я 1837 года г-жа  Кардо  с  дочерью  взяли  фиакр  и
отправились на улицу Мартир, чтобы вернуть выпуски "Жиля Блаза"  нареченному
Фелиси; обе были в восторге, что увидят квартиру Лусто.  Такого  рода  обыск
весьма  принят  в  старых  буржуазных  семьях.  Привратник  Этьена   был   в
отсутствии; но дочь его, узнав от почтенной буржуазной дамы, что она говорит
с будущей тещей и невестой г-на Лусто,  охотно  дала  им  ключ  от  квартиры
Лусто, тем более что г-жа Кардо сунула ей в руку золотой.
   Было около полудня -  время,  когда  журналист  возвращался  домой  после
завтрака в "Английском кафе". Переходя пространство между церковью Лоретской
богоматери и улицей Мартир,  Лусто  случайно  взглянул  на  наемную  карету,
поднимавшуюся по улице Фобур-Монмартр, и ему  показалось,  будто  перед  ним
возникло видение в образе Дины! Он  застыл  на  месте,  убедившись,  что  за
дверцей фиакра действительно сидит его Дидина!
   - Зачем ты приехала? - воскликнул он.
   "Вы"  было  невозможно  сказать  женщине,  которую  предстояло  отправить
обратно.
   - О любовь моя! - воскликнула она. - Разве ты не читал моих писем?..
   - Читал, - ответил Лусто.
   - И что же?
   - И что же?
   - Ты - отец! - воскликнула провинциалка.
   - Вот как! - сказал он, не  замечая  бесчеловечности  этого  восклицания.
"Так или иначе, -  соображал  он  про  себя,  -  а  надо  приготовить  ее  к
развязке".
   Он сделал знак кучеру остановиться, подал руку г-же де ла Бодрэ и оставил
кучера  с   каретой,   полной   чемоданов,   дав   себе   твердое   обещание
"безотлагательно, - как он про себя выразился, - отправить даму со всеми  ее
пожитками туда, откуда  она  приехала".  Сударь!  Сударь!  -  окликнула  его
маленькая Памела.
   Девочка не лишена была сообразительности и поняла, что три женщины вместе
не должны встречаться на квартире холостяка.
   - Ладно, ладно! - отмахнулся журналист, увлекая Дину.
   Тогда Памела подумала, что эта незнакомая  дама,  наверно,  родственница;
все же она добавила:
   - Ключ в дверях. Там матушка  вашей  невесты.  Смущенному  Этьену  сквозь
поток фраз, которыми осыпала его г-жа де ла  Бодрэ,  послышалось:  "Там  моя
матушка" - единственное, вполне возможное для него  обстоятельство  -  и  он
вошел. Его невеста и теща, находившиеся в это время в  спальне,  забились  в
уголок, увидев Этьена с какой-то женщиной.
   - Наконец-то, мой Этьен, мой ангел, я твоя  на  всю  жизнь!  -  вскричала
Дина, бросаясь ему на шею и крепко его обнимая, пока он запирал дверь.  -  В
этом замке Анзи моя  жизнь  была  беспрерывной  мукой,  я  больше  не  могла
терпеть, и когда пришло время объявить о том, что составляет мое счастье,  у
меня на это не хватило сил. И вот я здесь.., твоя жена, мать твоего ребенка!
О! Не написать мне ни разу! Два месяца держать меня в неизвестности!..
   - Но, Дина, ты ставишь меня в затруднительное положение...
   - Ты любишь меня?..
   - Как тебя не любить?.. Но не лучше  ли  было  остаться  в  Сансере?..  Я
нахожусь в величайшей нужде и боюсь, что тебе придется ее разделить...
   - Твоя нужда будет  рай  для  меня.  Я  хочу  жить  здесь  и  никогда  не
расставаться с тобой...
   - Бог мой, это хорошо на словах, но...
   Услышав эту фразу, сказанную резким тоном, Дина села и залилась  слезами.
