с головой. Но на этот раз ему не приснилось ничего...

Глава 5
Сила Слова

     Сила не в словах... В Слове - Сила! А еще - в умении Сказывать.
     Из практики

     К вечеру Ярина вся извелась от нетерпения. Когда же начнется ворожба? Когда вернется батюшка? Он ушел со двора сразу после их разговора и с тех пор не появлялся. Ярина засветила лучину и закрыла волоковое окошко <"Волоковое" окно - от слова "волочить", то есть сдвигать.>, чтоб не летели комары. Прибралась в доме и только присела на скамью - ждать, как в сенях хлопнула дверь, скрипнули половицы - и в горницу вошел батюшка. Сказал буднично:
     - Ну что, Яринушка, давай поглядим, какая беда приключилась с нашим Олександром Медведковичем и что нам с нею делать. Принеси-ка водицы. Только мису возьми побольше.
     Пока она бегала за водой, отец подвинул поближе к столу поставец с лучиной, воткнул в косяк топор, чтобы темные силы не помешали гаданию. Когда Ярина вернулась, он указал ей место посреди стола.
     - Давай-ка сюда. И садись. Пора обереги ставить. Одного топора, пожалуй, маловато будет. Сперва свой оберег скажи, а потом уж и я...
     Ярина поставила мису, до краев наполненную чистой ключевой водой, и присела на краешек лавки. Она чуяла, как неистово колотится в груди сердце. Сейчас она узнает... Что? Ей было страшно и любопытно одновременно. Вспомнилось почему-то, как в прошлое лето гадала на суженого. Ярина прогнала эту мысль. Когда оберегающий заговор ставишь, не о том думать надо. Сердцем слушать, как воздвигается необоримая преграда, увидеть ее, ощутить...
     "Соберись-ка!" - сказала она себе.
     Отец молча смотрел на нее. В очах его плясали озорные искорки. Почему-то от его взгляда Ярине стало спокойнее, и она тут же услышала, как звенит вокруг исполинский простор Мира и ложатся на прялки Доли и Недоли <Доля и Недоля - богини судьбы.> нити жизней людских...

     Вокруг нашего двора
     Каменна гора!

     Ярина слушала, как слова стекают с губ и падают тяжелыми, густыми каплями в Реку Жизни. Как бегут от тех капель круги по воде и меняется окружающий мир, сам собой выстраивая преграду на пути зла.

     Каменна гора,
     Да железна стена!
     Железна стена,
     Да огненна река!
     Матушка Мокошь!
     Укрой и огради своим
     Святым покровом!
     <Мокошь (Макошь) - Богиня Мать, олицетворение земли и плодородия.>

     Едва упало последнее слово, ей почудилось, что зазвенели далекие бубенцы, и сам воздух в горнице будто уплотнился, а звуки с улицы стали тише и как-то глуше, словно доносились через плотное покрывало.
     - Ай да молодица! - Отец с удовольствием прихлопнул ладонью по колену. - Сильно сказала! Ну, теперь мой черед.
     В свете лучины лицо отца вдруг показалось удивительно молодым. Разгладились морщины, и волосы потемнели, изгнав из прядей частую проседь. Густые брови отца сошлись к переносице, и он звонким, молодым голосом произнес:

     Вкруг двора - леса дремучие,
     За лесами - горы железные,
     За горами - реки текучие,
     За реками - стены из пламени!
     В тех лесах - зверь порыскучий!
     В тех горах - ветер свирепый!
     В реках тех - твари неведомы!
     В стенах огненных - жар поднимается!
     Отче Перун - мне заступою!
     Мое же слово - твердо!

     Пламя лучины внезапно вспыхнуло ярче. Тени метнулись по стенам, и в воздухе явственно запахло грозой, словно вот-вот прогремит гром и хлынут с небес очищающие струи дождя. Ярине даже захотелось открыть просветец и выглянуть наружу: не идет ли и в самом деле грозовая туча? Но она только вздохнула: оберег у отца вышел могучий. Раньше она такого не слышала.
     - Что же вы, батюшка, меня этому Слову не учили?
     - Глупая, - отец улыбнулся, - то для мужей заговор! В нем - своя Сила. У жен - свои Слова, другие. Тебе ли не знать? Наша Сила - разная, моя - не больше твоей, просто иная. У тебя, дочка, Слово не слабее вышло. Мягче - да. Так ведь и вода мягкая, если по ней с маху не бить... Ладно, давай дело делать.
     Ярина смутилась. "И вправду - глупая! Нешто мужеское с женским равнять можно?" А отец уже произносил следующий заговор:

