сякую светскую болтовню. Ага, вот оно...
   "Мне - как  смотрительнице  королевского  гардероба  -  действительно
нужны многочисленные помощницы, и я была бы рада взять под крыло одну из
твоих милых дочерей, если бы ты решилась послать ее ко двору. Знаю,  что
ты оценишь великолепную возможность, которую я предоставляю,  и  заверяю
тебя, что, находясь при дворе, хорошо воспитанная девушка  из  почтенной
семьи может получить такие предложения руки и сердца,  о  каких  в  иных
обстоятельствах не приходилось бы даже мечтать.
   Мы пока будем располагаться в Гринвиче - до наступления лета: в  жару
Лондон вреден для здоровья. В начале  лета  королева  с  большой  свитой
отправляется  в  поездку  по  стране,  поэтому  настоятельно  рекомендую
поспешить со сборами дочери. Будь покойна, я с радостью прижму к  сердцу
любое твое дитя. Единственное, о чем я тебя умоляю, дражайшая Мэри, - не
навязывай мне на шею рыжую  малышку  с  неукротимым  нравом.  Мне  нужна
девушка исполнительная и усидчивая, а нам обеим известно, что  "дикарка"
  ни  одним  из  этих
качеств не обладает".
   Письмо выпало из рук Сары, и по щеке покатилась одинокая  слеза:  все
ее прекрасные мечты и планы обратились в прах.
   Лишь через час девушка постепенно вернулась к действительности. Запах
кожи и лошадей защекотал ноздри; Сара  пошевелилась,  тяжело  вздохнула,
прощаясь с несбывшимися надеждами, и медленно побрела  к  дому.  Проходя
мимо кабинета отчима, она услыхала ледяной приказ.
   - Зайди ко мне!
   Сара распахнула двери и, взглянув  в  глаза  преподобного,  в  ту  же
минуту поняла, что трехдневная передышка закончилась. Он узнал о купанье
нагишом. Страстно желая лишь одного: чтобы все это скорее кончилось -  и
выволочка, и наказание, - Сара неподвижно стояла, выслушивая бесконечную
нотацию:  она  -  позор  всей  округи,  ее  поведение   безответственно,
безнравственно и не укладывается ни в какие рамки. Она орудие сатаны.  В
ее "дикой" ирландской крови  бродит  зараза,  поэтому  не  действуют  ни
вразумления, ни наказания; ей чужды сожаление и раскаяние в содеянном.
   Сара слушала, как он оглашает длинный перечень ее грехов,  и  ожидала
решения   своей   участи.   Однако   приговор,   произнесенный   ровным,
бесстрастным тоном, оказался  совершенно  неожиданным  и  был  для  Сары
страшнее любой порки.
   - С этого момента ты лишаешься многих своих прав, и в первую  очередь
права кататься верхом. Чтобы гарантировать повиновение, я продал сегодня
твою лошадь.
   - Только не это! - ошеломленно прошептала Сара. - Кому вы ее продали?
- Разум отказывался воспринимать его слова.
   - Молчать! - приказал отчим.
   Светло-зеленые   глаза   Сары   сузились.   Она   чуть   присела    в
насмешливо-дерзком реверансе и с  достоинством  удалилась.  Челтенхэм  -
достаточно маленький город. Она скоро узнает,  кому  досталась  Суббота.
Сейчас Сара бессильна каким-либо образом  предотвратить  потерю  лошади,
но, будьте уверены, она вернет ее обратно, хотя бы  для  этого  пришлось
пройти огонь и воду. А пока она смирится с тем, что сможет лишь время от
времени навещать Субботу, совершая ради этого пешую  прогулку  длиной  в
две мили туда и две мили обратно.

***

   Свадьба Бет приближалась. Каждой детали  пышной  церемонии  уделялось
столько внимания, что Саре все это смертельно надоело.
   Оставалось только ждать, когда тяжкие испытания останутся позади.
   Противен  был  сам  свадебный  ритуал  во  главе  с  отчимом,   лично
совершающим венчание дочери. Вести Бет к  алтарю  поручили  мужу  Джейн.
Церковь наверняка будет забита до отказа глостерскими  родственниками  и
паствой отчима из Челтенхэма.  Под  церковными  сводами  опять  начнутся
гнусные перешептывания: отчего это Сара  все  еще  не  замужем?  Что  ни
говори, сейчас ее черед, ведь Бет почти на пять лет моложе.