Лусто не мог устоять перед таким взрывом отчаяния; он сжал ее в  объятиях  и
поцеловал.
   - Не плачь, Дидина! - воскликнул он.  Произнося  эти  слова,  фельетонист
вдруг увидел в зеркале призрак г-жи Кардо, смотревший  на  него  из  глубины
комнаты.
   - Ну-ну, Дидина, пойди с Памелой, присмотри  сама,  как  там  выкладывают
твои чемоданы, - сказал он ей на ухо. - Иди, не плачь, мы будем счастливы.
   Он проводил ее до дверей и вернулся к супруге нотариуса, чтобы  отвратить
грозу.
   - Сударь, - сказала ему г-жа Кардо,  -  я  поздравляю  себя  с  тем,  что
пожелала собственными глазами поглядеть, как-то живет тот,  кто  должен  был
стать моим зятем. Моя Фелиси не будет женой такого человека,  как  вы,  даже
под угрозой смерти. Вы обязаны думать о счастье вашей Дидины, сударь.
   И ханжа удалилась, уводя за собой Фелиси, которая  тоже  плакала,  потому
что уже успела привыкнуть к Лусто. Ужасная г-жа Кардо уселась в свой экипаж,
не сводя дерзкого взгляда с бедной Дины, которую, как нож в сердце,  ударила
фраза: "Это хорошо на словах", но, как и все любящие женщины,  она,  тем  не
менее, верила ласковому: "Не плачь, Дидина!"
   Лусто, не лишенный своего рода решимости, выработанной случайностями  его
тревожной жизни, сказал себе:

   "Дидина благородна; узнав о моей  женитьбе,  она  пожертвует  собой  ради
моего будущего, а я-то уж сумею ее подготовить".

   И  в  восторге,  что  придумал  хитрость,  успех  которой   казался   ему
обеспеченным,  он   стал   приплясывать,   напевая   на   известный   мотив:
"Тра-ля-ля-ля!  Ля!"  "А  как  только  спроважу  Дидину,  -   продолжал   он
разговаривать сам с собой, - пойду с визитом к мамаше Кардо и наговорю ей  с
три короба: будто я соблазнил ее Фелиси в  день  святого  Евстахия..,  будто
Фелиси, согрешившая из любви ко мне, носит под сердцем залог нашего счастья,
и.., ля-ля-ля-ля! Отец не сможет уличить  меня  во  лжи..,  ля,  ля..,  дочь
тоже... Тра-ля-ля! Ergo , нотариус, жена, дочь -  все
в моих руках, тра-ля-ля-ля!"
   К своему великому удивлению, Дина застала Этьена  отплясывавшим  какой-то
дикий танец.
   - Я пьян от радости, что ты приехала, что нас ждет счастье!.. - сказал он
ей, чтобы как-нибудь объяснить этот порыв безумного веселья.
   - А я-то думала, что ты меня больше не любишь!..  -  вскричала  бедняжка,
выронив из рук мешочек с принадлежностями ночного туалета; она опустилась  в
кресло и заплакала от радости.
   - Устраивайся, мой ангел, - сказал Этьен, втайне посмеиваясь. -  Мне  тут
надо черкнуть два слова, я хочу отделаться  от  одной  холостяцкой  пирушки,
чтобы принадлежать тебе. Приказывай, ты здесь у себя дома.
   Этьен написал Бисиу:

   "Дорогой  друг,  ко  мне  нагрянула  моя  баронесса:  она  расстроит  мою
женитьбу, если мы не пустим в ход всем известную хитрость из тысячи и одного
водевиля театра Жимназ. Так вот, рассчитываю  на  тебя:  явись  мольеровским
старикашкой поругать твоего племянника Леандра за его глупость. Пока десятая
муза будет сидеть спрятанная  в  моей  комнате,  надо  подействовать  на  ее
чувства: бей крепче, будь зол, оскорби ее. А я, как ты сам понимаешь,  стану
изображать слепую преданность и буду глух к твоим словам,  чтобы  дать  тебе
право кричать во весь голос. Приходи, если можешь, в семь часов.
