о было сорваться по прихоти случая, все
изменяющего в этом бренном мире. После обеда Феликс перевел разговор на  бал
в Опере и, заметив, что Мари еще никогда на маскарадах не бывала,  предложил
доставить ей это развлечение на следующий день.
   - Я вам найду жертву для мистификации, - сказал он.
   - Ах, вы мне доставите большое удовольствие!
   - Чтобы как следует позабавиться, женщина должна выбрать  себе  достойную
добычу, какую-нибудь знаменитость, талантливого человека, заинтриговать его,
а потом натянуть ему нос.  Хочешь,  изберем  жертвой  Натана?  От  человека,
знакомого  с  Флориной,  я  могу  разузнать  такие  секреты,  что  он  будет
ошеломлен.
   - С Флориной? - спросила графиня. - С актрисой? Мари уже слышала это  имя
от Кийе, рассыльного из редакции газеты Точно молния сверкнула в ее мозгу.
   - Ну да, она ведь его любовница, - ответил граф. - Что тебя удивляет?
   - Я думала, господин Натан так занят, что ему не  до  любовниц.  Разве  у
писателей есть время любить?
   - Я не говорю, что  они  любят,  друг  мой;  но  надо  же  им  где-нибудь
"квартировать", как всем другим мужчинам; и когда у  них  нет  своего  угла,
когда их преследуют сыщики коммерческого  суда,  они  "квартируют"  у  своих
любовниц. Это может вам  показаться  предосудительным,  но  это  несравненно
приятнее, чем "квартировать" в тюрьме.
   Щеки у графини пылали ярче, чем огонь в камине.
   - Хотите избрать его жертвой на маскараде? Вы его  приведете  в  ужас,  -
продолжал граф, не обращая внимания на то, как Мари изменилась в лице.  -  Я
вам предоставлю возможность доказать ему, что ваш зять дю Тийе  провел  его,
как мальчишку. Этот негодяй хочет засадить его в тюрьму, чтобы не  допустить
к баллотировке в округе, где избран был Нусинген. Я знаю от одного  приятеля
Флорины, какую сумму она выручила от продажи своей обстановки и дала  Натану
на газету; я знаю, сколько денег она посылала ему из сборов, которые  делала
в этом году в провинции и в Бельгии, - а деньги эти пошли в  конечном  счете
на пользу Нусингену, дю Тийе и Массолю. Они втроем  заранее  продали  газету
министерству, так уверены они, что устранят  этого  "великого  человека",  -
Господин Натан не способен брать деньги у актрисы.
   - Вы совсем не знаете таких людей, моя дорогая,  -  сказал  граф.  -  Вот
увидите, он не станет отрицать факты.
   - Я непременно поеду на маскарад.
   - Вам будет весело, - продолжал Ванденес. - С таким оружием  в  руках  вы
жестоко израните самолюбие Натана и, право, окажете  ему  услугу.  Он  будет
приходить  в  ярость,  успокаиваться,  вставать  на  дыбы  от  ваших  колких
насмешек, но, подшучивая над ним, вы откроете глаза даровитому  человеку  на
грозящую ему опасность, и вам будет  забавно,  когда  под  вашим  бичом  эти
дурацкие скакуны "золотой середины" замечутся в  собственной  конюшне...  Ты
меня не слушаешь, дитя мое?
   - Напротив, очень внимательно слушаю, -  ответила  она.  -  Я  вам  позже
скажу, почему для меня важно во всем этом увериться, - Увериться? - повторил
Ванденес. - Останься в маске, я тебя  посажу  ужинать  вместе  с  Натаном  и
Флориной: женщине твоего общественного положения будет преинтересно  разжечь
любопытство актрисы и принудить  все  мысли  великого  человека  загарцевать
вокруг столь важных тайн; ты впряжешь его и эту особу в общую  мистификацию.
Я  узнаю,  с  кем  изменяет  Флорине  Натан.  Если  мне  удастся   разведать
подробности  какого-нибудь  недавнего   его   похождения,   ты   насладишься
великолепным  зрелищем  гнева  куртизанки.  Гнев  Флорины  заклокочет,   как
альпийский водопад: она обожает Натана, он для нее все; она  льнет  к  нему,
как плоть к кости, как львица к своему детенышу. Помню, в молодости я  видел
одну знаменитую  актрису,  писавшую  нисколько  не  грамотнее  кухарки.  Она
явилась к одному из моих  приятелей  с  требованием  возвратить  ей  письма;
нельзя представить себе ничего поразительнее  этой  спокойной  ярости,  этой
наглой величавости, этих повадок дикарки... Ты нездорова, Мари?
