и планами мести. Иудаизм, основанный на поклонении единому
богу Яхве, пока еще нов и слаб. И вообще, это  пока  наполовину  языческая
вера. Мои выкладки показывают, что иудаизм  тоже  едва  ли  выживет.  Яхве
скатится  до  уровня  заурядной  фигуры  в  неустоявшемся  и  переменчивом
пантеоне.
     - Вот тут-то и конец практически  всей  Классической  цивилизации,  -
добавил Эверард. - Иудаизм повлиял как на философию,  так  и  на  развитие
событий у  александрийских  греков  и  римлян.  Никакого  христианства,  а
значит, западной цивилизации, византийской, и  никаких  наследников  ни  у
той, ни у другой. И никакого намека на то, что будет взамен. - Он вспомнил
еще об одном измененном мире, существование которого помог  предотвратить,
и снова нахлынули воспоминания, которые останутся с ним на всю жизнь.
     - Да, конечно, - нетерпеливо сказал Кортен. - Дело в том, что ресурсы
Патруля   ограничены   и   к   тому    же    рассредоточены    по    всему
пространственно-временному континууму, имеющему множество не менее  важных
критических точек. Я  не  думаю,  что  Патрулю  следует  перебрасывать  на
спасение Тира все свои силы. Ибо если это случится  и  мы  проиграем,  все
будет кончено: наши шансы  восстановить  первоначальную  Вселенную  станут
ничтожно малы. Я считаю, что нужно  создать  надежную  базу  -  с  большим
числом сотрудников, с хорошо продуманными планами - в  Иерусалиме,  с  тем
чтобы  минимизировать  последствия  там.  Чем  меньше  пострадает  царство
Соломона, тем слабее будет вихрь перемен. Тогда у нас будет больше  шансов
сохранить ход истории.
     - Вы хотите... сбросить Тир со счетов? - встревоженно спросила Яэль.
     - Нет. Конечно, нет. Но  я  хочу,  чтобы  мы  застраховались  от  его
потери.
     - По-моему, это  уже  означает  рисковать  историей.  -  Голос  Хаима
дрожал.
     - Понимаю вашу обеспокоенность. Однако чрезвычайные ситуации  требуют
чрезвычайных мер.  Сразу  хочу  сказать:  хоть  я  и  прибыл  сюда,  чтобы
предварительно обсудить все это с  вами,  но  в  любом  случае  я  намерен
добиваться одобрения своего предложения  в  высших  инстанциях.  -  Кортен
повернулся к Эверарду.  -  Сэр,  я  сожалею  о  необходимости  еще  больше
сократить ваши скудные ресурсы, но,  по  моему  глубокому  убеждению,  это
единственно верный путь.
     - Они даже не скудные, - проворчал американец. - Их, считайте, вообще
нет.
     "Да, какие-то предварительные  изыскания  были  проведены,  но  после
этого никого, кроме меня, Патруль сюда не направлял...  Означает  ли  это,
что данеллиане знают о моем успехе? Или это означает, что они согласятся с
Кортеном - даже в том, что Тир "уже" обречен? Если я проиграю...  то  есть
если я погибну..."
     Он выпрямился, достал из кисета трубку, табак и сказал:
     -  Дамы  и  господа,  давайте  не  устраивать  состязание,  кто  кого
перекричит. Поговорим как разумные люди. Для начала  возьмем  имеющиеся  у
нас неопровержимые факты и рассмотрим их. Нельзя  сказать,  чтобы  я  знал
очень много, но тем не менее...
     Спор продолжался несколько часов.
     После полудня Яэль предложила им прерваться на обед.
     - Спасибо, - сказал Эверард, - но мне, по-моему, лучше  вернуться  во
дворец. Иначе Хирам может подумать, что я бездельничаю за его счет. Завтра
я загляну снова, о'кей?
     На самом деле у него просто не было аппетита  для  обычного  плотного
обеда - в Финикии это означало жаркое из барашка или что-либо в этом роде.
Он предпочел бы съесть кусок хлеба и ломоть козьего  сыра  в  какой-нибудь
забегаловке и обдумать при  этом  возникшую  ситуацию.  (Еще  раз  спасибо
развитой технологии.  Без  специально  разработанных  генетиками  защитных
микроорганизмов, которыми его напичкали в медслужбе Патруля, он никогда не
осмелился бы прикоснуться к местной пище - ну  разве  только  если  что-то
жареное-пережаренное...  Опять  же,  если  бы   не   эти   микроорганизмы,
вакцинации от всех видов болезней, что  обрушивались  на  человечество  за
долгие века, давно бы разрушили его иммунную систему.)