   Весь твой Э. Лусто".

   Отправив это  письмо  с  рассыльным  к  человеку,  который  был  насквозь
парижанин, то есть не знал большего удовольствия, как  разыграть  комическую
сценку, называемую художниками "шаржем", Лусто  сделал  вид,  что  он  очень
озабочен, как бы поудобнее устроить у  себя  сан-серскую  музу:  он  занялся
раскладкой привезенных ею вещей,  познакомил  ее  со  слугами  и  квартирным
распорядком, выражая такое  неподдельное  простосердечие  и  удовольствие  и
рассыпаясь в таких ласковых словах и нежностях, что Дина могла  себя  счесть
самой любимой женщиной на свете. Эта квартира, где малейшая вещь  носила  на
себе отпечаток моды,  нравилась  ей  гораздо  больше,  чем  ее  замок  Анзи.
Журналист спросил Памелу Мижон, смышленую четырнадцатнлетнюю девочку,  хочет
ли она быть горничной важной баронессы. Восхищенная Памела тотчас  прикупила
к своим обязанностям и побежала на бульвар заказать обед  ресторатору.  Г-же
ла Бодрэ стало ясно, какая бедность скрывалась под чисто  показной  роскошью
холостяцкого хозяйства журналиста; она обнаружила  полное  отсутствие  самых
необходимых предметов домашнего  обихода.  Вступая  во  владение  шкафами  и
комодами. Дина строила сладостные планы, как она  исправит  характер  Лусто,
как сделает его домоседом, какой уют создаст  ему  дома.  Новизна  положения
заслоняла от Дины всю глубину ее несчастья, во  взаимной  любви  она  видела
отпущение своего греха и еще не простирала взоров за пределы этой  квартиры.
Памела, по смышлености не уступавшая лоретке, направилась прямо к г-же Шонтц
за столовым серебром и рассказала ей, что произошло с Лусто. Предоставив все
в доме в распоряжение Памелы, г-жа Шонтц побежала к Малаге, своей задушевной
подруге, чтобы предупредить Кардо о несчастье, обрушившемся на его  будущего
зятя.
   Нимало не обеспокоенный опасностью, угрожавшей его женитьбе, журналист  с
каждым часом делался  все  нежнее  со  своей  провинциалкой.  Обед  послужил
поводом для прелестного ребячества любовников, наконец завоевавших свободу и
счастье быть наедине. После кофе, когда Лусто сидел перед горящим камином  с
Диной на коленях, вбежала встревоженная Памела.
   - Господин Бисиу пришел! Что ему сказать? - спросила она.
   - Пойди в спальню, - сказал журналист своей возлюбленной, -  я  скоро  от
него отделаюсь; но это один из самых близких моих  друзей,  и  мне  придется
рассказать ему о моем новом образе жизни.
   - Ого! Два прибора и голубая бархатная шляпа! - воскликнул  весельчак.  -
Ухожу.., вот что значит жениться: всему говоришь  прощай.  Как  богатеют-то,
меняя квартиру, а?
   - Да разве я женюсь? - сказал Лусто.
   - Как! Уж ты теперь не женишься? - воскликнул Бисиу.
   - Нет!
   - Нет? Вот тебе на! Что такое произошло? Не  натворил  ли  ты  глупостей?
Как! Тебе, благословением неба, привалило  счастье:  двадцать  тысяч  ренты,
особняк, жена, связанная родством с лучшими семействами крупной буржуазии, -
словом, жена с улицы Ломбар... - Молчи, молчи, Бисиу, все кончено. Убирайся!
   - Чтоб я да убрался! За мною права дружбы, я ими  намерен  злоупотребить.
Что с тобой случилось?
