зы  пятнадцать
тысяч франков в год - ничто. И если при подобных обстоятельствах глава семьи
остается неподкупным, то  избирателям  трудно  не  оценить  его.  Избиратели
увлекаются идеалом парламентской добродетели,  точно  так  же,  как  зрители
увлекаются изображением благородных чувств, которые  они  сами  в  жизни  не
испытывают.
   Г-же де Шавонкур  было  тогда  лет  под  сорок,  и  она  слыла  одной  из
красивейших женщин Безансона. Во время парламентских сессий она скромно жила
в одном из своих имений, стараясь возместить своей бережливостью те расходы,
какие г-ну де Шавонкуру приходилось делать в  Париже.  Зимой  же  она  честь
честью принимала гостей; хоть это бывало лишь раз в неделю, по вторникам, но
она прекрасно справлялась с ролью хозяйки дома.
   Молодой Шавонкур, лет двадцати  двух,  был  в  тесной  дружбе  с  молодым
дворянином, по имени Вошель, не более богатым, чем Амедей, с которым  Вошель
учился в коллеже. Они вместе ездили в Гранвиль, вместе охотились и были всем
известны, как неразлучные друзья,  и  даже  в  гости  их  приглашали  всегда
вместе. Розали, дружившая с сестрами Шавонкур, знала, что  молодые  люди  не
имели друг от друга никаких секретов. Она сказала себе,  что  если  де  Сула
проболтается, то лишь своим закадычным друзьям. У де Вошеля, как и у Амедея,
имелись матримониальные планы: он хотел жениться  на  Виктории,  старшей  из
сестер Шавонкур, которой старая тетка  должна  была  оставить  в  наследство
имение, приносившее семь тысяч франков дохода, и дать  сто  тысяч  наличными
при заключении брачного договора. Виктория  была  крестницей  этой  тетки  и
пользовалась особой ее любовью.
   Очевидно, что молодой Шавонкур-сын  и  Вошель  должны  были  предупредить
старого Шавонкура об опасности, грозившей ему со стороны Альбера. Но и этого
было недостаточно для Розали. Она  написала  левой  рукой  анонимное  письмо
префекту, за подписью "Друг Луи-Филиппа"; в нем она  уведомляла  префекта  о
кандидатуре Альбера де Саварюса, хранимой до сих пор в тайне,  указывала  на
то,  что  красноречивый  роялист  будет  опасным  соперником  для  Берье,  и
открывала префекту тайный смысл  поведения  адвоката  в  течение  двух  лет,
прожитых  им  в  Безансоне.  Префект  был  человек  смышленый,  личный  враг
роялистов и в силу своих убеждений преданный правительству; словом,  он  был
одним из тех людей, о  которых  в  министерстве  внутренних  дел,  на  улице
Гренель, говорят: "В Безансоне у нас хороший префект".  Итак,  этот  префект
прочел письмо и, по просьбе писавшей, сжег его.
   Розали хотела помешать избранию Альбера, чтобы еще на пять  лет  удержать
его в Безансоне.
   В то время выборы были борьбой партий, и,  чтобы  победить,  министерство
подготовляло почву, выбирая для этой борьбы наивыгоднейший  момент.  Поэтому
выборы должны были состояться не ранее, чем через три месяца. Когда  человек
всю жизнь ожидает избрания, то в период  между  появлением  указа  о  созыве
избирательных коллегий и самими выборами повседневный ход событий  для  него
как бы приостанавливается. Розали поняла, сколько свободы  для  ее  действий
дадут эти три месяца, когда Альбер  будет  чрезмерно  занят.  Она  заставила
Мариэтту (пообещав взять ее  к  себе  на  службу  вместе  с  Жеромом)  снова
приносить ей письма, посылаемые Альбером  в  Италию,  а  также  и  ответные.
Затевая подобные козни, эта удивительная девушка с самым простодушным  видом
продолжала вышивать туфли для  отца.  Она  даже  удвоила  старания  казаться
наивной, понимая, какую службу ей может сослужить простоватый и наивный вид.
   - Розали становится очень мила, - говорила баронесса.
   За два месяца до выборов у г-на Буше-отца состоялось совещание, в котором
участвовали: предприниматель, рассчитывавший получить  подряд  на  постройку
моста и водопровода из Арсье; г-н Гране, тесть г-на Буше (влиятельное  лицо,
которому Саварюс  оказал  услугу,  за  что  тот  соглашался  поддержать  его
кандидатуру);  поверенный  Жирарде,  издатель   "Восточного   обозрения"   и
председатель коммерческого суда. Кроме того, на этом  совещании  можно  было
насчитать двадцать семь человек из тех, кого в провинции называют "шишками".
