станичниками служит у Мамонтова.  А  потом  умерла
мать. Отец непонятно как, но  узнал,  вырвался  с  фронта.  Мать  к  его
приезду уже схоронили, и он лишь постоял  над  могилой.  Сашке  казалось
тогда, что отец дал какую-то  клятву.  Может,  так  оно  и  было...  Они
поехали в Юзовку , где отец оставил Сашку  на  попечение  своей  сестры,
Дарьи. Больше он его никогда  не  видел.  Лишь  однажды  среди  ночи  он
услышал, как тетя плачет у себя в комнате, и почему-то сразу понял,  что
отца больше нет. Ему тогда было уже почти девять лет, и он рос смышленым
мальчишкой. Тетя научила его грамоте, и Сашка пристрастился  читать  все
подряд... Потом были разруха, голод, а в двадцать третьем умерла и тетя.
Он остался один. Рос в детдоме, учился в ФЗУ , дрался с  беспризорниками
на  ножах,  клинки  для  которых  собственноручно  делал,  как   и   все
"фабзайцы", из напильников. И все это время он свято выполнял  последнюю
волю тети: "Никто, слышишь ли, Саша?  Никто  не  должен  знать,  что  ты
казачьего рода. Не будет тебе при комиссарах жизни, коли узнают, что  ты
Борзенков сын..." Никто не узнал, прошло время, и он,  учась  на  курсах
юных кавалеристов, увидел первый в своей жизни самолет. Небо стало домом
для него на много лет - до грозного сорок второго...
   Весла мерно дробили волны. Плеск воды эхом  отдавался  от  высоченных
утесов,  нависших  над  головами  гребцов.  В  расселинах   серых   скал
гнездились птицы, а кривые сосны, упорно, столетиями противостоящие всем
ветрам,  раздирали  корнями  камни.  Суровый  северный  берег   встречал
гостей...
   По идее, давно уже ночь, но солнце светит  все  так  же,  лишь  самую
малость  спустившись  к  северо-западу.  Савинов  помнил,  как   летчики
проклинали полярный день летом и полярную ночь зимой.  Правда,  на  этой
широте они еще не слишком длинны, но на войне всему своя  оценка.  Зимой
частенько нелетная погода, буран заносит аэродром или еще  что-нибудь  в
этом духе, а летом большой световой день держит  авиацию  в  невероятном
напряжении. В любое время можно ждать авианалета, постоянно вылетать  на
разведку, прикрытие войск, союзнических конвоев...
   Теперь все это где-то вдали. Савинов старался  не  думать  по  поводу
происходящего слишком много. Он,  конечно,  читал  "Аэлиту"  Толстого  и
беляевскую "Звезду  КЭЦ"  и  кое-что  слышал  о  романе  Уэллса  "Машина
времени". Но ум, который, казалось  бы,  уже  смирился  со  случившимся,
вдруг время от времени взбрыкивал и начинал искать логичное  объяснение.
И не находил... Поэтому, чтобы не свихнуться, приходилось заставить  его
замолкнуть, наблюдая за миром, природой и этими странными людьми,  глядя
на которых Савинов испытывал удивительное чувство, как будто... он и  на
самом деле был их родовичем, потерявшим память.  Это  ощущение  казалось
приятным, несмотря на то что он знал - эти люди безжалостны и жестоки  к
своим врагам, и у каждого из них за душой не одна отнятая в  бою  жизнь.
Но он сам тоже был убийцей, ненавидевшим тех, кого  убивал,  штурмуя  из
пушек немецкие окопы.  Радовался,  если  его  меткие  очереди  настигали
очередную серую фигурку. Ненависть к фашистам как-то незаметно перетекла
на немцев вообще. И  одновременно  он  уважал  их  мужество,  их  летное
мастерство и знал, что ему довелось сражаться с достойным противником...
   Савинову казалось, что он понимает этих воинов,  покрытых  шрамами  и
рубцами. Они называли себя русью и тоже отстаивали свою свободу.  Однако
их свобода была другой - она была личной. Каждый из них был прежде всего
верен себе, своим понятиям о  долге.  Наверное,  отсюда  и  слово  такое
взялось - дружина. Друзья-побратимы не могут не быть личностями, а вождь
- он лучший среди равных...
   Ему вдруг захотелось стать одним  из  них,  ворочать  вместе  тяжелые
весла, встать щит к щиту и биться против вражеских полчищ. У  мальчишки,
потерявшего семью, который все эти годы таился в его подсознании,  вдруг
вспыхнула неистовая надежда обрести ее снова...
   Желания людей - опасная штука - им свойственно исполняться.
