с лицом Александра, тут поглаживая, там... Хаген растерянно стоял посреди комнаты, сжимая кулаки. Он столкнулся с неведомой бедой, и здесь его воинское умение и сила бесполезны.
     Александр окончательно успокоился и лежал тихо. Сигурни занялась его пальцами - растирала, сдавливала, разминала ладони. Хаген смотрел, как она священнодействует, и едва не пропустил тот миг, когда побратим открыл глаза... Его взгляд был мертвым, невидящим, но в нем стояло такое отчаяние, что у Хагена перехватило дыхание.
     - Воды! - коротко приказала Сигурни. Хевдинг поспешно подхватил со стола тяжелый кувшин, подал. Вода привела побратима в чувство. Тот хрипло закашлялся, моргнул. Взгляд стал более осмысленным. Слабая улыбка появилась на губах, когда он узнал Сигурни. Потом он нашел Хагена взглядом, хитро подмигнул ему и просипел:
     - А-а! Комитет по встрече...
     Хаген не знал, что такое "комитет". Наверное, что-то хорошее, раз Александр так называет своих друзей. Сигурни снова дала раненому воды. Тот выпил. Блаженно вздохнул и откинулся на подушки.
     - И сколько же меня будет кидать отсюда туда, как помоечного кота в мусорном баке? - Наверное, побратим спрашивал самого себя, потому что опять говорил непонятные слова, но Сигурни ответила.
     - Тот мир очень сильно тянет тебя! Расскажи, что ты там видишь? Все как в прошлый раз?
     - Нет! - Александр нахмурился. - В этот раз я не видел Того будущего... Только прошлое, но и оно было другим.
     - И тебя там ранили?
     - Откуда ты... - Рука побратима метнулась к щеке. - Ах, черт! Меня там что, и убить могут?
     - Не знаю, - честно ответила Сигурни, - но ты в опасности. Раньше ты знал, что погиб там, у себя, и тот мир беспокоил тебя только в снах. Теперь другое. Ты увидел, что мог бы остаться жив. И теперь...
     - Что... что теперь?
     - Теперь ты должен выбрать, где хочешь остаться. Если выберешь Тот мир, достаточно просто захотеть, когда снова попадешь в сновидение...
     Александр беспомощно посмотрел на Хагена, ища поддержки. Хевдинг в ответ печально покачал головой. Воин в жизни каждый миг стоит перед выбором, и даже боги не могут сказать, какое из решений верное.

Глава 3
Выбор воина

     Воин выбирает Путь,
     У которого есть Сердце...
     Карлос Кастанела

     "Вот такие дела!" - подумал Савинов, скинув рубаху и разглядывая свое отражение в большом бронзовом зеркале. На его голой груди багровели длинные рубцы. Тот, что побольше, пересекал левую грудную мышцу почти вертикально. Любое движение рукой отзывалось тянущей тупой болью. Шрам зверски чесался. Заживал.
     Это Храбр научил Сашку принимать удар телом. Он говорил, что такое может пригодиться, если противник достался не слабее тебя самого, а ты ранен и силы уходят. В таком бою важен каждый миг. Чуть промедлил - и ты мертв. Тогда, чтобы победить, нужно идти на жертву. "На размен", - как говорил побратим. Здесь важно грамотно подставиться под удар, чтобы враг не смог устоять от соблазна и в то же время чтобы его атака не стала для тебя смертельной. Подставиться, и пока тот бьет, срубить его самого на встречном движении. Сашка хорошо понимал принцип. Такое ему случалось проделывать и в воздушном бою. Вот и пригодилась наука.
     Второй рубец начинался сантиметрах в пяти от первого и шел по диагонали вверх, к левому плечу. Возле дельтовидной мышцы он расширялся и тут же обрывался тупым клином. Оба шрама обрамляли точки от снятых уже швов. Штопали, кажется, оленьими сухожилиями. А может, и нет, какая разница?
     "Шрамы украшают мужчину", - напомнил себе Сашка и подмигнул отражению. То неуверенно скривилось в ответ. Физиономия в зеркале была бледной и осунувшейся. Глаза запали, на правой щеке длинный порез. "Хорош, красавчик!" Савинов отвернулся от зеркала и стал осторожно напяливать рубаху.
