руг переборки корабля завибрировали. Откуда-то донесся частый грохот, будто с десяток отбойных молотков разом долбили стену. Сашка дернулся, боль пронзила его тело. Прохладная ладошка коснулась щеки, нежно погладила по отросшей щетине.
     - Какой ви колъючий... Не волновайтес, это налиот... Всего-то пара штук самолиотс... Их будут сбить, а ви спите! Я посидею с вами... Все хорошо...
     Она потянулась, чтобы поправить Савинову подушку, обдав его тонким запахом незнакомых духов. Ее грудь оказалась прямо перед Сашкиным лицом... И он вдруг увидел вместо этой груди, строго обтянутой белой тканью, другую - самую красивую грудь на свете. Обнаженную, с темными, напряженными сосками... ЕЕ кожа была странного персикового цвета, бархатистая и нежная. Хотелось непременно коснуться этого чуда, осторожно так, словно не веря, что счастье и любовь все-таки бывают на свете. И почему-то повезло именно ему... А солнечные лучи выхватывали из полумрака волшебные изгибы, окружая их тонким, сияющим ореолом. "Ярина... Яра..." Девушка смотрела на него, улыбаясь, и глаза ее на этот раз были зелеными...
     Так было в то самое утро, первое после их свадьбы... Сашка задохнулся от щемящей тоски в сердце и позвал: "Ярина! Рыжик мой! Где ты?" Все закружилось вокруг. Смолк грохот далеких орудий, и знакомый голос произнес по-норвежски:
     - Сестрицу мою названую зовет! Значит, жив будет!
     "Сигурни?" - подумал Сашка и снова открыл глаза. Потолок был на месте, но уже деревянный, стены - каменные, завешенные узорными гобеленами. У постели в низком кресле сидела Сигурни, а рядом с ней - Грайне. Две прекрасные золотоволосые женщины напомнили Савинову ангелов. Он улыбнулся им. Ангелы улыбнулись в ответ, и один из них голосом Сигурни сказал:
     - Вот ты и проснулся, спаситель мой. Но ничего не спрашивай, тебе лучше еще поспать. Ты потерял много крови. Раны твои тяжелы, но не смертельны. Ни одна кость не задета. Может, боги благоволят тебе, а может - вот это...
     Она раскрыла ладонь, и Сашка увидел мешочек с Яринкиным амулетом.
     - Пришлось немного отчистить его от крови, но теперь он снова будет с тобой. - Она вложила амулет в Сашкину руку. Он сжал пальцы, чувствуя ими узор, вышитый руками любимой. "Неужели привиделось? Каплей этот... Эсминец... Хорошо-то как!"
     - Теперь мы уйдем, - сказала Сигурни, - но скоро вернемся. Многие хотят проведать тебя, но они подождут. А пока с тобой побудет Миав. Она умеет лечить не многим хуже нас.
     - Хагену привет... - сказал Сашка и удивился, что говорить совсем не трудно. "Сколько же я здесь валяюсь, если раны почти не болят?"
     В тех местах, где должна бы, по идее, угнездиться боль, он чувствовал лишь легкое онемение.
     Сигурни кивнула и приложила палец к губам: молчи.
     "Есть, товарищ военврач!" - подумал Сашка.
     Женщины ушли, тихо прикрыв за собой двустворчатую дверь. А Миав оказалась кошкой смешной масти, какие водятся только в Скандинавии. Белая, с рыжим пятном на хребте и рыжим же хвостом. Кошка посидела немного внизу, рассматривая Савинова внимательными зелеными глазами. Потом легко вспрыгнула на постель, тщательно обнюхала руку с амулетом. Поставила мягкие лапки Сашке на грудь, глянула ему в лицо - не больно ли? Взобралась целиком, аккуратно ступая, прошлась, принюхиваясь, и улеглась точно посередине груди, рядом с пораненным местом. Полежала так некоторое время, сонно жмурясь, и заурчала. Савинову было не тяжело и совсем-совсем не больно. Легкая вибрация, идущая от мурлыкающей кошки, окутала его сознание сонной пеленой. Он прикрыл глаза, осторожно вздохнул и провалился в сон.