   - Случилось то, что ко мне  приехала  та  дама  из  Сан-сера,  она  будет
матерью, и мы собираемся жить вместе в любви и дружбе до конца наших дней...
Ты бы все равно узнал об этом завтра, так вот - узнай сегодня, - Все дымовые
трубы на мою голову, как говорит  Арналь!  Однако,  дорогой  мой,  если  эта
женщина любит тебя ради тебя самого,  так  она  вернется,  откуда  приехала.
Когда же это бывало, чтобы провинциалка освоилась в Париже?  Твое  самолюбие
будет страдать на каждом шагу. Ты забываешь, что такое провинциалка! Ведь  у
нее и счастье такое же скучное, как  несчастье;  она  с  таким  же  талантом
избегает  изящества,  как  парижанка  его  изобретает.  Послушай,  Лусто!  Я
понимаю, что страсть заставила тебя забыть, в какое время  мы  живем;  но  у
меня, у твоего друга, нет мифологической подвязки на глазах... Вникни  же  в
свое положение! Ты пятнадцать лет вращаешься в литературных кругах,  ты  уже
не молод, ты стоптал себе пятки, столько дорог ты исходил!.. Да, мой  милый,
ты вроде парижских мальчишек, которые подгибают чулок, чтобы  спрятать  дыру
на пятке: скоро ты весь чулок подогнешь!.. Да и вообще твоя затея старовата.
Твои фразы всем знакомы, даже больше, чем секретные лекарства...
   - Скажу тебе, как регент кардиналу Дюбуа: "Хватит с меня этих пинков!"  -
приглушенно воскликнул Лусто.
   - О дряхлый юноша, - ответил Бисиу, - ты чувствуешь нож хирурга  в  своей
ране... Ты уже выдохся, не так ли? Ну, а чего  ты  достиг  в  годы  молодого
пыла, под гнетом нужды? Ты не в первых рядах, у тебя нет и  тысячи  франков.
Вот твое положение в цифрах. Сможешь ли ты, на склоне своих дней,  содержать
пером семью, если твоя жена - честная  женщина  и  не  умеет,  как  лоретка,
извлекать тысячефранковые билеты из заповедных глубин мужского  кармана?  Ты
опускаешься в  "нижний  трюм"  общественной  сцены...  Это  только  денежная
сторона. Рассмотрим сторону политическую. Мы маневрируем в эпоху по существу
буржуазную, когда честь,  добродетель,  нежные  чувства,  талант,  знание  -
словом, гений, - состоят в том, чтобы платить по векселям, не делать  долгов
и успешно обделывать свои делишки. Будьте  солидны,  будьте  благопристойны,
имейте жену и детей, платите за квартиру, платите  налоги,  выполняйте  свои
гражданские обязанности, будьте похожи на всех вам подобных - и вы добьетесь
всего, даже станете министром. И у тебя на это  есть  надежда,  ты  ведь  не
какой-нибудь Монморанси! Ты мог бы удовлетворить всем условиям, необходимым,
чтобы стать политическим деятелем, ты умел бы творить все  пакости,  которых
требует это ремесло, даже играть в посредственность, - это вышло бы  у  тебя
почти  натурально.  И  ради  женщины,  которая,   истощив   твои   последние
интеллектуальные и физические силы, оставит тебя с носом, как только  минует
срок ее вечным страстям, -  через  три,  пять  или  семь  лет,  -  ты  вдруг
показываешь спину святому  семейству  с  улицы  Ломбар,  своей  политической
карьере, тридцати тысячам франков  дохода,  почетному  положению...  Так  ли
должен кончать человек, утративший иллюзии?.. Завел бы шашни с актрисой -  я
понимаю: дело серьезное и нужное. Но жить с замужней женщиной!.. Это  значит
явно лезть на рожон! Зачем глотать яд порока, не вкушая его сладости?
   - Молчи, говорю тебе! Я люблю госпожу де ла Бодрэ и предпочитаю  ее  всем
сокровищам мира, всякому видному положению...  На  минуту  я  мог  поддаться
честолюбивому порыву.., но все это бледнеет перед счастьем быть отцом.
