространяется неуверенность среди хирдманов. Они еще не  сталкивались
с подобным противником.
 
   - Чтобы баловни  образумились,  их  нужно  пороть,  -  старик  кротко
улыбнулся. - Это  последнее  предупреждение!  -  Он  поднял  левую  руку
ладонью вверх, словно собираясь метнуть невидимое копье.
   Утонувший  в  облаках  шпиль  внезапно  охватили  пляшущие   багровые
отсветы, как если бы во дворе храма был  разведен  огромный  костер.  На
скалах возникла и подняла луки шеренга стрелков. Затем  раздался  гулкий
удар, сопровождаемый звуком, похожим на взвизг  лопнувшей  тетивы,  и  в
небо взвился большой круглый сосуд, оставляющий за собой  полосу  белого
дыма.
   - У них метательные машины!
   Воины упали на колено, прикрываясь щитами.  Их  тела  отбрасывали  на
камни странные рыжие тени. Дымящийся  снаряд  со  свистом  пронесся  над
пляжем и с грохотом ударил в гордо  изогнутую  грудь  "Ворона".  Корабль
исчез в раскаленном вихре. Пылая, полетели  в  стороны  клочья  обшивки.
Тяжелая мачта, кувыркаясь как пушинка, взмыла к облакам, замерла на  миг
и со свистом обрушилась вниз, вонзившись в гальку у ног хевдинга. По ней
змеились и таяли искры.
   Греческий огонь?! Нет, - что-то пострашнее! Хаген никогда не  слышал,
чтобы тайное оружие ромеев могло совершить подобное. Сжечь - да,  но  не
разметать в клочья корабль. В этот  миг  он  почувствовал  жаркую  волну
гнева, пришедшую  из  глубин  его  существа,  и  понял,  что  не  боится
чудовищной силы, которая служит старому колдуну. Словно со  стороны,  он
увидел свои руки,  вскидывающие  клинки  мечей  над  головой.  Из  груди
исторгся свирепый рев, слившийся с воем хирдманов.  Оружие  загремело  о
щиты, и спала, как дурной сон, пелена, удерживавшая людей на месте.
   Глаза седого жреца широко распахнулись. Этого - не может быть!  Мысль
повисла в пустоте. Он потянулся, чтобы снова подать сигнал, но  опоздал.
Вождь варваров уже метнул свою секиру.
   Это был невероятный бросок. Оружие летело не по дуге, как это  обычно
бывает. Оно шло прямо, словно пущенная в  упор  стрела...  И  с  хрустом
врубилось в широкую грудь жреца, защищенную лишь тонкой тканью. Изо  рта
старца хлынула кровь. Он с  недоумением  посмотрел  на  рукоять  секиры,
торчащую из его тела, и упал навзничь.
   Хаген помнил бег  среди  скал,  огненные  вспышки,  мелькание  теней,
воина, разорванного в клочья грохотом  и  пламенем,  -  один  из  жрецов
метнул в него небольшой горшок, и отца, сплошь залитого чужой кровью. Он
помнил, как  рубил  канаты  метательных  машин,  как  стрелы  пели  свою
смертоносную песню, как  вспышка  пламени  разметала  воинов,  разбивших
большой глиняный сосуд... Потом снова был бой.
   Перебив стрелков, хирдманы, рыча, ворвались во двор храма  и  наконец
наткнулись на стражу Храма. И эти бойцы не были обычными. Их было  всего
два десятка, но они положили в храмовом дворе треть хирда. Каждый из них
стоил троих, и эту цену пришлось заплатить сполна.
   Они были великими воинами, эти двадцать. Круглые выпуклые щиты  в  их
руках покрывал изумрудный узор. Их клинки кричали о  смерти,  когда  они
плечом  к  плечу  загородили  подход  к  воротам  с  резными  створками.
Хирдманы, в пылу атаки нарушив  строй,  дорого  поплатились  за  это.  В
первый же миг сразу два десятка храбрецов расстались с жизнью  -  каждый
из стражей сразил одного. Хирд откатился назад. Стурлауг, рыча,  ободрял
бойцов, и они плотнее сбивали ряды, готовясь к атаке...
 