   В Англии времен Тюдоров девушки обычно выходили замуж до того, как им
стукнет шестнадцать. Если же это не удавалось,  то  окружающие  считали,
что на замужестве таких девушек можно ставить крест: никому  не  нужные,
нежеланные - не видать им венца.
   "Проклятье! Хотела бы я подкинуть им другую тему  для  разговора",  -
горестно размышляла Сара. Она сидела во фруктовом саду, придумывая  один
план за другим и отвергая их почти с  той  же  скоростью,  с  какой  они
приходили ей в голову.
   Ненавистное темно-розовое  платье,  которое  предназначалось  ей  как
подружке невесты, было готово и висело у нее в комнате, приводя  Сару  в
уныние всякий раз, как попадалось ей на глаза. Ах, все равно, через  два
дня все будет позади, ко всеобщему  ликованию,  да  только  ей  придется
уворачиваться от знаков внимания трех зятьев вместо  двух,  ибо  женишок
уже подловил ее пару раз, когда Сара  была  одна,  и  попытался  сорвать
поцелуй.
   Проходя мимо прачечной, Сара заметила одну из служанок,  склонившуюся
над большой лоханью для стирки.
   - Что вы делаете, миссис Прингл?
   - Ах, милочка, крашу сутаны для мальчиков-певчих. Преподобному  очень
хочется, чтобы все выглядело великолепно. Видите ли, сутаны должны  быть
ярко-красными. Белые  кружевные  стихари  на  алых  сутанах  -  это  так
празднично!
   - Может быть, вам нужна помощь, миссис Прингл?
   - Не  откажусь  милочка.  Знаете,  как  болит  старая  спина.  Вы  бы
вычерпали лохань вон тем ведром, а я унесу сутаны в сад для просушки.
   Только будьте осторожны и не ошпарьтесь.
   Пусть вода сначала остынет.
   Сара  рассматривала  ярко-красную  пузырящуюся   жидкость,   бесенок,
живущий в ней, мгновенно напомнил о себе. Почему бы и нет?
   Должно быть, алый - единственный цвет, в котором она будет  выглядеть
еще хуже, чем в темно-розовом.  Не  тратя  времени  даром,  Сара  тайком
приволокла в прачечную пресловутое платье.
   Наступил день свадьбы - всем было не до Сары Бишоп. Она  рассчитывала
не снимать плаща до последней минуты и сбросить его, уже идя по проходу.
   Вот тогда все должны будут признать, что Сабля  Уайлд  -  второе  "я"
Сары Бишоп - так просто не сдается.
   В церкви яблоку негде было упасть. Мать с почетом проводили в  первый
ряд; жених и преподобный Бишоп стояли у алтаря. Впереди  процессии  шла,
разбрасывая лепестки роз, четырнадцатилетняя Эми, за ней парой, взявшись
за руки, - хорошенькие темноволосые Маргарет и Джейн,  похожие  друг  на
друга,  как  близнецы.  За  невестой,  шествовавшей  об  руку  с  зятем,
следовала Сара, которой полагалось нести шлейф.
   Бет была слишком занята мыслями  о  том,  как  выглядит  она  сама  в
свадебном наряде, чтобы забивать себе голову чудачествами Сары, желавшей
оставаться в плаще до последней секунды. Раздались звуки  спинета,  и  к
небу взлетели  чистые  голоса  мальчиков  -  как  будто  запели  ангелы.
Маленькая торжественная  процессия  двинулась  по  проходу  притихшей  в
ожидании церкви. Вдруг музыкант сбился с такта,  мальчики  забыли  слова
гимна, и вся паства разом разинула рты  от  изумления.  Девушка  была  в
ярко-красном  платье!  Цвет  бил  в  глаза,   поражая   своим   вопиющим
несоответствием правилам брачного обряда, тем более под  сводами  храма,
священного места, где пребывает дух Господа.
   Сара   поквиталась   со   своими   обидчиками,    нарушив    чопорную
благопристойность бракосочетания сводной сестрицы, а  заодно  сведя  все
таинство ритуала преподобного Бишопа до уровня фарса.
   Да уж, об этой свадьбе долго будут говорить: оправившись  от  первого
потрясения, люди не могли удержаться от смеха. Эта  Сабля  -  прямо-таки
рыжая чертовка: у нее  страсть  ко  всяческим  скандальным  выходкам,  и
никому ее не усмирить!

Глава 2

   Великолепное   изображение   дракона,   украшающее   высокий   парус,
показалось задолго до того, как судно, управляемое искусной рукой, вошло
в гавань Девонпорта. Радостный крик, раздавшийся на стенке  мола  в  это
прекрасное майское утро, тут же был повторен множеством голосов:
   - Бог Морей! Бог Морей!