     Процесс трудоемкий: левое плечо действовало плохо и болело вполне ощутимо. Ощутимо настолько, что Сашку бросило в жар и лоб его покрылся испариной. Однако с рубахой он справился. Нащупал под тканью Яринкин амулет, улыбнулся и тихонько вышел за дверь.
     Это было откровенное нарушение режима. Сигурни строго-настрого запретила ему вставать. Да и кошка Миав осуждающе посмотрела вслед. Но Савинов храбрился. Ноги, конечно, тряслись от слабости. Его шатало, и временами приходилось опираться правой рукой о стену. Однако Сашка довольно быстро достиг выхода и толкнул дверь.
     Ему повезло. Во дворе почти никого не было. Конюх вел куда-то оседланного коня. Двое мальчишек, лет семи от роду, сосредоточенно рубились на суковатых палках, по всей видимости изображавших топоры. На головах у них были меховые шапки, заменявшие шлемы, а в левой руке каждый держал по маленькому учебному щиту. Палки с треском сшибались. Пацаны звонко вопили и пыхтели, поднимая клубы пыли. Их действия направлял пожилой воин с седой шевелюрой, заплетенной в толстые косы. Он сидел на перевернутом бочонке и, казалось, дремал. Однако поправки в действия воспитанников вносил своевременно. Один раз он даже поднялся на ноги и продемонстрировал парирование удара сбоку в шею. Отвесил пацанам по подзатыльнику и вернулся на свой пост. Наверное, такой метод поощрения устраивал обучающихся. Они старались вовсю.
     Сашка осмотрелся и решил, что можно подняться на стену. Это будет настоящий подвиг, но он верил, что справится. Тем более что за стеной слышался какой-то шум. Интересно будет взглянуть. Савинов добрел до ближайшей лестницы и начал свое восхождение. В процессе Сашка раза три успел пожалеть о содеянном, но отступать было поздно. Когда он, судорожно дыша, выбрался наверх, ему хотелось только одного: лечь. И чтобы никто не трогал. Однако шум за стеной манил, и Савинов подошел к парапету.
     Его взору открылось поистине эпическое зрелище. На небольшом пригорке метрах в пятидесяти от стены Бруга топтались борцы. Со всех сторон подножие ристалища окружала толпа, состоящая в основном из воинов Ольбарда. Но были там и ирландцы, и скандинавы. Они все дружно орали и подавали советы. Борцы их, конечно, не слушали. Одним из полуголых великанов был Василько, сверкавший бритой, чубатой головой. Второй - здоровенный облом, которого Савинов мельком видел среди воинов Хагена. Огромный, седой как лунь, с вислыми варяжскими усами. Тела борцов уже блестели от пота.
     В тот миг, когда Сашка взобрался на стену, Василько ловко поднырнул под руку седого и подсек его опорную ногу. Но тот был не лыком шит, ловко провернулся, опершись на плечо соперника, и устоял. Василько рванул его на себя, рассчитывая провести переднюю подсечку. Седой подался вперед и, казалось, просто обязан был попасться на прием. Однако не попался. Нога его зависла в воздухе и, "обрулив" подсечку, подцепила пятку противника. Одновременно великан толкнул Василько в грудь. Тот, в свою очередь, должен был упасть, но вместо этого коленом подбитой ноги уперся в живот седого, перехватил его руки и выполнил классическую "висячку". Великан не удержался на ногах и кубарем полетел через противника. Тот перекатился по земле и вскочил. Толпа восторженно взвыла.
     Савинов смотрел, как борцы сходятся снова, и в мыслях его в очередной раз что-то не срасталось. Он уже знал, что здесь существует множество правил борцовского поединка. Например, когда проигравшим считался тот, кто первым коснулся земли любой частью тела, кроме стоп. Были и другие, напоминавшие классическую борьбу. Была борьба в обхват на поясах. Но то, что он видел сейчас, было до неприличия похоже на самбо или дзюдо. Но ведь этого не может быть! Сашка сам занимался этим видом в летном училище и даже сдал на разряд. Самбо - система отечественная, но она новодел. Правда, базируется на многих видах национальной борьбы, например на том же дзюдо. Но это же Восток!...
     Пока Савинов размышлял, противники удивили его еще раз. Седой, уже почти войдя в клинч, вдруг двинул Василько локтем в челюсть. Тот закрылся ладонью и мгновенно пробил седому серию ударов в корпус и голову, напоследок лягнув его ногой в бедро. Причем бил не только кулаками, но и ребром ладони. Седой успешно защитился, пропустив, правда, первый удар в "солнышко".
