у едва удалось унести ноги. Желая мести так  же
сильно, как и упрочения своего положения, он прибыл в Тир с надеждой,  что
город, благодарный за его предупреждение, сочтет возможным по крайней мере
предоставить ему средства, чтобы нанять солдат,  которые  помогли  бы  ему
вновь вступить во владение своими землями.
     - Но ты не представил мне никаких доказательств, - задумчиво произнес
царь. - Ничего, кроме твоих слов.
     Эверард кивнул.
     - Мой повелитель видит ясно - как Ра, Сокол Египта. Разве я не сказал
заранее, что могу ошибаться, что, возможно, никакой реальной угрозы нет, а
есть лишь сплетни и пустая болтовня глупых обезьян? Тем не менее, я  молю,
чтобы мой повелитель распорядился расследовать это дело со всей  возможной
тщательностью - просто спокойствия ради. И я готов  стать  вашим  покорной
слугой, который мог бы помочь в таком дознании.  Я  знаю  мой  народ,  его
обычаи, а кроме  того,  по  пути  через  континент  я  встречал  множество
различных племен и побывал в разных странах. Теперь я чую коварство  лучше
всякой ищейки.
     Хирам дернул себя за бороду.
     - Возможно. В таком  заговоре  непременно  должно  участвовать  много
народу: кучка диких горцев и несколько филистимлян из  числа  знати  здесь
ничего не сделают... Люди из разных земель... Однако чужеземцы приезжают и
уезжают, вольные, как ветер. Кто выследит ветер?
     Сердце Эверарда учащенно забилось. Вот оно - мгновение,  которого  он
ждал.
     - Ваше величество, я много размышлял об этом, и боги  подсказали  мне
несколько идей. Думаю, что в первую голову нам надлежит искать не  обычных
торговцев, капитанов и матросов,  а  странников  из  тех  земель,  которые
тирийцы посещают редко или совсем не посещают; странников, которые  задают
вопросы, не имеющие отношения к торговле или выходящие за пределы обычного
любопытства.  Желая  узнать  как  можно  больше,  они   будут   стремиться
проникнуть и в общество знати, и на самое дно общества.  Не  припомнит  ли
мой повелитель кого-либо, кто отвечает такому описанию?
     Хирам покачал головой.
     - Нет. Нет, пожалуй. Я непременно услышал бы о таких людях и  пожелал
бы встретиться с ними. Моим приближенным  известно,  что  я  всегда  жажду
новых знаний и свежих вестей. - Он усмехнулся.  -  О  чем  свидетельствует
хотя бы то, что я пожелал принять тебя.
     Эверарду   пришлось   проглотить   свое   разочарование.   На    вкус
разочарование оказалось довольно кислым. "Но мне и не  следовало  ожидать,
что сейчас, накануне удара, враг будет действовать столь открыто. Ему ведь
известно, что Патруль тоже не сидит без дела. Нет, очевидно, он провел всю
подготовительную работу, собирая информацию о Финикии и ее слабых  местах,
раньше. Возможно, очень давно".
     -  Мой  повелитель,  -  сказал  он,  -  если   угроза   действительно
существует, то планы вынашивались уже давно. Осмелюсь ли я попросить  ваше
величество подумать еще раз? Царь  в  своем  всеведении  может  припомнить
что-то подобное, что было годы назад.
     Хирам опустил взгляд и собрался с мыслями. От волнения  Эверард  весь
покрылся испариной. Лишь усилием воли он заставил себя сидеть неподвижно и
наконец услышал негромкие слова:
     - Что  ж,  в  конце  правления  моего   прославленного   отца,   царя
Абибаала...  да...  какое-то  время  у  него  гостили  чужеземцы,  ставшие
предметом слухов. Они прибыли из страны, о которой мы  никогда  ничего  не
слышали... Искатели мудрости  с  Дальнего  Востока,  как  они  говорили  о
себе... А сама  страна?..  Си-ан?  Нет,  вряд  ли.  -  Хирам  вздохнул.  -
Воспоминания со временем тают. Особенно воспоминания о чужих рассказах.
     - Так мой повелитель не встречался с ними сам?
     - Нет,  я  был  в  отъезде,  несколько  лет  путешествовал  по  нашим
владениям и по миру, готовя себя к трону. А ныне Абибаал спит вечным сном,
как и его предки. Как спят, боюсь, почти все, кто мог видеть тех людей.
     Эверард подавил вздох разочарования  и  заставил  себя  расслабиться.