Глава 4 
БАРЕНЦЕВО МОРЕ. НАЧАЛО ЛЕТА 
 
   ... А над этим всем небо - только облако тронь,
   Край душистого хлеба, крупной соли - ладонь.
   А над небом - столетий плавный ход без конца.
   И смена тысячелетий - лишь улыбка творца...
   Константин Кинчев. Радости печаль
 
   Человек лежал возле мачты,  посредине  палубы  корабля.  Укутанный  в
шкуру полярного медведя, полностью неподвижный, он казался  мертвым.  Но
вот луч солнца коснулся его лица, и веки лежащего дрогнули.
   Скрип снастей. Плеск. Волна бьет в борт. Бум-м! Водяная пыль касается
щеки... "Жив... Неужели?.." Мысли тупо ворочаются  в  черепе,  вязнут  в
пустоте... "А череп, кстати, не болит. Странно... Я точно помню,  как...
Что? Ведь фонарь заклинило! Как же я выбрался после удара?.. Головой  об
прицел... И не болит ведь, зараза. Странно..."
   Снова плеск и шум  волн.  Смутно  слышны  отдаленные  голоса.  Скрип.
"Похоже на парусник. Точно! Вот хлопнул парус. Мимо кто-то прошел, мягко
ступая. Опять голоса... Не разобрать... А почему я на палубе?  Если  они
выудили меня из воды, то почему  не  поместили  в  каюту?..  Мимо  снова
кто-то прошел. Звякнул металл. Пахло смолой и деревом, морской солью  и,
кажется, кожей... "Наверное, это баркас, - подумал  Савинов.  -  Рыбаки?
Какого черта они делают в этом районе? Немцы налетят в любой момент..."
   Ему  нестерпимо  захотелось  открыть  глаза  и  взглянуть  на   своих
спасителей, но почему-то он не стал этого  делать.  Лежал  и  слушал  их
невнятные разговоры. Временами он различал  отдельные  слова,  но  смысл
разговоров не доходил, теряясь  где-то  по  дороге.  Накинутая  на  него
тяжелая шкура замечательно  грела,  ветерок  холодил  лицо,  и  сознание
потихоньку стало затуманиваться.  И,  засыпая,  он  счастливо  вздохнул:
"Жив! Как хорошо..."
   Сон был тревожным. В нем был первый  день  войны.  Истребители  И-16,
взлетающие навстречу врагу, и черная  туча,  повисшая  над  морем.  Море
пучилось волнами. Вскипали седые гребни. Ветер срывал с них пену, швырял
в лицо. Шторм рядом! Горизонт странно придвинулся. Море вспухло горбом и
потемнело. С рычанием неслись по небу разорванные в клочья облака.  Туча
исчезла, но стало еще темнее. Из мрака полыхнуло  огнем,  и  сразу  стал
виден, исчерченный струями дождя, силуэт парусника. Молния выхватила  из
тьмы круто задранный нос, увенчанный оскаленным черепом какого-то зверя,
ряды щитов вдоль борта и блеск оружия на палубе...
   Откуда взялся этот призрак древних времен в его сне, Савинов не знал,
но с этого момента  сон  стал  прыгать.  То  снова  он  видел  улетающие
самолеты. То комполка вызывал к себе, грозно вопрошая: "Капитан Савинов!
Где ваш ведомый?" Он пытался доложить обстоятельства, но в  этот  момент
