приласкать  и  подбодрить
ее.
   - Любимая моя, не плачь... Я не могу вынести, когда ты плачешь.
   От его прикосновения она так и подпрыгнула, и ее гнев разгорелся  еще
пуще.
   - Довольно, сэр, с этим покончено.
   Я больше не намерена оставаться метрессой.
   Я буду примерной уважаемой женой, и это мое последнее слово!
   - Сабби, ты знаешь, что я люблю тебя, - попытался он ее умаслить.
   - Любишь меня? Любишь меня? - переспросила она. - Ты любишь меня  как
свою метрессу, но вот чтобы стать твоей женой, я недостаточно хороша!
   -  Сабби,  ты  знаешь,  что  я  женат,  -   терпеливо   увещевал   он
разбушевавшуюся возлюбленную.
   - Тогда ты прекрасно можешь разжениться! - выкрикнула она.
   - Ты имеешь в виду развод? - спокойно уточнил он.
   - Конечно, я имею в виду развод, а что ж ты думал - я  тебе  убийство
предлагаю, мерзавец ты проклятый? С тех пор как король Генрих завел моду
разводиться <Король Генрих VIII, отец Елизаветы, был женат шесть  раз.>,
это стало мелкой формальностью! Сэр Эдвард Коук, министр юстиции, - твой
друг... Что, не так?
   Он смотрел на нее,  остолбенев  от  изумления.  Конечно,  она  немало
размышляла об этом предмете, но как же ему-то самому не пришла в  голову
такая простая мысль? Он может развестись с Сарой  Бишоп  и  жениться  на
Сабби. А она тем временем снова разразилась слезами.
   - Милая, - сказал он, обняв ее и укачивая в своих  объятиях,  -  если
только это возможно, я получу развод.., обещаю тебе, любимая.
   Его камзол уже промок от ее  слез,  когда  в  ней  опять  взметнулась
ярость:
   - Нет, подумать только! Она называет  меня  жалкой  потаскушкой!  Эта
чертова "королева-девственница"! Кому как  не  мне  приходится  выводить
пятна  с  ее  платьев,  и  уж  мне-то  известно,  сколько  раз  ее  юбки
оказывались измараны мужским семенем! - Она вдруг сердито  взглянула  на
него: ее обуяло подозрение. - Ты тоже потискал ее в постели?
   Он явно понимал: этого она не простила бы никогда.
   - Сабби, я ни разу не изменил тебе.  Я  даже  свою  жену  никогда  не
"тискал в постели".
   - Это только доказывает, какой ты бессовестный гнус!  Ты  обошелся  с
этой женщиной самым подлым образом и должен бы как  следует  поплатиться
за это!
   - Но теперь ты требуешь, чтобы я развелся с ней и женился на тебе.
   Она застыла.
   - Я ничего от вас не требую, милорд.
   Мэтью женится на мне в любой момент.
   Это задело его за живое, и он сердито бросил:
   - Со всеми моими любовницами одна и та же история - Мэтью воображает,
что влюбляется в них.
   Она задохнулась. Это было словно пощечина - он таким  образом  свалил
ее в одну кучу со всеми женщинами, которые жили у него на  содержании  в
прошлом. Едва у него  вырвались  эти  слова,  он  готов  был  язык  себе
откусить.
   - Родная моя, маленькая, я  не  это  имел  в  виду.  Конечно  же,  мы
поженимся. Я распоряжусь выправить все нужные бумаги.
   Я съезжу в Блэкмур и все там улажу..,  как  только  наша  кровожадная
правительница получит свой фунт мяса <Намек на распространенный сюжет  о
ростовщике, который потребовал фунт мяса из  сердца  должника  в  уплату
вместо долга. Этот сюжет положен в основу шекспировского  "Венецианского
купца", который к 1587 г, еще не был написан.>.
   - Не прикасайся ко мне.., не смей! Надеюсь, она швырнет тебя в Тауэр!
   На этот раз и его терпению пришел конец.
   - В этом проклятом бедламе мне делать нечего! - взорвался он.
   И крупными шагами вышел из комнаты.
   Он добрался до конюшен и оседлал  Нептуна.  Ему  нужно  было  ощутить
чистый ветер, бьющий в лицо; нужно было вдохнуть свежий  воздух.  Сейчас
действительно силен был соблазн - взойти на  палубу  корабля  и  отплыть
куда угодно, лишь бы не оставаться на месте!
   Душа  жаждала  безрассудства,  опрометчивого  поступка,  как   будто,
рискнув жизнью, можно скорее вырваться из трясины, в которой  он  сейчас
барахтается.
