промазал  фриц!  Аэродром  уже
близко. Фашист психует, судя по трассам. Нервишки шалят - он  над  чужой
территорией. Если вдруг придется здесь прыгать - то  почти  наверняка  в
плен к этим звероподобным русским...
   Внизу проносятся сопки Заполярья. Кругом  снег,  хотя  еще  сентябрь.
Голые скалы и редкие деревья. Аэродром все ближе, но  фашисты  наседают.
Радио нет, и нельзя вызвать помощь.
   Самолет пока слушается, но повреждения уже значительны.
   Савинов, решившись, резко направил машину в склон сопки, на  снижении
набирая скорость. Оглянулся.  Похоже,  фашисты  купились.  Идут  выше  -
думают, сбит!  Ну-ну...  "Ишачок"  сделал  горку,  проскочив  над  самой
верхушкой сопки. "Мессеры" кинулись следом, и  трассы  снова  замелькали
совсем рядом. Однако высоты уже хватит... Савинов  выполнил  управляемую
бочку. Скорость резко упала. Фашисты, не успев среагировать,  проскочили
вперед. Сзади снизу - позиция для атаки идеальная!
   Он спокойно взял ручку чуть на  себя  и  нажал  гашетки.  Истерзанный
самолет содрогнулся. Длинная очередь ударила во вражеский истребитель, и
тот, вспыхнув, беспорядочно закувыркался вниз. Пилот не успел выпрыгнуть
- слишком мала высота. На  крыльях  горящего  "мессера"  Савинов  увидел
голубые свастики. Финн!.."
   Савинов рассматривал рисунок на парусе. Концы  финской  свастики  был
загнуты в другую сторону, к тому же они  прямые.  Когда-то  он  читал  в
энциклопедии, что в принципе это знак солнца, но фашисты  его  вывернули
наоборот. Тогда этот - на парусе - правильный. Солнцепоклонники...
   Что-то глухо шлепнулось на палубу  рядом  с  ним.  Савинов  глянул  -
сверток. Он поднял глаза. Принесший сверток кряжистый воин с русым чубом
на голове присел рядом, кивнул: разверни.
   Внутри оказалась одежда, вроде той, что  носили  здесь  все.  Длинная
рубаха с воротом и  рукавами,  окаймленными  затейливо  вышитым  узором,
свободные штаны, что-то вроде вязаных носков без пятки, и низкие кожаные
сапоги без каблука.
   Кряжистый еще раз кивнул на одежду:
   - Звать меня Храбр. Прими дар - не обидь, то моя одежа, а ростом мы с
тобой одинаковы... Да по-нашему разумеешь ли?
   - Отчего ж не разуметь, - Савинов улыбнулся. - Разумею. Спасибо тебе,
жаль, отдарить нечем... Меня Александром зовут.
   - Александрос - имя ромейское, - сказал Храбр и тут же произнес фразу
на  незнакомом  языке.  Савинов  сумел  разобрать  только  что-то  вроде
"ипоплиархос". Похоже, с ним пытались говорить по-гречески.  Он  покачал
головой.
   - А не ромей, - подвел итог Храбр. -  По-нашему  говоришь  как-то  не
так... Какого ж ты рода? Одежи при тебе не было...
   "Русского!" - хотел было ответить Савинов, но вдруг понял, что вопрос
не простой. Историю он мало-мальски знал и помнил, что  в  средние  века
все воевали со всеми или почти со всеми. Откуда ему знать, кого  в  этом
мире называют таким именем. Может, у его спасителей с ними война...
   - Пожалуй, я теперь и сам не знаю, - сказал он.
   - Оно и понятно,  -  Храбр  посмотрел  на  небо.  -  Ты  из-за  Грани
вернулся, друже. Слыхал я про такое. Иногда, сказывают, люди  после  все
забывают, даже имя свое, и не говорят вовсе. Рычат... Тебя  боги  любят.
