родная.  Посмотри  на
бедную Франсес.
   Она запустила пальцы в густую  поросль  черных  завитков  у  него  на
груди.
   - Ты хотел, чтобы она чувствовала себя в долгу перед тобой?
   - Конечно, - не стал отпираться он.
   Куснув Сабби за ушко, он принялся  целовать  ее  шею,  а  его  пальцы
начали творить с ней желанную  магию..,  и  способность  мыслить  здраво
покинула ее. Потребовалось немало усилий, чтобы все-таки задать  вопрос,
который ее мучил:
   - А что это за секреты с розовым мрамором?
   Он так и ахнул от комического возмущения.
   - Мрамор доставлен для графини Хардвик. Ее тоже  зовут  Бесс.  У  нее
мания - перестраивать свои замки. Помимо всего прочего,  оказалось,  что
она владеет еще  и  рудниками,  где  добывают  свинец  и  олово.  Вот  и
получается, что, не навлекая ничьих подозрений, я могу  обменять  мрамор
на свинец.
   - Для О'Нила?
   Он вздохнул.
   - Ты хочешь поговорить или ты хочешь поиграть?
   Она плотно сжала ноги, так чтобы он не мог даже пальцем добраться  до
укромных уголков ее тела.
   - Ты-то всегда хочешь играть.., и никогда не хочешь разговаривать.
   Он едва не взвыл:
   - Да о чем разговаривать?
   - Неужели мы так никогда и не сможем побеседовать  серьезно?  У  меня
есть сотни вопросов, и я хочу получить на них ответы.
   Он прижал ее бедра к своим напрягшимся чреслам и прошептал:
   - Вопросы? Вроде того, сколько раз мы можем это проделать за ночь?
   - Шейн, перестань.., будь со мной серьезен...
   - Ах, извини, - продолжал он дразнить ее. - Ты  имеешь  в  виду,  что
хочешь узнать обо мне побольше.
   - Да... Я хочу знать все...
   Он ответил с шутовской задумчивостью:
   - Ну, что бы тебе сообщить... В пылу страсти, например,  мой  мужской
орган увеличивается в длину до десяти дюймов.
   Она замолотила по его груди маленькими крепкими кулачками.
   - Ты невозможен!.. Я тебя ненавижу!
   Он усмехнулся и тихо возразил:
   - Когда прижму тебя покрепче.., полюбишь.
   Понемногу он добился своего: она оставила свои расспросы,  забыв  обо
всем, кроме любовных ласк. Он жаждал зарыться в нее, заставить просить о
большем; он жаждал слышать, как она вскрикивает от наслаждения..,  снова
и снова. Он знал, что скоро сумеет наполнить каждую ее  жилку  чистейшим
блаженством, которое сделает бессмысленными любые вопросы.
   В похоронной процессии, провожавшей в  последний  путь  сэра  Филиппа
Сиднея, насчитывалось более семисот скорбящих персон, и Франсес пришлось
продать  фамильную  карету  с  лошадью,  чтобы   оплатить   расходы   на
погребение.  Главной  скорбящей  персоной  была,  разумеется,   королева
Елизавета, глубоко удрученная гибелью молодого красивого  вельможи.  Она
была облачена в роскошный траурный наряд из черной парчи и черного меха.
   Единственным светлым пятном  во  всем  этом  черном  великолепии  был
пышный белый воротник-раф.
   Сабби присутствовала на похоронах, находясь в обществе Кейт Эшфорд  и
ее мужа, лорда Эшфорда, вернувшегося из Голландии.
   Сабби всегда претило следование моде: она  не  желала  выглядеть  как
все. Поэтому она поступила иначе: надела  белоснежное  платье  с  черным
воротником. В сочетании  с  ее  красновато-рыжими  волосами,  уложенными
таким  образом,  что  невозможно  было  судить  об  их  длине,  все  это
производило ошеломляющий эффект  и  снова  привлекло  к  Сабби  внимание
королевы,  которую  особенно  поразил  черный  раф:   это   было   нечто
неслыханное.
   Сабби так и съежилась от  страха,  когда  в  гардеробной  комнате,  в
присутствии всех фрейлин, послышался мелодичный голос королевы:
   - Госпожа Уайлд, вы обладаете удивительным  умением  делать  то,  что
просто бросается в глаза.  Не  разрешите  ли  поинтересоваться,  где  вы
раздобыли столь необычный черный раф?
   Сабби склонилась в реверансе чуть ли не до пола.
   - Если угодно вашему величеству... я просто покрасила  один  из  моих
белых рафов.
