затруднения, предвиденные ее матерью, - о
них свидетельствовало и  пасмурное  лицо  мэтра  Матиаса.  Все  эти  чувства
толкнули ее на прямодушный  поступок,  говоривший  в  ее  пользу;  но  самое
коварное вероломство не принесло бы Полю столько  вреда,  как  эта  невинная
выходка.
   - Поль, - сказала она шепотом, впервые называя его по имени,  -  если  мы
должны расстаться из-за каких-нибудь материальных  затруднений,  то  знайте,
что я освобождаю вас от данного мне слова  и  готова  принять  на  себя  всю
ответственность за наш разрыв.
   Это великодушное предложение было сделано с  большим  достоинством;  Поль
убедился, что Натали бескорыстна  и  ничего  не  знал  о  том,  что  сообщил
нотариус. Он поцеловал руку девушки, давая этим понять, что любовь для  него
дороже денег. Натали вышла из комнаты.
   - Тысяча чер.., нильниц! Господин граф, вы делаете глупости! -  промолвил
старый нотариус, вновь подойдя к своему клиенту.
   Поль задумался: он рассчитывал, что, когда к его состоянию  присоединится
состояние Натали, у них будет около ста  тысяч  дохода;  и  как  бы  ни  был
влюблен человек, ему нелегко освоиться с мыслью, что вместо ста тысяч у него
окажется только сорок шесть, а жена между тем привыкла жить в роскоши.
   - Теперь, когда моей дочери здесь нет,  -  сказала  г-жа  Эванхелиста,  с
царственным видом подходя к Полю и нотариусу, - не сообщите ли вы  мне,  что
случилось?
   - Сударыня, - ответил Матиас, испуганный молчанием Поля и стараясь  найти
выход, - возникли кое-какие помехи, дело затягивается.
   Тут мэтр Солонэ появился в гостиной и прервал своего коллегу.  Его  слова
показались Полю целебным бальзамом. Подавленный мыслью о только  что  данных
неосмотрительных обещаниях, связанный своей ролью влюбленного, Поль не знал,
ни как взять обратно свои слова, ни как  изменить  положение;  ему  было  бы
легче броситься в пропасть.
   - - Сударыня, вам представляется возможность выполнить свои обязательства
по отношению к дочери, - заявил молодой нотариус непринужденным тоном.  -  У
вас сорок тысяч  ливров  дохода,  приносимого  пятипроцентными  облигациями,
которые вскоре  будут  котироваться  по  нарицательной  стоимости,  если  не
дороже; значит, их можно оценить в восемьсот тысяч франков. Этот  особняк  с
садом стоит не менее двухсот тысяч. Раз это так,  то  вы  можете,  сударыня,
передать дочери по брачному контракту номинальное право  на  владение  этими
ценностями - ведь в намерения графа не входит, надеюсь, оставить  свою  тещу
без всяких средств к жизни. Если вы и прожили свое состояние,  сударыня,  то
капитал, принадлежащий вашей дочери, остался почти нетронутым.
   - Какое несчастье, что женщины ничего не смыслят в делах!  -  воскликнула
г-жа Эванхелиста. - Номинальное право? Что это такое?
   Поль пришел в восторг, услышав о возможности соглашения. Старый нотариус,
видя расставленную ловушку, в которую его  клиент  уже  готов  был  попасть,
оцепенел от удивления, пробормотав:
   - Да нас просто водят за нос!
   - Последуйте моему совету, сударыня, и можете быть совершенно спокойны, -
продолжал молодой нотариус. - Хотя вы и приносите жертву, но по крайней мере
избавляетесь  от  дальнейших  забот,  могущих  возникнуть,  когда  подрастут
будущие внуки. Ведь неизвестно, сколько кому остается жить. Итак, граф может
указать в контракте, что им получено все, что приходится на долю мадемуазель
Эванхелиста из наследства ее отца.
   Матиас больше не в силах был сдерживать негодование; его глаза  сверкали,
лицо побагровело.
   - И этот капитал, - сказал он, дрожа от гнева, - равен...
   -  Одному  миллиону  ста  пятидесяти  шести  тысячам  франков,   согласно
документам.
   -  Почему  вы  заодно  не  потребуете  от  графа,  чтобы  он  тут  же   и
безотлагательно передал  все  свое  состояние  будущей  супруге?  -  спросил
Матиас. - Это было бы куда откровеннее, чем то, что вы нам предлагаете. Я не
желаю, чтобы разорение графа де Манервиля  происходило  на  моих  глазах;  я
ухожу.