Оставили имя, язык. Нас бурей сюда пригнали... Вот только  "Пардуса"  не
видать. Было у нас, друже, две лодьи... Да ты примерь одежу-то.
   Савинов взял штаны и встал, сбросив с плеч медвежью  шкуру.  Холодный
ветер обжег тело. Кожа сразу покрылась  мурашками.  "Интересно  -  минус
сколько сейчас?" - рассеянно подумал он,  натягивая  штаны.  Ткань  была
мягкая и плотная. Савинов затянул веревочку, заменявшую резинку. Накинул
рубаху, сотканную из толстых шерстяных нитей, просунул  голову  в  ворот
и... замер. Они все были здесь...
   Вся дружина собралась в  молчании  вокруг  мачты,  лишь  черноволосый
рулевой остался на корме. С обнаженными мечами, опущенными лезвием вниз,
воины дожидались, когда он закончит одеваться. Каким-то образом за  одно
лишь мгновение они совершенно бесшумно извлекли оружие из тюков и  взяли
их с Храбром в кольцо. Что-то, черт возьми, происходит? Сашка решил, что
лучше всего - действовать так, будто ничего не случилось. Поэтому он под
взглядами десятков глаз спокойно опустился на палубу и стал обуваться.
   Сапоги оказались впору. Поднявшись, он встретился взглядом с синеусым
вождем. Тот смотрел сурово, испытующе. Савинов ждал.  Терпение  выручало
его не раз в самых, казалось бы, гиблых ситуациях.
   Наконец вождь шагнул вперед и... стоя на одной ноге, стал стягивать с
другой сапог. Стянул и поставил посреди круга. Храбр зашептал над  ухом.
Пришлось снова  разувать  правую  ногу.  Вождь  положил  руку  на  плечо
летчика:
   - Ступи в мой след!
   Савинов  не  понимал,  что  происходит,  но  послушно  сунул  ногу  в
голенище. Обувка оказалась великовата. Как только он притопнул подошвой,
воины, стоявшие вокруг, вдруг вскинули вверх мечи и шагнули вперед.  Над
его головой образовался звенящий шатер из клинков.
   - Любо! Любо!!! - рык воинов  оглушил,  но  кровь  вдруг  закипела  в
жилах, и летчик обнаружил, что кричит вместе со всеми. И только  теперь,
казалось  бы  без  связи  с  происходящим,  он   понял,   что,   похоже,
действительно умер там - в сорок втором, в волнах Баренцева моря.
 
Глава 7 
САГА О ХАГЕНЕ 
 
   ... Я пущенная стрела,
   И нет зла в моем сердце, но
   Кто-то должен будет упасть,
   Кто-то должен будет упасть
   Все равно...
   Из песен группы "Пикник"
 
   Острие клина - самое сильное и  одновременно  наиболее  уязвимое  его
место. Вождь должен быть там, где опаснее  всего.  Стурлауг  -  впереди.
Хаген понимал, что против такого врага идти  на  острие  клина  -  почти
верная смерть. Он чувствовал, как воздух вокруг отца ощутимо наполняется
звенящей силой. Его губы шевелились.  Что  он  читал  -  вису?  Молитву?
Заклинание? Было ясно одно - Ингольвсон готовится нанести  удар,  и  его
сын должен дать ему время сделать это. Хаген встал справа от отца, чтобы
прикрывать не защищенный щитом бок. Но он понимал, что этого будет мало.
   Наконец Стурлауг ударил секирой в свой щит. Хирдманы  дружно  топнули
правой ногой, призывая Землю  в  свидетели.  Стальной  клин  качнулся  и
двинулся вперед. Кто-то  из  воинов,  кажется  Греттир,  нараспев  читал
строки  "Саги   о   Сильных".   Строй   врагов   приближался.   Высокие,
нечеловечески неподвижные, они спокойно ждали викингов,  как  прибрежные
скалы ожидают волну прибоя. Непоколебимо.