За каждым из них стояло в среднем шесть голосов; но они считали  по  крайней
мере десять, так как  собственное  влияние  всегда  кажется  преувеличенным.
Среди этих двадцати семи был подосланный префектом лазутчик, втайне  ждавший
благосклонности министерства. На этом  первом  собрании,  с  воодушевлением,
какого от безансонцев никто не мог бы ожидать, было решено выбрать  Саварюса
кандидатом.
   Ожидая, пока Альфред Буше придет за ним, Альбер беседовал  с  аббатом  де
Грансей, который проявлял большой  интерес  к  его  непомерному  честолюбию.
Альбер ценил большую опытность  священника  в  политических  делах,  и  тот,
тронутый  просьбой  молодого  человека,   охотно   согласился   помочь   ему
наставлениями  и  советами  в   предстоявшей   серьезной   борьбе.   Капитул
недолюбливал г-на де Шавонкура, так как из-за его шурина, председателя суда,
пресловутый процесс в первой инстанции был проигран.
   - Вас предали, сын мой, - сказал умный и почтенный  аббат  тем  мягким  и
спокойным голосом, какой бывает только у старых священников.
   - Предали! - воскликнул Альбер, пораженный в самое сердце.
   - Кто вас предал, не знаю, - продолжал аббат. -  Но  префектуре  известны
все ваши планы, она заглянула в ваши карты. Сейчас  я  ничего  не  могу  вам
посоветовать. Подобные дела нуждаются в тщательном  изучении.  Что  касается
этого вечера и собрания,  то  идите  навстречу  ударам,  которые  хотят  вам
нанести. Расскажите о своем прошлом; таким путем  вы  смягчите  впечатление,
которое это открытие произведет на безансонцев.
   - О, я этого ожидал, - сказал Саварюс изменившимся голосом.
   - Вы не захотели воспользоваться моим  советом;  надо  было  посетить  де
Рюптов; вы не знаете, как много выиграли бы от этого.
   - Что же именно?
   - Единодушие роялистов,  кратковременное  примирение  в  их  рядах  перед
выборами; наконец, больше сотни голосов! Если добавить к ним голоса духовных
лиц, то даже,  еще  не  будучи  выбранным,  вы  стали  бы  хозяином  выборов
благодаря системе баллотирования. В таких случаях вступают  в  переговоры  и
можно добиться успеха.
   Вошел Альфред Буше и с энтузиазмом сообщил о решении комитета; но главный
викарий и адвокат остались холодны, спокойны и серьезны.
   - Прощайте, господин аббат, - сказал Альбер, - после выборов мы подробнее
поговорим о вашем деле.
   И поверенный, выразительно пожав руку г-ну де Грансей, взял Альфреда  под
руку.  Священник  посмотрел  на  честолюбца,  лицо   которого   приняло   то
вдохновенное выражение, какое бывает  у  полководца,  услыхавшего  в  начале
битвы первый пушечный выстрел. Де Грансей  поднял  глаза  к  небу  и  вышел,
подумав:
   "Какой прекрасный служитель божий вышел бы из него!"
   Красноречие нынче - редкий гость в суде. Не часто  адвокат  вкладывает  в
речь все свои душевные силы, иначе его не хватит и на несколько  лет.  Редко
слышится теперь красноречивая речь и с церковной кафедры; ее можно  услышать
разве что на заседаниях Палаты депутатов, когда какой-нибудь честолюбец  все
ставит  на  карту  и,   подстрекаемый   тысячью   уколов,   вдруг   начинает
витийствовать.  Но  еще  чаще  проявляется  ораторский  талант  у  некоторых
одаренных людей в те роковые  мгновения,  когда  должны  свершиться  или  же
потерпеть неудачу их сокровенные желания, когда эти люди вынуждены говорить.
Так  и  на  этом  собрании  Альбер  Саварюс,  почувствовав,  что  необходимо
завербовать союзников, использовал все свои способности,  все  силы  души  и
ума. Он вошел  в  гостиную  непринужденно  и  в  то  же  время  без  всякого
высокомерия, с сознанием своей силы и не проявил ни малодушия, ни  смущения,
очутившись в обществе тридцати с  лишним  человек  (слухи  о  собрании  и  о
принятой резолюции уже успели привлечь несколько баранов, привыкших идти  на
зов колокольчика). Прежде чем выслушать г-на Буше, который хотел  произнести
спич по поводу решения комитета, Альбер знаком призвал  всех  к  молчанию  и
крепко сжал руку г-на Буше, как бы предупреждая его о внезапной опасности.