     Посереди моря-окияна,
     Посередь острова Руяна
     Лежит бел-горюч камень Алатырь!
     На том камне - дуб крепкий,
     На дубу - три ветки!
     На верхней - златой сокол сидит,
     На средней - ястреб медный,
     А на нижней-то ветке - филин птица,
     Из чиста серебра!
     Не спят они ни днем светлым,
     Ни темною ночью,
     Видят все, что творится под Светлым Солнышком,
     Частыми звездами
     Да под Ясным Месяцем!
     Вы скажите-покажите нам, птицы вещие,
     Жив ли здоров Олександр Медведкович!
     И куда путь держит,
     Да какие преграды на пути том,
     И как те преграды избыть,
     Чтобы Счастья-Удачи добыть!

     С этими словами он взял кусочек воска и поднес к пламени. Воск потек в его пальцах и закапал в мису с водой. По поверхности побежала рябь. Чистое зеркало воды замутилось. Ярина смотрела на маленькие волны, вдруг ставшие очень медленными, а потом словно побежавшие вспять - к середке. Вода казалась густой, как кисель, и очень темной. Потом волны пропали, и появилось отражение пламени. Только это было вовсе не пламя лучины. Горница исчезла, и Ярина почувствовала, будто погружается под воду.
     - Сказывай, что видишь? - донесся откуда-то издалека батюшкин голос.
     - Огонь вижу, - ответила она и, приглядевшись внимательней, добавила:
     - Очаг каменный и хоромы - из камня. Столы дубовые, за ними - дружина. Князя Ольбарда вижу и сына его, Буривоя, и Василько, и Ставра... Много других, незнакомых... Хаген здесь... А его нет... А Сигурни?
     Как только Ярина вспомнила о своей названой сестре, как ее потянуло прочь из пиршественного зала. Промелькнули переходы, освещенные факелами, и воин в кольчуге у затворенной двери. Рысенок! Глаза весина вдруг удивленно раскрылись. Он смотрел прямо на Ярину и, казалось, прекрасно видел ее. Потом сделал шуйцей знак, отвращающий зло. Она поняла, что стрелок принял ее за нечистую силу, обернувшуюся женой Медведковича. Знак не подействовал. Тогда Рысенок, улыбнувшись, чуть приоткрыл дверь. Понял! Не напрасно Александр говорил ей, что весин не прост!
     Ярина проскользнула через щель. Бестелесной ей было легко. За дверью оказалась просторная светлица с окошком, забранным кованой решеткой. Стены были завешены узорчатыми тканями, посреди светлицы стоял стол с посудой и яствами да пара сидений с высокими спинками. А на ложе у стены спал он.
     "Боги Святые, - подумала Ярина, - как исхудал!"
     Возле ложа на небольшой скамейке сидела Сигурни. Она, казалось, дремала, но, когда Ярина приблизилась, тут же подняла голову. И улыбнулась.
     - Здравствуй, сестрица! А я все жду, когда же ты к нам пожалуешь?

Глава 6
Уходя - уходи...

     Я ухожу туда, где небо
     Веткой бьет в окно,
     Ты проводи вином и хлебом,
     Все решено...
     Константин Кинчев