   Острая искра озарения пронзила мозг молодого вождя. Что  бы  отец  ни
задумал, его, Хагена, дело хотя бы на миг оттянуть  внимание  врагов  на
себя. И он сделал то, что запрещали  все  неписаные  кодексы  хирда.  Он
нарушил строй.
   В последний миг перед столкновением Хаген  рванулся  вперед,  обогнав
хирд всего на один шаг. Течение времени замедлилось достаточно, чтобы он
увидел три неотвратимых клинка, устремившихся к нему  с  разных  сторон.
Если бы он остановился  здесь,  то  погиб  бы  мгновенно.  Но  Хаген  не
остановился, а с ходу врезался  плечом  во  вражеский  щит  прямо  перед
собой. Враг среагировал,  привычно  подавшись  навстречу  для  отражения
натиска. Плечо онемело. Клинок одного из противников рассек воздух рядом
с левым предплечьем, второй  распорол  плащ,  рукоять  меча  ударила  по
шлему, но было поздно. Хаген  бил  в  край,  и  щит  развернуло.  Совсем
немного - противник был очень силен, но этой бреши хватило, чтобы сунуть
в нее клинок. В этот миг с грохотом  лопнули  прочные  доски  вражеского
щита - Стурлауг нанес свой удар. Противник Хагена опрокинулся  навзничь.
Его голова вместе со шлемом была  разрублена  пополам.  Противник  слева
оседал - клинок Хагена нашел его шею. Тот,  что  справа...  Тело  Хагена
действовало быстрее, чем ум. Оно совершило перекат, и смерть  пронеслась
в двух пядях от виска.
   Вслепую отмахнувшись, Хаген вскочил. Клин хирда  уже  разорвал  строй
Стражей Храма. Стурлауг провыл  очередную  команду.  Теперь  две  группы
врагов были оттеснены  друг  от  друга  и  окружены  порознь.  Хирдманы,
используя свое  численное  превосходство,  навалились  на  них  со  всех
сторон.
   Битва была свирепой. Оскальзываясь на дымящихся внутренностях и крови
павших, хрипя и  ругаясь,  рубить,  рубить,  рубить!  Кровавый  взблеск.
Кто-то из хирдманов падает. На его месте другой. Рослый страж неуловимым
движением клинка отсекает ему кисть. Рыча от боли, викинг бьет его ногой
в щит, опрокидывает,  прыгает  сверху  и...  натыкается  на  меч.  Хаген
подскакивает сбоку. Враг, уже стоя на одном колене, рубит ему по  ногам.
Левый клинок викинга отражает этот удар, правый  обрушивается  на  шлем.
Отбив! Враг очень быстр. Он мгновенно контратакует. Взблеск.  Лязг.  Они
оказываются совсем рядом. Зрачки Стража расширены до  предела.  Берсерк?
Хаген резко наклоняет голову. Кабан на его  шлеме  рассекает  противнику
щеку. Одетое броней колено вонзается в  бок.  Страж  отброшен.  Его  щит
чуть-чуть отклоняетсяся и... Клинки Хагена водопадом рушатся в эту щель,
рассекая мышцы и кости... Упершись ногой в мертвое тело, викинг выдирает
из него мечи.
   Быстрый взгляд вокруг. Здесь все кончено. Белый  мрамор  двора  залит
кровью. Тела лежат грудами. С  болью  Хаген  увидел,  насколько  поредел
хирд. А ведь они даже  не  вошли  внутрь!..  Вот  сильные  плечи  воинов
уперлись в створки ворот. Те легко поддались напору. Вперед!
   Анфилады  переходов,  ярко  освещенные  залы,  чудесные   лампады   в
бронзовой оправе. Стены  покрыты  затейливой  резьбой,  всюду  сверкание
самоцветов. Воины настороже. Разбившись на десятки, с оружием  наготове,
они исчезли  в  боковых  переходах  и  галереях.  Легкораненые  остались
охранять вход и помогать тяжелым.