 
Глава 9 
САГА О ХАГЕНЕ И БЕДОЙ ДЕВЕ 
 
   ... Если б залилась ты смехом,
   С ветром косами играя,
   Я летел бы вслед за эхом,
   Дивный голос догоняя...
   Из песен группы "Пикник"
 
   Лестницу они нашли быстро. Сверху на ступени  мягко  ложился  дневной
свет. Стояла звенящая тишина. Хаген поднялся первым. Наверху было пусто.
   Ветер нес запахи моря и дыма.  К  ним  примешивался  неясный  терпкий
аромат какого-то растения, напоминавший можжевельник.  Лестница  привела
их на открытую галерею, которая, судя по всему,  обегала  весь  храм  по
окружности. Стрельчатые арки открывали вид на окружающие храм  сады.  За
ними мрачно синели скалы, а еще  дальше  за  их  иззубренными  вершинами
сверкало море. Солнце прогнало тучи, и  столб  дыма,  тянущийся  к  нему
из-за скал, был виден очень отчетливо. Это догорал "Ворон".
   Галерея, залитая солнечными лучами,  была  исчерчена  четкими  тенями
колонн, поддерживавших арки. Вдоль всей галереи, насколько хватало глаз,
шел ряд одинаковых двустворчатых дверей,  расположенных  друг  от  друга
примерно в двадцати шагах. Следов отряда Скьяльви нигде не  было  видно.
Тишина, на которую Хаген с самого начала обратил внимание, теперь  стала
особенно гнетущей. Хотелось нарушить ее словом ли, лязгом  ли  оружия  -
неважно. Здесь явно было что-то не так. Хаген вдруг понял, что из  людей
Быстрого вряд ли кто уцелел, но верить в это  не  хотелось.  Они  и  так
потеряли слишком многих.
   Воины Хагена по его знаку двинулись  вдоль  галереи,  открывая  двери
одну за другой и осматривая помещения. Всякий раз  это  были  просторные
залы, имевшие почему-то треугольную форму. Двери в них находились всегда
либо в  острой  вершине  сильно  вытянутого  треугольника,  либо  в  его
основании. Все залы  оказались  похожи  полный  отсутствием  мебели,  но
каждый имел свое сочетание цветов,  в  которые  были  окрашены  стены  и
потолок. Пол же, напротив, - везде одинаковый, из черного  полированного
камня.
   Проверив несколько залов, Хаген решил заглянуть за те, дальние двери.
Наверняка кто-нибудь из людей Скьяльви туда добрался.
   Зеркально отполированный камень пола отражал в своей  глубине  фигуры
идущих  по  нему  людей  в  забрызганных  кровью,  иссеченных  доспехах.
Казалось, что воины двигаются по черному гладкому льду. Стены этого зала
были белыми, а потолок украшал загадочный узор из черных и  белых  птиц.
Их силуэты были так искусно соединены друг с другом, что временами  было
непонятно - то ли белая стая летит по черному небу, то ли  наоборот.  На
стенах в бронзовых  сетках  висели  странные  бездымные  лампады,  между
которыми, через  равные  промежутки,  были  закреплены  резные  каменные
розетки. Изображенные в них символы, насколько смог заметить Хаген,  для
каждого  зала  были  своими:  наконечник  копья,  щит,  врата,   метелка
тростника,  язык  пламени.  Он  даже  не  сразу  сообразил,  что  это  -
изначальные значения рун и древняя  магия  Севера  смотрит  со  стен  на
пришельцев...
   Молодой вождь не понимал, почему он выбрал именно этот  мрачный  зал,
убранный цветами смерти и вражды. До этого они проходили  через  гораздо
более  светлые  помещения.  Совершенно  неясно,  для  чего  служили  эти
огромные пустые пространства. Именно из-за их пустоты  двери  в  дальней
стене казались ближе, чем  они  были  на  самом  деле.  Казалось,  отряд
никогда не достигнет их и люди так и будут беспомощно перебирать ногами,
пока не упадут без сил...
   Он  встряхнулся,  прогоняя  наваждение.  Это   место   как-то   плохо
действовало на его душу, давило, лишало воли.  Хаген  обнажил  клинки  и
лязгнул ими друг о друга. Идти сразу стало  легче.  Хирдманы  за  спиной
оживились.  Наконец  они  достигли  дверей.  Окованные  бронзой  створки
бесшумно подались внутрь.