опять всплывала оскаленная пасть неведомой твари, рык  шторма  и...  вой
падающих бомб. Потом капитан Макеев, с зеленью войск  НКВД  в  петлицах,
мягко привставал из-за стола.  "Товарищ  лейтенант!  Вы  были  сбиты  за
линией фронта! Это случилось почти две недели назад, а теперь  вы  снова
здесь - в расположении части. Нужны очень  веские  доказательства  вашей
непричастности к сговору с Врагом. Заметьте -  я  пока  не  называю  вас
предателем Родины..."
   Потом, сквозь сон, он снова услышал  шаги.  Они  остановились  рядом.
Сонная пелена  отступила.  Ум  Савинова  лениво  отметил  шорох  одежды,
какое-то звяканье.  Потом  раздался  пумкающий  звук  -  словно  открыли
бутылку. Жесткая ладонь подсунулась под его шею, приподняла  голову.  Он
приоткрыл глаза и увидел перед самым лицом  влажное  горлышко  какого-то
сосуда. Горлышко придвинулось к губам летчика, и гулкий, как  из  бочки,
голос сказал: "Пей, друже!" Савинов глотнул, поднял глаза на говорившего
и едва не подавился. "Похоже, я еще сплю..." Но терпкий  напиток,  огнем
разошедшийся по жилам, не оставлял  места  сомнениям.  Савинов  еще  раз
рефлекторно глотнул. Голова сразу сделалась  ясной,  и  мысли  перестали
отплясывать гопака.
   Гопак вспомнился  неслучайно.  Лицо,  которое  Савинов  увидел  перед
собой, было словно с картины про запорожских казаков.  Бритая  голова  с
длинным чубом,  который  по-украински,  кажется,  называется  оселедцем,
вислые казачьи усы, суровое обветренное лицо, нос прямой, на левой  щеке
тонкий косой шрам. Лицо сильного,  уверенного  в  себе  человека.  Синие
глаза смотрят спокойно и кажутся еще более синими оттого, что  и  чуб  и
усы... тоже синего цвета!
   Обладатель синих усов кивнул на сосуд  с  питьем,  мол,  будешь  еще?
Совершенно  обалдев  от  происходящего,  Савинов   отрицательно   мотнул
головой. Синеусый отпустил его, и летчик откинулся на меха. И  тогда  он
увидел, во что его странный  спаситель  одет.  Тяжелый  черный  плащ  из
какой-то толстой материи крепился на плече серебристой пряжкой, размером
чуть не с  кулак.  Широкие  штаны,  тоже  черного  цвета,  заправлены  в
короткие кожаные сапожки без каблука. Синеусый выпрямился и, обернувшись
через плечо,  что-то  крикнул.  Сосуд,  из  которого  он  поил  летчика,
оказался кожаным бурдюком, сшитым мехом наружу. Удивляться дальше  вроде
бы некуда. И тут распахнувшийся плащ открыл  взгляду  золоченую  рукоять
тяжелого меча...
   В голове было так  пусто  -  аж  звон  стоял.  Савинов,  ошеломленный
увиденным, зажмурился, пытаясь прогнать наваждение. Но за миг  до  этого
он все же  успел  увидеть  парус  у  себя  над  головой,  а  на  парусе,
нарисованную красным, свастику со скругленными  концами,  заключенную  в
круг...
 