Туманно, расплывчато, но хоть какая-то ниточка. С другой стороны,  на  что
он вообще рассчитывал? На то, что враг оставит свою визитную карточку?
     Здесь не хранят дневников и не берегут писем, не нумеруют  года,  как
стали поступать в более поздние века. Узнать точно, когда Абибаал принимал
своих странных гостей, Эверард не мог. Найти  хотя  бы  одного-двоих,  кто
помнит тех странников - и то удача. Ведь Хирам правил уже два десятилетия,
а средняя продолжительность жизни в эту эпоху совсем невелика.
     "Тем не менее надо попытаться.  Это  единственный  пока  след.  Если,
конечно, след этот не ложный. Может, они и в самом  деле  исследователи  -
например, из китайской династии Чоу".
     Он кашлянул.
     - Дарует ли мой повелитель своему слуге позволение задавать вопросы -
в царском  дворце  и  в  городе?  Мне  кажется,  что  простые  люди  будут
разговаривать с простым человеком вроде меня более свободно и  откровенно,
чем им позволит благоговейный трепет, который  охватит  их  в  присутствии
вашего величества.
     Хирам улыбнулся.
     - Для "простого человека", Эборикс, у тебя  слишком  хорошо  подвешен
язык. Однако... ладно, можешь попробовать. И я хочу, чтобы ты на  какое-то
время остался у меня во дворце вместе с твоим молодым слугой,  которого  я
приметил снаружи. Мы побеседуем еще. Уж что-что, а собеседник ты занятный.


     Аудиенция завершилась, и слуга провел Эверарда с Пумом в их комнаты.
     - Благородный гость будет обедать с  начальниками  стражи  и  людьми,
равными ему по положению,  если  его  не  пригласят  за  царский  стол,  -
подобострастно  объяснил  он.   -   Спутника   его   ожидают   за   столом
свободнорожденных слуг. Если возникнут  какие-либо  пожелания,  вам  нужно
лишь сказать слугам - щедрость его величества не знает границ.
     Эверард решил эту щедрость особо не испытывать.  Хотя  придворные,  в
отличие от большинства тирийцев, всячески старались пустить пыль в  глаза,
сам Хирам, возможно, не был чужд бережливости.
     Тем не менее, войдя в отведенную ему  комнату,  патрульный  убедился,
что царь оказался заботливым хозяином. Распоряжения, очевидно, были отданы
после их беседы, за то время, пока гостям показывали дворец и  кормили  их
легким ужином.
     В большой, хорошо обставленной комнате горело несколько светильников.
Окно со ставнями выходило на двор, где росли цветы и  гранатовые  деревья.
Массивные деревянные двери крепились на бронзовых петлях. Еще  одна  дверь
открывалась в смежную комнату - видимо, для прислуги,  поскольку  места  в
ней едва хватало на соломенный матрас и ночной горшок.
     Эверард остановился. Неяркий свет освещал ковер, драпировки,  стулья,
стол,  сундук  из  кедрового  дерева,  двойную  кровать.  Неожиданно  тени
колыхнулись - с кровати встала молодая женщина и сразу  же  опустилась  на
колени.
     - Желает ли мой повелитель что-нибудь еще? - спросил  слуга.  -  Если
нет, то позвольте недостойному слуге пожелать вам доброй ночи.
     Он поклонился и вышел из комнаты.
     Из груди Пума вырвался вздох.
     - Красавица-то какая, хозяин!
     Щеки Эверарда загорелись.
     - Угу. Тебе тоже доброй ночи.
     - Благородный господин...
     - Доброй ночи, я сказал.
     Пум поднял глаза к потолку, демонстративно пожал плечами и поплелся в
свою конуру. Дверь за ним захлопнулась.
     - Встань-ка, милая, - пробормотал Эверард. - Не бойся.
     Женщина повиновалась, но закрыла грудь  руками  и  смиренно  опустила
голову. Высокая, явно выше среднего роста  для  этой  эпохи,  стройная,  с
хорошей фигурой. Светлая кожа под тонким платьем. Каштановые  волосы  были
собраны на затылке. Ощущая едва ли не робость, он прикоснулся пальцем к ее
подбородку. Она подняла голову, и патрульный увидел голубые глаза,  дерзко
вздернутый нос, полные губы и пикантно рассыпанные по лицу веснушки.
     - Кто ты? - поинтересовался он. Горло у него перехватило.