     Он пожал всем руки, как  было  принято  в  двадцатом  столетии.  Прав
Кортен или нет, но человек он приятный, в высшей  степени  компетентный  и
действует из лучших побуждений. Эверард  вышел  на  улицу:  солнце  палило
нещадно, но жизнь в городе бурлила по-прежнему.
     У дома его ждал Пум. На этот раз он вскочил на ноги уже не так резво.
Худое юное лицо его выглядело непривычно серьезно.
     - Хозяин, - тихо сказал он, - мы можем поговорить наедине?
     Они нашли таверну, где, кроме них, никого не было. По  сути,  таверна
представляла  собой  навес,  закрывающий  от  солнечных  лучей   небольшую
площадку с мягкими подушками; посетители садились на них, скрестив ноги, а
хозяин заведения приносил из внутренних помещений глиняные чаши  с  вином.
Поторговавшись, Эверард расплатился  с  ним  бисеринами.  На  улице,  куда
выходило  заведение,  было  людно,  однако  в  эти  часы  мужчины   обычно
занимались делами. И лишь вечером, когда на улицы  падут  прохладные  тени
городских стен, они разойдутся отдохнуть по тавернам - во  всяком  случае,
те из них, кто сможет это себе позволить.
     Эверард отхлебнул разведенного, прокисшего пойла и поморщился. С  его
точки зрения, примерно до семнадцатого столетия от Рождества Христова люди
ничего не понимали в вине. Не говоря уже о пиве. Ну да ладно...
     - Говори, сынок, - сказал он. - Только не трать зря слов  и  времени,
называя меня сиянием Вселенной и предлагая лечь  передо  мной  ниц,  чтобы
облобызать мне ноги. Чем ты занимался?
     Пум сглотнул от волнения, поежился, наклонился вперед.
     - О, повелитель мой, - начал он, и голос у него стал  тонкий,  как  у
ребенка, - ваш недостойный слуга осмелился взять на себя  многое.  Браните
меня, бейте меня, порите меня, коли пожелаете, если я совершил  проступок.
Но никогда, умоляю вас, никогда не думайте, что я стремился  к  чему-либо,
кроме вашего  благоденствия.  Единственное  мое  желание  -  служить  вам,
насколько позволяют  мои  скромные  способности.  -  Пум  не  удержался  и
ухмыльнулся. - Вы ведь так хорошо платите! - Но к нему  тут  же  вернулась
рассудительность. - Вы  сильный  человек  и  могущественный  господин,  на
службе у которого я мог бы  преуспеть.  Но  для  этого  я  должен  сначала
доказать, что достоин ее.  Принести  ваш  багаж  и  проводить  вас  в  дом
наслаждений может любой деревенский болван. Что же,  помимо  этого,  может
сделать Пуммаирам, дабы мой повелитель пожелал  оставить  его  в  качестве
слуги? Что же требуется моему повелителю? Чем я мог  бы  ему  помочь?  Вам
угодно, хозяин, выдавать себя за  невежественного  чужестранца,  однако  у
меня с самого начала возникло ощущение, что под этой маской кроется  нечто
иное. Конечно, вы не доверились бы случайно встретившемуся  беспризорнику.
А не зная ваших намерений, как мог я сказать, чем смогу быть полезным?
     "Да, - подумал Эверард, - постоянные заботы о пропитании должны  были
выработать у него довольно сильную интуицию, иначе он бы не выжил".
     - Ладно, я не сержусь, - произнес он мягко. - Но скажи  мне,  где  ты
все-таки пропадал.
     Большие светло-карие глаза Пума встретились с его глазами. Он смотрел
на него уверенно, почти как равный на равного.
     - Я позволил себе  расспросить  о  моем  хозяине  других.  О,  я  был
неизменно осторожен, ни разу не проговорился о своих намерениях  и  никому
не позволил заподозрить, насколько важно то, что он или она сообщает  мне.
Как доказательство - может ли мой  повелитель  сказать,  что  кто-то  стал
относиться к нему более настороженно?
     - М-м... нет... не более, чем можно было ожидать. С кем ты говорил?
     - Ну, для начала,  с  прекрасной  Плешти,  или  Бо-рон-у-вен.  -  Пум
вскинул руки.
     - Нет, хозяин! Она  не  сказала  ни  одного  слова,  которого  вы  не
одобрили бы. Я всего лишь следил за ее лицом, ее движениями, когда задавал
определенные  вопросы.  Не  более.  Время  от  времени  она   отказывалась
отвечать, и это мне тоже кое о чем сказало. Да, тело ее не  умеет  хранить
секретов. Но разве это ее вина?