   Новый зал оказался огромен. Здесь могли поместиться два таких  хирда,
как у его отца, причем в боевом порядке, - и еще осталось бы место.  Зал
был круглым, и посередине его стоял столб солнечного света. Он падал  на
что-то вроде постамента для статуи, которые так любят в Руме,  но  самой
статуи там не было. В странном, наклоненном со всех  сторон  к  середине
потолке  зияло  большое  отверстие,  через  которое  и  светило  солнце.
Казалось неясным, почему все это сооружение  не  обрушилось  еще  внутрь
себя, - судя по всему, свод сложен  из  камня,  а  подпорок  никаких  не
видно. Впрочем, все здесь настолько древнее, что если оно не рухнуло  до
сих пор - бояться нечего. В стенах зала располагались двенадцать дверей,
на створках которых Хаген увидел те же знаки, что и в залах. Были  среди
них и новые, отчасти уже напоминающие руны Футарка . Рассмотреть  их  не
хватило времени.
   Невнятный булькающий звук вдруг нарушил тишину. Эхо отразило  его  от
стен  и  свода  так,  что  было  сложно  сразу  определить  направление.
Хирдманы, растянувшись в цепочку, осторожно двинулись через зал.  Хаген,
как всегда, шел первым.
   Вблизи штука, которую он принял было за постамент,  оказалась  просто
каменным кубом. На его боковых гранях высечены  были  непонятные  знаки.
Потом он заметил кожаный ремень, накинутый на основание куба. Держа мечи
наготове, Хаген заглянул за него и увидел первого из воинов Скьяльви.
   Ремень заканчивался петлей, затянутой на белой шее молодой женщины. В
ее густых золотистых волосах, сейчас растрепанных  и  закрывавших  лицо,
сверкали жемчуга. Платье небесного  цвета  с  узором,  вышитым  золотыми
нитями, висело клочьями. Воин, поймавший ее, лежал  сверху,  придавив  к
холодному полу своим огромным телом. Лежал неподвижно. Судя по франкской
кольчуге, это был Торир Собака.
   В первый момент Хагену показалось, что Торир спит. Такое вполне может
случиться, если ты полдня ворочал веслами, затем сражался и тут же  тебе
досталась женщина. Немудрено, от души  позабавившись,  уснуть  прямо  на
ней. Однако звуки, которые издавал Торир,  вовсе  не  были  храпом.  Его
голова в шлеме свесилась набок, через плечо жрицы, и слегка  подрагивала
в такт хрипу и бульканью...
   Хаген подал знак, и его воины остановились, оглядываясь по  сторонам.
Тут было что-то не так. Женщина не могла перерезать глотку  Ториру,  как
это сделала с Бьярни Весло ее  подруга.  Она  была  связана,  и  связана
качественно. Если твое правое  запястье  привязать  к  щиколотке  правой
ноги, а левое - к левой, то  очень  сложно  кого-то  зарезать.  Остается
только кусаться. Но и это Собака предусмотрел, привязав  жрицу  за  шею.
Будет  дергаться  -  задохнется.  Однако  сам  он  находился  в   жалком
состоянии, причем по  совершенно  неясной  причине.  Кто-то  из  обслуги
храма, конечно, мог подкрасться сзади, пока Торир возился с женщиной,  и
стукнуть ему по голове чем-то тяжелым. Но почему он тогда  не  освободил
жрицу?
   Окольчуженное  плечо  Торира  показалось  неприятно  холодным.  Хаген
рывком перевернул воина и невольно отшатнулся... Белки вытаращенных глаз
викинга, бесцельно блуждающих из стороны в сторону, были налиты  кровью.
Русая борода  и  усы  покрыты  бледно-розовой  пеной.  Губы  беспрерывно
подергивались, словно он пытался что-то сказать, а мощные  кисти  рук  с
узловатыми пальцами, привычные к  обращению  с  мечом  и  веслом,  мелко
подрагивали. Хаген оттянул пальцем ожерелье  кольчуги  и  увидел  бешено
двигающийся кадык. "Однако глотка цела..." Он взглянул на жрицу.  На  ее
нежной коже грубо отпечатался узор кольчужных звеньев. Тело женщины было
безупречным.  Бархатистая  кожа,  казалось,  светилась  изнутри,  манила
прикоснуться. Ее лоно походило  на  нераскрытый  бутон  цветка.  Видимо,
Торир все же ничего не успел. Хагена охватила волна неистового  желания.