     Савинов осторожно, чтобы не потревожить раны, потянулся, зевнул и решительно сбросил с себя одеяло, сел на ложе и яростно потер лицо ладонями, прогоняя сонливость. И машинально отметил про себя: плечо уже почти не болит! Спустил ноги на пол, нашаривая голенища сапог... и замер. Он вспомнил: сегодня был сон! И сон необычный! Сашка привык уже просыпаться после своих видений в таком состоянии, как будто его голову ночью использовали вместо футбольного мяча... Но сегодня осталось только ощущение счастья и какого-то радостного ожидания. Утро виделось пронизанным солнечными лучами, напоенным свежестью и запахом трав. Впервые за много дней хотелось вскочить и стремглав пробежаться по окрестным холмам. А потом нырнуть в реку и плавать до посинения. Выскочить из воды и прямо так, голышом, повертеть свистящие мельницы клинков. Да чтобы устали руки, а живот подвело от голода. И вот тогда уже можно будет вернуться в дом и поесть от души, с чувством выполненного долга... А все потому, что во сне приходила она.
     Вначале ему не снилось ничего особенного. Какой-то дом, огромный, старый и затхлый, словно состоящий из одних узких коридоров, заваленных старой рухлядью. Сашка медленно пробирался сквозь завалы этого полусгнившего скарба, совершенно не понимая, что он здесь делает и где находится. Просто шел вперед, потому что так было надо. Бледный свет сочился из-под закрытых дверей. Сашка открывал их наугад и видел одинаковые комнаты с заколоченными окнами. Пару раз он пытался выломать доски, но безрезультатно. Тогда он шел дальше, время от времени открывая все новые двери, поднимался по темным, загаженным лестницам, с которых попадал в точно такие же мрачные коридоры. Кажется, это продолжалось бесконечно.
     Потом он оказался в подвале, среди нагромождения ржавых труб и вентилей. По голым кирпичным стенам стекала вода. Стояла абсолютная тишина. Не было даже обычного гулкого подвального эха. Зато отчетливо пахло кошками, и это был первый признак хоть какой-то жизни в доме. Сашка все шел, оскальзываясь в многочисленных лужах. А потом он увидел свет...
     Яркий, сияющий янтарем столб света падал из раскрытого подвального окошка. И в этом столбе танцевали пылинки. Сашка взобрался на кучу осклизлых кирпичей и выглянул наружу. Там не было ничего... Только свет. Савинов, держась руками за края оконной рамы, смотрел в это сияние и, по непонятной причине, не мог оторваться. И вдруг появилась она!
     Точнее, ее лицо, склонившееся к нему откуда-то сверху. Золотое, сияющее, окруженное нимбом рыжих волос. В первый миг оно выражало тревогу, почти сразу сменившуюся радостью.
     - Жив! - сказала она и улыбнулась, а потом поцеловала его в губы...
     Савинов рассеянно коснулся губ кончиками пальцев. Ему показалось, что они еще хранят вкус Ее поцелуев. Почему-то только теперь он по-настоящему понял, какое огромное значение для мужчины имеет простой факт: ночью его целовала Любимая. И теперь можно свернуть горы и обратить вспять реки - сил достанет на все! А можно оставить горы и реки в покое и совершить нечто действительно великое. Например - окончательно выздороветь.
     Сашка встал с постели и босиком прошлепал к столу. Схватил какой-то кувшин, отпил. Выяснилось, что это молоко. Наверняка Сигурни оставила. Только сейчас Савинов сообразил, что не видел ее здесь, когда проснулся. Ни ее, ни Хагена, хотя привык, что по пробуждении всегда встречал их внимательные взгляды, будто спрашивающие: "Ну, как ты? Сегодня получше?" А тут - никого! Никто не лезет в двери и не шепчется в коридоре со стражем: пусти, мол, хоть одним глазком... В первые дни, когда Савинов пришел в себя, здесь было настоящее столпотворение. Команда "Медведя" в полном составе... А сегодня даже Миав куда-то запропастилась. Может, ушла на крышу слушать песни местных котов? Усмехнулся про себя: "У тебя, Сашка, одна мысль. А все-таки куда все подевались?" Почему-то ему показалось, что Сигурни ушла, чтобы не мешать им с Яриной. Будто та и впрямь была здесь... Однако!
     Он натянул штаны, неторопливо обулся и подошел к зеркалу, чтобы посмотреть, как заживают раны. Они выглядели очень даже прилично. Краснота почти сошла. При надавливании рубец на груди совсем не болел, а на плече - только самую малость. Хотя, конечно, на загорелой коже следы давешнего боя смотрелись устрашающе: бледно-розовые рельефные полосы.
     "Вот и памятка будет о Храбре... На всю жизнь. И хорошо!" Савинов подвигал левой рукой, правой, затем провел короткую серию ударов в голову воображаемого противника: "левой - левой - правой!". Сначала осторожно, потом повторил быстрее. Еще быстрее! Грудь почти не болела, а вот плечо заныло. "Так. Значит, нагрузки придется увеличивать постепенно. Оно и понятно..."
     Сашка в раздумье остановился перед своим арсеналом. Время возобновлять упражнения. Что выбрать? Три копья стояли, прислоненные к стене. Посередине - Храброво, две рогатины, боевая и охотничья, - по бокам, словно охраняя. Новая кольчуга - Хаген отдарился за Богданов харалужный <Харалуг - русское название булата.> доспех, - шлем с полумаской. Два щита - круглый малый и вытянутый миндалевидный. Оба с "медведями" - Сашкиным знаменем - и пометками, оставленными вражеским оружием. Мечи - длинный и короткий, убранные в ножны, - висели на спинке кресла. Савинов извлек "длинного японца" из ножен, полюбовался сверкающим лезвием. Мелкие царапинки, оставленные ирландским клинком, чья-то заботливая рука тщательно выгладила и зашлифовала. "Древесный" узор на лезвии теперь просматривался очень ярко, а линия закалки просто светилась.
     Взмах! Оружие, кажется, само вспархивает вверх, едва не задевая потолочные балки. "Просто песня, а не меч!" Сашка извлек из ножен второй клинок - Богдановой работы, такой же сияющий и прекрасно сбалансированный. Только лезвие его было выковано из более темного, золотисто-бурого металла с ломаным, зигзагообразным рисунком, образующим нечто вроде сетки.
     Все, кто видел Сашкину пару мечей, в один голос утверждали, что она стоит целое состояние. И намекали, кстати, чтобы он был осторожнее. Немало найдется на свете людей, которые за обладание таким оружием ничтоже сумняшеся перережут глотку кому угодно. "Пускай рискнут здоровьем! Решено! Сегодня - мечи!"