   - Мой юный друг Альфред сообщил мне, что вы почтили меня своим  доверием,
- сказал адвокат. - Но до того, как вы  окончательно  решите  голосовать  за
меня, я считаю своим  долгом  рассказать,  кто  такой  ваш  кандидат,  чтобы
предоставить вам свободу взять свои  голоса  обратно,  если  мои  слова  вас
смутят.
   В результате подобного вступления воцарилась глубокая  тишина.  Некоторые
нашли, что такой поступок весьма благороден.
   Альбер сообщил свое настоящее имя, рассказал о  своем  прошлом,  о  своей
деятельности во время Реставрации, добавил, что после приезда в Безансон  он
стал Другим человеком, и сообщил, какие обязательства принимает на себя. Все
слушали эту  импровизированную  речь,  затаив  дыхание.  Люди  с  совершенно
различными интересами были покорены  изумительным  красноречием  честолюбца.
Восторг помешал им рассуждать. Они поняли лишь одно, а именно то, что Альбер
хотел им внушить.
   Не лучше ли для всякого города вместо  механически  голосующего  депутата
иметь представителем в парламенте одного из тех людей, которым предназначено
править всем  обществом?  Такой  государственный  деятель  -  это  настоящий
представитель власти; посредственный же депутат, даже  если  он  неподкупен,
всего лишь добросовестен. Какая честь для Прованса, что он выдвинул Мирабо и
что после 1830 года им был послан в Палату один  из  вдохновителей  Июльской
революции!
   Покоренные  этим  красноречием,  все  слушатели  подумали  о  том,  каким
великолепным орудием политики оно будет  в  устах  их  депутата.  В  Альбере
Савароне  все  они  увидели  министра  Саварюса.   Угадывая   тайные   мысли
слушателей, умный кандидат дал им понять, что они  первые  приобретут  право
пользоваться его влиянием.
   По словам  единственного  человека,  который  оказался  способен  оценить
Саварюса по достоинствам и занял впоследствии видное положение в  Безансоне,
эта исповедь, это  признание  честолюбца,  этот  рассказ  о  своей  жизни  и
характере  были  верхом  искусства;  они  были  полны  чувства,  пылкости  и
захватывающего интереса. Всех избирателей словно  увлек  водоворот.  Никогда
оратору не удавалось одержать большей  победы.  Но,  к  несчастью,  действие
слова,  этого  оружия,  которым  можно  биться   только   в   упер,   крайне
недолговечно.  Размышление  убивает  слово,  и  тогда  оно  уже   не   может
восторжествовать над рассудком. Если бы тотчас стали голосовать, то  Альбера
наверняка избрали бы. В ту минуту он был победителем. Но ему  следовало  так
побеждать каждый день еще два месяца!
   Альбер вышел с бьющимся сердцем. Снискав  рукоплескания  безансонцев,  он
добился крупного успеха, заранее  обезвредив  злословие,  повод  к  которому
могло подать его прошлое. Торговые круги Безансона выбрали своим  кандидатом
Саварона де Саварюса. Но энтузиазм  Альфреда  Буше,  вначале  заразительный,
должен был со временем стать неуместным.
   Префект, испуганный этим успехом, начал подсчитывать голоса  приверженцев
министерства и устроил тайную встречу с г-ном де Шавонкуром, чтобы  в  общих
интересах заключить союз. С каждым днем голоса,  собранные  комитетом  Буше,
таяли по непонятным причинам. За месяц до выборов Альбер увидел, что у  него
осталось едва шестьдесят голосов.  Ничто  не  могло  устоять  перед  упорным
натиском префекта. Трое или  четверо  расторопных  людей  говорили  клиентам
Саварюса: "Разве депутат станет  защищать  вас  в  суде  и  выигрывать  ваши
процессы? Разве он станет давать вам советы, заключать ваши  договора,  ваши
мировые сделки? Вы можете закабалить его еще на пять лет, если вместо  того,
чтобы посылать его в Палату сейчас, дадите ему только надежду  попасть  туда
годиков через пять". Эти расчетливые соображения тем более вредили Саварюсу,
что жены некоторых коммерсантов еще раньше внушали такие мысли своим  мужьям
Лица, заинтересованные в постройке моста и водопровода из Арсье, не  устояли
после переговоров с ловким представителем министерства, доказавшим,  что  им
следует искать поддержки у префектуры, а вовсе не  у  какого-то  честолюбца.
