лько близок  с  женой,  чтобы  наша  любовь  не
зависела от случайно сказанных "да" или "нет", чтобы я не  мог  очутиться  в
таком положении, когда, случается, даже самый  обаятельный  молодой  человек
терпит в любви неудачу. Словом, у меня хватит  духу,  чтобы  стать,  как  ты
выражаешься, отцом семейства, примерным супругом. Я чувствую, что создан для
радостей семейной жизни, и хочу подчиниться тем условиям,  какие  установило
общество: иметь жену, детей...
   - Ты похож на муху, летящую на мед в мухоловку. Лети! Ты будешь  одурачен
на всю жизнь. Вот как? Ты хочешь жениться? Хочешь,  чтобы  возле  тебя  была
жена? Так, значит, рассчитываешь благополучно и  даже  с  выгодой  для  себя
разрешить труднейшую из всех проблем, выдвинутых буржуазными  нравами,  этим
порождением французской революции? И начинаешь с того, что хочешь поселиться
с женой уединенно! Уверен ли ты, что жена твоя не станет  стремиться  к  той
самой жизни, которую ты  так  презираешь?  Будет  ли  она  питать  такое  же
отвращение к свету, как ты? Если ты не хочешь, чтобы  тебя  постигла  судьба
всех мужей, судьба, которую только что во всей ее прелести описал тебе  твой
старый друг де Марсе, выслушай мой последний совет. Оставайся холостяком еще
тринадцать лет, веселись напропалую; затем, когда тебе стукнет сорок,  после
первого приступа  подагры,  женись  на  тридцатишестилетней  вдове;  ты  еще
сможешь быть счастлив. Но если ты  женишься  на  молоденькой  девушке,  твоя
песенка спета!
   - Вот как! Почему же это? - спросил слегка задетый Поль.
   - Дорогой мой, - ответил де Марсе, - сатира Буало о женщинах -  лишь  ряд
опоэтизированных пошлостей.  К  чему  исправлять  недостатки  женщин?  Зачем
лишать их естественного наследия всего человеческого  рода?  Да  и  проблема
брака, по-моему, уже не та, что во времена Буало. Неужели  ты  думаешь,  что
брак имеет что-нибудь общее с любовью, что мужа должны любить  лишь  за  то,
что он муж? Как видно, ты ничего не вынес  из  посещения  дамских  будуаров,
кроме счастливых воспоминаний. Наша холостяцкая жизнь такова, что  любой  из
нас, женившись, неизбежно впадает в  роковое  заблуждение,  если  только  не
является  знатоком  человеческого  сердца.  Такова  уж  причудливость  наших
нравов, что мужчина только в блаженные дни юности неизменно приносит счастье
женщинам, побеждает их, очарованных, покорных его  воле.  Созданные  законом
препятствия, сила чувств, необходимость преодолевать  свойственную  женщинам
сдержанность способствуют взаимным наслаждениям, что и заставляет неопытного
молодожена заблуждаться насчет семейных отношений; когда препятствий  больше
нет, женщина уже не отвечает на любовь, а лишь терпеливо сносит ее,  уже  не
жаждет любовных утех, а нередко отвергает их. Когда мы  женимся,  вся  жизнь
меняется. Свободный, беспечный холостяк всегда  готов  идти  в  наступление,
даже  неудача  ему  не  страшна.  А  стоит  жениться  -  тут  уж   положение
непоправимо. Если любовник  в  состоянии  добиться  любви  женщины,  которая
сначала его отвергла, то для мужа, дорогой мой, такая  попытка  -  Ватерлоо.
Удел  мужа   -   одерживать   победы,   подобные   победам   Наполеона:   их
многочисленность не мешает ему быть низвергнутым при  первом  же  поражении.