     Звук был, как будто кулак угодил доску. Эффекта никакого, зато Василько разорвал дистанцию и принялся обрабатывать противника короткими точными ударами рук и ног. Тот спокойно блокировал, понемногу отступая. Василько, стараясь достать его, увеличил длину атаки. Но седому только это и нужно было. Улучив момент, он нырнул под очередной удар и, рванувшись вперед, врезался плечом в живот противника. Ухватил под колени и опрокинул. Зрители снова завопили, а борьба продолжилась в партере.
     Больше всего это напоминало греческий панкратион. По крайней мере, примерно так Савинов и представлял его, читая книжки, ссылавшиеся на античных авторов. Правда, здесь все было более корректно и бескровно. Ни выбитых зубов, ни сломанных конечностей... Борьба тем временем завершилась ничьей. Поединщики поднялись с земли и обнялись. Им тут же поднесли ковш с каким-то питьем, и они с удовольствием к нему приложились.
     Почему-то все увиденное настроило Сашку на философский лад. Он присел в тени парапета прямо на доски настила и с наслаждением вытянул ноги. Подумалось, что ослаб он капитально. А ведь провалялся в постели всего две недели, не больше. Неясно, чем там его лечили, но раны заживали на удивление быстро. Может, конечно, свежий воздух, хорошее питание... Ну, ослаб, так ведь кровопотеря-то была - о-го-го! И плюс эти метания между миров. Нагрузка на психику сокрушительная. Одно время Савинов даже боялся спать: вдруг снова потащит? Но самое паршивое было в том, что ему действительно хотелось туда, на Ту войну. Не оставляла мысль, что он просто сбежал сюда, как в санаторий... Хотя хорош курорт, где тебя всю дорогу пытаются проткнуть острыми металлическими предметами!
     Вернуться и продолжить сражаться с фашистами требовал долг. Хоть Ангус и утверждал, что наши победят... Но когда? И какой ценой? В сводках этого не писали, но Савинов знал, что его уникальный боевой счет в двадцать два сбитых самолета для немецких пилотов - рядовой результат. Что у них есть летчики, личный счет которых приближается к сотне <Лучший из немецких асов, или как они их называли - эксперт, Эрих Хартманн имел к концу войны счет в 350 сбитых самолетов. Причем начал воевать в 42-м году. И он был не единственным, счет за две сотни имело еще несколько человек, а один тоже перевалил за три. Эти цифры долго замалчивались и всячески оспариваются до сих пор. Возможно, приписки действительно были, как с их, так и с нашей стороны. Хотя могут быть и обратные примеры. Счет Александра Покрышкина - 59 сбитых. Он провел в боях всю войну, однако, по некоторым сведениям, будучи не в ладах с комиссаром полка, не досчитался в личной копилке не одного десятка сбитых фашистов. Такие пироги... К слову сказать, самый попсовый американский пилот сбил 40 самолетов. У нас таких было много. Среди союзников русские летчики были лучше всех.>. Он сам видел отметки побед на килях их "Мессершмиттов"... Он, Сашка, мог сражаться с ними на равных, по крайней мере с большинством из них. Но общий уровень подготовки немецкой авиации оставался более высоким даже к середине сорок второго. Плюс превосходство в технике. Правда, не подавляющее и не во всем...
     Конечно, силы со временем выровняются. Но какой это будет стоить крови? Имеет ли он право оставить своих товарищей сражаться против матерого врага? И решает ли хоть что-нибудь присутствие на фронте еще одного, пусть даже опытного, летчика? Что там утверждает марксистско-ленинская теория о влиянии личности на историю?
     Сашка сидел, уронив голову на грудь. Мысли тяжко ворочались в голове, путались, обрывались, всплывали снова. Ясно, что надо принять решение. Но какое? Если он уйдет, то не будет ли это предательством по отношению к Ярине? "Будет!" - откликнулось в груди сердце. Ведь он обещал защищать ее и хранить! Он принял ее любовь! И - обманет? Как обманет людей, что пришли в его дружину: Рысенка, Потеху, Позвизда, Ратимира и десятки других. Они поверили, а он... А как же с монголами? Как быть с тем, что через два десятка лет какой-то степняк сделает из черепа Святослава чашу? Плюнуть и забыть? Ах да! Чаша ведь не оскорбление! По местным обычаям - честь!