     - Ваша служанка, которую прислали позаботиться о вас, повелитель. - В
ее речи слышался певучий иностранный акцент. - Что вы пожелаете?
     - Я... Я спросил, кто ты. Твое имя, твой народ.
     - Здесь меня зовут Плешти, хозяин.
     - Потому что, готов поклясться, не могут  выговорить  твое  настоящее
имя, - или потому, что им лень делать это. Так как же тебя зовут?
     Она сглотнула, на глаза навернулись слезы.
     - Когда-то меня звали Бронвен, - прошептала она.
     Эверард кивнул - кивнул своим  собственным  мыслям.  Он  огляделся  и
увидел на столе кувшин с вином, сосуд с водой, кубок и вазу с фруктами. Он
взял Бронвен за руку, отметив про себя, какая она тонкая и нежная.
     - Идем-ка сядем, - сказал он,  -  угостимся,  познакомимся.  Вон  тот
кубок как раз подойдет.
     Она вздрогнула и отшатнулась. Печаль снова коснулась его  мыслей,  но
Эверард заставил себя улыбнуться.
     - Не бойся, Бронвен. Я не сделаю тебе ничего  плохого.  Просто  хочу,
чтобы мы стали друзьями. Видишь ли, девочка,  я  думаю,  что  мы  с  тобой
соплеменники.
     Она подавила всхлипы, расправила плечи, снова сглотнула.
     - Мой повелитель... п-подобен  богу  в  своей  доброте.  Как  же  мне
отблагодарить его?
     Эверард увлек ее к столу, усадил на стул и налил вина. Вскоре она уже
рассказывала свою историю.
     Все было более чем обычно.  Несмотря  на  ее  смутные  географические
представления, он пришел к заключению, что Бронвен из какого-то кельтского
племени, которое мигрировало на юг от родных дунайских земель. Она выросла
в деревне в северной части Адриатического побережья, и  ее  отец  считался
там весьма состоятельным человеком  -  насколько  это  вообще  возможно  в
бронзовом веке.
     Бронвен не подсчитывала  ни  дни  рождения  "до",  ни  годы  "после",
однако, по его оценке, ей было около тринадцати, когда -  примерно  десять
лет назад - пришли тирийцы. Они  приплыли  в  одном-единственном  корабле,
смело направляясь на север в  поисках  новых  возможностей  для  торговли.
Разбив лагерь на берегу и разложив товар, тирийцы принялись за свое  дело,
изъясняясь  при  помощи  языка  жестов.  Очевидно,   они   не   собирались
возвращаться в эти места, поскольку, уезжая, прихватили с собой нескольких
детей,  которые  подбрели  к  кораблю,  чтобы  взглянуть  на  удивительных
чужестранцев. Среди них оказалась и Бронвен.
     Пленниц никто не насиловал - да и вообще тирийцы относились и к  ним,
и к мальчикам без  лишней  жестокости,  но  просто  потому,  что  здоровая
девственница стоила на невольничьем рынке очень дорого.  Эверард  признал,
что даже не может назвать моряков порочными. Они просто  сделали  то,  что
считалось вполне естественным в древнем мире - да пожалуй, и еще  долго  в
последующие века.
     В общем-то Бронвен еще повезло. Ее купили для царского  дворца  -  не
для гарема (хотя царь и воспользовался несколько раз  ее  прелестями,  так
сказать,  в  неофициальном  порядке),  а  для  того,   чтобы   Хирам   мог
предоставлять ее своим гостям - тем, кому  он  оказывал  особое  внимание.
Мужчины редко бывали умышленно жестоки с ней, а боль, которая  никогда  не
исчезала, объяснялась ее положением - положением пленницы у чужаков.
     Это, и еще дети. За годы на чужбине Бронвен родила четверых, но  двое
из них умерли в младенчестве -  не  такая  уж  плохая  статистика  по  тем
временам, особенно если  учесть,  что  она  сохранила  и  зубы,  и  вообще
здоровье. Двое выживших были  пока  малы.  Девочка,  скорее  всего,  также
станет наложницей, когда достигнет половой зрелости, - если ее не отправят
в публичный дом. (Рабынь не  подвергали  дефлорации  в  ходе  религиозного
обряда, потому что никого не волновала их дальнейшая судьба.)  Мальчика  в
этом  возрасте,  вероятно,  кастрируют:  воспитанный  при  дворе,  он  мог
пригодиться в качестве прислуги в гареме.