   - Мне было бы угодно, если бы вы просто покрасили некоторые  из  моих
белых рафов!
   Сабби  подняла  глаза  и   увидела,   что   королева,   прищурившись,
вглядывается в короткие медные  завитки,  умышленно  выпущенные  напоказ
из-под круглой шапочки.
   - Вашим последним подарком, госпожа Уйалд, - снова обратилась  к  ней
Елизавета, - вы мне вполне угодили, так что впредь, сударыня, прошу  вас
вспоминать  о  своей  королеве,  когда  будете   придумывать   очередные
нововведения.
   На следующий день все придворные дамы явились  в  платьях  с  черными
воротниками. То есть  все,  кроме  Сабби.  Она-то  на  этот  раз  отдала
предпочтение бледно-лиловому: этот цвет считался вполне  приемлемым  для
траурных одежд.
   Каждый год сезон празднеств начинался тридцать первого  октября  -  в
День  всех  святых,  когда  королева  назначала  Князя   Беспорядков   -
распорядителя предстоящих рождественских увеселений, которому  надлежало
заниматься забавами и играми, штрафами и наказаниями. Затем  происходили
торжества в день Святого Мартина, дни Святой Екатерины, Святого Николая,
Святого Луки и Святого  Фомы.  После  этого  праздновалось  Рождество  и
отмечался день Святого Стефана, день Невинно Убиенных  Младенцев,  Новый
год и Двенадцатая Ночь.  Окончание  сезона  приурочивалось  к  Сретенью,
которое приходилось на второе февраля. Однако в этом году при  дворе  не
устраивалось никаких увеселений; не могло быть и речи о  маскарадах  или
пантомимах,  где  в  более  благоприятные  сезоны  парочки   так   легко
переходили от  беглых  поцелуев  и  мимолетных  прикосновений  к  тайным
свиданиям или явным вольностям.
   Королева развлекалась в частных домах своих  вельмож,  поскольку  при
дворе соблюдался траур; тщеславные господа оспаривали друг у друга честь
получить приглашение в эти дома. В большом ходу был  подкуп,  и  немалые
суммы передавались из рук в руки; фрейлины королевы сновали без  устали,
доставляя ей письма, приношения и дорогие подарки.
   Королева читала прошения, корчила гримасы, фыркала "Пфу!",  принимала
подарки и бросала равнодушное "нет". Сестры  Эссекса,  Дороти  Дерево  и
Пенелопа Рич, не оставляли  попыток  умилостивить  королеву  редкостными
драгоценностями.  Елизавета  соглашалась  посетить  бал,   который   они
устраивали, после чего и не думала там появляться.
   Сабби не могла нарадоваться, что во дворце нет обычной  суеты,  да  и
Шейн реже срывался с места ради своих секретных  вылазок,  так  что  они
подолгу оставались вдвоем в Темз-Вью. Шейн был на  седьмом  небе,  когда
оказалось, что они могут провести Рождество вместе - одни и  без  помех.
Барон, одетый по последней моде, как подобало мнимому Фиц-Клеру, надумал
навестить Джорджиану, а большинство слуг были на Рождество  отпущены  по
домам.
   Шейн запряг лошадь  в  санный  возок,  укутал  Сабби  теплой  меховой
полостью, и они отправились прокатиться по сельским  дорогам  Кента.  По
пути он показал ей Хэвер, где некогда жила Анна Болейн; маленький замок,
окруженный рвом, очаровал Сабби. Когда Шейн замел, что  она  озябла,  он
осадил лошадь у придорожной гостиницы, именовавшейся "Боевые Петухи",  и
там они насладились рождественским обедом в отдельной  уютной  столовой.
Когда трапеза завершилась, Шейн  расположился  перед  камином  и  усадил
Сабби к себе на колени. Рукой он погладил ее по животу.
   - У тебя в желудке что-то многовато кларета и пудинга. И еще, дорогая
моя, мне кажется, что ты слегка захмелела.
   - Я захмелела от любви, - сонно пробормотала она, глядя в огонь.
   Он уткнулся носом в ее шею.
   - Бессовестная лгунишка, если бы это было правдой,  я  был  бы  самым
счастливым человеком на земле.
   - После холодного воздуха.., в тепле меня  разморило...  Очень  спать
хочется, - сообщила Сабби, прильнув головой  к  его  широкому,  удобному
плечу.
   Он поцеловал ее в ухо.
   - Поедем домой, - шепнул он, - и я отнесу тебя в постель.