   - Нет, здесь чересчур натоплено.
   Графиня бросилась на козетку. Вдруг,  в  порыве,  вызванном  нестерпимыми
пытками ревности, в одном из тех порывов, которые предвидеть невозможно, она
вскочила. Ноги подкашивались у нее. Скрестив руки  на  груди,  она  медленно
подошла к мужу.
   - Что ты знаешь? - спросила она его. - Ты не способен терзать меня.  Будь
я виновна, ты бы раздавил меня, но не мучил.
   - Что же мне знать, Мари?
   - Говори! Натан...
   - Ты думаешь, что ты любишь его, но ты любишь призрак, созданный фразами.
   - Ты, стало быть, знаешь...
   - Все, Это слово ошеломило Мари.
   - Если хочешь, я никогда не буду знать  ничего,  -  продолжал  он.  -  Ты
скатилась в пропасть, дитя мое, тебя надо из  нее  спасти.  Я  об  этом  уже
позаботился. Смотри.
   Он достал из бокового кармана ее поручительство и четыре векселя Шмуке, -
графиня узнала их, - и бросил в огонь. - Что  бы  с  тобою  было  через  три
месяца, бедная Мари? Тебя бы судебные приставы таскали по судам. Не  опускай
головы, не унижай себя:  ты  была  обманута  самыми  лучшими  чувствами,  ты
кокетничала с поэзией, а не с этим Натаном. Все женщины, все -  слышишь  ли.
Мари? - поддались бы на твоем месте искушению.  Так  разве  не  бессмысленно
было бы с нашей стороны, со стороны мужчин,  делавших  столько  глупостей  в
двадцать лет, требовать, чтобы вы не совершали за всю свою жизнь  ни  одного
легкомысленного поступка?  Упаси  меня  боже  торжествовать  над  тобой  или
подавлять тебя жалостью, которую ты на днях так гордо отвергла. Быть  может,
этот несчастный был искренен, когда писал тебе, искренен, когда  наложил  на
себя руки, искренен, когда в тот же вечер возвратился  к  Флорине.  Мы  хуже
вас. Я не о себе говорю теперь, а о тебе. Я снисходителен,  но  общество  не
знает снисходительности, оно изгоняет женщину, пошедшую на скандал;  оно  не
желает, чтобы любовники были счастливы да еще  пользовались  его  уважением.
Справедливо ли это, не могу сказать. Свет жесток, вот и все.  Возможно,  что
члены его в своей совокупности завистливее, чем каждый из них в отдельности.
Сидя в партере, вор рукоплещет торжеству невинности, а при выходе из  театра
стащит у нее драгоценности. Общество отказывается утолить страдания, которые
причиняет; оно награждает ловкий обман, но не тайную преданность. Я все  это
знаю и вижу; но если я не могу изменить свет, то в моей  власти  по  крайней
мере защитить тебя от себя самой. Здесь речь идет об увлечении, несущем тебе
одни только несчастья, а не о той любви, святой и священной, которая в самой
себе содержит оправдание. Быть  может,  моя  вина  была  в  том,  что  я  не
разнообразил твоего счастья, что не чередовал спокойных радостей с радостями
кипучими, с путешествиями, развлечениями. Помимо  всего,  я  могу  объяснить
себе желание, толкнувшее  тебя  к  выдающемуся  человеку,  и  той  завистью,
которую ты вызвала в  некоторых  женщинах.  Леди  Дэдлей,  маркиза  д'Эспар,
госпожа Манервиль и моя невестка Эмилия, несомненно, замешаны во  всей  этой
истории. Дамы эти,  против  которых  я  тебя  предостерегал,  поощряли  твое
любопытство, скорее мне назло, чем с целью обрушить на тебя грозу,  но  она,
надеюсь, пронеслась над твоей головой, не затронув тебя.
   Мари   внимала   этим   словам,   проникнутым   добротою,   и   множество
противоположных чувств обуревало ее; однако над всем этим ураганом  одержало
верх пылкое восхищение Феликсом. Благородные и гордые души трогает  бережное
с ними обращение. Деликатность для уязвленного чувства  -  это  то  же,  что
помощь милосердия для больного  тела.  Мари  оценила  великодушие  человека,
готового опуститься к ногам согрешившей женщины, чтобы не  видеть,  как  она
краснеет от стыда. Она убежала, словно  обезумев,  и  тут  же  возвратилась,
подумав, что ее возбуждение могло встревожить мужа.
   - Подождите, - сказала она ему и исчезла. Феликс  искусно  подготовил  ей
отступление;  он  сразу  же  был  вознагражден  за  свою  дипломатию:   Мари
вернулась, держа в руках все письма Натана, которые тут же ему отдала.