Глава 5 
ПОХОД ОЛЬБАРДА. ЧЕЛОВЕК С НЕБА 
 
   Над пучиной в полуденный час
   Пляшут искры и солнце лучится,
   И рыдает молчанием глаз
   Далеко залетевшая птица.
   Заманила зеленая сеть
   И окутала взоры туманом,
   Ей осталось лететь и лететь
   До конца над немым океаном...
   Николай Гумилев
 
   Прошло много дней. Береговая  линия  понемногу  поворачивала  к  югу.
Корабли русов старались держаться недалеко от берега. Иногда приходилось
приставать к нему в поисках  пресной  воды  и  пищи.  Запасы  кончались.
Несколько раз возникали стычки с феннами , поселения  которых  время  от
времени встречались недалеко от береговых утесов.  Серьезных  потерь  не
было - Ольбарду всякий раз удавалось решить дело миром...
   В море попадались крупные льдины.  На  одной  из  них  видели  белого
медведя. Поохотиться не удалось.  Заметив  людей,  зверь  ушел.  Ольбард
отметил для себя поведение зверя - возможно, сюда  заплывают  урмане,  а
может, и еще кто... Вскоре  берег  стал  все  явственнее  сворачивать  к
Полудню. Великое множество  птиц  гнездилось  на  встречающихся  повсюду
небольших островах. В воздухе стоял несмолкающий гам...
   Еще через пару дней стала портиться  погода.  Небо  затянула  белесая
мгла. Низкие облака летели над самой водой.  Холодный  дождь  сек  лицо,
мешаясь с брызгами волн. Лодьям пришлось уйти дальше в  море,  чтобы  не
разбиться  о  скалы.  Море  потемнело  и   вздулось   горбом.   Горизонт
приблизился, щетинясь  острыми  гребнями  волн.  Внезапно  стало  совсем
темно. Из туч повалил снег, скоро сменившийся дождем. Сверкнула  молния.
Гром с рычанием  обрушился  вниз.  Раз,  другой...  В  темноте  потеряли
"Пардус". Лишь раз, ошую , его силуэт выхватила из мрака вспышка молнии.
Ледяные валы хлестали через палубу. Приходилось вычерпывать воду  из-под
настила. Ольбард, перекрикивая рев шторма, приказал воинам привязаться к
снастям...
   Когда все закончилось, "Пардуса" нигде не было видно. Тучи продолжали
низко висеть над водой, но ветер ослаб. Море светлело.  Гребни  "морских
коней" стали более пологими. Все вглядывались в горизонт,  надеясь,  что
вот-вот покажется над ним червленый парус с изображением рычащего парда.
Но нет... Вдруг кто-то из воинов вскрикнул, указывая на небо.  Тучи  над
"Змиуланом" внезапно  расступились.  Оттуда  хлынул  янтарный  солнечный
свет. Радуга легла на воду как мост. Воинам показалось, что они видят  в
нестерпимом сиянии  стальные  ворота  Вальхаллы,  сделанные  из  клинков
мечей. Воздух вздрогнул. Крылатая тень  скользнула  над  водой.  От  нее
отделилась человеческая фигура, сияющая в лучах Солнца, и рухнула в воду
рядом с бортом лодьи.
   Тело Ольбарда ответило быстрее, чем его ум.  Не  успев  еще  осознать
происшедшего, он нырнул с борта вслед за уходящим вглубь сияющим пятном.
Толща воды давила на уши, но он упорно  погружался  все  глубже.  Сияние
приближалось.  Сквозь  гул  пучины  чудилось  странное   пение,   словно
хрустальные струны вздрагивали на  ветру...  Наконец  он  смог  ухватить
тонущего за руку, рванулся наверх. Вдруг плыть стало легче -  кто-то  из
дружины нырнул следом, помог.  Сверкающая  на  солнце  поверхность  воды
надвинулась и разлетелась самоцветными брызгами. С  борта  уже  тянулись
руки воинов, подхватили, втащили на палубу. Рядом как конь  отфыркивался
Эйрик. Это он последовал за князем.
   Спасенного положили на палубу. Ставр перекатил бесчувственное тело на
живот, крякнул, приподнимая, подставил колено и сильным движением сдавил
человеку ребра. Раз и еще раз! Тот закашлялся и изверг из  себя  морскую
воду. Ставр звонко хлопнул его  ладонью  по  спине  и  улыбнулся:  "Жить
будет!"
   Ольбард сбросил с себя мокрое платье,  отжал  из  усов  влагу.  Храбр
накинул ему на плечи плащ из толстой шерсти  -  вода  ледяная.  Принесли
бурдюк с медом. Князь отхлебнул, передал Эйрику и кивнул  на  спасенного
человека:
   - Разотрите его и укройте мехом. Придет в себя  -  узнаем,  зачем  он
вернулся из Вальхаллы.
   Как-то раз, еще в детстве, он  слышал  от  заезжего  скальда  сагу  о
витязе, который возвратился из Чертога Героев, чтобы помочь побратиму  в
беде. Русы чтили славянских богов,  но  не  обижали  и  урманских,  а  у
дружины представления о горнем мире были  очень  своеобразными.  Ольбард
верил и в Ирий и в Вальхаллу - почему  бы  не  быть  им  обоим?  От  его
взгляда не ускользнул загар спасенного. Кисти рук да нижняя  часть  лица
были заметно темнее всего остального тела, как если бы воин носил шлем с
полумаской и полный доспех. Носил, почти не снимая.
   Но было еще нечто, с чем  князю  уже  приходилось  встречаться.  Звон
хрустальной струны...
 
Глава 6 
ДРУГОЙ МИР 
 
   ... Пой, поспешай, раскрасавица-душа!
   Как не бежать, когда стреляют в спину,
   Пала звезда - лютый сабельный удар,
   Поздно, как всегда, мужик перекрестился.
   Все без затей - ни могилы, ни вестей,
   Уж-то затем и мать-сыру-землицу
   Пыльным быльем ветер в дудочку завьет,
   Да отпоет, пока ему не спится...
   Дмитрий Горячев. Ветер
 