   Двигаясь вперед, Хаген с изумлением  смотрел  вокруг.  Он  не  был  в
Миклагарде и Руме , но по рассказам отца знал об их богатстве. Однако он
не помнил, чтобы кто-нибудь рассказывал про  такое.  Храм  был  чудесен.
Настолько огромный, что в нем могли затеряться  три  таких  отряда,  как
хирд Стурлауга, он был на удивление пуст. Стражи были сильны,  но  и  их
оказалось  ничтожно  мало.  Если  бы  они  отступили  внутрь   и   стали
действовать из засад, то, пожалуй, никто из хирда не вернулся бы  домой.
Возможно, им помешал поступить так какой-нибудь обет...
   Откуда-то  издалека  донесся  женский  визг.  Спутники  Хагена  хищно
напружинились, вглядываясь  в  полумрак  переходов,  в  надежде  увидеть
стройный стан кричавшей. Судя по голосу, она молода.  Месяцы  на  палубе
корабля создают в мужском теле особое напряжение, которому  есть  только
один выход...
   Снова визг - теперь нет сомнения - женщина не одна. Это хорошо...
   Навстречу попался один из отрядов. Воины  несли  тюки  и  свертки,  в
которых поблескивало золото. Один завернулся в парчу как в плащ,  другой
был с ног до головы увешан тяжелыми золотыми цепями. Хаген спросил у них
направление  к  главному  залу.  Их  предводитель,   несший   на   плече
здоровенный позолоченный треножник, изукрашенный  цветами  из  бирюзы  и
яшмы, остановился и опустил добычу на пол.
   Пока старшие совещались, хирдманы собрались в кружок, переговариваясь
вполголоса. Им не нравилось это место - настороженные взгляды обшаривали
все вокруг в поисках врага и не находили. Но они  знали,  чувствовали  -
враг здесь. И оттого, что он невидим, было не по себе. Место, в  котором
они  находились,  не  было  мрачным.  Напротив,  этот  храм...  он   был
удивителен  и  чудесен.  Воины  восхищались  умением  древних  мастеров,
одевших в каменное кружево  тяжелые  стены.  Люди  севера  умеют  ценить
красоту. Почти каждый хирдман умел не только сражаться. Среди  них  были
скальды, кузнецы и строители. Многие могли  составить  причудливую  вязь
узора, а затем нанести его на дерево, камень или  металл.  То,  что  они
видели здесь, соответствовало их понятиям о  красивом,  но...  Это  была
чужая красота. Чуждая. Подавляли  и  сами  размеры  храма  -  он  далеко
превосходил главное святилище Миклагарда - Святую Софию. Скорее огромный
монастырь, чем отдельно стоящий  храм,  с  кельями  жрецов  и  комнатами
прислуги, складами, мастерскими и помещениями для воинов, послушников  и
собственно святилищами, он вмещал в себя все. Маленький отряд пришельцев
терялся в нем, и опасность нарастала с каждым проведенным  здесь  часом.
Такое сооружение не  может  существовать  без  поддержки  извне.  Кто-то
должен поставлять  продовольствие,  привозить  паломников,  осуществлять
внешнюю охрану. Этот кто-то может вернуться в  любой  момент.  Неведомый
бог или великан, который, по слухам, древнее  всех  нынешних  и  кровник
самого Одина, вряд ли одобрит ограбление своего храма и убийство жрецов.
Он может отомстить. Поэтому  даже  храбрейшим  из  храбрых  было  не  по
себе...
   Хаген следил за кончиком меча, которым воин по прозвищу  Дайн  -  что
значит "мертвый" - чертил на мраморном полу план храма.  На  самом  деле
его звали Лейв, сын Рагнара, но многие  из  молодых  хирдманов  даже  не
знали его настоящего имени. "Данном" Рагнарсон стал после боя  с  хирдом
одного  датского  хевдинга,  когда  его  сочли  убитым  и  положили   на
погребальный костер вместе с  павшими.  Он  вышел  из  пламени,  изрытая
жуткие проклятия, и отделался, ко всеобщему удивлению, лишь ожогами  рук
да опаленными волосами. Старейший из хирда Стурлауга, он был сед,  умен,
свиреп и непобедим в бою на топорах.