   - Судите меня, - сказала она, опустившись на колени, -  Может  ли  судить
тот, кто любит? - ответил он. Взяв письма, он бросил их  в  огонь,  понимая,
что впоследствии она бы, пожалуй, не простила ему, если б он их прочел. Мари
рыдала, уронив голову на колени графа.
   - Дитя мое, а где же твои письма? - спросил он, приподымая ее голову.
   При этом вопросе графиню покинуло ощущение нестерпимого жара, от которого
пылали ее щеки: ей стало холодно - Чтобы ты не  подозревала  своего  мужа  в
клевете на человека, который показался  тебе  достойным  твоей  любви,  сама
Флорина вернет тебе твои письма. Я заставлю ее это сделать.
   - Но почему бы ему самому не отдать их по моей просьбе?
   - А если он откажется? Графиня поникла головой.
   - Свет мне противен, я больше не хочу в нем бывать, - сказала  она,  -  я
буду жить наедине с тобою, если ты простишь меня.
   - Ты бы, пожалуй, снова затосковала. Да и что скажет свет, если ты  вдруг
станешь затворницей? Весною мы отправимся  в  путешествие,  посетим  Италию,
прокатимся  по  Европе,  в  ожидании  того  времени,  когда  тебе   придется
воспитывать не только нашего первенца. А завтра мы непременно должны быть на
балу в Опере, иначе нам твоих писем не вернуть без шума и огласки. И,  отдав
их тебе, разве не докажет Флорина свою власть?
   - И я это увижу? - спросила в ужасе графиня.
   - Завтра ночью.
   На другой  день,  в  двенадцатом  часу  ночи,  на  балу  в  Опере,  Натан
прогуливался по фойе с  маскою,  держа  ее  под  руку  с  видом  заботливого
супруга. К ним подошли две замаскированные женщины.
   - Дуралей! Ты себя губишь! Мари здесь  и  видит  тебя,  -  сказал  Натану
Ванденес, переодетый женщиной.
   - Если ты захочешь выслушать меня, ты узнаешь  тайны,  которые  скрыл  от
тебя Натан, и поймешь, какая  опасность  угрожает  твоей  любви  к  нему,  -
сказала Флорине трепещущая Мари.
   Натан тотчас же оставил  руку  Флорины  и  устремился  вслед  за  графом,
который скрылся от него в толпе. Флорина села рядом с графиней на скамью,  а
по другую сторону от нее сел  Ванденес,  вернувшийся,  чтобы  охранять  свою
жену.
   - Выкладывай, милочка, -  сказала  Флорина,  -  и  не  рассчитывай  долго
морочить меня. Никто на свете не отнимет у меня Рауля, поняла? Я  держу  его
на привязи привычки, а это стоит любви.
   - Прежде всего - Флорина ли ты? - спросил Феликс.
   - Вот так вопрос! Если ты этого не знаешь, как же ты хочешь, чтобы я тебе
верила, мошенник?
   - Спроси-ка у Натана, который сейчас разыскивает свою  возлюбленную,  где
он провел ночь три дня тому назад! Он пытался покончить  с  собой,  душечка,
из-за безденежья, а ты этого и  не  знала.  Вот  как  ты  посвящена  в  дела
человека, которого любишь, если верить твоим словам.  Любишь,  а  оставляешь
без  гроша,  и  он  убивает  себя,  или,  вернее,  промахивается.  Неудачное
самоубийство так же смешно, как дуэль без единой царапины.
   - Ты врешь, - сказала Флорина,  -  он  у  меня  обедал  в  этот  день.  А
вечером... Беднягу преследовали. Он спрятался. Вот и все.
   - Так спроси в гостинице "Майлл", не привезла ли его туда умирающим  одна
красавица, с которой он целый год поддерживал нежные отношения; письма твоей
соперницы хранятся у тебя под самым носом, в  твоей  комнате.  Если  желаешь
проучить Натана, поедем  все  трое  к  тебе  домой;  там  я  докажу  тебе  с
документами в руках, что в скором времени  он  отправится  на  улицу  Клиши.
Разве только ты по доброте своей убережешь его от этого.
   - Втирай другим очки, милый мой, а Флорину не  надуешь.  Я  уверена,  что
Натан ни в кого не может быть влюблен.
   - Ты хочешь сказать, что он удвоил к тебе внимание с  некоторых  пор?  Но
это-то и доказывает, что он сильно влюблен...
   - В светскую женщину? Он?.. - сказала Флорина -  Такие  пустяки  меня  не
беспокоят.