   "... Наверное, я  брежу.  Хряснулся  башкой,  валяюсь  в  горячке,  и
медсестричка в белом то и дело несет мне утку... Но почему же тогда  так
хорошо?.. А может, я спятил  и  сейчас  просигналит  клаксон,  откроются
двери  и  дюжие  санитары  бросятся  вперед,  разворачивая  смирительную
рубашку в боевое положение... А может, кино... Хотя это же полная  чушь!
Никто не станет снимать  фильм  в  зоне  действия  вражеской  авиации  и
подводных  лодок.  Какое,  к  черту,  кино!  И  где,  в  таком   случае,
кинокамеры? Но не может же это все происходить  на  самом  деле!  Однако
происходит..." Савинов сидел, прислонившись спиной к мачте и  кутаясь  в
тяжелую шкуру. Было холодно.  Но  холод  воспринимался  как-то  на  краю
сознания - слишком  невероятным  было  то,  что  происходило  вокруг.  А
происходило много разных  вещей.  Во-первых,  сам  корабль,  на  котором
находился Савинов, представлял  собой  удивительное  зрелище.  Он  будто
сошел с рисунков из книжек  про  походы  вещего  Олега  или  Святослава.
Настоящая лодья, крутобокая, со щитами вдоль бортов, на  палубе  которой
занимались своими делами люди, сошедшие с тех  же  картинок.  На  первый
взгляд они мало отличались  от  обычных  рыбаков  -  кожаные  накидки  с
капюшонами, сапоги. Но нет-нет и блеснет на чьей-нибудь шее ожерелье  из
дорогих камней или узорная серебряная гривна. Опять же эти чубы и усы...
Савинов заметил, что хотя синие усы и  носило  большинство  команды,  но
синего чуба больше не было ни  у  кого.  Некоторые  были  стрижены,  что
называется, "под  горшок",  а  один  совершенно  белобрысый  здоровенный
детина оказался обладателем  довольно  замысловатой  прически.  Основная
масса его волос была собрана в хвост на затылке, а пряди,  идущие  вдоль
лица, заплетены в кокетливые косички. Кроме всего прочего, густая борода
детинушки тоже делилась на несколько коротких косиц. На поясе под плащом
у всех поголовно висели ножи. Меч, как  заметил  Савинов,  кроме  вождя,
никто при себе не имел, - вот ножи - это да. Зато у любителя косичек  за
красивый наборный пояс был заткнут массивный, совершенно не  плотницкого
вида топор.
   Вся компания имела вид решительный и бывалый.  Многие  лица  украшали
шрамы, у некоторых - свежие багровые рубцы. У пары человек  лица  сплошь
покрывала вязь татуировки, и  эти  лица  производили  совершенно  жуткое
впечатление. О татуированных  физиономиях  летчик  никогда  не  читал...
Щиты, вывешенные вдоль бортов, свертки характерной формы, спрятанные под
скамьями для гребцов, из которых кое-где  выпирали  крестовины  мечей  и
острия копий, - все указывало на то, что поход не совсем мирный  и  вряд
ли безопасный. Впрочем, в  то  время,  наверное,  не  бывало  безопасных
походов... В то время? Ха! Скорее уж в это...
   Над головой хлопнул парус. Савинов поежился  и  посмотрел  вверх.  Он
поймал себя на мысли,  или,  скорее,  ощущении,  как  если  бы  внезапно
оказался на театральной сцене, во  время  спектакля.  Причем  актеры  не
знают о  том,  что  он  посторонний...  Парус  хлопнул  снова.  Багряная
свастика на нем на миг изогнулась, явив странную  фигуру,  состоящую  из
углов и дуг. Бумм! Волна ударила в скулу лодьи. Та  слегка  накренилась,
затем  выпрямилась,  и  на  долю  секунды  стал  виден  далекий   берег,
серо-синий под ясным небом. Похоже, они меняли курс.
   Бумм! Снова волна. Теперь в днище...
   "... Банг!  Банг  банг-банг!!!  Пули  звонко  лупили  в  бронеспинку.
"Ишачок"  содрогался,  получая  удар  за  ударом.  Савинов  сжимался   в
пилотском кресле, стараясь стать как можно меньше. "Мессеры" взяли его в
клещи, когда он возвращался на аэродром из разведки.  Пара  пристроилась
сзади,  и  ведущий  стал  методично  расстреливать  одинокий   советский
истребитель. Другая пара шла выше в готовности добить русского, если тот
выкинет какой-нибудь фортель.
   Банг! Банг-банг! Это он пристреливается из пулеметов.  А  вот  теперь
будет бить из пушки - не спасет и бронеспинка! Савинов  ввел  самолет  в
скольжение на крыло. Пушечные трассы прошли мимо. Снова  пулемет.  Снова
считать рикошеты. Еще скольжение!  Снова