   Крик подхватили дети; мощенные булыжником улицы так и звенели  от  их
восторженных воплей, и вскоре новость докатилась до самых дальних окраин
города. Торговцы побросали свои лавки и вместе с покупателями повалили в
порт - поглазеть на  зрелище,  которым  всегда  сопровождалось  прибытие
кумира горожан, их прославленного земляка, ибо  повторяемые  слова  "Бог
Морей" не являлись названием какого-либо из его кораблей -  таково  было
прозвище самого мореплавателя.
   Семья Хокхерстов, владевшая огромной флотилией торговых судов,  более
века заправляла морским городом Девонпортом,  близ  Плимута,  но  только
благодаря  здравомыслию  ныне  властвующей  королевы  эта   семья   была
вознаграждена за свои заслуги первым дворянским  титулом.  В  начале  ее
царствования  Себастьян  Хокхерст  получил  титул  лорда  Девонпорта   и
должность "лейтенанта ее величества", то есть представителя  королевы  в
графстве Девоншир. Сам он давно не выходил в  море,  но  его  сыновья  с
честью  носили  славное  имя  Хокхерстов,  которое  в   глазах   горожан
Девонпорта затмевало имена Говарда, Рэйли и даже Дрейка.
   Его старший сын, капитан Хокхерст,  провел  в  плаванье  почти  шесть
месяцев и еще не знал о болезни отца. На молу и  на  пристани  собралась
огромная толпа: каждый прилагал немалые усилия, чтобы  занять  место,  с
которого можно  будет  увидеть  знаменитую,  почти  легендарную  фигуру.
Женщины едва не падали  в  обморок  от  желания  взглянуть  на  могучего
красавца, которого королева называла своим Богом Морей.
   Всеобщее  любопытство  возбуждал  его  трофей:  то   был,   очевидно,
испанский  или  португальский   галеон,   тянувшийся   на   буксире   за
победителем. В толпе бурно обсуждали разнообразные домыслы насчет  груза
захваченного судна: полны ли его трюмы золотом, серебром  или  на  худой
конец драгоценными камнями. Плохо пришлось бы здесь тому, кто вздумал бы
назвать Хокхерста флибустьером или пиратом.
   Для них он был мореплавателем - купцом, капитаном  капера   и защитником английских морских путей.
   Не приходилось удивляться, что Британия правит морями, если  королеве
присягнули на верность и посвятили ей свои  силы  такие  люди,  как  Бог
Морей.
   Капитан стоял на носовом мостике; приказы, которые он отдавал  низким
зычным голосом, были слышны не только его  матросам,  но  и  зевакам  на
пристани. Команда убрала передние паруса, высоко подтянув их  к  реям  с
помощью канатов, и наконец корабль, благополучно  вернувшийся  в  родную
гавань, бросил якорь. Бог Морей вскинул руки в приветственном  жесте,  и
на бронзовом от загара лице блеснула белозубая  улыбка.  Ростом  он  был
намного выше шести футов, и уж наверняка во всей Англии ни один  человек
не мог похвалиться более широкими плечами;  спадающие  до  плеч  волосы,
черные от природы, светлые к концам, выгорев под беспощадным солнцем.
   Толпа терпеливо ждала, пока он сойдет на берег, по  опыту  зная,  что
предстоящее зрелище стоит того. Сначала матросы унесли дорожные  сундуки
и ларцы капитана в большой дом на скале.  Затем  на  берег  вывели  пару
ирландских волкодавов, сопровождавших хозяина повсюду,  и  его  любимого
вороного жеребца Нептуна. Рано или поздно на палубу должен был подняться
личный слуга Хокхерста по прозвищу Барон, облаченный в неизменный темный
полумонашеский балахон и никогда не произносивший ни слова.
   Последней покажется маленькая, похожая на куклу женщина  с  раскосыми
миндалевидными глазами, одетая в шелковые шаровары с богатой вышивкой  и
такую же тунику с разрезами по бокам.
   О том, каково ее происхождение и как  она  попала  к  Богу  Морей,  в
городе рассказывали самые невероятные истории, в которых ей  приписывали
все мыслимые и немыслимые роли - от наложницы до рабыни.
   И вот наконец сам Хокхерст, собственной персоной, сошел  на  берег  и
направился к дому.
   Когда мужчины, приветствуя его,  выкрикивали  его  имя,  он  отвечал,
также называя их по именам.