     - Нет.
     "Кстати, я не удивился бы, узнав, что той  ночью  ты  приоткрыл  свою
дверь и подслушал наш разговор. Хотя это не важно".
     - Так я узнал, что вы не из... гэлов, так этот народ называется,  да?
Впрочем, это  не  было  неожиданностью,  я  уже  и  сам  догадался.  Я  не
сомневаюсь, что в бою мой хозяин страшен, но с  женщинами  он  нежен,  как
мать со своим ребенком. Разве это похоже на полудикого странника?
     Эверард грустно усмехнулся. Туше! [в вольной борьбе  -  прикосновение
лопатками к полу, поражение] Ему и раньше, на других  заданиях  доводилось
слышать, что он "недостаточно груб",  но  никто  еще  не  делал  из  этого
выводов.
     Ободренный его молчанием, Пум торопливо продолжил:
     - Я не стану утомлять моего повелителя  подробностями.  Слуги  всегда
наблюдают за теми, кто  могуществен,  и  не  прочь  посплетничать  о  них.
Возможно, я слегка обманул Сараи: поскольку я состою у  вас  в  услужении,
она не прогнала меня. Не то чтобы я спросил ее прямо в лоб. Это было бы  и
глупо, и бессмысленно. Я вполне удовлетворился тем, что меня  направили  в
дом Джантина-хаму, - они там до сих пор обсуждают ваш вчерашний  визит.  И
таким вот образом я получил представление о том, что ищет мой  повелитель.
- Он гордо выпятил грудь. - А  больше,  сиятельный  хозяин,  вашему  слуге
ничего и не требовалось. Я поспешил в гавань, прошелся... И готово!
     Волнение охватило Эверарда.
     - Что ты нашел? - почти закричал он.
     - Что же, - гордо произнес Пум, - как не  человека,  который  пережил
кораблекрушение и нападение демонов?


     На вид Гизго было лет сорок пять;  невысокий,  жилистый,  обветренное
лицо с большим носом светилось живостью. За годы, проведенные на море,  он
из матроса  сделался  рулевым  -  квалифицированная  и  высокооплачиваемая
работа. За те же годы его закадычным друзьям до смерти надоело  слушать  о
приключившейся с ним удивительной истории, и большинство из  них  считали,
что это просто очередная небылица.
     Эверард по достоинству оценил  фантастическую  ловкость  проведенного
Пумом дознания, методика  которого  заключалась  в  хождении  по  питейным
заведениям, где он выуживал у  матросов,  кто  какие  байки  рассказывает.
Самому ему нипочем не  удалось  бы  этого  сделать:  матросы  вряд  ли  бы
доверились чужестранцу, тем более царскому гостю. Как  все  здравомыслящие
люди на протяжении долгой истории человечества, средний  финикиец  считал,
что от правительства лучше держаться подальше.
     Им повезло, что в самый  разгар  мореходного  сезона  Гизго  оказался
дома. Впрочем, тот уже достиг  достаточно  высокого  положения  и  накопил
немало  богатств,  чтобы  не  испытывать   более   судьбу   в   длительных
экспедициях, порой трудных и опасных. Его корабль  ходил  теперь  лишь  до
Египта и часто стоял на приколе в гавани.
     Откинувшись на подушках в одной из комнат своего уютного жилища -  аж
на пятом этаже редкого по тем временам высокого каменного здания, -  Гизго
охотно делился с гостями  рассказами  о  своей  жизни.  Время  от  времени
появлялись две его жены с напитками и фруктами. Окно комнаты  выходило  во
двор, где между глинобитными стенами  висело  на  веревках  белье.  Однако
воздух был свеж и чист. Солнце заглядывало в  окно,  играя  бликами  среди
многочисленных сувениров, что Гизго привез из дальних странствий,  -  чего
тут только не было: миниатюрный вавилонский херувимчик, флейта из  Греции,
фаянсовый гиппопотам с берегов Нила, иберийский амулет, бронзовый кинжал в
форме узкого листа  из  северных  земель...  Эверард  тоже  сделал  моряку
подарок  -  увесистый  слиток   золота,   и   тот   сразу   стал   намного
словоохотливее.