Каждый день приносил Альберу новое поражение, хотя каждый день  был  битвой,
идущей под его  руководством;  эту  битву  вели  его  помощники  посредством
разговоров, речей, интриг. Он не решался обратиться к  главному  викарию,  а
тот, в свою очередь, не заходил к нему.  Альбер  вставал  и  ложился  как  в
лихорадке, его мозг пылал.
   Наконец наступил день первой борьбы, день так  называемого  предвыборного
собрания, когда подсчитываются голоса, кандидаты взвешивают шансы и  знающие
люди могут предсказать им успех или неудачу. Это сцена  честного  hustings'a
,  без  участия  простонародья,  но  не  менее
сурового; страсти, не проявляясь здесь внешне, как в Англии, все же не менее
сильны. Англичане действуют с помощью  кулаков,  французы  же  -  с  помощью
красноречия. Наши соседи бросаются врукопашную, французы же  играют  судьбой
посредством хладнокровных, спокойно  продуманных  комбинаций.  Словом,  этот
политический акт происходит не так, как следовало бы ожидать, зная  характер
обоих народов, а как раз наоборот.
   У радикальной партии был свой кандидат; потом появился г-н  де  Шавонкур,
затем Альбер, которого радикалы и шавонкуровский комитет обвиняли в том, "то
он  является  приверженцем  непримиримых  правых,   вторым   де   Берье.   У
правительственной партии был свой кандидат, подставной человек, нужный  лишь
для того, чтобы собрать вместе голоса сторонников министерства.  Разделенные
таким образом голоса никому  не  принесли  большинства.  Кандидат  радикалов
собрал двадцать голосов, правительственный  -  пятьдесят,  за  Альбера  было
подано семьдесят, за г-на  де  Шавонкура  -  шестьдесят  семь.  Но  коварная
префектура, чтобы обмануть противника, велела тридцати наиболее верным своим
приверженцам голосовать за Альбера. Голоса, поданные за г-на  де  Шавонкура,
вместе с восьмьюдесятью имевшимися на самом деле голосами префектуры  решали
исход выборов, если бы префекту удалось привлечь на свою сторону  нескольких
радикалов. Сто шестьдесят голосов не были поданы совсем,  а  именно  голоса,
которыми располагал аббат де Грансей, и голоса легитимистов.
   Предвыборное собрание - то же самое, что генеральная репетиция в  театре,
то есть самая обманчивая вещь на свете. Альбер Саварон вернулся домой с виду
спокойный, но на самом деле полуживой. За последние две недели он сумел (или
же ему  просто  посчастливилось)  приобрести  еще  двух  сторонников:  тестя
Жирарде и старого, очень  умного  негоцианта,  к  которому  ему  посоветовал
обратиться г-н де Грансей. Эти двое честных людей, став  его  лазутчиками  в
противоположном  лагере,  притворялись  ярыми  врагами  Саварюса.  В   конце
предвыборного собрания они  сообщили  ему  через  г-на  Буше,  что  тридцать
неизвестных голосов играли в его партии ту же роль, какую они сами выполняли
для него в других партиях. Преступник, идущий на казнь, страдает меньше, чем
страдал Альбер, возвращаясь из залы, где  решалась  его  судьба.  Охваченный
отчаянием, он не хотел, чтобы его кто-либо  провожал,  и  шел  по  улицам  в
одиночестве; было около полуночи.
   Спустя  час  Альбер,  не  смыкавший  глаз  уже  трое   суток,   сидел   в
вольтеровском кресле в своей  библиотеке,  бледный,  как  смерть,  бессильно
опустив  руки;  его  беспомощная  поза  была   достойна   Магдалины.   Слезы
навернулись на его  длинные  ресницы;  эти  слезы  увлажняли  глаза,  но  не
скатывались по щекам: мысли поглощали их, душевный жар  сушил.  Оставшись  в
одиночестве, Альбер мог плакать. В беседке он заметил чью-то  белую  фигуру,
напомнившую ему о Франческе.
