тью
обеспечена всем необходимым; но "Роза Девона" находилась совсем в другом
положении, поскольку провианта на ней было в обрез. Мэтью  был  вынужден
зайти во французский порт Брест за пресной водой и съестными  припасами.
Его  надежды  на  романтическую   интерлюдию   были   грубо   растоптаны
действительностью, потому что  с  того  момента,  как  корабль  вошел  в
Бискайский залив, Сабби начала жестоко страдать от морской  болезни.  Ее
выворачивало наизнанку пять дней подряд, и в конце концов она  дошла  до
того, что стала умолять его повернуть назад.
   В ответ он улыбался и заверял ее, что желудок у нее уравновесится сам
по себе,  как  только  они  увидят  испанские  берега.  Тошнота  немного
отступила, но зато теперь  ее  донимала  удушливая  жара  внутри  тесной
каюты, и она, одетая только в тонкое нижнее белье, задыхалась. Она  ведь
не думала о вояже в Испанию, когда поспешно собиралась  в  дорогу,  и  с
собой у нее были только теплые платья из шерсти и бархата.
   К тому времени, когда они поравнялись с Лиссабоном, она уже больше не
в силах была все это выносить и потребовала, чтобы Мэтью зашел  в  порт,
чтобы она могла купить какую-нибудь хлопчатую одежду и  несколько  шляп,
защищающих от солнца; это позволило бы ей покидать каюту и находиться на
палубе, где ее мог обвевать хоть какой-нибудь ветерок. Войдя в Кадисский
залив, Мэтью благоразумно бросил якорь в Фаро -  этот  порт  принадлежал
Португалии, а не Испании. К тому же здесь они находились не  на  виду  у
Непобедимой армады, но вполне могли бы  услышать  пушечные  выстрелы.  И
теперь  они   напряженно   прислушивались,   пытаясь   определить,   как
действовать дальше.
   Английская эскадра стояла в открытом море, за пределами порта  Кадис.
Дрейк с Девонпортом понимали, что их единственная  надежда  -  внезапная
атака. Одна из принадлежащих Дрейку пинасс  была  легче  и  быстроходнее
других; они оба решили перейти  на  ее  борт  и  устроить  стремительный
разведывательный рейд по гавани Кадиса.
   То, что они обнаружили, оказалось для них приятной неожиданностью.  В
гавани стояли, почти  без  всякой  охраны,  более  тридцати  галеонов  и
торговых судов. Разморенные послеполуденной жарой, словно  сонные  мухи,
без  видимой  цели  слонялись  по  палубам   немногочисленные   матросы.
Изумленные разведчики ломали себе головы в тщетных  попытках  вспомнить,
не приходится ли  на  этот  день  у  испанцев  какой-нибудь  религиозный
праздник, поскольку было очевидно, что портовый город Кадис вообще никем
не охраняется.
   На берегу громоздились готовые к погрузке сотни бочек,  изготовленных
из выдержанной древесины и скрепленных прочными обручами.
   Эти добротные бочки, куда не могли проникнуть  ни  влага,  ни  черви,
были заполнены водой, вином, мукой, солониной, фруктами. Насколько могли
судить Дрейк с Девонпортом - а глаз у  них  был  наметанный,  -  большая
часть оружия и пороха  была  уже  погружена  на  корабли,  но  несколько
моряков еще и сейчас переправляли груз этого сорта на один  из  кораблей
под именем "Аргозия".  Маленькую  пинассу,  шедшую  вообще  без  всякого
флага, не окликнула даже портовая стража. Дрейк  подал  знак,  что  пора
возвращаться на "Бонавентуру".
   - Даже если вице-адмирал Бэроу заартачится,  мы  вдвоем  можем  взять
Кадис, - сказал Дрейк.
   - Если ударим сегодня же, пока они так мило отдыхают.
   - Я готов взять на себя ответственность за действия,  предпринятые  в
интересах Англии, -  заявил  Дрейк.  -  Вы  слышали  вчерашнее  дурацкое
предложение Бэроу - послать губернатору  Кадиса  депешу  с  предложением
провести переговоры?
   Девонпорт усмехнулся:
   - Вы намерены обойтись без встречи с вице-адмиралом и не  собираетесь
поинтересоваться его мнением?
   - Вот именно, - подтвердил Дрейк.
   - Правильно, Фрэнсис. Захотят - поднимут якоря  и  двинутся  за  нами
следом, не захотят - управимся без них.
   - Я пойду на "Бонавентуре", а вы - на своем "Дерзновенном" у  меня  в
кильватере.
   Выберем какой-нибудь корабль, разнесем его в щепки и  посмотрим,  что
получится.