   В задумчивости он отбросил со лба длинную гриву своих черных волос, и
при этом рука его наткнулась на  шнурки  черной  маски,  которая  сейчас
болталась, забытая, у него на шее.
   Он бросил рассеянный взгляд вниз, на свои одежды, и  вдруг  вспомнил,
что ведь для бала он надел все черное. Мгновенно он сообразил, куда  ему
следует направиться и чем он должен заняться.
   Невдалеке от  берегов  Шотландии  Фульк-Гревиль  захватил  ирландское
рыболовное судно, команда которого занималась закупками пушек и  пороха.
Теперь и капитан, и матросы этого судна томились в долговой тюрьме Флит.
Хок  собирался  воспользоваться  присутствием  Фулька   на   сегодняшнем
маскараде - закончившемся так бесславно - и договориться с ним,  что  за
ирландских рыбаков будет уплачен штраф и их выпустят на свободу.  Однако
теперь Шейну пришло в голову, что куда лучше проделать все  это  втайне.
Сегодня ночью Черный  Призрак  освободит  ирландцев  и  отправит  их  на
родину... Пусть продолжают свою борьбу за свободу Ирландии.
   Шейн повернул вороного  жеребца  и  поскакал  пустынными  улицами  по
направлению к Стрэнду. У дворца  Уолсингэмов  он  спокойно  пристроил  в
конюшнях Нептуна, зная, что позднее  сумеет  забрать  его  оттуда,  если
потребуется.  Затем  он  пешком  проделал  короткий  путь  мимо   Дворца
правосудия к тюрьме Флит.
   Это было зловещее мрачное  здание,  выглядевшее  именно  так,  как  и
должна  выглядеть  крепость-тюрьма.  Однако  внутри,  как  и  в   прочих
лондонских тюрьмах, все держалось на  подкупе  и  продажности.  Вор  или
проститутка могли за деньги получить сравнительно  безопасное  прибежище
на ночь под защитой и точенных червями стен Флита.
   Прибегнув к одному из  секретных  сигналов,  известных  в  преступном
мире, Хокхерст без особых затруднений вошел в ворота тюрьмы.
   Тюремщик, который его впустил, принял  его  за  грабителя  с  большой
дороги, готового щедро расплатиться за ночлег. Он рассудил, что пусть уж
лучше денежки попадут в его карман, чем в карман к мировому судьбе, куда
они непременно перекочуют, если этот бродяга будет арестован.
   От зловония внутри Флита Хокхерст едва не  задохнулся,  пока  ему  не
удалось хоть отчасти притерпеться к оному. Стены были влажны от сырости;
двор слабо освещали фонари, заправленные отвратительным чадящим салом.
   Хок  звякнул  двумя  монетами  в  кармане,  чтобы  привлечь  внимание
тюремщика. Войдя в первый  темный  переход,  Хокхерст  схватил  того  за
горло, прежде чем бедняга сообразил, что произошло; а тут  еще  стражник
ощутил прикосновение чего-то твердого к своей ноге, пониже колена.
   - Пистолет под колено, - шепотом  сообщил  Хокхерст,  -  самое  милое
дело. Я спускаю курок,  пуля  проходит  вдоль  всего  бедра  и  по  пути
разносит кость вдребезги, а потом, если парень все еще мне дерзит, можно
и другой ногой заняться.
   Его рука ощутила, как с трудом проглотил слюну перепуганный служитель
закона, и Шейн улыбнулся во тьме: он знал, что страх перед обещанным  не
замедлит сказаться.
   - Веди меня к ирландским пленникам, которые попали  сюда  на  прошлой
неделе.
   Молча, без всяких  протестов,  тюремщик  проводил  Шейна  туда,  куда
требовалось, вытащил ключи и открыл камеру. Все сошло  гладко,  если  не
считать того, что освобожденные были ирландцами и, следовательно,  ни  в
одном деле не могли обойтись без  свары.  Первый  же  узник,  покинувший
камеру, увидел, что тюремщик лишен возможности употребить власть,  и  не
замедлил этим воспользоваться.
   Окинув беспомощного стража презрительным взглядом, ирландец прошипел:
   - У,  куча  навозная,  да  сгноит  Отец  наш  небесный  твои  поганые
гляделки!
   Поскольку он загораживал выход для своих собратьев, тот из  них,  что
шел следом за ним, возмутился:
   - Пропади ты пропадом, Шон Мак-Гайр,  заткни  свою  вонючую  пасть  и
шевели задницей!
   - Сам ты задница! - последовал задиристый ответ.
   - Чума вас порази, олухи, нас всех тут похватают, если мы  не  унесем
отсюда, к дьяволу, ноги! - распетушился третий.