   - Послушай! Хочешь, он подойдет к тебе и скажет,  что  сегодня  не  может
проводить тебя домой?
   - Если ты мне покажешь такой фокус, я отвезу тебя к себе, и мы поищем эти
письма. Я в них поверю, когда увижу их. Не пишет же он их, пока я сплю!
   - Сиди здесь, - сказал Феликс, - и смотри. Он взял под руку жену и отошел
на два шага от Флорины. Вскоре Натан, бегая взад и вперед по  фойе,  повсюду
высматривая свою маску, как собака ищет хозяина, вернулся на то  место,  где
его предупредили об опасности. Прочитав на лице Натана беспокойство, которое
легко было заметить. Флорина выросла перед писателем  как  срок  платежа,  и
властно сказала ему;
   - Я не хочу, чтобы ты уходил, у меня на это есть причины.
   - Я - Мари! - шепнула тогда графиня на ухо Раулю, по совету мужа.  -  Кто
эта женщина? Оставьте ее немедленно, выйдите отсюда и ждите  меня  внизу,  у
лестницы Оказавшись в таком отчаянном положении,  Рауль  с  силой  оттолкнул
руку Флорины, не ожидавшей этого маневра; как ни крепко она его держала,  ей
пришлось выпустить его. Натан сразу затерялся в толпе.
   - Ну что, прав я был? - шепнул Феликс оторопевшей Флорине,  предлагая  ей
руку.
   - Так и быть, едем, кто бы ты ни был! Твоя карета здесь?
   Ванденес, не отвечая, увел ее из фойе и побежал за женой, в то место  под
перистилем, где они условились встретиться. Через несколько мгновений карета
примчала их к дому актрисы. Она сняла маску. Графиня Ванденес вздрогнула  от
изумления при виде Флорины, задыхающейся от бешенства, великолепной в  своем
гневе и ревности.
   - Тут где-то есть портфель, ключ от  которо!  о  Натан  никогда  тебе  не
доверял, - сказал ей Ванденес. - В нем должны лежать письма.
   - На этот раз я заинтригована: тебе, наверное, известно то, что беспокоит
меня последнее время, - сказала Флорина и бросилась в кабинет за портфелем.
   Ванденес видел, как побледнела его жена под маской. О близости  Натана  к
актрисе комната Флорины говорила больше,  чем  хотела  знать  его  идеальная
возлюбленная. Глаз женщины умеет в один миг прозревать истину в такого  рода
вещах, и графиня увидела в признаках общности домашней  жизни  подтверждение
того, что ей сказал Ванденес.
   Флорина вернулась с портфелем.
   - Как его открыть? - спросила она.
   Актриса послала за  кухонным  ножом;  и  когда  горничная  принесла  его.
Флорина, потрясая им, воскликнула насмешливым тоном:
   - Вот чем режут цыплят!
   Словцо это, бросившее в  дрожь  графиню,  объяснило  ей  еще  лучше,  чем
объяснил накануне муж, в какую бездну она чуть было не соскользнула.
   - Ну и дура же я! - сказала Флорина. - Лучше взять его  бритву,  И,  взяв
бритву, которую Натан так недавно держал в руках, она  разрезала  сафьян  по
сгибу, и сквозь щель выпали письма  Мари.  Флорина  выхватила  одно  из  них
наудачу.
   - Да, это и вправду от важной дамы! Тут, верно, ни  одной  грамматической
ошибки не найдешь!
   Ванденес взял письма и передал их жене; подойдя к столику, она проверила,
все ли они здесь.
   - Не уступишь ли ты их нам в обмен на это? - спросил Ванденес,  показывая
Флорине контррасписку на сорок тысяч франков.
   - Вот дурак! Подписывает такие бумаги! - сказала Флорина, читая расписку.
- "Получено наличными!.." Ну, подожди,  покажу  я  тебе  графинь!..  А  я-то
изводилась в провинции, собирая деньги! А я-то готова была для его  спасения
навязать себе на шею одного биржевика! Вот они, мужчины!  Бьешься  для  них,
как рыба об лед, а они тебя топчут ногами! Он мне за это  заплатит!  Графиня
де Ванденес убежала с письмами.
   - Эй ты, прекрасная маска! Оставь мне хоть одно, как улику!
   - Это уже невозможно, - сказал Ванденес.
   - Почему же?
   - Эта маска - твоя бывшая соперница.
   - Вот как? Она могла бы мне по крайней мере сказать спасибо!
   - А за что же ты берешь эти сорок  тысяч  франков?  -  ответил  Ванденес,
откланиваясь.