   - Давайте откроем огонь по "Аргозии".
   Там полно оружия и пороха.
   - Договорились, - спокойно сказал Дрейк.

***

   - Мэтью, мы торчим на солнцепеке три дня! Ничего не видим, ничего  не
слышим, даже ни одного приятного запаха кругом! -  Она  сморщила  нос  и
обмахнулась веером из соломки. - Вдруг их  всех  уже  взяли  в  плен?  -
спросила она, дав волю воображению.
   - Без единого выстрела? - фыркнул он.
   - Откуда ты  знаешь,  что  мы  можем  что-нибудь  услышать  с  такого
расстояния? - упорствовала она. - Давай подойдем поближе!
   Он и сам уже  почти  решился  идти  на  Кадис,  но  счел  необходимым
объяснить:
   - Сабби, ты и представления не имеешь о том, что такое  морской  бой.
Выстрелы  из  пушек..,  от  них  у  тебя  из  ушей  может  пойти  кровь!
Корабельные пушки заряжаются  раскаленными  докрасна  чугунными  ядрами,
гвоздями, всякими смертоносными железками! В любой момент  из-под  твоей
руки могут  быть  выбиты  перила,  или  у  тебя  под  ногами  разлетится
деревянный настил. Когда тебя обстреливают - кажется, будто на тебя сама
смерть обрушивается! И еще более страшная судьба тебя  ждет,  если  твое
судно враг берет на абордаж. Лучшее, на что ты  можешь  рассчитывать,  -
это счищать чужие кишки у себя со  шпаги.  А  ведь  возможно  и  кое-что
похуже.
   - Ты просто хочешь запугать меня! - накинулась на  него  Сабби,  хотя
сердце у нее стучало молотом от отвратительных  картин,  которые  он  ей
рисовал - Обо мне можешь не беспокоиться:  если  я  и  дальше  буду  тут
болтаться, я умру от тоски, и ты можешь скормить меня рыбам.
   Он отвернулся от нее, чтобы выкрикнуть команду,  а  потом  бросил  ей
через плечо:
   - Иди-ка лучше вниз.
   Она упрямо вздернула подбородок и закричала:
   - Не может быть и речи! Дай мне подзорную трубу, чтобы  я  ничего  не
пропустила!

***

   Вице-адмирал Бэроу был возмущен донельзя, увидав, что  "Бонавентура",
подняв флаг, на всех парусах движется  мимо  него  в  Кадисскую  гавань.
Отчаянными сигналами флагмана пренебрег и "Дерзновенный",  устремившийся
за первым ослушником. Вице-адмирал обвел взглядом английскую  эскадру  и
глазам своим не поверил: "Золотая Лань" последовала примеру тех двоих!
   Дрейк  и  Хокхерст  расположили  свои  корабли  с  левого  борта   от
"Аргозии".  Когда  они,  под  реющими  на  ветру  английскими   флагами,
ворвались в Кадисскую гавань, там началось смятение.  Испанских  моряков
охватила паника: их застигли в такой  момент,  когда  они  меньше  всего
этого ожидали.
   Широко расставив ноги, раздетый до пояса, Хокхерст поднял руку, чтобы
подать сигнал своим пушкарям. Его рука резко опустилась вниз, и  батареи
обеих палуб с правого борта "Дерзновенного" полыхнули огнем.
   Сила отдачи заставила корабль резко накрениться; тем временем команда
уже втаскивала пушки внутрь корабля: их  надо  было  снова  зарядить,  а
заряжались они со стороны дула. Воздух наполнился черным дымом и запахом
пороха.  Вышколенная  команда  прочищала  жерла   пушек,   устанавливала
пороховые заряды, заводила ядра в стволы, возвращала пушку на место -  и
все это в течение минуты; затем они поворачивали свои  потные,  покрытые
сажей лица к Хокхерсту, выкрикивали:
   "Чисто!" - и, уставившись неотрывным взглядом на  его  руку,  ожидали
следующей команды.
   Канонада гремела, Хокхерсту трудно было распознать на слух,  где  тут
пушки кораблей Дрейка, а где - испанские,  но  внезапно  словно  трещина
разорвала воздух - и здесь уже невозможно было ошибиться: то  взрывались
бочонки с порохом. Мачты  и  рангоут  "Аргозии"  разлетелись  на  куски.
"Аргозия" начала заваливаться на борт, и морская вода хлынула в открытые
пушечные порты. Матросы команды запутывались в  натянутых  над  палубами
сетках, которые предназначались для защиты от неприятельского  абордажа.