Глава 2
Рябь на волне

     Что за бледный и красивый рыцарь
     Проскакал на вороном коне
     И какая сказочная птица
     Кружилась над ним в вышине?
     И какой печальный взгляд он бросил
     На мое цветное окно,
     И зачем мне сделался несносен
     Мир родной и знакомый давно?
     Николай Гумилев

     - Батюшка! Я же не могу так просто сидеть и ждать! Он в беде! Быть может, тяжело ранен! Я должна отправиться туда...
     - Куда? - Богдан Садко покачал черными с проседью кудрями и со звоном бросил на наковальню тяжелый молоток. - Куда ты отправишься, горе мое? Ведь не знаешь поди даже, где он?
     Ярина упрямо наклонила голову.
     - Пойду к волхвам, они скажут! Батюшка, помогите! Отпустите со мной Ждана с молодцами, мы снарядим лодью...
     - Вот развоевалась! Куда ж вы пойдете? Откуда тебе знать, какой путь изберет князь, назад возвращаясь? Может, вообще через Варяжское море <Варяжское море - Балтика.> пойдет... И как я Ждана отпущу? Твой брат мне в кузне нужен. Ему науку мою постигать надобно, пока я жив...
     Ярина вскинулась, будто отец ударил ее. Слезы навернулись на глаза. И здесь никто не поймет, что у нее на сердце! И так вдруг стало душно в отцовской кузне, что бросилась она к дверям.
     - А ну стой, дите непокорное! - Голос отца до того грозным сделался, что остановилась она, будто за косы схватили. Обернулась. Отец стоял у наковальни, как-то устало ссутулившись, и смотрел на нее. Потом тяжело вздохнул, расправил плечи и сказал:
     - Ну вот что, ты на меня очами-то не сверкай! Знаю я твой норов: вся в матушку. Распустил тебя Олекса - совсем от рук отбилась. Да и я виноват - баловал тебя, ни разу вожжами не поучил... Ты не думай, ишь подбородок-то вздернула, люб мне твой муж, иначе не отдал бы за него кровинушку свою... Ежли случилось худое с ним, как не помочь? Но очертя голову лететь, куда глаза глядят, - не дело! Пойдем-ка в горницу, потолкуем.
     Отец шагнул к чану с водой, сполоснул руки, плеснул в лицо себе пару горстей. Ярина смотрела, как он вытирается цветным рушником. И суров вроде родитель, вон как брови свел, а ведь прячется в бороде хитрая улыбка! Значит, будет все хорошо. Поможет батюшка! И она как-то сразу успокоилась. А Богдан уже отворил двери и кивнул ей: пойдем, мол, судить да рядить, как тоску печаль из сердца избыть!

***

     - Отпусти меня, хевдинг, с русами! - Могучий воин в халогаландском клепаном шлеме стоял перед Хагеном, опираясь на тяжелую секиру.
     "Это ж надо, кого отец в кузнечных подмастерьях держал! - подумал хевдинг. - Если бы не этот венд, неизвестно, устоял бы борг перед нападением ярла Рагнвальда. А то, может, и не увидел бы я Сигурни..."
     Он хорошо помнил этого трэля, которого отец привез из очередного набега на земли вендов. Звали великана Брандом, и его даже приходилось приковывать в кузнице цепью, после того как он трижды пытался бежать. Эорвис приказала освободить тех из трэлей, кто захочет биться с халогаландцами, и Бранд получил свободу. В битве с фениями стоял как скала, отражающая удары волн, и его секира сразила многих. У Хагена оставалось не так уж много людей. Не хотелось ему отпускать венда. Ну да тот свободу свою завоевал честно, как удержишь?
     Хаген поднялся с лавки. В недавно построенном длинном доме еще пахло свежеструганным деревом и смолой. Только доски, что вставляются на ночь в пазы столбов, чтобы оградить ложе, темнеют старой резьбой. Их привезли с собой из Норвегии как наследие предков.
     - Хорошо, Бранивой! - сказал хевдинг на языке русов. - Ты волен уйти, хоть и жаль мне терять такого воина.
     - Ты по нраву мне, хевдинг, хоть и сын моего врага! - Голос у венда звучал, как боевая труба. - Я рад, что здесь мне больше некому мстить. Твоя мать была добра ко мне, я буду просить за нее Святовита, чтобы он ниспослал ей хорошее посмертие. Здоровых детей тебе, Молниеносный Меч, тебе и твоей жене-воительнице. Пускай твои дети никогда не встречаются в битве с моими. Вместе с тобой было мне радостно сражаться в одном строю. Прощай же! - Бранивой, не поклонившись, вышел из дома.
     "Гордый!" - подумал Хаген, глядя вслед венду, и ему отчего-то стало печально. Он знал: так бывает всегда, когда уходит частичка твоей прежней жизни. Русы скоро отправятся домой, побратим выздоровеет, и они расстанутся, может быть, уже навсегда. А пока надо навестить его. Хаген подхватил копье, прислоненное к столбу, и направился к выходу.