   Он посылал воздушные поцелуи женщинам, которые  неистово  размахивали
руками в знак приветствия, и швырял пригоршни монет бегущим позади  него
мальчишкам, подражавшим горделивой походке бывалого морского волка.
   Проводив его взглядом, женщины вздыхали, но их волнение не унималось:
ведь вместе с  Богом  Морей  домой  вернулась  сотня  моряков  -  мужей,
любовников,  непристроенных  холостяков,  и  все  они  изголодались   по
обществу щедрых на ласку женщин, которые  согрели  бы  им  постель  этой
ночью.., а также и в последующие. У Хокхерста  была  особенная  команда:
закаленные ветераны, абсолютно бесстрашные, ибо их капитан был гением  в
мореплавании  и  великим  мастером  хитроумных  военных   маневров.   Он
выслеживал испанские корабли, нагруженные сокровищами  Нового  Света,  и
преследовал их с дьявольским упорством.
   Хокхерстовские моряки получали долю от захваченной  добычи  и  всегда
ходили с туго набитыми карманами.
   Каждый  слуга  в  особняке  Девонпорт-Хаус  ухитрялся  при   прибытии
Хокхерста домой попасться ему на глаза и заверить в живейшей радости  по
поводу его возвращения.  Его  мать,  Джорджиана,  темноволосая  синеокая
красавица, которая высматривала его,  стоя  у  самого  высокого  окна  в
особняке,  издалека  разглядела  приближающегося  сына  и  поспешила  по
пологой лестнице вниз, где и угодила в его могучие объятия -  Милый  мой
Шейн, - промолвила она, - какое счастье, что ты снова дома.
   Мать  была  единственным  человеком,  который  называл  его   Шейном.
Расписываясь в документах, он ограничивался только первой буквой имени и
фамилией, а поскольку отца звали Себастьяном,  большинство  пребывало  в
уверенности, что и сын носит то же имя .
   Между матерью и сыном всегда существовала глубокая духовная связь,  и
он сразу же почувствовал, что Джорджиана встревожена и угнетена.
   - Что случилось? - спросил он; прикосновение его твердой, оберегающей
руки должно было ободрить ее и придать ей сил.
   - Отец тяжело болен, Шейн... -  Мать  тут  же  поторопилась,  в  свой
черед, успокоить его. - Ему стало лучше.., немного, но... - Она смолкла,
стараясь голосом не выдать волнения.  -  У  него  парализована  половина
тела.
   - Он поправится? Что говорит врач? - последовал быстрый вопрос.
   - По его мнению, надежды мало. Я посылала за лондонским врачом, но  и
тот подтвердил: отца поразил удар, и если за ним последует второй.., это
будет конец.
   - Я пойду к нему, - торопливо проговорил сын.
   Он уже был на середине лестницы, когда услышал голос матери.
   - Отцу нельзя волноваться, - предупредила она. - Но ему известно, что
ты вернулся, и он просто сам не свой от нетерпения - хочет поскорее тебя
увидеть. Только не спорь с ним... и никаких крепких напитков!

***

   - Хок, мальчик мой! Клянусь  телом  Христовым,  мне  стыдно,  что  ты
видишь меня в столь жалком состоянии.
   Вид отца потряс Шейна Хокхерста. Он  был  всегда  таким  сильным;  он
проявлял мягкость лишь тогда, когда дело касалось Джорджианы.
   Из перекошенного рта с  трудом  вырывались  невнятные  звуки.  Только
глаза оставались, как и прежде, ясными и блестящими.
   - Итак, ты снова пощипал испанский флот. Ха!
   Таким образом отец ясно дал понять, что не желает говорить о  себе  и
своих недугах. Ему необходимо было время, чтобы выговорить нужные  слова
и принять нужные решения, которые  должны  стать  их  общими  решениями:
судьбу  династии  Хокхерстов  надлежало  должным  образом  передать   от
старшего к младшему.., а времени оставалось мало.
   - Какой груз? - осведомился Себастьян.
   Шейн усмехнулся.
   - Серебро. Испанцы вывозили его из Перу и Мексики.
   - Черт побери, вот это куш! - изумился старый лорд.  -  Елизавета  за
такие заслуги может и орден пожаловать.
   Брови Шейна насмешливо изогнулись.
   -  Может  я  и  позволю  ей  заполучить  четверть..,  может  быть,  -
подчеркнул он. - У Бесс непомерные аппетиты, когда дело касается ее доли
в добыче; зато как только речь заходит о наградах и почестях, она  сразу
становится весьма скаредной. У меня  пока  нет  официального  каперского
свидетельства на плавание под флагом Англии, но, Бог свидетель, на  этот
раз я выужу у нее такое свидетельство, даже если для этого придется лечь
с ней в постель!