   "Вот уже три месяца, как я не получал от нее писем! Что с нею? Я сам  два
месяца не писал ей, но ведь я ее предупреждал.  Не  больна  ли  она?  О  моя
любовь! О моя жизнь! Узнаешь ли ты когда-нибудь, сколько я выстрадал!  Какое
слабое у меня здоровье! Нет ли у  меня  аневризмы?"  -  спрашивал  он  себя,
прислушиваясь к биению сердца, настолько сильному, что в  окружавшей  тишине
его удары напоминали звук от падения камешков на большой барабан.
   В эту минуту раздался легкий троекратный стук в  дверь.  Альбер  поспешно
пошел отворять, и ему стало почти дурно от радости, когда он увидел главного
викария, у которого был веселый, торжествующий вид.
   Альбер молча обнял аббата де Грансей, прижал его к себе и  уронил  голову
на плечо старика. Снова став ребенком, он расплакался,  как  в  тот  момент,
когда узнал, что Франческа Содерини замужем. Только перед этим  священником,
чье лицо словно излучало надежду, адвокат мог обнаружить свою слабость. Этот
старик был и великодушен и умен.
   - Простите, дорогой аббат, но вы  пришли  в  одну  из  тех  минут,  когда
человек не владеет собой. Ведь вы не считаете меня заурядным честолюбцем?
   - Нет, я все знаю, - ответил аббат, - ведь это  вы  написали  "Честолюбца
из-за любви". Я сам, сын мой, из-за  несчастной  любви  стал  священником  в
восемьдесят шестом году, двадцати двух лет. В восемьдесят восьмом я уже  был
кюре. Я знаю жизнь. Я трижды отказывался от поста епископа и хочу умереть  в
Безансоне.
   - Взгляните же на нее!
   - воскликнул Саварюс, взяв свечу и введя аббата в роскошный кабинет,  где
находился портрет герцогини д'Аргайоло.
   - Это одна из женщин, созданных, чтобы царить! - сказал викарий, понимая,
что это безмолвное признание доказывало привязанность Альбера к нему.  -  Но
какое гордое лицо! Она неумолима, не  прощает  обид!  Это  архангел  Михаил,
ангел карающий, непреклонный. Все или ничего - таков девиз  этих  ангельских
характеров. В этом лице есть что-то божественно-дикое.
   - Вы хорошо ее разгадали! - воскликнул Саварюс. - Но, дорогой аббат,  вот
уже двенадцать лет, как она царит в моей душе, и я не могу упрекнуть себя ни
в одной дурной мысли.
   - Ах, если бы вы столько сделали для бога! - откровенно воскликнул аббат.
- Но поговорим о ваших делах. Вот уже десять дней, как я стараюсь  для  вас.
Если вы настоящий политик, то на этот раз последуете  моим  советам.  Вы  не
очутились бы в таком положении, как сейчас,  если  бы  посетили  де  Рюптов,
когда я советовал вам это сделать; но вы пойдете к  ним  завтра  вечером.  Я
представлю вас. Имению Руксей угрожает опасность,  нужно  выступить  в  суде
через два дня. Выборы состоятся не раньше чем через три дня. Мы  позаботимся
о том, чтобы избирательную комиссию не успели  сформировать  в  первый  день
выборов; будет несколько перебаллотировок, и вы победите при голосовании.
   - Каким же образом?
   -  Выиграв  процесс  о  Руксей,  вы   приобретете   восемьдесят   голосов
легитимистов; прибавьте их к тем тридцати голосам,  которыми  я  располагаю,
будет сто десять. Так как у вас остается еще двадцать голосов комитета Буше,
то в итоге вы обладаете ста тридцатью голосами.
   - Так что ж? - возразил Альбер. - Нужно еще семьдесят пять!
   - Да, - сказал священник, - так  как  все  остальные  голоса  принадлежат
правительственной партии. Но, сын мой, у  вас  будет  двести  голосов,  а  у
префекта только сто восемьдесят.
   - У меня двести голосов?!  -  воскликнул  ошеломленный  Альбер,  вскочив,
словно его подкинуло пружиной.
   - У вас будут голоса, поданные  за  господина  де  Шавонкура,  -  ответил
аббат.
   - Но каким образом?
   - Вы женитесь на мадемуазель Сидони де Шавонкур.
   - Никогда!
   - Вы женитесь на мадемуазель Сидони де Шавонкур, - повторил священник.
   - Но ведь вы же знаете, она  неумолима!  -  сказал  Альбер,  указывая  на
портрет Франчески.
   - Вы женитесь на  мадемуазель  де  Шавонкур,  -  в  третий  раз  спокойно
повторил священник.
   На этот раз Альбер понял. Глав