   Свежий морозный воздух быстро заставил ее взбодриться. Они  подъехали
к Темз-Вью, и он ненадолго зашел в конюшню. Воспользовавшись его кратким
отсутствием, она спряталась за живой изгородью и забросала его  снежками
из засады, а потом отчаянно завопила, когда он кинулся за  ней  вдогонку
и, догнав, сунул лицом в глубокий сугроб.
   И только тогда, когда они добрались до своей спальни, они  обменялись
рождественскими подарками. Сабби преподнесла ему тонкую шпагу в ножнах с
золотой насечкой и тяжелый грозный кинжал под пару шпаге.
   Рукояти  были  украшены  одинаковыми  золотыми  фигурками  дракона  с
рубинами вместо глаз, и Шейн пришел в восхищение: чтобы подобрать  такой
обдуманный, именно для  него  подходящий  подарок,  от  Сабби  наверняка
потребовалось немало времени и хлопот.
   И еще он возликовал, услышав, как ахнула от радостного изумления сама
Сабби, когда он накинул ей на  плечи  подарок,  который  он  придумал  и
заказал специально для нее. То был плащ-перевертыш из мехов, привезенных
из Московии. Могло показаться,  что  плащ  сшит  из  несравненного  меха
черных соболей; но если вывернуть его наизнанку,  то  становилось  ясно,
что он сплошь подбит горностаем. Сабби любовно погладила мех и подула на
него, чтобы поглядеть, какой он густой и блестящий.
   Конечно, плащ привел ее в восторг.
   В глазах у нее вспыхнул зеленый  огонь.  Она  взглянула  на  Шейна  и
поманила его к себе:
   - Возьми меня.., на соболях.
   Она бросила мех поверх ковра перед камином,  выскользнула  из  своего
просторного  шелкового  ночного  платья  и  опустилась  на  мех,  жестом
приглашая Шейна присоединиться к ней. У какого мужчины хватило  бы  сил,
чтобы противиться соблазну, пению сирен - ее влекущему призыву?
   ...С трепетом обнаружила она, что на его левой груди, повыше  сердца,
появилась новая татуировка - маленькое изображение сабли.
   С трепетом, но без удивления: как-то она проговорилась, что в детстве
ее дразнили "Саблей", и он, очевидно, это запомнил.
   - Ах, какое совпадение, - поддразнила она его.  -  Я  тоже  собираюсь
сделать татуировку. На следующей неделе этим займусь.
   Сначала я думала изобразить у себя на плече  маленькую  копию  твоего
дракона, но потом сообразила: о нет,  это  будет  видно,  когда  на  мне
платье с большим вырезом. И вот что  решила:  картинка  будет  на  таком
месте, где ее никто не сможет увидеть, кроме тебя.
   - Сабби, умоляю, скажи, что ты пошутила!
   Она засмеялась и поцеловала его.
   - Ты мне запрещаешь?
   Он крепко прижался к ней губами, утверждая свое верховенство и власть
над ней, и хрипло проговорил:
   - Я не такой глупец.  Если  я  запрещу...  можно  не  сомневаться:  в
следующий раз, когда я потяну вниз твои панталончики, мне прямо в  глаза
оскалится дракон или дикая кошка!
   -  Может  быть,  какая-нибудь  фраза  окажется  более  уместной,  чем
картинка? - немилосердно продолжала она его терзать.
   Он застонал:
   - Это какая же фраза у тебя на уме, ведьма?
   Она поколебалась, прикидывая, стоит ли рисковать, а потом произнесла:
   - Метресса Черного Призрака.
   Он оцепенел. Тут было уже не до любовных утех.  Молчание  становилось
смертельно опасным. Наконец он жестко потребовал ответа:
   - Откуда ты узнала?
   - Я и не знала. Просто догадалась. Но теперь.., теперь я знаю.
   Он вскочил и угрожающе наклонился над ней:
   - Ты сию же секунду скажешь мне в точности, откуда тебе это известно!
   От него исходила нешуточная опасность;
   Сабби видела, что он не остановится ни перед чем. Он едва держал себя
в руках. Она подалась назад, не на  шутку  испуганная,  но  потом  смело
ответила:
   - У тебя так много тайн. Я обязана разгадать  хотя  бы  некоторые  из
них.
   Она вызывающе рассмеялась:
   - Знаю только я. Ты меня боишься? - ехидно уточнила она. - Да неужели
могучий Бог Морей, любимец королевы, преступный Черный  Призрак,  боится
женщины?