***

     Черный дым поднимался над берегом реки. Русы смолили борта своих лодей, вытащенных на берег. Скоро домой! Ольбард смотрел, как ловко работают корабельщики, а дух его уже мчался над седыми волнами, стремясь на восход, туда, где впадают в Варяжское море воды Нево. Путь мимо земель данов и свеев, через Нево, по реке Свирь на Онегу и далее к Белоозеру - гораздо короче полуночного, что лежит вокруг берегов Скандии. Короче, но не безопасней. Однако хаживал князь тем путем и с меньшей дружиной. Там кроме "драконов" хищных датских конунгов промышляют и быстрые снекки ободритов и лютичей. Эти всегда придут на помощь родичам. В их землях до сих пор помнят Рюрика-Рарога и братьев его. Там можно будет отдохнуть в крепкой гавани Волина перед последним броском к Нево мимо опасных свейских берегов. Там Бирка и Хедебю - самые богатые торговые города Скандии, где можно продать часть добычи, прикупить иных товаров, а то и нанять воинов. Хотя лучше делать это у ободритов. Удастся ли до того зайти к Руяну, что даны зовут Рюгеном, в священный город Аркону? Там стоит один из храмов Древних, и к его жрецам у князя есть вопросы...
     Ольбард оглянулся на стены Бруга. Там в хоромах Ангуса лежат почти четыре десятка тяжелораненых, тех, чье здоровье должно окрепнуть, прежде чем они смогут выдержать трудный морской переход. Но они выживут, и большинство из них снова смогут носить оружие. Те же, кто не сможет, уже переселились в Светлый Ирий и смотрят оттуда на своих родичей. Курган возле Бруга вместил почти сотню храбрых воинов: дружине русов тяжело дался поход в Ирландию. Да еще этот случай на охоте... Александр поправляется медленно, его раны не особенно тяжелы, но его тянет тот мир, откуда он прибыл сюда. Тянет с все возрастающей силой. Ольбард уже потерял в этом походе друга. Храбр ушел к предкам, сражаясь отважно, как и подобает вождю. Если и Медведкович уйдет, это будет большой потерей. Быть может, Сигурни придется снова отправляться в путешествие Духа, чтобы вернуть его назад. Князь был готов к этому, но его вещий дар хранил молчание. Исход борьбы таился во мгле. Но отступать без боя было не в обычае Ольбарда.
     "Скоро вершина лета. Не так уже много дней осталось до осенних бурь. Надо спешить!"
     - Княже! - позвали его сзади. Он оглянулся. - К тебе старый знакомец!
     Василько улыбался. Рядом с ним стоял огромный, широкоплечий воин в урманских доспехах. Василько, и сам мало кому уступавший шириною плеч и ростом, был ниже пришельца на полголовы.
     - Не припомнишь меня, кровь Синеуса? - произнес незнакомец и снял шлем.
     Он не носил бороды, а длинные волосы его были перехвачены тонким ремешком. Седые усы висели аж до груди. Но воин не был стар, помоложе князя на пару лет. Одна щека его украшена глубоким шрамом, другую покрывал замысловатый узор, наведенный тонкой иглой, изображавший падающего на добычу сокола. Знак Рарога! Серые глаза смотрели насмешливо.
     - Неужто не признал? - бодрич подмигнул. - Как поживает дядько мой, Ререх?
     - Бранивой! - Князь мгновение смотрел на него изумленно, потом шагнул вперед и обнял. - Ты ж, братец, всеми за мертвого почитаем! Никто не знал, куда ты делся! После того набега, когда урмане потопили твою снекку в устье Одры...
     - То долгий сказ, Ольбард! Не найдется ли чем промочить глотку?
     Василько захохотал и хлопнул Бранивоя по гулкой спине. Тот крякнул, засмеялся и приложил его в ответ. Великаны тут же обхватили друг друга за пояса и стали шутливо бороться.
     - Погодите, медвежьи дети! Успеете силушкой померяться! - Ольбард улыбался, чувствуя, как вливается в жилы Сила. Хорошее знамение: встретить вдали от дома давно пропавшего родича, да еще в добром здравии! - Пойдем-ка в Бруг, Бранивой! Поведаешь нам о своих странствиях!
     - Пойдем! - согласился бодрич и неохотно отпустил Василько. - А и крепок же у тя воевода! Двужильный!
     - Ты потом на грудь его не забудь поглядеть! То-то удивишься... С такими ранами обычно прямо не ходят. И года ведь не прошло.
     Бранивой покосился на Василько уважительно, но с хитрой усмешкой.
     - А ведь помню его отроком еще, худым таким... В чем только жизнь держалась? И вот поди ж ты, вымахал!.. Ну что, будешь со мной бороться?
     - А то! - Василько усмехнулся. - Вот меду выпьем да послушаем, что расскажешь. А там и забаве молодецкой время найдется...