   Последний из освобожденных узников был ростом невысок, но жилист, как
гончий пес. На лице у него была написана неприкрытая злоба.
   Проходя мимо тюремщика, он резко двинул того ногой  в  пах.  Раздался
душераздирающий вопль, который эхом раскатился в сводчатых  переходах  и
привлек внимание других стражей; дело сразу приняло дурной оборот.
   Хокхерст направил на драчливого коротышку  пистолет  и  приказал  ему
поторапливаться. Тот плюнул спасителю под ноги и разразился проклятием:
   - Чтоб у тебя клешня отсохла!
   Хокхерст с трудом  подавил  в  себе  желание  вышибить  из  него  дух
рукояткой пистолета; пришлось удовольствоваться злобным пинком под  зад,
пославшим забияку вслед за его соплеменниками.  Затем  Хок  основательно
стукнул тюремщика рукояткой в висок и уложил  бесчувственную  жертву  на
сырой каменный пол перехода. Он успел  еще  увидеть,  как  последний  из
беглецов миновал массивную дверь Флита, - и в этот момент два стражника,
подойдя к нему с боков, схватили его за плечи и восторженно завопили:
   - Мы изловили проклятого Черного Призрака!

Глава 20

   Сабби промыла распухшие глаза и попыталась собраться с мыслями: нужно
было обдумать, что делать дальше. Она знала,  что  ей  следует  покинуть
Лондон - на тот случай, если королева решила как-то еще ее наказать.
   Скоро она поняла, что ей некуда податься, кроме как  в  Блэкмур.  Она
начала сборы незамедлительно. Прежде всего она уложила в сундук  опасные
уолсингэмовские папки. Скоро, очень скоро она свершит свою  месть  Шейну
Хокхерст-О'Нилу. Когда он явится в Блэкмур, чтобы подсунуть жене бумаги,
необходимые для развода, незадачливый супруг  обнаружит,  что  женат  на
своей метрессе, и нелепость положения сама по  себе  окажется  для  него
достаточно болезненным ударом. А уж она  покуражится  над  ним  всласть,
настаивая на разводе. Если он откажется.., что ж, у  нее  в  руках  есть
средство принудить его.
   Слабенький голосок у нее в голове не замедлил напомнить о себе.  Что,
если она беременна? В этом случае не окажутся ли величайшей глупостью ее
попытки добиться развода? Ответ пришел быстро: нет, нет и  нет.  Она  не
хотела, чтобы он женился на ней из-за ребенка.
   Она хотела бы стать его женой только при одном условии: если  таковым
будет выбор его сердца. Ей нужно все или ничего! Ей нужно, чтобы за  ней
ухаживали, чтобы ее согласия домогались. Ей нужно настоящее  предложение
руки и сердца. Ей нужно венчание в церкви, обмен обетами перед Богом.
   Сабби надела дорожный костюм из бархата цвета морской волны с  теплым
лифом на стеганой подкладке и собрала  волосы  под  сеточку,  украшенную
драгоценными камнями. Она выбрала для путешествия  сапожки  из  телячьей
кожи с меховой подкладкой и взяла из  гардероба  соболий  плащ.  Услышав
легкий стук в дверь, она круто обернулась, сжимая  в  руках  хрустальный
флакон с духами.
   - Предупреждаю тебя, Хокхерст: не подходи! - сердито закричала она.
   Мэтью осторожно приоткрыл дверь в спальню и просунул внутрь голову.
   - Не швыряй эту штуку, дорогая, это не тот Хокхерст.
   - О Мэтью, я думала, ты давно уже сбежал с корабля вместе  с  другими
крысами.
   - А я подумал, что  могу  тебе  понадобиться,  -  сказал  он,  обводя
взглядом упакованные сундуки. - Куда это ты собираешься?
   - В Блэкмур.
   - Смешно! Тебе в одиночку не проехать  верхом  больше  двухсот  миль.
Отправляйся лучше к матушке: всего-то сорок миль пути, а от королевского
гнева достаточно далеко.
   - Я удираю не от королевы. Я удираю от  твоего  брата.  Все  кончено,
Мэтью, он обещал мне развод.
   На какой-то момент его сердце возликовало. Он спросил:
   - Он, стало быть, знает, что ты его жена?
   - Нет, но узнает, когда заявится в  Блэкмур  с  бумагами  на  развод,
которые должна подписать Сара Бишоп.
   - Сабби, ты зря надеешься, что он даст тебе развод, когда  обнаружит,
что вы состоите в законном браке.
   - Нет, Мэтью. У меня есть средство заставить его.