   Он сделал шаг к дверям, чтобы показать  своему  клиенту  всю  серьезность
сложившихся обстоятельств, но затем вернулся и  добавил,  обращаясь  к  г-же
Эванхелиста:
   - Не думайте, сударыня, что я считаю вас  сообщницей  моего  коллеги:  вы
достойная женщина, знатная дама, но ничего не понимаете в делах.
   - Спасибо, дорогой коллега, - сказал Солона.
   - Вам известно, что мы с вами не можем оскорбить друг  друга,  -  ответил
ему Матиас. - Сударыня,  узнайте  по  крайней  мере,  к  чему  приведут  эти
условия. Вы еще настолько молоды и красивы, что можете  вновь  выйти  замуж.
Ах, боже  мой,  сударыня,  -  возразил  старик  в  ответ  на  движение  г-жи
Эванхелиста, - кто может поручиться за себя?
   -  Я  не  думала,  сударь,  -  сказала  г-жа  Эванхелиста,  -  что  после
семилетнего вдовства, после того как я из  любви  к  дочери  отвергла  самые
блестящие партии, теперь, когда мне уже  тридцать  девять  лет,  меня  могут
заподозрить в подобном сумасбродстве! Если бы мы не вели деловой разговор, я
назвала бы такое предположение дерзостью.
   - Разве не было бы еще большей дерзостью считать, что вы не можете  выйти
замуж?
   - Иметь возможность и хотеть - вещи разные, - заметил любезно Солона.
   - Хорошо, - сказал метр Матиас, - не будем говорить о  вашем  замужестве.
Но ведь вы можете (чего и мы все желаем) прожить еще лет сорок пять.  А  это
значит - так как вы сохраните право на пожизненное  пользование  наследством
господина Эванхелиста, - что вашей дочери и зятю придется положить  зубы  на
полку.
   - Что вы хотите этим сказать? - спросила вдова. - Что значит "пожизненное
пользование" и "положить зубы на полку"?
   Солонэ, человек со вкусом и любитель изящного, рассмеялся.
   - Я объясню вам, - ответил старик. - Если вступающие в брак благоразумны,
они думают о будущем. А думать  о  будущем  -  значит  откладывать  половину
доходив, даже если предположить, что будет только двое детей,  которых  надо
как следует воспитать, а затем обеспечить. Значит ваша дочь и ваш зять будут
вынуждены жить на двадцать тысяч в год, в то время как сейчас, не  состоя  в
браке, каждый из них привык тратить по пятидесяти тысяч. Но это еще не  все.
Наступит день, когда мой клиент  должен  будет  дать  своим  детям  отчет  в
миллионе ста тысячах франков, принадлежавших  их  матери,  но  он  может  их
совсем не получить, если она тем временем умрет, а вы, сударыня, будете  еще
здравствовать, что ведь может  случиться.  По  совести  говоря,  подписывать
такой контракт - все равно, что броситься в  Жиронду,  заранее  дав  связать
себя по рукам и ногам. Вы хотите, чтобы ваша дочь была  счастлива?  Но  если
она  питает  к  мужу  любовь  -  чувство,  в  котором  нотариусы  не  должны
сомневаться, - она разделит с ним все невзгоды. Сударыня, этих невзгод будет
достаточно, чтобы умереть с горя, так  как  она  будет  терпеть  нужду.  Да,
сударыня, нужду, ибо для людей, которым требуется сто  тысяч  в  год,  иметь
только двадцать тысяч - равносильно нужде. Если граф пойдет во имя любви  на
безрассудство и когда-нибудь стрясется  беда  -  изъятие  имущества  супруги
будет для него разорением. Я защищаю как их интересы, так  и  ваши,  защищаю
интересы их будущих детей, интересы всего общества.
   "Старичок палит изо всех пушек", - подумал мэтр Солонэ и взглянул на свою
клиентку, как бы желая сказать ей: "Ну же!"
   - Эти интересы можно примирить, - спокойно ответила г-жа Эванхелиста. - Я
могу оставить себе лишь небольшую пенсию, необходимую для жизни в монастыре,
и вы тотчас же вступите во владение моим имуществом. Я готова отказаться  от
светской жизни, если это обеспечит счастье дочери.
   - Сударыня, -  сказал  старый  нотариус,  -  нужно  время,  чтобы  здраво
обдумать положение и найти выход, устраняющий все трудности.