Он так давно не был с женщиной, а эта так бела и так  близко...  Упругие
груди дерзко смотрели в потолок, и их соски были... напряжены.  Впрочем,
в храме довольно прохладно, но  все  же...  Он  опустился  на  колено  и
протянул руку, чтобы отбросить волосы с ее лица. И замер. Сквозь  густые
пряди медовых волос он заметил яростный блеск глаз. Она была в  сознании
и смертельно опасна, несмотря  на  глупые  путы  Торира.  Теперь  нечего
искать того, кто подкрался, чтобы нахлобучить бедняге по голове.  Потому
что никто не подкрадывался. Эта  женщина  была  жрицей  и,  несмотря  на
очевидную молодость, обладала огромной колдовской силой. Несчастный воин
сумел связать ее лишь потому, что все его внимание захватило ее цветущее
тело. Но стоило ему взглянуть  жрице  в  глаза,  как  он  превратился  в
лопочущего недоумка. Колдовство отняло у него разум.
   Хаген мрачно улыбнулся.  Он  знал,  что  эта  девушка,  великолепная,
словно богиня, собирается попробовать свой фокус и с ним. Она  видела  -
он не простой воин, и хотела, прежде чем остальные норманны разорвут  ее
на части, убить его разум так же, как она убила разум Торира. И  умереть
отомщенной. Он уважал ее храбрость. Молодая жрица не казалась  жалкой  и
побежденной даже лежа обнаженной и  связанной  у  ног  врага.  Продолжая
улыбаться, Хаген отбросил волосы с ее лица, чтобы померяться взглядом  с
Судьбой. Глаза у Судьбы оказались зелеными...
 
Глава 10 
СЕДИНА ДРЕВНОСТИ 
 
   ... На древних скалах старая сосна,
   Как воин одинокий после битвы,
   Стоит, открытая ударам стрел ветров.
   В ее корнях спит память о былом,
   О времени, когда земную твердь
   Давило исполинской толщей льда.
   Крошились с хрипом гибнущие камни,
   А реки льда сносили храмы древних,
   И наши предки подались на юг.
   Так канула в века Гиперборея...
 
   Два воина, пробежав  по  выставленным  веслам,  спрыгнули  на  скалу.
Ольбард  наблюдал,  как  они  ловко  карабкаются  наверх  и  исчезают  в
кустарнике, которым покрыты вершины утесов.  Прилив  слегка  подталкивал
"Змиулана" в корму, как бы приглашая  войти  в  устье  реки,  спрятанное
среди обветренных  седых  скал.  Однако  гребцы,  тихо  шевеля  веслами,
удерживали лодью на месте. Пусть вернутся разведывающие дорогу вой.
   Вот один из  них  появился  на  вершине  скалы,  подал  знак  -  путь
свободен. "Змиулан" снова двинулся вперед. Весла плавно, почти без шума,
погружались в воду. Здесь надо тихо - место  опасное.  Удобную  стоянку,
что вверх по реке, используют многие. И не всегда это друзья.
   Берега слегка расступились, скалы стали ниже, и рос  на  них  уже  не
низкий кустарник, а настоящий сосновый лес. Русло реки слегка повернуло,
открыв по левую руку  небольшой  пляж,  усыпанный  мелкой  галькой.  Еще
несколько гребков, и киль лодьи заскрежетал по ней.  Воины  попрыгали  в
воду, налегли на борта. "Змиулан"  проскользнул  еще  немного  вперед  и
остановился. Лагерь разбили здесь же...
   Костер горел под выступом скалы, в грубо сложенном из плоских валунов
очаге. Огонь кормили сухими ветками, и он почти не давал  дыма.  Савинов
задумчиво смотрел, как бледные сизые струйки растекаются по  закопченной
поверхности камня, прежде чем подняться наверх к небу. Эта стоянка  явно
использовалась ранее. Однако  она  была  временной.  Храбр  сказал,  что
зимовье находится выше по реке.  Туда  ушли  разведчики.  Еще  несколько
маленьких групп  отправились  в  разные  стороны.  Вскоре  одна  из  них
вернулась, неся на плечах подвязанную к копью косулю. Вот и ужин.
   Со скалы, на которой устроился Сашка, было отлично видно, как дружина
слаженно разбивает лагерь, высылает разведчиков и посты. Это даже нельзя
было назвать действиями хорошо обученных солдат. Нет.  В  этом  была  их
жизнь, их суть. Они - воины.
   Савинов оглянулся вокруг. Отсюда - со скалы - прекрасный вид. Куда ни
кинь взгляд - всюду сопки, поросшие  густым  лесом.  В  его  времени  (а
скорее всего, это действительно другое время) деревьев в Заполярье  было
гораздо меньше - все больше голых скал и кустарника, хотя в Хибинах леса
были в наличии, да еще какие леса! Но там микроклимат... Правда,  место,
где  он  находился  сейчас,  сложновато   определить.   Никаких   особых
ориентиров. Ну, может быть, потом, позже... Но одно Савинов мог  сказать
наверняка - этот Север ему нравился больше, чем  тот,  который  он  знал
раньше... Рука погладила нагретую солнцем поверхность скалы. Лето.