   Он фыркнул:
   - Да ведь он как собака с костью в зубах: никогда тебя не отпустит по
доброй воле!
   Она вскинула голову:
   - Я раздобыла секретное досье Уолсингэма на него.
   Пару мгновений Мэтью смотрел на нее, словно не понимая.
   - У Уолсингэма были заведены досье на Хока? За что?
   Она бросила на него какой-то странный взгляд:
   - Ты не знаешь?..
   Он покачал головой, явно растерянный, а потом недоверчиво спросил:
   - Ты имеешь  в  виду,  что  его  подозревали  в  пиратстве?  Но  ведь
королева-то знала про  эти  его  проделки  и  относилась  к  ним  совсем
по-другому.
   Сабби поняла, что ей не следует ничего  говорить  юноше.  Она  отвела
глаза и переменила тему:
   - Я поеду в  карете.  С  собой  возьму  служанку  и  попрошу  Мэйсона
сопровождать меня. А ты, Мэтью.., поедешь?
   Он едва не поддался искушению, но любопытство, которое в нем разожгли
ее слова, одержало верх. Было очевидно, что она считала секретные  досье
достаточно опасными для Шейна, чтобы  использовать  их  для  шантажа,  и
молодой Хокхерст сразу  сообразил,  что  эти  бесценные  бумаги  она  не
оставит здесь, а заберет с собой.
   - Сабби, сегодня мне нельзя отлучаться из  Лондона,  но  я  приеду  к
тебе, как только сумею вырваться. Ты сейчас  пойди  и  скажи  Мэйсону  и
девушке, чтобы они были наготове, а я пока прогуляюсь до  хокхерстовских
конюшен, найду там надежного человека и распоряжусь, чтобы он отвез тебя
в Блэкмур. Пусть сейчас же закладывает карету. Покажи мне, какие сундуки
ты берешь с собой, и я отнесу их до конюшни.
   Она благодарно взглянула на него и положила руку ему на плечо.
   - Благодарение небесам, Мэтью, что я всегда могу найти в тебе опору.
   Ох, как хотелось ему схватить ее в  объятия  и  прижать  к  себе.  Он
угадывал, сколь  она  сейчас  уязвима,  но  в  голове  у  него  зазвенел
колокольчик тревоги. Терпение! Эта женщина должна  принадлежать  ему,  и
если он посодействует ее разводу с  Шейном,  то,  возможно,  ему  самому
удастся предложить ей руку и сердце.
   Летучим поцелуем он коснулся ее виска и умышленно отступил  назад,  а
потом подхватил ее вещи и понес их вниз по лестнице.
   Позднее, когда он стоял на  подъездной  аллее  и  размахивал  руками,
посылая прощальный  привет  вслед  отъезжающей  карете,  уолсингэмовские
папки были уже надежно упрятаны у него под камзолом.

***

   Шейн чертыхнулся себе под нос, проклиная собственную дурость: как это
он сам не  позаботился  вовремя  о  том,  чтобы  не  оставить  тюремщику
возможности поднять шум!
   В столь низменном деле, как шпионаж, нет места милосердию, и никто не
знал это лучше, чем он. В мгновение ока он  расстегнул  застежки  своего
камзола и выскользнул из рукавов собственной одежды, словно угорь.
   Оба стражника отпрянули в суеверном ужасе, когда им бросилось в глаза
изображение чудища на спине у Шейна, но лица его они не  увидели.  После
того как он вырвался из их рук, не нашлось бы такой силы по эту  сторону
ада, которая позволила бы им вновь задержать его.
   Ему понадобилось несколько секунд, чтобы оказаться за стенами  Флита,
но двое стражников подняли тревогу; вместе  с  набежавшим  подкреплением
они бросились в погоню за Черным Призраком.
   На свое счастье, Хокхерст знал Лондон как свои  пять  пальцев:  иначе
ему не удалось бы скрыться. Он не кинулся ни вперед,  ни  назад;  вместо
этого  он  предпочел  переместиться  вверх.  Он  вскарабкался  на  крышу
массивной крепости, потому что преследователи уже почти  настигали  его;
но он понимал: хотя они и заметили, как он начал подъем, но догнать  его
- на это у них проворства  не  хватит.  Кроме  того,  их  фонари  давали
слишком мало света, чтобы можно было узреть  что  бы  то  ни  было  выше
второго этажа. Со своего высокого насеста  Шейн  оглядел  прилегающие  к
тюрьме улицы и мгновенно присмотрел местечко, где он сумеет  спрятаться.
Он беззвучно спустился  на  улицу  и  украдкой  проскользнул  за  ограду
кладбища при церкви Святой Бригитты.