     - Да, - говорил Гизго, - ужасное было плавание, это уж  точно.  Время
года паршивое,  вот-вот  равноденствие  наступит,  а  тут  еще  эти  самые
"синимы" неизвестно откуда взялись. Я как чувствовал, не к добру  это.  Но
мы были молоды - вся команда, от капитана до последнего матроса - и решили
зазимовать на Кипре,  там  вина  крепкие,  а  девушки  -  ласковые.  Ну  и
заплатили нам эти "синимы" неплохо, да. Столько металла предложили, что мы
были готовы показать кукиш самой смерти и спуститься в ад.  С  тех  пор  я
стал мудрее, но не скажу, что счастливее, так вот. Я все еще проворен,  но
чувствую, что зубы мои источились, и поверьте, друзья  мои,  быть  молодым
лучше. - Он состроил знак для отвода дурных сил и добавил:
     - Погибшие в пучине морской, пусть ваши души покоятся в мире. - Затем
взглянул на Пума. - Знаешь, парень, один из них был здорово похож на тебя.
Я даже  испугался,  когда  тебя  увидел.  Как  же  его  звали...  Адиятон,
кажется... Да, вроде. Может, это твой дед?
     Пум пожал плечами: кто знает?
     - Я принес жертвы за  них,  да,  -  продолжил  Гизго,  -  и  за  свое
спасение. Всегда помогай своим друзьям и плати  долги,  и  тогда  боги  не
оставят тебя в трудную минуту. Меня вот спасли... Сплавать на Кипр - дело,
мягко говоря, непростое. Лагерь не разобьешь, всю ночь в открытом море - а
иногда и не одну, если ветер плох. А в тот раз... в тот раз вообще... Едва
земля скрылась из виду, налетела буря, и хоть мы и  вылили  на  волны  все
масло, нам это мало помогло. Весла на  воду,  и  держать,  держать  нос  к
волне! Руки отрываются, но надо грести, еще и еще. Темно, как у  свиньи  в
брюхе, ветер воет, дождь хлещет, нас швыряет как щепку,  соль  глаза  ест,
губы потрескались, болят дико... Ну как тут грести в лад, когда за  ветром
даже барабана не слышно?..
     Но потом смотрю, на мостике стоит главный этих "синимов", плащ с него
ветром чуть не срывает, а он лицо  запрокинул  и  смеется.  Представляете,
смеется! Не знаю уж, смелый он такой или по глупости не понимал,  в  какой
мы опасности, а может, просто лучше меня знал морское дело. Много позже, в
свете добытых с таким трудом знаний, я понял, что чуточку везения -  и  мы
бы победили шторм. Корабль был  добротный,  и  команда  знала  свое  дело.
Однако боги - или демоны - распорядились иначе... Ни  с  того  ни  с  сего
вдруг как громыхнет! И молния такая - я чуть не ослеп. Весло выронил -  да
и не я один. Как-то еще сумел поймать его,  прежде  чем  оно  выскользнуло
между уключин. Наверное, это  и  спасло  мне  зрение,  потому  что,  когда
сверкнуло во второй раз, я не смотрел вверх... Да, нас  поразило  молнией.
Дважды. Грома я во второй раз не слышал, но, может быть, рев волн и  свист
ветра заглушили его. Когда ко мне вернулось наконец зрение, я увидел,  что
мачта у нас пылает, как факел.
     Переборки  полопались,  и  кораблю  приходил   конец.   Я   буквально
чувствовал - задницей чувствовал, - как море разламывает  наш  корабль  на
части. Только в тот момент это уже не имело  значения.  Ибо  в  мерцающем,
неровном свете я заметил в небе над нами какие-то штуки,  похожие  на  вон
того крылатого быка, только размером с  живого.  И  светились  они,  будто
отлитые  из  железа.  Верхом  на  них  сидели  люди.  А  потом  эти  штуки
устремились вниз...
     И тут корабль развалился на куски. Я оказался в воде, хорошо еще -  в
весло вцепился. Двое моих товарищей барахтались рядом, тоже нашли какие-то
обломки и держались на плаву. Но эти  бестии  еще  не  закончили.  С  неба
сорвалась молния и угодила прямо в бедного Хурума-аби,  моего  приятеля  с
детства. Его, должно быть, убило сразу. Ну,  а  я  нырнул  поглубже  и  не
всплывал, пока дыхания хватало.
     Потом все-таки воздух кончился, и пришлось высунуть  нос  над  водой;
кроме меня, никого на поверхности не было. Однако стая этих драконов - или
колесниц, или не знаю уж что это такое - по-прежнему носилась в воздухе, и
между ними бушевали молнии. Я нырнул снова.