   - Вот здесь длинная изогнутая галерея с  колоннами.  По  ее  вогнутой
стороне, - клинок очертил овал, - помещения для стражей, а по  выпуклой,
- еще один овал, - что-то вроде складов. Они набиты всякой снедью, вроде
репы и еще каких-то круп. Там можно  разжиться  продуктами  на  обратный
путь.
   - Здесь, - кончик меча совершил быстрое вращательное движение, - вход
в подвалы. Браги поставил там на страже половину своего  десятка.  Можно
будет обследовать позже. Здесь,  -  клинок  уперся  в  прямую  линию,  -
главная галерея. Она делит все сооружение пополам. Чтобы в  нее  попасть
отсюда - идите вот по этому коридору. По правую руку увидите лестницу  -
это ход наверх. Туда отправился Скьяльви со своим десятком, но они  пока
не возвращались... Как попадете на главную галерею - идите направо,  там
центральный зал. В левой стороне я еще не был, туда направился Гюльви со
своими сорвиголовами. Хевдинг сейчас в центральном зале,  и  с  ним  два
десятка. За этим залом - комнаты жриц. Девок там было дюжины полторы, да
некоторые успели попрятаться. Если поймаете какую  -  будьте  осторожны.
Одна из них прикончила Бьярни Весло, когда  он  уже  на  нее  взобрался.
Перерезала глотку от уха до уха. Пришлось ей  кишки  выпустить,  -  Дайн
усмехнулся, - так что не спешите, не то можете и успеть.
   Хаген молча кивнул. Все было ясно.
   Его отец даже грабеж организовывал не так, как другие хевдинги. Все у
него было по плану и точно в срок. Сначала захватить, не  распыляя  сил,
и, желательно, без лишних  потерь,  выгрести  все  ценное,  затем  выйти
из-под ответного удара и только  потом,  после  всего  -  дележ  добычи.
Возможно, именно за это отношение к набегу как к торговой операции, а не
только  за  любовь  к  приключениям,  его  и   наградили   прозвищем   -
Трудолюбивый. Правда, в этот раз без потерь не получилось...
   Отряд Дайна двинулся дальше, а  Хаген  чуть  задержался,  разглядывая
светлые линии, оставленные на мраморе  клинком.  Его  беспокоил  верхний
ярус и отряд Скьяльви Быстрого, от которого ни слуху  ни  духу.  Решение
было очевидным - центральный  зал  и  женщины  могут  подождать.  Хаген,
несмотря на свой возраст,  никогда  не  позволял  себе  думать  чреслами
вместо головы.
 
Глава 8 
ДРУЖИНА 
 
   ... С тех пор прошел такой огромный срок -
   Забыл я даже собственное имя.
   Топор, копье кремневое - как сон,
   Охоты, войны - тени...
   Вспоминаю
   Лишь бесконечный зарослей покров,
   Да тучи, что засели на вершинах
   На долгий век, да призрачный покой Киммерии,
   Страны Глубокой Ночи.
   Роберт Говард. Киммерия
 
   У него было ромейское имя, но он не  знал  языка  ромеев.  Воины  уже
называли его между собой - Олекса. Так привычнее  для  славянского  уха.
Ольбард наблюдал за ним, а он,  сидя  у  мачты,  осматривался  вокруг  и
удивлялся  всему.  Ему  незнакомы  были  воинские  обряды.   Может,   он
действительно потерял память, а может, пришел из таких  мест  и  времен,
где все делалось по-другому. Неизвестно - сколько столетий провел  он  в
чертогах богов. Сказывают, что время там ведет себя необычно...