   - Ах, тебя соблазняет отцовство? Но,  несчастный,  ведь  мы  отцы  только
детям от наших законных жен! Что такое малыш, не носящий нашего имени? Всего
только последняя глава романа! У тебя отнимут твое дитя! Мы  за  десять  лет
перевидали двадцать водевилей на этот сюжет... Общество, милый мой, рано или
поздно даст себя почувствовать: почитай "Адольфа"! О  боже!  Я  вижу  вас  в
недалеком будущем, когда вы хорошо узнаете друг друга, вижу вас несчастными,
жалкими, без положения,  без  денег,  грызущими  друг  друга,  словно  члены
акционерного общества, которых надул директор. Ваш директор - это счастье.
   - Ни слова больше, Бисиу.
   - А я только начинаю. Слушай, дорогой. Последнее время много нападали  на
брак; но, не говоря уже о том, что брак - это единственный способ обеспечить
наследование, он искупает все свои неприятные стороны, предоставляя красивым
холостякам без гроша за душой возможность разбогатеть в два месяца!  Поэтому
нет холостяка, который рано или поздно не раскаялся бы, что  по  собственной
вине прозевал невесту с тридцатью тысячами франков дохода...
   - Ты просто не хочешь меня понять! - раздраженно крикнул Лусто.  -  Пошел
вон... Она там...
   - Прости! Но зачем ты не сказал этого сразу?.. Ты человек взрослый.., она
тоже, - добавил он тише, но достаточно громко, чтобы его  услышала  Дина.  -
Она заставит тебя здорово поплатиться за свое счастье...
   - Пусть это безумие, но я его совершу... Прощай!
   - Человек за бортом! Спасайте! - крикнул Бисиу.
   - Чтоб черт побрал друзей, считающих себя вправе  читать  наставления!  -
сказал Лусто, открывая дверь в комнату,  где  сидела  в  кресле  подавленная
горем г-жа де ла Бодрэ, утирая слезы вышитым платочком.
   - Зачем я сюда приехала! - простонала она. - О боже мой! За что?.. Этьен,
я не такая провинциалка, как вы думаете... Вы мной играете.
   - Ангел мой, - ответил Лусто, подняв Дину с кресла и полумертвую отводя в
гостиную, - мы оба заплатили своим будущим - жертва за жертву.  Пока  любовь
удерживала  меня  в   Сансере,   мне   здесь   подыскали   невесту;   но   я
сопротивлялся.., что говорить, я был очень несчастлив.
   - О, я уезжаю! - крикнула Дина,  вскочив,  как  безумная,  и  подбегая  к
двери.
   - Ты останешься, моя Дидина, все кончено! Подумай! Разве дешево достается
мне это богатство? Разве не должен я жениться на белобрысой дылде с  красным
носом, дочке  нотариуса,  и  получить  в  придачу  тещу,  которая  по  части
ханжества даст сто очков вперед госпоже Пьедефер!..
   В гостиную влетела Памела и шепнула на ухо Лусто:
   - Госпожа Шонтц!..
   Лусто поднялся и, оставив Дину на диване, вышел из комнаты.
   - Все кончено, котик, - сказала ему лоретка. - Кар-до не хочет  ссориться
с женой из-за тебя. Ханжа закатила ему такую сцену.., первый  сорт!  Словом,
нынешний старший письмоводитель, который два года был  помощником  прежнего,
берет девицу и контору.
   - Мерзавец! - вскричал Лусто. - Как это он за два часа решился?..