     Что же касается Бронвен, то, когда она  подурнеет,  ее  определят  на
работу. Не обученная никакому ремеслу - такому, например, как ткачество, -
она, скорее всего,  закончит  свои  дни  посудомойкой  или  где-нибудь  на
мукомольне.
     Все эти горькие подробности Эверарду пришлось выуживать из  нее  одну
за другой. Она не жаловалась и не просила о помощи. Такая уж у нее судьба,
ничего тут не поделаешь. Ему вспомнилась строчка, которую через  несколько
столетий  напишет  Фукидид  [древнегреческий  историк,  автор  знаменитого
труда, посвященного событиям Пелопонесской  войны]  о  гибельной  афинской
военной экспедиции, последние участники которой провели остаток своих дней
в копях Сицилии: "Свершив, что мужчины могли, они терпеливо переносили то,
что положено перенести".
     Это же можно сказать и о женщинах. Эверард невольно задался вопросом,
найдется ли у него столько же стойкости, сколько у  Бронвен.  Едва  ли.  О
себе он рассказывал немного. Едва он уклонился от встречи с одним кельтом,
ему тут же навязали другого, и он чувствовал, что лучше будет попридержать
язык.
     В конце концов Бронвен немного повеселела, раскраснелась и, подняв на
него взгляд, произнесла слегка заплетающимся языком:
     - О, Эборикс... - Дальше он ничего не разобрал.
     - Боюсь, мой диалект слишком сильно отличается от  твоего,  милая,  -
сказал он.
     Она вновь перешла на пунический:
     - Эборикс, как великодушно со стороны Ашерат, что она привела меня  к
тебе, сколько бы времени она мне ни даровала. Как чудесно... А теперь, мой
милый повелитель, приди ко мне и позволь твоей  служанке  также  доставить
тебе немного удовольствия...  -  Она  поднялась,  обошла  вокруг  стола  и
устроилась, мягкая, теплая, у него на коленях.
     Эверард уже успел  посоветоваться  со  своей  совестью.  Если  он  не
сделает того, чего от него ожидают, слух  об  этом  непременно  дойдет  до
царских ушей. Хирам может обидеться - или заинтересоваться, что там не так
с его гостем. Бронвен тоже обидится, и, возможно, у нее будут  из-за  него
неприятности. Кроме того, она красива, привлекательна, а он так  давно  не
был с женщиной. Бедняжка Сараи здесь не в счет...
     И он привлек Бронвен к себе.
     Умная, внимательная, чувственная, она прекрасно знала, как  доставить
мужчине удовольствие. Поначалу он рассчитывал только на один раз,  но  она
заставила его изменить свои намерения -  и  неоднократно.  Ее  собственная
страсть также оказалась не фальшивой. Что ж, возможно, он был первым,  кто
когда-либо пытался доставить удовольствие ей.  Когда  они  отдыхали  после
второго раза, она судорожно прошептала ему на ухо:
     - Я... я не рожала... вот уже три года. О, как я молю,  чтобы  богиня
открыла мое лоно для тебя, Эборикс...
     Он не стал напоминать ей, что все ее дети будут рабами.
     А перед тем, как они уснули, она пробормотала  нечто  такое,  о  чем,
подумал Эверард, она вполне могла и не проговориться, если бы не вино и не
усталость:
     - Мы были сегодня одной плотью, мой повелитель, и еще не  раз  сможем
снова слиться воедино. Но знай: мне известно,  что  мы  не  принадлежим  к
одному народу.
     - Что? - Его пронзил холод. Он сел рывком, но она сразу  прижалась  к
нему и обняла.
     - Ложись, сердце мое. Никогда, никогда  я  тебя  не  выдам.  Но...  я
довольно хорошо помню свой дом, помню множество мелочей, и я не верю,  что
горные гэлы так уж отличаются от гэлов, которые живут у моря... Успокойся,
успокойся, твоей тайне ничто не угрожает. Почему Бронвен,  дочь  Браннока,
должна выдать единственного человека, который за долгие годы здесь проявил
о ней заботу? Спи, моя безымянная любовь, крепко спи в моих объятьях.


     На рассвете, рассыпаясь в извинениях и лести, Эверарда разбудил слуга
и увел его в горячую баню. Мыла пока еще  не  придумали,  однако  губка  и
пемза оттерли кожу патрульного от грязи, а затем слуга сделал ему массаж с
втиранием ароматного масла и побрил его. После чего Эверард  присоединился
к начальникам охраны - для скромного завтрака и оживленной беседы.