***

     Противник Гюльви достался достойный. Они кружили посреди двора, голые по пояс, с тяжелыми учебными щитами и мечами в руках. Вокруг гремело оружие. Бойцы обменивались шутками и всячески подначивали друг друга. Дружина русов готовилась к походу. Сорвиголова немного завидовал им: Хагенов хирд оставался в Ирландии. Правда, хевдинг обещал, что следующей весной они пойдут в земли франков. Но это не скоро...
     Рус - широкоплечий и приземистый, почти на голову ниже Гюльви. Однако руки у него длинные. Оружие держит уверенно, взгляд сильный. Короткими шажками он подкрадывался поближе, словно охотник к добыче, стремительно нападал, рубя точными, быстрыми движениями, и отступал, не забывая о защите и сторожко следя за Сорвиголовой. Пока они оба только разведывали оборону друг друга. Обмотанные толстой тканью клинки глухо соударялись, отскакивали, чертя воздух замысловатой вязью. Гюльви наслаждался поединком, не упуская из виду и соседей. Легче легкого по невнимательности попасть под замах или отбив чужого оружия - двор переполнен. Викинг только нацелился нанести коварный удар из-за щита, когда его противник сделал шаг назад и опустил оружие.
     - Гляди-ка, - сказал он, - а Олекса-то наш никак ожил!
     Гюльви оглянулся. На высоком крыльце стоял, наблюдая за воинами, его давешний напарник по охоте. Сорвиголова радостно осклабился и грохнул клинком о щит.
     - Олекса! - заорал он. - Иди сюда - позвеним мечами!
     - Медведкович! - крикнул кто-то. Поединки прекратились. Русы завыли и зарычали медведями, приветствуя сотника. Тот поклонился дружине и легко сбежал по ступеням с мечами под мышкой. Его тут же обступили. Подняли на щитах и прокатили по двору.
     - Слава! - неслось со всех сторон. - Слава!!!
     - Жаль, Храбр не видит, - сказал коренастый соперник Гюльви, - то-то за побратима порадовался бы!
     Сорвиголова с сомнением покосился на него и спросил, хитро улыбаясь:
     - Думаешь, из Вальхаллы не видно?
     Тот удивленно моргнул, понял и весело осклабился в ответ:
     - И то верно! Ну что, продолжим?
     Вместо ответа Гюльви молниеносно атаковал его, целя попеременно в ногу, плечо и голову. Рус отбился, сердито фыркнул, и пошла потеха! Меч славянина, казалось, был всюду. Острое навершие на его щите то и дело цепляло окованный железом край щита Сорвиголовы, норовя развернуть, открыть бок для удара. Гюльви же вертелся волчком, ища миг слабости, когда противник откроется. Однако тот был опытен, голову не терял. Пару раз клинок викинга едва не посек ему запястье, но рус успевал отдернуть руку, целя при этом в кисть Гюльви... Так они бились почти до полудня, и никто не мог сказать, что он выиграл. Потом всех позвали в трапезную. Соперники опустили оружие, глянули друг на друга и рассмеялись: пыль сделала их обоих седыми.
     - А что, урманин, - сказал рус, пока они умывались у колодца, - не выпить ли нам за славный поединок?
     - Как не выпить за такое дело? - Гюльви с фырканьем вылил себе на голову ведро воды. - Мы, брат, просто обязаны это сделать! Иначе прогневим богов, а они ой как не любят, когда воины после хорошей драки забывают опрокинуть чару-другую...