   - А, боже мой,  сударь,  -  воскликнула  г-жа  Эванхелиста,  для  которой
промедление было  гибельно,  -  ведь  все  и  так  ясно!  Я  не  знала,  как
заключаются браки во  Франции,  ведь  я  испанка  и  креолка.  Мне  не  было
известно, что, прежде чем выдать дочь замуж,  надо  наперед  знать,  сколько
дней господь судил мне еще прожить; оказывается,  я  причиняю  дочери  ущерб
своим существованием, я виновата в том, что еще жива, что  так  зажилась  на
свете. Когда я выходила замуж, у меня не было ничего, кроме  имени;  но  оно
одно казалось моему мужу дороже, чем все богатства.  Какие  сокровища  могут
сравниться  со  знатным  происхождением?   Моим   приданым   были   красота,
добродетель, знатное имя, воспитание,  способность  принести  мужу  счастье.
Могут ли деньги заменить все это? Если бы отец Натали слышал  наш  разговор,
это глубоко уязвило бы его благородную душу, смутило бы его загробный покой.
Я истратила несколько миллионов, - хотя, возможно, и безрассудно, но никогда
не видела,  чтобы  он  хмурился  из-за  этого.  После  его  смерти  я  стала
бережливее, расчетливее, если сравнить с тем образом  жизни,  какой  я  вела
раньше по его собственному желанию. Итак - разрыв! Господин де Манервиль  до
того расстроен, что я...
   Нет возможности передать, какое замешательство и  смятение  были  вызваны
среди собеседников словом "разрыв". Достаточно  сказать,  что  все  четверо,
невзирая на свою воспитанность, заговорили одновременно.
   - В Испании можно заключать браки сообразно с  испанскими  обычаями,  как
заблагорассудится; но во  Франции  это  делается  сообразно  с  французскими
обычаями, сообразно со здравым смыслом и с  материальными  возможностями!  -
заявил Матиас.
   - О сударыня, вы заблуждаетесь насчет моих истинных чувств! -  воскликнул
Поль, выйдя наконец из оцепенения.
   - Речь идет не о чувствах, - прервал его старый нотариус, желая  удержать
своего клиента от опрометчивого поступка, - речь идет об интересах всех трех
поколений. Разве это мы промотали недостающие миллионы? Мы только  стараемся
избежать трудностей, в возникновении которых ничуть не виноваты.
   - Женитесь, не торгуясь! - воскликнул Солонэ.
   - Мы торгуемся? По-вашему, защищать интересы будущих детей, интересы отца
и матери - значит торговаться? - возразил Матиас.
   - Да, я глубоко сожалею, что в молодости был  расточителен,  -  продолжал
Поль, обращаясь к вдове, - и не могу из-за этого одним словом покончить весь
спор. Вы также, должно быть, сожалеете о том, что не умели вести дела и были
невольной виновницей их расстройства. Бог свидетель - я не  думаю  сейчас  о
себе; скромная жизнь в Ланстраке не страшит меня; но  ведь  Натали  придется
отказаться от своих привычек, от своих вкусов... Мы  будем  вынуждены  вести
очень скромный образ жизни.
   - А откуда брались миллионы у моего мужа? - сказала вдова.
   - Господин Эванхелиста вел коммерческие  дела,  -  живо  возразил  старый
нотариус, - рисковал крупными суммами, как  всякий  негоциант;  он  снаряжал
корабли и  в  результате  получал  значительные  барыши,  а  граф  -  только
обладатель капиталов, помещенных в дела, дающие один и тот  же  определенный
доход.
   - Есть еще возможность примирить стороны, -  заявил  Солонэ.  Его  слова,
произнесенные  фальцетом,  принудили  замолчать  остальных  собеседников   и
привлекли к нему всеобщее внимание. Все взгляды обратились на него.
   Этот молодой человек был похож на  искусного  кучера,  который,  держа  в
руках вожжи, управляет четверкой лошадей и по  своей  прихоти  погоняет  или
сдерживает их. Он то давал волю страстям, то вновь их  успокаивал,  меж  тем
как Поль задыхался в своей упряжи - ведь речь все время шла о  его  жизни  и
счастье; а г-же Эванхелиста порой совсем застилало глаза вздымающимся вихрем
спора.
   - Вы  можете,  сударыня,  -  продолжал  Солонэ  после  краткой  паузы,  -
немедленно передать  графу  все  пятипроцентные  облигации  и  продать  свой
особняк. Я могу выручить за него  триста  тысяч  франков,  пустив  земельный
участок в продажу по частям. Из этой суммы вы вручите графу полтораста тысяч
франков. Итого, он тотчас же получит девятьсот пятьдесят тысяч; если  это  и
не составит всей суммы, которую вы должны дочери, то все же во Франции  мало
найдется таких приданных!