***

     Падал снег. Низкое небо нависло над вершинами сопок, раздирая о них тяжелое одеяло туч. Снег сыпался из прорех, ветер подхватывал его и устилал промерзшую землю ровным слоем холодных кристаллов. Стояла полярная ночь.
     Но темнота была не абсолютной. Временами в разрывах туч вспыхивали колеблющиеся сполохи полярных сияний. Да и снег, даже в полной темноте, был всегда светлее, чем небо, или деревья, или люди...
     Мороз стоял зверский. Дыхание, казалось, замерзало, едва сорвавшись с губ. Если выйти из землянки или блиндажа, холод мгновенно вцеплялся в щеки и начинал немилосердно драть. Кожа быстро немела, и казалось, что мороз ослаб, но на самом деле это был первый признак обморожения. А госпитали и так уже переполнены... Боевые действия на фронте практически замерли. Лениво постреливала артиллерия. Снайперы подстерегали неосторожных. Авиация не летала по погодным условиям, хотя даже полярная ночь обычно не мешала ей бомбить позиции противника, обозначенные разведчиками с помощью сигнальных ракет.
     Снег скрипел под ногами, и казалось, что этот звук разносится на многие километры. Ветер стих. Савинов шел по направлению к КП полка и думал о том, что вот скоро уже Новый год. А войне все ни конца ни краю не видно. И хотя фрицам сейчас крепко достается под Москвой - они вовсю отступают, бросая технику, - все же ясно, что это не окончательная победа. Ленинград в блокаде, и там, говорят, очень голодно. Киев занят немцами, Севастополь - в осаде. Балтфлот вмерз в лед на Неве, и корабли его используются как плавучие батареи...
     Союзнички же не торопятся со вторым фронтом - им самим не сладко. Англичане одну за другой огребают плюхи в Северной Африке, японцы напали на Перл-Харбор, и на Тихом океане тоже война. Чтоб ей ни дна, ни покрышки!.. А у нас - затишье. Оно понятно, что временное. Вот распогодится малость, и полетим на разведку, а то и штурмовку позиций. Фрицам вон тоже не сидится спокойно. Часа три назад слышен был гул моторов за облаками. Судя по звуку - "восемьдесят восьмой" <Немецкий бомбардировщик "Юнкерс" - Ju-88.>. Ходил кругами, будто что-то искал, а потом вслепую сбросил пару бомб на взлетное поле. Промазал. Фугаски упали в лесок на окраине аэродрома. Но достаточно близко, чтобы заподозрить: кто-то фрицев навел. Сигнальных ракет не было, значит, должен быть радиомаяк. Комполка посчитал угрозу серьезной и вызвал командиров эскадрилий, чтобы силами БАО <БАО - Батальон аэродромного обслуживания.> и стрелков охраны, зенитчиков и части летного состава организовать поиск передатчика.
     Сашка спешил: посыльный нашел его в блиндаже оружейников слишком поздно. На летном поле было пусто. Лишь темнели под деревьями ряды капониров с укрытыми в них самолетами. Шаги давались с трудом. Снега намело много, и унты погружались в него по самую меховую оторочку.
     "Опять придется чистить взлетную полосу, - подумал Савинов. - Чертово влияние Гольфстрима! Это он тянет сюда циклон из Северной Атлантики. Правда, антициклон не лучше. Тогда будет еще холоднее, хотя, казалось бы, дальше некуда..."
     Впереди в темноте возник световой прямоугольник. Смутная тень на мгновение заслонила его, и свет погас. Послышался гулкий хлопок закрывшейся двери. Кто-то вышел из командирского блиндажа, постоял, привыкая к темноте, и, завидев Сашку, быстро двинулся ему навстречу.
     - Товарищ капитан! - крикнул человек, и Савинов узнал голос Сергея Воробьева - заместителя командира второй эскадрильи. - Комполка просил поторопиться! Только вас ждем!
     - Понял! - крикнул Сашка и припустил бегом. Он уже ясно различал фигуру лейтенанта, одетого в тулуп. Воробьев остановился, поджидая Савинова, потом шагнул назад... Раздался резкий металлический звук, и из-под ног лейтенанта, взбив снежную пыль, взлетел небольшой темный предмет. Вспышка взрыва ослепительно сверкнула в окружающей тьме. С визгом прянули осколки. Ударная волна отшвырнула Сашку назад. Он пошатнулся, но удержался на ногах. В глазах плясали багровые круги. Сквозь них он смутно видел неподвижно распростертую фигуру Воробьева. Оглушенный, Савинов все же сделал пару шагов вперед... и замер. Так вот, в чем дело! Дверь в КП полка снова распахнулась. Оттуда бежали люди. Со стороны капониров послышался лязг затворов: часовые готовились поднять тревогу.
     - Стойте! - заорал Савинов. - Здесь мины под снегом! - Все замерли. - Фриц сбросил "попрыгунчиков" <Противопехотная мина нажимного действия. При контакте с ногой специальная пружина подбрасывала мину вверх, после чего следовал взрыв. Немцы вообще были пионерами в применении подобных штучек, как и в минировании с воздуха акваторий морских портов и фарватеров. Хотя аналогичные разработки велись и в других странах.>!
     - Вы целы, капитан? - послышался откуда-то сбоку голос комполка.
     - Да! - хрипло ответил Сашка, хотя совершенно не был в этом уверен. По щеке текло что-то теплое. Он сорвал рукавицу и потрогал щеку. Длинный порез пересекал ее от носа до самого уха.
     "Чуть выше - и в глаз... - рассеянно подумал Савинов. - Ох и наловчились фашисты! Пару фугасок сбросили так, для маскировки! А поле засеяли "попрыгунчиками"... Что-то мне везет в последнее время. Еще пару шагов, и прощай, Родина. Только раны на груди заживать стали, и - на тебе. Не к добру это..."
     И тут сердце странно ворохнулось, и Сашка, еще не понимая, что происходит, кулем осел в снег. "Какие раны? Почему на груди?" Мысль потерянно плавала в голове, тычась во все углы, искала ответов, но Савинов уже знал. Раны действительно почти зажили, те раны, которые он получил в бою с фениями! Те раны, которые к ЭТОЙ войне не имеют никакого отношения! Голова закружилась, и Сашка почувствовал, что опрокидывается навзничь. Ночное небо медленно поворачивалось перед глазами. Кто-то подскочил, ухватил за ворот тулупа, затормошил, закричал:
     - Он ранен! Санитаров! - Савинов слышал все это как сквозь вату. Ему хотелось остаться здесь, чтобы бить фашистских ублюдков до последнего вздоха, но он не мог, не хотел предать ЕЕ. Ведь Она будет ждать и надеяться... а здесь он все равно умер. Или умрет. Судьбу не обманешь...
     Он смутно чувствовал, что его куда-то тащат. Уносят все дальше и дальше от... И тогда Сашка из последних сил закричал и рванулся, чтобы почувствовать холодеющим телом тепло ее сердца. Острое лезвие обожгло грудь, и в глаза ринулась тьма...