   В  подобных  шуточках   при   желании   можно   было   бы   усмотреть
государственную измену; и, хотя  то,  что  говорилось  в  этой  комнате,
никогда не стало бы  известно  за  ее  стенами,  Себастьян  счел  нужным
предупредить сына:
   - Будь осторожнее.  Шпионы  королевы,  вероятно,  уже  донесли  ей  о
захвате добычи.
   Хокхерст-младший усмехнулся. Опасностью он никогда не  пренебрегал  -
он ею попросту наслаждался.
   - Конечно, а как же иначе. Но, между прочим, в пещерах  под  скалами,
да и  в  других  местах,  у  меня  припасено  достаточно  товара,  чтобы
заполнить трюмы галеона испанскими кожами, вином и  всяческими  пестрыми
диковинками. Возможно, я проявлю столь неслыханную щедрость, что и  весь
галеон подарю флоту ее величества, вместо того чтобы оставлять его себе.
   Разговор, очевидно, утомил отца. На лбу у него  прорезались  глубокие
морщины: он лишь сейчас с тревогой осознал, насколько глубоко  увяз  его
наследник в опасных интригах, о которых старый лорд  до  сих  пор  и  не
догадывался, иначе удар хватил бы его намного раньше. Об этом он подумал
с печальной иронией.
   Беспокойство отца не укрылось от Хока.
   - Тебе надо бы отдохнуть, - сказал он и встал, готовясь уйти.
   Отец поднял руку, чтобы задержать сына на минуту.
   - Завтра мы подробно поговорим о более серьезных вещах -  завтра,  до
того как малыш Мэтью вернется из Лондона.
   На этот раз беспокойство омрачило красивое лицо Хока.
   - Спроси у матери, не сможет ли она  ненадолго  обойтись  без  твоего
общества, чтобы осчастливить старика парой  своих  бесценных  улыбок?  -
Усмешка гримасой исказила отцовское лицо. - Я боготворю эту женщину, что
тут поделаешь?

***

   Личные покои Шейна занимали восточное крыло особняка  Девонпорт-Хаус.
Эта часть дома имела, помимо отдельного парадного подъезда, еще  и  свой
черный ход, так что ни у его моряков, ни у слуг  не  было  необходимости
заходить в центральную часть дома. В это восточное  крыло  он  сейчас  и
направился. Он знал, что ему уже  приготовлены  ванна  и  два  комплекта
чистой одежды: костюм для верховой езды, чтобы он  мог  размять  Нептуна
хорошей  скачкой  по   знакомым   окрестностям,   и   второй   -   более
торжественный, приличествующий светской  гостиной,  ибо  в  этот  первый
вечер под кровом родного дома Хокхерст намеревался  обедать  в  обществе
матери.
   Барон, как обычно, позаботился обо всем необходимом - тихо,  проворно
и без суеты.
   Нептун проявлял беспокойство, как будто чувствовал, что скоро  пойдет
мерить сильными мускулистыми ногами мягкий дерн девонширских полей.  Хок
потрепал коня по холке, потом  оседлал  его,  низким  рокочущим  голосом
шепча ласковые слова, и вывел из конюшни.
   - Завтра отведу тебя к кобыле, - пообещал он.
   Отпустив поводья и положившись на волю скакуна, Хокхерст ощутил,  как
наполняется восторгом его душа. По правде сказать, слишком долго они оба
были взаперти; обоим требовалось сбросить избыток  энергии  и  жизненной
силы, отдав их невозмутимой природе.
   Казалось, человек и конь следуют неким предопределенным путем - через
просторные луга, мимо усыпанных розами  живых  изгородей;  этот  путь  в
конце концов привел их к очаровательной каменной гостинице в семи  милях
от города: им и прежде не раз доводилось наслаждаться здесь отдыхом.
   Хорошенькая служанка так и взвизгнула от восторга, завидев Хокхерста.
   Ее лицо засияло улыбкой, которую ей не удалось бы скрыть,  даже  если
бы она и захотела.
   - Добро пожаловать в дом, милорд.
   Она присела в глубоком реверансе,  а  затем  поспешила  принести  ему
высокую  кружку  с  крепким  местным  сидром.  Загорелая  рука  привычно
обвилась вокруг талии девушки, хотя ее имя начисто вылетело  из  памят