     Думаю, они вскоре улетели в тот загробный  мир,  откуда  прибыли,  но
тогда меня это мало заботило, надо было как-то спасаться. В конце концов я
добрался до берега. Случившееся казалось нереальным,  словно  дурной  сон.
Возможно, так оно и было. Не  знаю.  Знаю  только,  что  вернулся  с  того
корабля я один. И слава Танит, а, девочки? - Тяжелые  воспоминания  отнюдь
не испортили Гизго настроения, и он ущипнул за зад стоявшую рядом жену.
     Последовали новые рассказы - беседа длилась  еще  часа  два.  Наконец
Эверард, едва сдерживая волнение, спросил:
     - Вы помните, когда именно это случилось? Сколько лет назад?
     - Ну конечно... конечно, помню, - ответил  Гизго.  -  Ровно  двадцать
шесть. Это произошло за пятнадцать  дней  до  осеннего  равноденствия  или
достаточно близко к этому. - Он махнул рукой. - Вы удивляетесь,  откуда  я
знаю? Что ж, мой  календарь  не  менее  точен,  чем  календарь  египетских
жрецов. У них он точен, потому что каждый год река их разливается, а затем
опять  возвращается  в  свои  берега.  И  там  моряк,  который  забудет  о
календаре, вряд ли проживет до старости. Знаете ли  вы,  что  за  Столбами
Мелкарта море поднимается и опадает, как Нил, только дважды в день? Будьте
внимательны, если вам случится попасть в эти места.  Хотя  на  самом  деле
по-настоящему уважать календарь меня заставил не кто-нибудь,  а  те  самые
"синимы". Я как раз прислуживал капитану, когда они торговались с  ним  об
оплате, - так вот они только и говорили о том, в какой  именно  день  надо
отплыть, - в общем, уговаривали его, понимаете? Я тогда слушал-слушал да и
решил для себя, что, может быть, в такой точности тоже есть  смысл.  В  то
время я не умел еще ни читать, ни писать, но начал отмечать,  что  за  год
случилось необычного, все держал в памяти, по порядку, и, когда надо,  мог
подсчитать, сколько прошло лет. Так, год  кораблекрушения  шел  за  годом,
когда я плавал к берегам Красных Скал, а  на  следующий  год  я  подхватил
"вавилонскую хворь"...


     Эверард и Пум вышли на улицу  и  двинулись  из  квартала  Сидонийской
гавани по улице Канатчиков, уже притихшей и темной, ко дворцу.
     - Мой повелитель собирается с  силами,  я  вижу,  -  пробормотал  Пум
спустя какое-то время.
     Эверард рассеянно кивнул. Он был слишком занят бушующими, словно  тот
гибельный шторм, мыслями.
     План Варагана казался теперь яснее. (Эверард почти уже не сомневался,
что задуманное злодейство было делом рук Меро  Варагана.)  Из  неизвестной
точки пространства-времени, где находилось его убежище, он  с  полудюжиной
своих сообщников появился на темпороллерах в  окрестностях  Усу,  двадцать
шесть  лет  назад.  Высадив  семерых,  остальные  члены  банды  немедленно
вернулись обратно. Патруль не мог и надеяться задержать аппараты за  такой
короткий промежуток времени, коль скоро момент и  место  высадки  не  были
точно известны. Люди Варагана вошли в город пешком  и  вскоре  втерлись  в
доверие к царю Абибаалу.
     Однако сделали они это, по всей видимости, уже после взрыва в  храме,
отправки ультиматума и, быть  может,  покушения  на  Эверарда  -  то  есть
"после" с точки зрения их мировых линий, их опыта. Найти такую мишень, как
он, было, наверное, нетрудно  -  равно  как  и  снарядить  убийцу.  Книги,
написанные учеными Тира, доступны  всем.  Видимо,  первоначальная  выходка
убедила Варагана в осуществимости всего плана. Рассудив,  что  потраченное
время и  усилия  будут  здесь  оправданы,  он  решил  раздобыть  подробные
сведения о Тире - такие, какие редко попадают в  книги,  -  с  тем,  чтобы
уничтожение этого сообщества было полным и окончательным.
     Когда Вараган и его приспешники сочли, что изучили уже все,  что,  по
их  мнению,  требовалось,  они  покинули  Усу  обычным  для  того  времени
способом,   дабы   не   возбудить   в   народе   слухи,   которые    могли
распространиться, сохраниться у  кого-то  в  памяти  и  со  временем  дать
подсказку Патрулю. По  той  же  причине  (чтобы  о  них  поскорее  забыли)
преступники хотели, чт