     - Я сегодня освобожден от службы, - сказал один из них. -  Не  хотите
ли, чтобы я свозил вас в Усу, друг Эборикс? Я мог бы показать вам город. А
затем, если будет еще светло, мы прокатимся по окрестностям. - Эверард так
и не понял, имелась ли в виду ослиная спина  или  более  быстрая,  хотя  и
менее удобная боевая колесница. Лошади в ту эпоху,  как  правило,  слишком
ценились, чтобы использовать их для чего-либо, кроме сражений  и  парадных
выездов.
     - Благодарю вас, - ответил патрульный. -  Однако  сначала  мне  нужно
повидаться с женщиной по имени Сараи. Она работает где-то на кухне.
     Офицер поднял брови.
     - Ну-ну, - ухмыльнулся тириец. - Северяне, что, предпочитают  царским
избранницам простых служанок?
     "Боже, что за деревенские сплетники обитают в этом дворце, -  подумал
Эверард. - Мне лучше будет, если я побыстрей восстановлю свою репутацию".
     Он  выпрямился,  бросил  на  своего  собеседника  холодный  взгляд  и
проговорил:
     - По повелению царя  я  провожу  дознание,  но  суть  его  никого  не
касается. Ясно это?
     -  О  да,  безусловно.  Я  просто  пошутил,   благородный   господин.
Подождите, я разыщу кого-нибудь, кто знает, где она. -  Стражник  поднялся
со скамьи.
     Эверарда провели в другую комнату, и на несколько  минут  он  остался
один. Он провел их, анализируя охватившее его ощущение, что надо спешить.
     Теоретически у него было столько времени,  сколько  нужно:  в  случае
необходимости он всегда мог вернуться назад. Главное - позаботиться, чтобы
его никогда не увидели рядом с  самим  собой.  На  практике,  однако,  это
предполагало огромный риск, приемлемый  только  в  самом  крайнем  случае.
Помимо того, что создавалась временная петля, которая могла  выйти  из-под
контроля, существовала и возможность иного развития земных событий. И  чем
дольше длилась операция, тем выше становилась вероятность изменений. Кроме
того, ему не давало покоя естественное желание поскорей разделаться с этой
работой, довести ее до конца и  закрепить  существование  породившего  его
мира.
     Приземистая фигура  раздвинула  входные  занавеси.  Сараи  опустилась
перед ним на колени.
     - Ваша обожательница ожидает приказаний  повелителя,  -  сказала  она
дрожащим голосом.
     - Поднимись, - произнес Эверард. - И успокойся.  Я  всего  лишь  хочу
задать тебе два-три вопроса.
     Она заморгала и покраснела до кончика своего длинного носа.
     - Что бы ни приказал мой повелитель, та, кто перед ним в таком долгу,
постарается исполнить его волю.
     Он понял, что она не пресмыкается и не кокетничает.  Не  подталкивает
его к чему-либо и ничего не ждет. Принесшая свою  девственность  в  жертву
богине  финикийка  по-прежнему  считалась  целомудренной.   Сараи   просто
испытывала к нему робкую благодарность. Эверарда это тронуло.
     - Успокойся, - повторил он. - Мне нужно, чтобы мысли  твои  ничто  не
сковывало. По поручению царя я ищу  сведения  о  людях,  которые  когда-то
гостили у его отца, в конце правления достославного Абибаала.
     Ее глаза расширились.
     - Но, хозяин, я тогда, наверное, только родилась.
     - Знаю. А как насчет остальных слуг? Ты  наверняка  знаешь  их  всех.
Кто-нибудь из тех, кто служил тогда, могут до сих пор работать во  дворце.
Не могла бы ты порасспросить их?
     Она коснулась рукой бровей, губ и груди - в знак повиновения.
     - Раз мой повелитель желает этого...
     Эверард рассказал ей то немногое, что знал сам. Сараи задумалась.
     - Боюсь... боюсь, из этого ничего не получится, - сказала она. -  Мой
повелитель, конечно же, понимает, что приезд чужестранцев для нас  большое
событие. И если бы дворец посетили столь необычные  гости,  как  описывает
мой повелитель, слуги говорили бы об этом  до  конца  своих  дней.  -  Она
грустно улыбнулась. - В конце концов, у нас не так уж много новостей  -  у
тех, кто работает во дворце. Мы пережевываем старые сплетни снова и снова,
и, если бы кто-то помнил чужеземцев, я давно бы уже з