     "А мне плевать! Подло куражиться над трупом храбреца, пусть и побежденного!"
     Сашка ругнулся сквозь зубы. Решения нет. Там - Долг. Здесь - Любовь и все тот же Долг.
     Думал долго. Наконец сквозь чехарду безответных вопросов на мягких кошачьих лапках прокралась мысль, что, если его комнату найдут пустой, поднимется переполох. Совершенно незачем причинять людям, которым ты дорог, лишнее беспокойство. Савинов, кряхтя, поднялся и потащился в свою "палату". Прокрался, никем не замеченный, по коридору и отворил двери. Первой, кого он увидел, была кошка Миав, умывавшаяся прямо посреди комнаты. Она прервалась на мгновение, укоризненно посмотрела на Сашку и продолжила туалет. Савинов осторожно прикрыл за собой двери и только тут заметил Ольбарда, сидевшего в кресле у постели.
     - Выздоравливаешь? - спросил князь и усмехнулся. По его усмешке Савинов определил - разговор будет серьезный. Так и вышло...

Глава 4
Совет совету рознь

     Сегодня опять ночь,
     Сегодня опять сны.
     Как странно вращает мной
     Движенье к весне от весны
     Сеть черно-белых строк,
     Телевизионная плеть.
     Я так хочу быть тут,
     Но не могу здесь...
     Константин Кинчев

     Отец присел на широкую лавку и строго посмотрел на Ярину.
     - Ну что, егоза, думаешь: батька поможет. Придумает, как быть? Можешь не отвечать - по глазам вижу.
     - Не могу я без дела сидеть, когда он там... Как подумаю...
     - Ладно! Теперь вместе думать будем. А дело для тебя я найду. Думка одна есть... Только сперва мы с тобой поворожим маленько. Неча тебе у волхвов делать! Иль я не кузнец? <Кузнецов в те времена не без причины считали колдунами. Жили они часто на отшибе, умели то, чего не умели другие. Владели тайнами природы и, по слухам, общались с дикими зверями. Подобное отношение к людям, имеющим власть над металлом, было распространено по всему миру, вплоть до Южной Африки. Чтобы убедиться - достаточно почитать роман "Чака Зулу".> Да и ты у меня не без Дара уродилась. Вот свечереет, и посмотрим, как там и что. А пока сказывай, что видела. Только ничего не упусти, здесь всякая малость важна!
     И она стала рассказывать. Про то, как встретилась с волками и какие они были непохожие на обычных серых. Как посмотрела им в глаза и поняла: беда приключилась! И ринулась она домой, уже зная, что должна немедля отправиться в Путь. Туда, к Нему. Отец молча слушал и хмурил мохнатые брови, а потом спросил:
     - Вот теперь хоть и вижу, что не напрасно метусишься <Метуситься - метаться, нервничать.>, но вопрос свой повторю. Только спрошу по-другому. Вспомни-ка, доча, а когда ты почуяла, что ехать надо? И припомни - почему?
     - Когда? Да вот в очи серому посмотрела... А что ехать надо не медля...
     Ярина задумалась. Казалось ей, что поняла она все сразу, но батюшкин вопрос заронил сомнение. Она молчала, а отец не торопил. Сидел, смотрел на малые кумиры щуров <Щуры, или чуры (пращуры) - домашние божества, маленькие фигурки которых держали у очага или в Красном углу - там, где позже будут висеть иконы. Символизировали предков, хранителей рода. Вспомните восклицание: "Чур меня!", - это обращение к предкам за защитой и покровительством.> в Красном углу, что сам вырезал из крепкого дуба. Думал. Ярина видела, как избороздился морщинами широкий батюшкин лоб. Непростую загадку загадала она отцу. Да и отец - ей. Чем же так важен его вопрос? Она чувствовала, что если сможет ответить - все тут же станет на свои места. Но ответ ускользал от нее, уходил куда-то в глубину, и от этого в душе поднималось глухое отчаяние. И тогда она стала бороться. Рванулась туда, в глубину памяти, словно пытаясь поднырнуть под возникшую перед ней преграду. Вспомнила тот самый первый раз, когда увидела своего Александра, и как что-то ворохнулось в груди, словно шепнуло: "Он!" И какое забавное у него было лицо, когда он смотрел на нее, полуоткрыв рот, будто увидел невесть какое чудо. А она болтала с братом и делала вид, будто не замечает ничего. И Ждан подмигнул ей, заметив, что приглянулся сестре незнакомый воин, что пришел на торг с Храбром Мстиславовичем... Вспомнив о Храбре, она вдруг почуяла смертную тоску и поняла: нет более Храбра на белом свете. Отец заметил, как она вздрогнула.