   Воины дружно высказались за нового родовича - так поразило их явление
Врат Вальхаллы и Моста из Радуг. Не стали даже ждать берега... Когда они
вместе стояли под  шатром  из  мечей,  Ольбард  был  удивлен  тому,  что
Александр крикнул  со  всеми:  "Любо!"  Вступающему  в  род  не  зазорно
радоваться. С такого мига ты не одинок, за тобой - сила. Но чтобы так...
Будто не только его - Александра - принимают в родовичи,  но  и  он  сам
тоже берет дружину Ольбарда под  свою  опеку.  Но  и  это  было  хорошим
знамением...
   Ольбард не верил в знамения. Верить -  суть  слепо  принимать  что-то
неизвестное и далекое, как принимают ромеи своего бога. Ольбард,  как  и
всякий хороший военный вождь или кормчий, был  ведуном.  Поэтому  он  не
верил в знамения, а читал их, как охотник читает следы зверя.  Он  видел
незримое обычному глазу, мог распознать тех, кто побывал  за  Гранью,  в
Нави или обладает Силой, как и он сам. Еще Ререх учил его  этому.  Ререх
Умелый - ведун, заступивший за Кромку... Поэтому  и  Александра  Ольбард
признал сразу...
   Еще там, под водой, он услышал  звон  Силы,  которой  наделил  Сварог
этого человека. Силы великой, но будто бы  спящей.  Звенели  хрустальные
струны,  звенели  легко,  словно  сквозь  сон-дремоту.  Но  Ольбард   не
обманывался - Сила спит до времени, как кот возле  мышиной  норки.  Беда
мышам, поверившим кошачьему сну... Быть может, Александр не знает о ней,
но Сила рано или поздно проявит себя. Нужен лишь повод...
   Ольбард открыл короб, в  котором  хранилась  шкатулка  с  драгоценным
пергаментом, на котором было начертано описание пути. Ромеи зовут  такие
свитки периплом ...
   Во время похода он вносил сюда приметы мест,  мимо  которых  проходил
"Змиулан". Четкие строки рунических знаков  покрывали  желтоватый  лист.
Были здесь записи и  о  предыдущих  походах.  Найдя  их,  он  глянул  на
проплывающие мимо береговые утесы и обернулся к Диармайду.  Тот  заметил
взгляд князя и, улыбнувшись, кивнул в сторону земли:
   - Места знакомые пошли. Вон там, клянусь Святым  Патриком  ,  не  что
иное, как Канин Нос! В Белое море идем, княже.
   - Добро! - Ольбард пристально рассматривал берег.  -  Надо  бы  найти
нашу старую стоянку...
   Сашка Савинов был крещеный, но в Бога не верил с детства. Не верил из
принципа, за то, что отца, который верил истово, Вседержитель  не  спас.
Савинов на самом деле был вовсе не Савинов -  эту  фамилию  ему  дали  в
детдоме. А происхождение его - никак нельзя было назвать пролетарским.
   Родителей он помнил хорошо, хотя мать умерла рано - Сашке не было еще
и семи лет.
   Февральскую революцию в большой донской станице приняли сдержанно.  А
после октября семнадцатого казачество всколыхнулось. Вернулся  с  фронта
отец, к тому времени есаул, полный Георгиевский кавалер. Подарил  матери
трофейную швейную машину и отрез на платье, а сыну - бебут - своего рода
короткую саблю, которую носят обычно артиллеристы. На  седьмом  небе  от
счастья, мальчишка размахивал тяжелым клинком, повторяя показанные отцом
парады .
   Сашка с матерью не могли нарадоваться, но отец после возвращения  все
больше молчал да о чем-то беседовал  с  другими  казаками.  Потом  вдруг
засобирался. Он помнил, как мать молча подала отцу шашку, - в ее  глазах
стояли слезы. Отец обнял их обоих и уехал. Потом была Гражданская война.
Говорили, что отец со