   - Господи, да  очень  просто!  Этот  шельмец  знал  секреты  покойного  и
догадался о положении хозяина, поймав несколько слов во время  его  ссоры  с
госпожой Кардо. Нотариус  надеется  на  твою  порядочность  и  деликатность,
потому  что  у  них  все  уже   улажено.   Этот   письмоводитель   поведения
безупречного, да еще взял повадку  ходить  к  обедне.  И  такой  отъявленный
лицемер да чтоб не понравился мамаше? Кардо и  ты  останетесь  друзьями.  Он
скоро будет директором огромного акционерного общества  и  может  быть  тебе
полезен. Ах! Ты пробуждаешься от прекрасного сна!
   - Я теряю деньги, жену и...
   - Любовницу, - договорила г-жа Шонтц, улыбаясь, - потому  что  теперь  ты
больше, чем женат: ты станешь несносен, тебя будет тянуть домой, и ничего  в
тебе не будет нараспашку - ни в одежде, ни в  поведении...  К  тому  же  мой
Артур выделывает невесть что, я должна быть ему верна  и  порву  с  Малагой.
Позволишь мне взглянуть на нее в замочную скважинку? - попросила лоретка.  -
"Красивей зверя нет в пустыне!" - воскликнула она. - Тебя провели!  Надутая,
сухая, плаксивая, не хватает только тюрбана, как у леди Дэдлей.
   И лоретка умчалась.
   - Что там еще?.. - спросила г-жа де ла Бодрэ, до слуха которой  донеслось
шуршание шелкового платья и женский шепот.
   - Ангел мой, - воскликнул Лусто, - теперь мы  соединены  неразрывно!  Мне
сейчас принесли устный ответ на письмо, которое я при тебе писал  и  которым
расстроил мой брак...
   - Ты отказался от этой богатой партии?
   - Да!
   - О! Я буду тебе больше, чем жена, я отдам тебе жизнь, я хочу быть  твоей
рабой!.. - воскликнула бедная обманутая женщина. - Я не  думала,  что  можно
любить тебя еще сильней!.. Значит, я не случайное приключение в твоей жизни,
я буду всей твоей жизнью?
   - Да, моя красавица, моя благородная Дидина...
   - Поклянись мне, - продолжала она, - что нас разлучит только смерть!..
   Лусто  захотелось  приукрасить   свою   клятву   самой   обольстительной,
вкрадчивой нежностью. И вот почему.
   По пути от входной двери, где он получил прощальный  поцелуй  лоретки,  в
гостиную,  где   пластом   лежала   Муза,   оглушенная   таким   количеством
последовательных ударов, Лусто вспомнил о ненадежном здоровье маленького  ла
Бодрэ, о его деньгах, а также слова Бьяншона: "Это будет богатая вдова!" - и
он сказал сам себе: "Во сто крат лучше иметь женой госпожу де ла Бодрэ,  чем
Фелиси!"
   И сразу же он  принял  решение.  Он  с  безупречным  совершенством  вновь
разыграл комедию любви. Но его низкий расчет, его притворная бурная  страсть
имели самые досадные последствия. Дело в том, что по  дороге  из  Сансера  в
Париж г-жа де ла Бодрэ мысленно пришла к заключению, что ей надо  поселиться
на отдельной квартире, поблизости от Лусто; но свидетельство любви,  которое
ей только что дал любовник, отказавшись от такого блестящего будущего,  и  в
особенности безоблачное счастье первых дней  этого  незаконного  супружества
помешали ей заговорить о разлуке. Следующий день долженствовал быть да и был
праздником, во время которого подобное предложение "се ангелу" прозвучало бы
ужасным диссонансом. Со своей стороны, Лусто, чтобы сильней привязать к себе
Дину, держал ее в состоянии непрерывного опьянения, сделав их жизнь сплошным
праздником. Эти-то обстоятельства и  способствовали  тому,  что  двое  умных
людей увязли в трясине, куда их привело безрассудное сожительство, которому,
к несчастью, есть столько примеров в литературном мире Парижа.
   Таким образом, программа провинциальной  любви,  которую  так  насмешливо
набросала перед Лусто г-жа де ла Бодрэ, была полностью осуществлена;  но  ни
он, ни она об этом не вспомнили. Стра