     Сашка еле вырвался от них. Слегка ошалевший, оглушенный приветственными воплями, он выскочил за ворота. Высокая трава хлестала по ногам. Штаны быстро промокли от росы. Ветер с моря трепал чуб, холодил разгоряченную грудь. Савинов мчался, не разбирая дороги, напрямик к воде. Взлетал на холмик, на спуске набирал скорость и по инерции взлетал на следующий. Пристань с почти готовыми к отплытию лодьями осталась справа. Сашка и сам не заметил, как начал забирать левее, к морю. Вылетел на очередной холм. Соленый ветер ударил в лицо, и впереди открылась бесконечная, серо-зеленая с просинью гладь моря. Впрочем, никакая это была не гладь. Волны, метра по полтора, возле берега становились еще выше, и верхушки их набухали пенными барашками. Гребни изгибались, закручиваясь вперед, и обрушивались на широченный пляж из чистого, почти белого песка. А над этим всем - бесконечный купол ясного, по-утреннему прозрачного неба. И солнце. Оно вставало, казалось, из самых волн, величественное, как древнее божество...
     "Почему же - как?" Савинов улыбнулся и выхватил из ножен клинки. Они вспыхнули в рассветных лучах, будто солнце подожгло холодную сталь и напоило ее своей бесконечной мощью. Сашка прищурил глаза, чтобы увидеть радугу на ресницах, и сделал всего один шаг... Вооруженные руки сами собой разошлись в стороны, согнулись, крутанули кистями. Воздух всхлипнул, расступаясь перед сталью, а потом невообразимая сила подхватила Савинова и запустила по пляжу, как маленький, живой торнадо. Казалось, он бы не смог остановиться, даже если б захотел. Но он не хотел. Наоборот!..
     Он осознавал все, до самого своего последнего движения, но если бы кто-нибудь попросил Сашку описать свои действия... Это было невозможно! Однако он осознавал, запоминал и даже потом, отдыхая на большом валуне, с клинками на коленях, сумел восстановить всю последовательность. И понял, что таким приемам здесь его никто не учил. Можно подумать, что мечи сами показали ему часть своих возможностей...
     Три следующих ночи подряд Сашка видел во сне Ярину. Он просыпался счастливый, чувствуя, как с каждым разом возвращаются силы. Быстро одевался, хватал первое попавшееся оружие и бежал в холмы у моря встречать рассвет.
     Силы возвращались быстро, а раны почти перестали напоминать о себе. Впрочем, Сашка и сам понимал, что все не так просто. Что некая Сила, которая вышвыривала его в ТОТ мир, на время затаилась, словно дав Савинову побольше времени, чтобы прийти в себя. Однако он чувствовал: ничего не закончилось. Просто ему предоставили передышку.
     Сигурни, видя, как стремительно выздоравливает ее пациент, улыбалась, но все же напоминала Сашке, чтобы он поберегся. Видимо, опасалась какого-нибудь рецидива. Но Савинов не мог усидеть на месте. Дни его заполнились до отказа разнообразными командирскими заботами. Со дня на день Ольбард мог назначить отплытие, и надо было проконтролировать готовность корабля и дружины к переходу морем, погрузку продовольствия и других запасов, комплектность снаряжения, и прочая, и прочая, и прочая. Сашка даже организовал для своей сотни малые учения, строевой смотр и стрельбы из камнеметов. Все оказалось в порядке: Ратимир, пока сотник валялся в отключке, зря времени не терял. Так что корабль и дружина к переходу морем были готовы.
     А князь медлил, все не назначая день выхода. Видимо, у него имелись свои соображения на этот счет. Наверное, он подгадывал к какому-то своему сроку. Савинов часто видел, как Ольбард поднимается поутру на крепостную стену и смотрит в небо, будто читает какие-то одному ему понятные послания.
     Наконец дата была назначена.
     В Бруте воцарились суета и беготня. Лодьи были уж