   Пока его черный камзол  оставался  на  нем,  Шейн  мог  считать  себя
невидимым; но теперь, когда он был обнажен выше пояса, уповать на это не
приходилось. Бежать было нельзя: бегущий человек непременно привлечет  к
себе внимание даже и ночью. Поэтому он пополз по земле  и  полз  до  тех
пор, пока между ним и улицей Флит-стрит не встали стеной  многочисленные
надгробные памятники. Внезапно он услышал голоса - гораздо  ближе,  чем,
по его расчетам,  могли  находиться  преследователи.  Перед  ним  неясно
вырисовывалась свежевырытая могила; не медля  ни  секунды,  он  спрыгнул
вниз, с высоты восьми футов, в холодную сырую шахту. Очень быстро  он  с
облегчением понял, что услышанные им голоса  принадлежали  спасенным  им
ирландцам. Как видно, они решили отсидеться  на  кладбище,  вместо  того
чтобы пораскинуть тем небольшим количеством мозгов, которым  наделил  их
Господь. К этому часу они могли бы уже быть на борту  корабля,  готового
выйти в море, к их родным берегам.
   Шейн  хранил  молчание:  если  эти  крикливые  ублюдки  не  прекратят
галдеть,  погоня  будет  здесь  очень  скоро.  А  у  них  тем   временем
продолжалось джентльменское выяснение отношений.
   - У тебя башка варит не лучше, чем у мокрой  блохи,  дубина.  Ты  вот
доставил себе удовольствие, пнул олуха промеж ног, и что  вышло?  А  то,
что из-за  тебя  прищучили  того  ублюдка  несчастного,  который  жизнью
рисковал, лишь бы нас вызволить!
   - Туда и дорога. Это каким же безголовым надо быть, чтобы собственную
шею в петлю совать ради других! Если  уж  за  кем  такая  дурь  водится,
значит, тот и получает, что заслужил.
   А вот вы-то, задницы неповоротливые, могли бы  сбить  его  с  ног  да
прихватить пистолет, пока я для отвода глаз с тюремщиком разбирался.
   - Вонючка ты гнусная, вот что я тебе скажу. Зря я с  тобой  связался.
Нам бы взять да помочь бедняге, было бы по-людски.
   - Чума его заешь.., и тебя с ним вместе!
   Вслед за этим Хокхерст услышал звук, очень похожий  на  тот,  который
раздается, когда лопатой стукнут  человека  по  черепу.  Затем  раздался
какой-то хрип, и все смолкло. В этот момент Шейн понял: не бывать миру в
Ирландии! Ибо, если англичане уйдут оттуда  и  ирландские  лорды  начнут
править своей страной, кланы снова пойдут войной друг на друга.
   Внезапно разверзлись небеса, и хлынул ледяной  ливень.  Такой  оборот
дела - как и все в жизни - имел и свои достоинства, и недостатки.
   Ирландцы, расположившиеся на кладбище, со всех  ног  кинулись  искать
убежище поуютнее, а стражники отказались от дальнейшей погони за беглыми
узниками и вернулись под надежную крышу Флита. Недостаток же  состоял  в
том, что Шейн теперь стоял по колено в глинистой жиже и - при всем своем
проворстве, при всей своей силе  -  не  мог  вскарабкаться  по  отвесным
восьмифунтовым  скользким  стенкам  могилы.  Каждая  следующая   попытка
приводила лишь к тому, что на дно плюхались новые комья липкой грязи,  а
ступни Шейна увязали все глубже и глубже. Внезапно его  ноги  наткнулись
на что-то твердое, и он понял, что это гроб.
   От него не ускользнула комическая  сторона  ситуации,  в  которой  он
очутился. Он постучал каблуком по крышке гроба и произнес:
   - Хелло, приятель! Ты уж не держи на меня зла, дружище, за то, что  я
стою на твоей голове.., но, видишь ли, не все зависит от моего желания.
   Ему пришлось пережить ужасный момент, когда доски гроба  затрещали  и
проломились  у  него  под  ногами.  Тут  выдержка   ему   изменила,   и,
привалившись к стене могилы, он захохотал так, что  по  лицу  покатились
слезы.
   Только этого позора и не хватало - дожидаться,  чтобы  на  заре  тебя
обнаружил могильщик на дне ямы, в зловонной  трясине!  Весьма  вероятно,
что поблизости валяется труп одного из ирландцев с размозженной  лопатой
головой, - и его обвинят в этом убийстве.
   Ну уж нет, этого он не допустит. Почти ослабев от хохота, он пустил в
дело и руки, и кинжал, чтобы вырезать в стене  могилы  уг