   - Прекрасно, - сказал мэтр Матиас, - а что останется у матери?
   В этом вопросе уже чуялось согласие, и Солонэ подумал:
   "Ага, попался, старый волк!"
   - Что касается госпожи Эванхелиста, - продолжал молодой нотариус, - то  у
нее останется пятьдесят тысяч экю  из  суммы,  вырученной  за  особняк.  Эти
деньги, вместе с полученными от  продажи  движимого  имущества,  могут  быть
обращены в ценные бумаги, дающие пожизненный доход в размере двадцати  тысяч
ливров. Жить она может у графа. Ланстрак  -  обширное  поместье.  У  вас,  -
сказал он, обращаясь к Полю, - имеется дом в Париже; значит, ваша теща может
и там жить вместе с вами.  Не  имея  никаких  расходов  по  дому  и  обладая
двадцатитысячным доходом, она будет даже богаче, чем в данное  время,  когда
пользуется всем своим состоянием. У г-жи Эванхелиста только одна дочь;  граф
также одинок, если не считать дальней  родни,  -  значит,  нечего  опасаться
столкновения интересов. Теща и зять при подобных условиях  являются  членами
одной и той же семьи. Недостающую сумму г-жа Эванхелиста возместит, внося из
двадцати  тысяч  своего  пожизненного  дохода  известную   плату   за   свое
содержание, что послужит  подспорьем  для  молодых.  Как  нам  известно,  вы
слишком благородны, сударыня, слишком  великодушны,  чтобы  быть  в  тягость
детям. Таким образом, вы будете жить все вместе, беззаботно, располагая  ста
тысячами франков в год; не правда ли, граф,  эта  сумма  вполне  достаточна,
чтобы  пользоваться  в  любой   стране   всеми   благами   существования   и
удовлетворять  все  свои  прихоти?  Согласитесь,  что  новобрачные  зачастую
испытывают потребность в присутствии третьего лица. Кто же,  скажите,  может
быть этим третьим лицом, как не любящая и добрая мать?
   Полю казалось, что устами Солонэ говорит сам ангел небесный. Он посмотрел
на Матиаса,  чтобы  узнать,  разделяет  ли  тот  его  восторг  перед  пылким
красноречием Солона; ведь Поль не знал, что  под  притворным  воодушевлением
пламенных речей у нотариусов, как и у адвокатов, скрываются  хладнокровие  и
настороженность, свойственные дипломатам.
   - Сущий рай, да и только! -  воскликнул  старик.  Ошеломленный  при  виде
радости своего клиента, Матиас сел на оттоманку и,  подперев  голову  рукой,
погрузился  в  угрюмое  раздумье.  Ему  хорошо  была  знакома   тяжеловесная
фразеология, с помощью которой деловые люди маскируют свои  хитрости,  и  он
был не таков, чтоб попасться на эту удочку. Его коллега и  г-жа  Эванхелиста
продолжали беседовать с Полем, а Матиас украдкой наблюдал за  ними,  пытаясь
уловить признаки заговора: наличие коварных хитросплетений было уже для него
очевидно.
   - Сударь, - сказал  Поль  молодому  нотариусу,  -  благодарю  вас  за  то
усердие, с каким вы стараетесь примирить наши  интересы.  Предлагаемый  вами
компромисс разрешает все трудности более удачно, чем я мог  надеяться,  если
только, конечно, он устраивает и вас, сударыня, - продолжал он, обращаясь  к
г-же Эванхелиста, - ибо я не хочу соглашаться на это предложение,  если  оно
не нравится вам.
   - Все, что послужит для счастья моих детей, доставит  радость  и  мне,  -
отвечала она. - Можете не считаться с моим мнением.
   - Нет, так нельзя! - с живостью сказал Поль. - Если ваша жизнь  не  будет
должным образом обеспечена, это огорчит меня и Натали больше, чем вас самих.
   - Будьте спокойны, граф, - ответил Солонэ. "Ага, - подумал мэтр Матиас, -
прежде чем высечь его, они хотят, чтобы он поцеловал розги!"