   Пейзаж вокруг совершенно мирный, кажется,  если  не  оглядываться  на
лагерь, что людей в этих краях никогда не было. Но он  знал  -  ниже  по
склону, там, где лес взбирается на скалы, таятся воины синеусого  князя,
которого, как выяснилось, зовут Ольбард. Имя вроде не  славянское,  хотя
черт его знает... Воины наготове, значит, здесь небезопасно. Да и  череп
гигантской саблезубой  кошки  -  смилодона,  -  неведомо  какими  путями
водруженный на нос лодьи (и где они его раскопали?), до сих  пор  торчит
на своем месте.  Когда-то  давно  Савинов  читал,  что  викинги  снимали
носовые фигуры своих кораблей, входя в  дружественный  порт  или  следуя
вдоль своих берегов. Ведь это не просто украшение - это угроза, вызов! И
если у этой, как он уже понял, интернациональной дружины обычаи те же...
   В общем - либо воины Ольбарда ждут нападения,  либо  сами  собираются
напасть. Почему-то этот вывод оставил Савинова  совершенно  равнодушным.
Он  понял  и  отметил  про  себя  -  будет  бой.  Почему  это   казалось
несомненным, почти свершившимся фактом - Савинов не знал. Что ж -  пусть
будет...
   Огонь плясал, разбрасывая хвостатые  искры.  Воины  сидели  вокруг  и
молча смотрели в глубь пламени, словно тщились увидеть свою судьбу. Иные
и видели.
   Было светло, и рыжие отсветы, ластясь к окружающему миру, делали  его
теплее и уютнее. Лица  людей  казались  спокойнее,  словно  свет  костра
стирал с них старые шрамы и следы неумолимого  времени.  Не  то  бывает,
когда костер светит ночью, выхватывая из тьмы не человеческие черты,  но
суровые лики богов.
   Ольбард насторожился. Что-то...  Костер  вдруг  вспыхнул  сильнее,  с
треском выбросив вверх огромный сноп искр. Из самого сердца огня  возник
яркий, полыхающий багряным, бутон. Он начал расти, разворачивая лепестки
и меняя цвета, раскрылся и обернулся огненной птицей  -  соколом.  Птица
распростерла мощные крылья.
   Князь наблюдал за видением, ожидая, на что  же  укажет  Рарог.  Краем
глаза он заметил, что некоторые из дружины чуть подались назад от костра
- возможно, тоже что-то видели.  В  этот  миг  огненная  птица  Семаргла
встрепенулась. Жгут пламени оторвался  от  костра  и,  роняя  искрящиеся
перья, взлетел ввысь, обогнув нависшую скалу.
   Ольбард услышал, как проснувшаяся при появлении Рарога Сила  вскипела
с безумной мощью, заставив содрогнуться все его существо. Мир изменился,
пронизанный множеством огненных нитей и сияющих сгустков,  которые  суть
люди и деревья. Сверкающий, истинный мир - Правь.
   Вещее зрение, доступное только сильнейшим волхвам,  открывающее  суть
вселенной, дающее знания и мощь, - именно оно раскрывало  двери  горнего
мира. К Ольбарду оно приходило не часто - князь был  еще  слишком  молод
для этого. Но недаром ходили слухи,  что  старый  Ольг  Вещий,  которого
урмане зовут на свой лад Хельги, именно ему - Ольбарду  -  завещал  свой
дар...
   Деревья. Много, много деревьев. Мхи, папоротники, поросшие лишайником
скалы. Валуны топорщатся, дыбятся. Тропы нет -  всюду  узловатые  корни.
Лучи солнца бьют сквозь зеленые  кроны,  пляшут  световыми  столбами  на
лесной мураве. Сквозь колоннаду из этих столбов  так  легко  идти.  Ноги
несут вперед, словно бурелом и заросшие мхом валуны - не  помеха.  Несут
все дальше - вглубь, в чащу, откуда зовет, льется странное чувство -  ни
звук,  ни  запах...  Будто  во  сне  проплывают  мимо   мрачные   скалы,
истерзанные ледником, - морены.
   Путь лежит дальше - наверх по пологому северному склону, вот  вершина
скалы, вот южный склон, больше напоминающий обрыв. Теперь вниз. С  камня
на камень, легко, словно тело превратилось в невесомый  сгусток  тумана.
Кроны деревьев полощутся на ветру у самых ног.