***

     Хаген ухватил побратима за плечо, пытаясь удержать на ложе. Тот дернулся, как будто получил удар, и на щеке его сам собой раскрылся длинный порез. Хлынула кровь. Белая кошка, испуганно сидевшая в ногах Александра, с мявом рванулась прочь. Хаген дико посмотрел ей вслед, понимая, что не знает, как прекратить странный припадок, поразивший друга. Александр забился, крича что-то непонятное, и попытался встать. Хагену пришлось приложить все силы, чтобы удержать его.
     - Позови Сигурни! - крикнул он стражу из русов, охранявшему дверь снаружи. И, слушая удаляющийся по галерее топот сапог, попытался сообразить, что же можно сделать. Раненый вдруг успокоился и лежал смирно. Видно было, как глаза его под веками быстро двигаются. За дверью раздались торопливые шаги. Хаген оглянулся, ожидая, что сейчас войдет Сигурни и... Тело побратима внезапно сделало мощный рывок. Рука Хагена соскользнула. Александр с воплем выгнулся, оттолкнулся сжатыми кулаками, пятками, затылком. Его подбросило в воздух, одеяло полетело в сторону. Хаген снова вцепился в него, навалился всем телом, пытаясь прижать к ложу. Тот неистово бился, исходя криком. "Не-е-е-ет!!!"
     Сигурни вихрем ворвалась в покой, оттеснила Хагена в сторону и принялась что-то быстро делать