   - Не беспокойтесь, - сказал Солонэ, - ныне в Бордо спекуляции  в  большом
ходу, и нетрудно  поместить  деньги  под  выгодные  проценты  с  тем,  чтобы
получать пожизненный доход. Если вычесть из стоимости особняка  и  движимого
имущества пятьдесят тысяч экю, которые  будут  уплачены  графу,  то  -  могу
поручиться, сударыня, - у вас останется двести пятьдесят  тысяч  франков.  Я
берусь поместить эту сумму под первую закладную на недвижимость,  стоимостью
не менее миллиона, с тем, чтобы вы  получали  пожизненный  доход  в  размере
двадцати пяти тысяч ливров,  считая  из  десяти  процентов.  Таким  образом,
стороны, сочетающиеся браком, располагают приблизительно равным  состоянием.
В самом деле, к сорока шести тысячам дохода  от  земель  графа  прибавляются
сорок  тысяч,  ежегодно   приносимые   пятипроцентными   ценными   бумагами,
принадлежащими мадемуазель Натали, и вдобавок сто пятьдесят тысяч наличными,
могущие дать еще семь тысяч в год; итого сорок семь тысяч.
   - Все это вполне очевидно, - сказал  Поль.  Закончив  речь,  мэтр  Солонэ
кинул на свою  клиентку  быстрый  взгляд,  не  ускользнувший  от  Матиаса  и
означавший: "Пускайте в ход резервы!"
   - Кроме того, - воскликнула г-жа Эванхелиста,  казалось,  с  непритворной
радостью, - я могу отдать Натали свои бриллианты, они стоят по крайней  мере
сто тысяч франков.
   - Мы выясним их стоимость, - сказал  молодой  нотариус.  -  Это  и  вовсе
меняет дело. Теперь ничто не препятствует графу указать в брачном контракте,
что он полностью получил весь капитал, какой приходится на долю  мадемуазель
Натали из наследства ее отца, и что будущие супруги считают  дела  по  опеке
законченными. Если вы,  сударыня,  с  чисто  испанским  великодушием  хотите
лишить себя  драгоценностей,  увеличив  тем  самым  приданое  на  сто  тысяч
франков, то будет вполне справедливо выдать вам такую расписку.
   - Совершенно верно, - сказал Поль вдове, - но я, право же,  смущен  таким
благородством с вашей стороны.
   - Разве моя дочь и я не одно и то же? - возразила она.
   Мэтр Матиас заметил радость, мелькнувшую на лице г-жи Эванхелиста,  когда
она увидела, что препятствия почти  преодолены;  эта  радость,  а  также  то
обстоятельство, что вдова сначала и не  поминала  о  бриллиантах,  а  теперь
ввела их в бой, точно свежие войска, укрепили его подозрения.
   "Вся эта сцена была подготовлена заранее, как  игроки  готовят  крапленые
карты, чтобы обыграть какого-нибудь желторотого  птенца,  -  подумал  старый
нотариус. - Неужели бедный мальчик, выросший на моих  глазах,  будет  заживо
ощипан тещей, поджарен  на  огне  своей  любви  и  проглочен  женою?  Я  так
заботился о благосостоянии его имений; неужели я увижу, как они будут пущены
по ветру в один вечер? И эти  три  с  половиной  миллиона  приравниваются  к
миллиону ста тысячам франков приданого, которые к тому же, с  помощью  обеих
женщин, будут скоро промотаны!"
   Мэтр Матиас не стал  предаваться  скорби  или  благородному  негодованию,
обнаружив в душе г-жи Эванхелиста замыслы, которые, хотя и  не  были  прямым
злодеянием,  преступлением,   воровством,   подлогом,   мошенничеством,   не
представляли собой ничего явно неблаговидного, явно достойного порицания,  -
однако таили в себе зародыши всех этих беззаконий. Он не  был  Альцестом  из
"Мизантропа", он был  просто  старым  нотариусом  и  привык,  в  силу  своей
профессии, к хитрости и изворотливости  светских  людей,  к  их  интригам  и
козням,  приводящим  к  куда  более  роковым  последствиям,  чем   убийство,
совершенное  на  большой  дороге  каким-нибудь  бедняком,   которого   затем
торжественно   гильотинируют.   Подобные    житейские    дрязги,    подобные
дипломатические   препирательства   происходят   как   бы    на    задворках
великосветского общества, куда неловко  заглянуть,  куда  выкидывают  всякий
сор. Жалея своего клиента, мэтр Матиас пытался представить себе его будущее,
но не видел впереди ничего хорошего.
   "Ну что же, будем биться тем же оружием, - подумал он, - и разобьем их!"
   Полю, Солона и г-же Эванхелиста стало не по себе от молчания старика; они
понимали, как им важно  получить  от  этого  строгого  цензора  согласие  на
компромисс, и все трое одновременно посмотрели на него.
   - Ну, доро