Крики барахтающихся в сетках и тонущих людей можно было слышать даже  на
берегу.
   "Аргозия" затонула менее чем за две минуты.  И  тут  произошло  нечто
невообразимое.
   Когда вице-адмирал Бэроу неохотно двинулся во главе своей флотилии  в
Кадис, то  все  увидели,  что  испанцы  капитулируют.  Один  потопленный
корабль - и они сдались!
   И тогда закипела работа. Все  англичане  дружно  принялись  за  дело:
любые разногласия  были  временно  позабыты.  Все  молчаливо  признавали
лидерство Дрейка в этой  экспедиции,  и  моряки  -  все  до  единого!  -
выполняли его распоряжения. Немногочисленным испанским матросам, которым
выпало такое везенье - оказаться в этот день в гавани, - было  разрешено
беспрепятственно покинуть свои  суда,  затем  англичане  аккуратно  и  с
толком сняли с обезлюдевших кораблей полезные грузы и перетащили  их  на
борт своих галеонов.

***

   Появление  Мэтью  на  палубе  "Дерзновенного"   оказалось   полнейшей
неожиданностью для Хока. Мэтью весело приветствовал старшего  брата,  но
время для родственных бесед было неподходящее.
   - Какого дьявола ты здесь делаешь?
   Впрочем, не имеет значения.., мы перетаскиваем грузы с этих кораблей.
Бери все, что не  приколочено  намертво,  -  оружие,  провиант,  одежду,
седла, сбрую, палатки, вино.  Весь  фокус  в  том,  чтобы  устроить  тут
хорошую преисподнюю, прежде чем набегут подкрепления из Севильи.
   Завершив погрузку, суда покидали Кадисскую гавань  и  брали  курс  на
Англию.  Дрейк  и  Хокхерст  открыли  огонь  по  уже  пустым   корпусам,
предоставив им возможность покачаться на приливной волне. Всего ими было
выведено из строя тридцать три испанских корабля.
   Сабби стояла у поручней "Розы Девона", завороженная зрелищем  горящих
испанских галеонов,  которые  освещали  темнеющее  небо,  окрашивая  его
цветами пламени. Ужас от зрелища тонущей "Аргозии",  несомненно,  должен
был преследовать ее до конца жизни, однако  другие  события  этого  дня,
свидетельницей  которых  она  стала,  удерживали  ее  у   поручней   как
прикованную. Лицо у нее почернело от порохового дыма, а  пролитые  слезы
прочертили на нем светлые дорожки. От этого многочасового стояния у  нее
все болело, и в конце концов она  оторвалась  от  поручней  и  собралась
спуститься в каюту. В этот момент взгляд Хока случайно упал на  нее,  и,
хотя "Дерзновенного" отделяли от "Розы Девона" добрых две  сотни  ярдов,
ошибиться он не мог. С исказившимся лицом он спустил на  воду  маленькую
шлюпку, сам сел на весла и направился к кораблю  брата.  Он  взлетел  на
борт, словно ангел мести, черный от пота  и  сажи.  Он  не  произнес  ни
слова, боясь, что скажет что-то недозволенное.
   Вместо этого он крупными шагами приблизился к брату  и  одним  ударом
заставил того растянуться  на  палубе  во  весь  рост.  Команда  затаила
дыхание. Матросы были всецело преданы своему капитану и искрошили  бы  в
куски любого другого человека, который вздумал бы подняться  на  борт  и
накинуться на Мэтью, - но на этот раз они предпочли не вмешиваться.
   Дело касалось двух Хокхерстов.
   Останавливаться Хок не стал. Тем же быстрым  шагом  он  устремился  к
каюте и рывком открыл дверь. Сабби  только  что  вымыла  лицо  и  теперь
стояла  в  белых  панталончиках  и  в  крошечной  белой  манишке,   едва
прикрывающей грудь. На Хока было страшно смотреть, и у Сабби  затряслись
поджилки.
   Без единого слова он подхватил ее на руки, перекинул  через  плечо  -
так грузчики закидывают себе на спину мешки с товаром -  и  поднялся  на
палубу. Она молотила его кулаками по спине и отчаянно брыкалась, но  он,
не обращая на это ни малейшего внимания, перешагнул  через  борт  и  без
всяких церемоний сбросил ее на дно гребной шлюпки.
   Она была испугана настолько, что не смела даже рта раскрыть.  От  его
хороших манер не осталось  даже  видимости.  Хок  превратился  в  дикого
зверя. Шлюпка ткнулась носом в борт "Дерзновенного" с такой  силой,  что
Сабби от толчка упала на спину, и ноги у  нее  задрались  в  воздух.  Он
снова взвалил ее к себе на плечо  и  начал  подниматься  по  веревочному
трапу.