     - Что видишь, светлое мое дитятко?
     - Вижу, батюшка, что была рать великая и погиб Храбр Мстиславлевич...
     - Тогда и Александра твоего ранили?
     - Нет, батюшка... - Ярина и сама не смогла бы сказать, откуда ей о том ведомо, однако знала в точности: позже случилась беда, уже после битвы. Она ясно увидела, как склонился ее суженый над телом побратима и как поднял копье, убившее друга.
     - Снова спрошу: почему надо ехать? И почто про Храбра привиделось?
     - Отмщение мой Алеша на себя принял. Отмщение за гибель Храбра Мстиславлевича! И отмстил. Да ранили его...
     Отец покачал головой:
     - То дело верное - отмщение за друга. Но в третий раз спрошу: ПОЧЕМУ надо ехать? Раны-то опасные, или как?
     - Не опасные... Уж выздоравливает он, - сказала и охнула: огненным перуном <Перун - бог грозы, а также обозначение молнии.> вспыхнуло знание в ее мыслях. - Плохо с ним, батюшка! Мир, откуда он к нам явился, сильно к себе стал тянуть. Трудно противиться зову этому! Не ровен час, уйдет ладо мое обратно на небо!
     При этих словах ее отец кивнул и, прикрыв глаза, коснулся ладонью бока печи - хранительницы дома. Словно просил ее о поддержке.
     - Тяжко ему, - медленно произнес, не открывая глаз. - Но муж твой борется. И ты - единственная его надежда. Любит он тебя, доча, пуще жизни, а там, куда его тянет, - остался Долг. И это разрывает его на части. Чтобы пересилить такое тяжкое бремя, хорошо бы вам встретиться поскорее... А не боишься, что, отказавшись от долга своего воинского, станет он корить себя за это всю жизнь?
     - Боюсь... - ответила Ярина и до боли сжала в ладошке маленького бронзового коника - оберег, что носила на поясе.

***

     - Полегчало тебе, значит. - Ольбард испытующе смотрел на Савинова, словно хотел проверить - так ли? - Что полегчало - хорошо! Значит, как досмолят лодьи, будем отправляться домой... Да ты присядь: в ногах правды нет, да и силы тебе поберечь надо.
     Сашка послушно уселся на ложе и украдкой вздохнул. В ногах действительно не было правды - они тряслись от слабости, как вареные макаронины.
     - Хорошо... - еще раз повторил князь. - Однако не все твои беды, как вижу я, на сем закончились. Поведай-ка мне о них.
     Савинов рассказал ему о своих сомнениях, о выборе, который он не может сделать, о долге и обо всем остальном. Князь слушал молча. Взгляд его сделался отсутствующим, как будто он пребывал мыслями где-то далеко. Однако Сашке было понятно - Ольбард все прекрасно слышит.
     - Вот оно как! - произнес князь, когда рассказ подошел к концу. - Так мне и мнилось... Ну что же. Советов тебе давать не стану. Выбор сей - только твой. Одно лишь скажу: долг у воина - один! И честь одна. Твой долг там и долг здесь - один и тот же. Как их совместить? Ежели потянет тебя снова в Тот мир - не противься. Ответ - там! А здесь - не спеши. Доверься своему сердцу. И еще запомни: допрежь того, как выбрать долю свою, должен ты в глаза своей жене поглядеть...
     Сказал и вышел за дверь. А Сашка остался. Нельзя сказать, чтобы князь его обнадежил, но дорожку указал.
     "Значит, ответ там, княже? Что же, будем посмотреть! А спешить действительно не следует. Как говаривали древние римляне, поспешай медленно!" Озноб волной прокатился по спине. Сашка поплотнее закутался в одеяло, стараясь не тревожить раненое плечо. "Совсем ты, братец, охлял... А решения надо принимать, будучи в силе. Так что первая твоя задача - выздороветь!"
     Он еще некоторое время рассматривал потолочные балки, а затем сон, как вода, накрыл его