   Его твердое тело снова вдавило ее в густой соболий мех. Он ворвался в
нее с такой яростью, словно собирался насквозь пронзить ее своим орудием
и заставить замолчать навсегда. Она видела, что он бросает ей вызов,  но
поклялась сама перед собой, что он найдет в ней  достойного  противника.
Она не позволит ему довести ее до кульминации; она  твердо  решила,  что
последняя судорога сокрушит его раньше, чем ее. Она напрягла свои  тугие
створки, и он удвоил усилия. Казалось, ее тело сотворено специально ради
того, чтобы принять его. Волны чувственного  наслаждения  накатывали  на
нее одна за другой, исторгая из ее груди слабые вскрики и стоны. Она  не
пыталась заглушить их, потому что знала, как действуют на  него  эти  ее
крики. Трижды он едва не утратил власть над собой, когда она шептала ему
горячие, лишь им двоим понятные слова  и  удерживала  его  в  сладостном
плену сокровенной ловушки, побуждая его отдать ей эссенцию своей любви.
   Он заставил ее ищущий язык отступить, слегка сжав зубами его  кончик,
и тут же послал в ответную атаку свой собственный язык, который  вторгся
в нее с таким же исступлением, какое буйствовало в другом средоточии его
телесного порыва. Никогда, никогда еще желание не обуревало его с  такой
силой. Оно нарастало,  подчиняя  его  себе,  и  дышать  становилось  все
труднее. Сабби металась, откидывая  голову  то  в  одну  сторону,  то  в
другую, утопая в шелковистом собольем меху,  но  все  же  пол  под  ними
оказался столь твердым ложем, что Шейн смог войти в нее глубже, чем  это
когда-либо удавалось. Его ласки сминали ее  плоть,  но  она  с  радостью
принимала  эту  боль-упоение,  возносясь  к  таким  высотам  желания,  о
существовании которых и не догадывалась  до  сей  поры.  Она  изгибалась
дугой, выкрикивая "Шейн, Шейн", когда его беспощадный напор  увлекал  ее
на грань экстаза.
   Она собирала все силы, она боролась сама с собой,  пытаясь  отсрочить
миг неминуемой капитуляции перед его неотразимым  натиском,  а  потом  и
душа ее, и тело соединились в ощущении взрыва, который грянул внутри.
   Вздрагивая, всхлипывая, она  прильнула  к  нему  и  наконец  лишилась
чувств.
   Осыпав поцелуями губы и сомкнутые веки Сабби, он вернул ее  к  жизни.
Потом поднял ее с собольего плаща, перевернул его на  другую  сторону  и
сказал:
   - А теперь я возьму тебя на белом горностае.

Глава 17

   Уолсингэм работал как одержимый, добиваясь заключения двух договоров:
с Францией и с новыми  шотландским  королем;  он  хотел  обеспечить  для
Англии мир на этих двух фронтах, потому что он знал наверняка:  война  с
Испанией неизбежна и может разразиться со дня на день.  В  конце  концов
ему удалось  заставить  королеву  поверить,  что  испанская  Непобедимая
армада готова к нападению на Англию.
   Елизавета приказала усилить прибрежные  оборонительные  сооружения  и
подготовить  все  корабли  королевского  флота.  Лорд  Говард  Эффингем,
командующий этого флота, умолял ее предоставить ему больше кораблей и не
скупиться на припасы. Елизавета отказалась выдать  из  казны  деньги  на
провиант и на жалованье матросам.
   Испания  располагала  теперь  лучшими  в  мире  кораблями  с  грозным
вооружением; имена этих великолепных кораблей  были  у  всех  на  устах:
"Андалузиан", "Бискай", "Сан-Фелипе" и "Сан-Хуан".
   Эссекс, Дрейк и Девонпорт день  за  днем  пытались  убедить  королеву
начать войну. Шейну и Сабби почти не представлялось  возможности  побыть
вместе. Корабли Хокхерстов  доставляли  в  Лондон  грузы  из  Марокко  и
Алжира; Шейн тайно переправлял оружие  в  Ирландию  и  строил  вместе  с
Дрейком секретные планы рейда в Испанию. Тем  временем  Сабби  держалась
поближе к компании придворных  дам,  поскольку  из  Голландии  вернулись
Лестер  и  другие  вельможи,  и  понеслась   череда   головокружительных
увеселений, словно весь двор вознамерился напоследок нагуляться всласть,
прежде чем разразится война.
   В этом лихорадочном прожигании жизни тон задавала Елизавета,  которую
особенно  раззадоривало  присутствие  в  Лондоне  ее  главной  соперницы
Петиции. В Голландии Летиция,  в  качестве  жены  Лестера,  завела  свой
собственный двор. Даже здесь, в Лондоне, она открыто наслаждалась  своим
положением.