   Моряков  весьма  развлекло  неожиданное  представление;  с   веселыми
ухмылками и одобрительными возгласами они потянулись через  борт,  чтобы
втащить ее на палубу; но, когда они выпустили ее из рук, она не  устояла
на  ногах  и  упала  ничком,  смертельно   оскорбленная   столь   грубым
обращением. Ее  белые  панталоны,  перемазанные  сажей  с  одежды  Хока,
возможно и выглядели презабавно, но одного  взгляда  капитана  оказалось
достаточно, чтобы прекратить дружное ржание команды.
   А сам он опять закинул ее на плечо, умудрившись на этот  раз  двинуть
ей в солнечное сплетение. Открыв дверь своей каюты и  швырнув  Сабби  на
койку, он откинул крышку дубового  сундука  и  вытащил  оттуда  короткий
тяжелый кнут. Не отрывая взгляда от  ее  лица,  он  хлестнул  кнутом  по
ладони своей левой руки и раз десять повторил это угрожающее движение.
   - Ты не посмеешь, - прошептала она.
   - Я намерен задать тебе хорошую трепку!
   В жизни не встречал второй  такой  строптивицы,  как  ты!  Все  самые
гнусные свойства, которые водятся за  ирландцами,  -  у  тебя  в  полном
наборе!
   - А у тебя - нет?
   Он не поверил своим ушам.
   - Ты еще смеешь задирать меня после всех моих предупреждений! Ты  все
время так и напрашивалась на хороший урок.., чертовски полезный урок! И,
по-моему, сейчас самая пора тебе этот урок преподать!
   - Ты, грубое животное! Драчун и невежа...
   Не смей махать передо мной этой штукой! - прошипела она.
   - Ты лучше помолись, чтобы я продолжал махать "этой  штукой",  потому
что, когда я кончу махать, я пущу ее в дело!
   Глаза у нее сузились, как у кошки.
   - Если ты только дотронешься до меня, Шейн Хокхерст-О'Нил.., клянусь,
я жестоко отомщу!.. Настанет день, когда кнут будет у меня в руке!
   Он резко хлестнул по сундуку,  стоявшему  рядом  с  койкой,  так  что
наконечник кнута коснулся бедра Сабби. В угаре черной ярости он разломал
кнутовище пополам и с омерзением отбросил от себя обломки. Шейн поспешил
выйти, пока самообладание не покинуло его, и запер  за  собой  дверь.  А
Сабби, перепуганная и униженная, разразилась слезами.
   Она сидела, подтянув колени к подбородку, всхлипывала и раскачивалась
из  стороны  в  сторону.  День  оказался  для  нее  слишком  тяжелым,  и
необходимо было  как  следует  выплакаться.  В  полном  изнеможении  она
заснула, даже не помывшись.
   На следующее утро она проснулась рано, и ей  потребовалось  несколько
мгновений, чтобы сообразить,  где  она  находится.  Когда  же  нахлынули
воспоминания о том, как вчера обошелся с ней Шейн, сердце у нее  ушло  в
пятки.
   Он был в бешенстве, и еще долго будет  в  бешенстве,  если  она  хоть
сколько-нибудь верно судит о нем. В  любой  момент  он  может  ворваться
сюда, а когда придет - наверняка обрушит на нее какие-то кары. Вероятнее
всего поколотит. Может быть, даже объявит, что порывает всякие отношения
с ней, прикажет забирать вещички с Темз-Вью и проваливать на все  четыре
стороны, когда они вернутся в Лондон. Положение ее было самым жалким.
   Никто даже не принес ей завтрак и не поинтересовался, не требуется ли
ей что-нибудь.
   Она открыла люки двух окон  каюты  и  всей  грудью  вдохнула  морской
воздух. Он не был ни прохладным, ни освежающим, и это напомнило ей,  что
вскоре им опять предстоит переход через Бискайский залив, а это означает
для нее неизбежность морской болезни. Ей стало до того жалко  себя,  что
слезы опять потекли по щекам.
   Прошло немало времени, прежде  чем  она  посмотрелась  в  зеркало,  и
собственный вид ужаснул ее настолько, что даже побудил к  действию.  Она
сняла перепачканные панталоны и налила воды, чтобы помыться с головы  до
ног. Она обыскала гардероб Шейна в  поисках  хоть  какой-нибудь  одежды,
которую могла бы  у  него  позаимствовать.  Единственным  видом  одежды,
которая была достаточно легкой  и  в  то  же  время  позволяла  прикрыть
наготу, оказались его рубашки. Она выбрала рубашку из белого  батиста  с
нарядными оборками и закатала  рукава  до  локтей.  Затем  покопалась  в
ящиках,  пока  не  обнаружила  щетку  и  гребень;   вооружившись   этими
инструментами,  она  принялась  приводить  в  порядок  непокорную  массу
всклокоченных медных прядей.