   Молодые люди, изведав все муки  неудавшегося  самоубийства,  очень  редко
повторяют эту попытку. Когда она не  спасает  человека  от  жизни,  она  его
спасает от добровольной смерти.  Поэтому  у  Рауля  уже  не  было  намерения
покончить с собою, когда он очутился в еще  худшем  положении,  чем  прежде,
увидев в руках Флорины расписку, выданную  им  на  имя  Шмуке  и,  очевидно,
полученную ею от  графа  Ванденеса.  Он  надеялся  встретиться  с  графиней,
объяснить ей характер своей любви, горевшей в его сердце ярко, как  никогда.
Но, столкнувшись с ним на каком-то рауте, она бросила на него пристальный  и
презрительный взгляд, который вырывает непроходимую пропасть между  мужчиной
и женщиной. Несмотря на свою самоуверенность, Натан до конца зимы ни разу не
решался ни заговорить с графиней, ни даже подойти к ней.
   Однако он открылся Блонде; он красноречиво сравнивал графиню  Ванденес  с
Лаурой и Беатриче. Он перефразировал следующие прекрасные  слова  одного  из
замечательнейших поэтов нашего времени: "Идеал,  голубой  цветок  с  золотой
сердцевиной! Волокнистыми своими корнями, что тоньше шелковых волос  у  фей,
ты погрузился  в  недра  нашей  души,  чтобы  пить  ее  чистейшее  вещество!
Сладостный и горький цветок!  Нельзя  тебя  вырвать  так,  чтобы  сердце  не
кровоточило, чтобы сломанный стебель не сочился алыми каплями!  О  проклятый
цветок, как распустился ты в душе моей!"
   - Ты мелешь вздор, любезный друг, - сказал ему Блонде,  -  я  согласен  с
тобой, что цветок был красив, но он совсем  не  был  идеален,  и,  чем  петь
славословия мадонне перед пустою нишей, подобно слепцу,  лучше  бы  ты  умыл
руки, чтобы пойти на поклон к власти и привести  свои  дела  в  порядок.  Ты
слишком большой художник для того, чтобы стать политическим  деятелем,  тебя
оставили в дураках люди, тебя не стоившие. Подумай  о  том,  как  бы  снова,
только по-иному, не остаться в дураках.
   - Мари не может помешать мне любить ее, - сказал  Натан  -  Я  сделаю  ее
своей Беатриче.
   - Беатриче, милый мой, была двенадцатилетнею  девочкой,  и  Данте  с  нею
позже не встречался; иначе была ли бы она Беатриче?  Нельзя  сотворить  себе
божество из женщины, если видишь ее сегодня в  мантилье,  завтра  в  бальном
декольтированном  платье,  послезавтра  на  бульваре  в  магазине,  где  она
покупает игрушки для своего младшего сыночка. Когда есть у человека Флорина,
которую он видит поочередно водевильной герцогиней, драматической  мещанкой,
негритянкой, маркизой, полковником, швейцарской крестьянкой. Девою солнца  в
Перу - а это ее единственная возможность быть девой, - то я не понимаю,  как
может он заводить романы со светскими женщинами.
   Дю Тийе, по выражению биржевиков, "прикончил" Натана, которого безденежье
вынудило  покинуть  газету.  Знаменитый  человек  собрал  каких-нибудь  пять
голосов на выборах, где прошел банкир.
   Следующей зимой, когда  графиня  де  Ванденес  вернулась  в  Париж  после
долгого  и  счастливого  путешествия  по  Италии,  Натан  уже  оправдал  все
предсказания Феликса: по совету Блонде он вел переговоры  с  правительством.
Личные же дела этого писателя пришли в такое расстройство, что  однажды,  на
Елисейских полях, графиня увидела своего бывшего поклонника, шедшего  пешком
под руку с Флориной и в самом жалком виде. Если мужчина безразличен женщине,
то он кажется ей некрасивым, но мужчина, которого она разлюбила, кажется  ей
ужасным, особенно если он похож на Натана. Графиня де Ванденес  содрогнулась
от стыда, вспомнив, что она питала склонность к Раулю. Если  бы  она  и  без
того не  была  излечена  от  всякого  романтического  увлечения,  то  одного
контраста между Феликсом и этим человеком,  уже  потерявшим  благосклонность
общества, было бы достаточно, чтобы мужа  она  предпочла  даже  ангелу  Ныне
Рауль, этот честолюбец, столь богатый фразами и столь бедный  волею,  кончил
тем, что капитулировал и пристроился к одной синекуре, как  самый  заурядный
человек. Он, поддерживавший когда-то "покушения  на  общественный  порядок",
мирно живет в тени  о