   Она любила выставлять себя напоказ, что  не  слишком-то  подобало  ее
высокому сану. Путешествовала она всегда с бьющей в глаза пышностью и  в
сопровождении целой оравы всадников и ливрейных лакеев на запятках.
   Когда леди Чандос планировала званые обеды и увеселения для королевы,
Елизавета до самой  последней  минуты  не  сообщала,  прибудет  ли  она,
поскольку там могла появиться Летиция. В такие  дни  утренняя  церемония
облачения королевы бывала наиболее душераздирающей, поскольку она меняла
свои решения по десять раз, а потом еще  в  течение  дня  ее  величество
многократно переодевалась, переходя каждый раз к все более блистательным
нарядам.
   Тем временем Эссекс, пользуясь присутствием отчима (Лестера) и матери
(Летиции), удвоил  свои  усилия,  чтобы  добиться  у  королевы  согласия
принять  его  сестер,  Дороти  Деверо  и  Пенелопу  Рич.  Она  милостиво
выслушивала его красноречивые  просьбы,  принимала  дорогие  подарки  от
сестриц, а за глаза высказывалась:
   - Пфу! Мать - бесстыдница, продажная тварь, а дочки и того хуже. Да я
их даже во двор Уайтхолла не допущу, не говоря уж о дворцовых залах!
   Вместе с Лестером из Голландии вернулся и Чарльз Блаунт,  и  Пенелопа
немедленно возобновила их роман, который продолжался уже восемь лет. Для
нее многое упростилось бы, если бы только ее  приняли  ко  двору.  Сабби
приглашала эту парочку в Темз-Вью, зная об их связи, а Эссекс открыл для
них двери своего дворца, Эссекс-Хауса.

***

   В конце концов, после многочисленных тайных бесед с  ее  величеством,
Дрейк с Девонпортом  добились,  что  королева  -  хотя  и  с  превеликой
неохотой - дала согласие направить к берегам Испании тридцать  кораблей,
дабы воспрепятствовать сборам испанского флота.
   Последующие  многочисленные  обсуждения  в  самых  высоких  кабинетах
привели к тому, что вице-адмиралу флота, Уильяму Бэроу, чей  флагманский
корабль  носил  гордое  имя  "Золотой  Лев",  было  приказано  составить
компанию Дрейку и Девонпорту.
   Однако у них были свои понятия о том, что  такое  успешный  внезапный
рейд. Оба они были прирожденными лидерами, не приученными к ограничениям
государственной  службы,  и  договорились,  что,   когда   придет   срок
действовать, они будут поступать, как сочтут нужным, исходя из интересов
дела. И к дьяволу всю эту официальную канитель!

***

   Сабби отправилась к ювелиру, чтобы снять  со  своего  счета  солидную
сумму денег. Она решила заняться в Темз-Вью переустройством двух комнат,
примыкающих к хозяйской спальне, таким образом, чтобы превратить одну из
них в свою личную гостиную, а другую - в гардеробную. Ее наряды  уже  не
умещались в шкафах, и для них требовалось гораздо больше места. Конечно,
можно  было  распорядиться  отсылать  счета  за  все  ее  покупки  лорду
Девонпорту, но ей почему-то гораздо больше  нравилось  расплачиваться  с
торговцами золотом.
   Дверь, ведущая из конторы в лавку, открылась, и  Сабби  с  удивлением
увидела выходящую из конторы дочь Уолсингэма.
   - Франсес! Как приятно тебя повстречать!
   Но.., я подозреваю, что ты собираешься продать свои  драгоценности...
- грустно предположила Сабби.
   -  О  Сабби,  мои   драгоценности   проданы   уже   давным-давно,   -
чистосердечно призналась Франсес.  -  Я  здесь,  потому  что  приходится
продать последние драгоценности моей матери.
   Сабби не могла этого перенести. Она втащила Франсес обратно в контору
и,  бросившись  к  ювелиру,  потребовала  только  что  приобретенные  им
драгоценности:
   - Я дам вам двойную цену по сравнению с той, что вы за них выплатили.
   Ювелир повиновался без промедления.  Это  была  метресса  богатейшего
любимчика королевы, Бога Морей, и ее желание следовало считать приказом.
Час был уже не ранний, и Сабби настояла,  чтобы  они  вместе  с  Франсес
сейчас заехали в Темз-Вью и поели чего-нибудь горячего.
   За едой Сабби сумела заставит