   Когда наступил полдень, а в дверь каюты так никто и не  заглянул,  ее
жажда деятельности начала понемногу  испаряться.  Прошло  два  часа;  ее
стала разбирать досада,  а  потом  и  злость.  И  разве  можно  было  не
вознегодовать, если ее так возмутительно бросили без  всякого  внимания?
Она бы предпочла бурную стычку, в которой ей пришлось бы  уклоняться  от
его ударов, а ему - уклоняться от предметов, которые  она  запускала  бы
ему в голову.
   Она знала, что и капитан,  и  команда  непременно  будут  праздновать
великую победу над испанским флотом, и на всем  корабле  не  нашлось  ни
одной живой души, которая хотя бы вспомнила о ней.
   Дело уже шло к вечеру, когда быстроногий юнга-вестовой  постучался  в
дверь: он принес ей холодный напиток из лайма.
   - Спасибо - скромно поблагодарила  она.  -  А  что,  капитан  намерен
держать меня взаперти, пока мы не доберемся до Англии?
   Юнга чувствовал себя явно неловко.
   - Он ужас как зол, мэм. На вашем месте я бы радовался, что он  к  вам
близко не подходит! Питье-то вам Барон послал, и  еще  он  коку  записку
написал, чтоб вам приготовили поднос с ужином и вина чуток.
   Паренек отдал честь и собрался было  покинуть  каюту,  но  тут  Сабби
схватила его за руку.
   - Стой! - закричала она, взбешенная оттого, что Шейн и  не  думает  к
ней заходить.
   Сейчас же, немедленно нужно что-то предпринять, иначе  какая  из  нее
леди Девонпорт! Схватив свои белые  панталоны,  она  сунула  их  в  руки
сконфуженного юнца.  -  Вот!  Нацепи  это  на  флагшток.  Твой  капитан,
возможно, и заставил сдаться  испанцев,  но  меня  он  пока  сдаться  не
заставил! Если у тебя кишка тонка, попроси  Барона  сделать  это..,  для
меня.
   Юнга ухмыльнулся и покраснел:
   - Сам сделаю. Когда никто не увидит.

***

   Хок никак не мог взять в толк, что это так развеселило  его  команду.
Матросы фыркали в ладони, пытаясь сдержать смех,  и  каждый  раз,  когда
кто-нибудь  взглядывал  в  его  сторону,  у  закаленных  моряков  улыбка
растягивала рот до ушей. Наконец он заметил, как один из них  указал  на
что-то пальцем, а двое других просто надрывались от хохота, причем  явно
на его счет. Он поднял взгляд - и лишился дара речи, когда  увидел,  что
именно развевается на флагштоке бизани. Предмет  выглядел  подозрительно
похожим на перемазанные панталончики Сабби! Она  бросала  ему  вызов,  и
невозможно было выразить это более красноречиво.
   С минуту он недоверчиво взирал на это явление, а потом поймал себя на
том,  что  улыбается  сам.  Кончилось  тем,  что  громовые  раскаты  его
неудержимого хохота разнеслись по всему кораблю. Насмеявшись вдоволь, он
ринулся к каюте и резко распахнул дверь. Она слышала его  приближающиеся
шаги и, когда он появился на пороге, уже стояла подбоченившись, не зная,
чего ждать, но готовая ко всему.
   Он осведомился самым официальным тоном:
   - Вы вывесили белый флаг, мадам, в знак признания своего поражения?
   - Поражения? - гневно возопила она. - Никогда! Имя вашего  корабля  -
"Дерзновенный"... По-видимому, сэр, вы так назвали его в мою честь!
   Она уселась в его капитанское кресло и, пока он таращил на нее глаза,
подчеркнуто напоказ подняла  одну  голую  ногу  и  перекинула  ее  через
подлокотник. Кроме тонкой батистовой рубашки на ней не  было  ничего,  и
стоило ей небрежно покачать ногой, как он каждый раз видел медные густые
завитки.
   Он радостно засмеялся:
   - Сабби Уайлд, ты самая дьявольская из всех дьяволиц!
   Он сделал лишь один  широкий  шаг  к  ней,  как  она  остановила  его
повелительным жестом высоко поднятой руки и зеленым огнем, вспыхнувшим в
глазах.
   - Не рассчитывайте, сэр, что