Женщине  льстит  настойчивость  любовника,  его  ревность;  но  стоит   мужу
обнаружить такие же качества, и его обвинят в грубости. Холостяк  может  сам
выбрать поле сражения, ему все позволено, а для мужа все под  запретом,  для
битвы  ему  отведены  лишь  одни  пределы,  раз  навсегда.  Вдобавок  борьба
происходит на иных началах: жена склонна отказывать мужу  даже  в  том,  что
принадлежит ему по праву, тогда как любовнику  разрешается  то,  на  что  он
никакого права не имеет.
   Ты вот хочешь жениться, ты скоро женишься, а заглядывал ли ты хоть раз  в
гражданский кодекс? Я  никогда  не  переступал  порога  Школы  права,  этого
рассадника болтунов, этого грязного притона толкователей законов, я  никогда
не раскрывал кодекса, но воочию вижу, как он применяется в жизни. Я поневоле
стал законоведом, точно так же, как управляющий больницей не может не  стать
медиком. Болезни изучаются не по книгам, а на самих больных. Закон,  дорогой
мой,  рассматривает  женщин  как  существа,  подлежащие  опеке,  наравне   с
малолетними, наравне с детьми. А ведь  как  воспитывают  детей?  Посредством
страха. Тут-то, Поль, и зарыта собака. Пощупай себе пульс! Ну, можешь ли  ты
хотя бы притвориться деспотом, ты,  такой  мягкий,  добродушный,  искренний?
Раньше я смеялся над тобой, теперь же я так люблю тебя, что хочу  поделиться
с  тобой  своим  опытом.  Он  ведет  начало  от  науки,  названной   немцами
антропологией. Если бы я не решил посвятить жизнь удовольствиям; если бы  не
питал глубокой антипатии к тем, кто только  размышляет,  вместо  того  чтобы
действовать; если бы не презирал простофиль и глупцов, думающих,  что  книги
долговечны,  в  то  время  как  пески  африканских  пустынь   -   это   прах
бесчисленных, никому не ведомых, исчезнувших Лондонов,  Венеции,  Парижей  и
Римов; если бы не все это, я написал бы книгу о современном браке, о влиянии
на него христианства и ярко осветил бы эту груду острых камней,  на  которых
спят последователи завета "Плодитесь и размножайтесь!" Но разве человечество
стоит того, чтобы  я  потратил  на  него  хоть  четверть  часа?  К  тому  же
единственно разумное применение чернил - это писание любовных  писем,  чтобы
приманивать легковерные сердца. Ну так что  же,  познакомишь  ли  ты  нас  с
графиней де Манервиль?
   - Может быть, - ответил Поль.
   - Мы останемся друзьями, - сказал де Марсе.
   - Если только... - начал Поль.
   - Успокойся, мы будем с тобой вежливы, как Мезон Руж  с  англичанами  при
Фонтенуа.
   Эта беседа несколько  смутила  графа  де  Манервиля,  но  все  же  он  не
отказался от задуманного и зимой 1821 года вернулся в Бордо. Для того  чтобы
отделать и обставить особняк, он вошел в большие расходы; это поддержало его
репутацию элегантного человека, которую молва утвердила за ним  еще  до  его
приезда. Былые связи помогли ему вновь войти в роялистские круги города;  он
принадлежал к этому обществу как по взглядам, так и в силу своего  богатства
и титула. Поль стал признанным властителем моды: его знание светской  жизни,
парижские  манеры,   воспитанность   привели   в   восторг   "Сен-Жерменское
предместье" города Бордо. Одна старая маркиза,  говоря  о  Поле,  употребила
выражение, бывшее некогда в  ходу  при  дворе,  когда  шла  речь  о  молодых
процветающих красавцах, франтах былых времен,  чьи  манеры  и  язык  служили
законом для всех, - она назвала  Поля  "душистым  горошком".  Это  выражение
подхватили  и  сделали  из  него  прозвище;  либералы  вкладывали   в   него
насмешливый смысл, роялисты - одобрительный. Поль де Манервиль  с  гордостью
старался оправдать это прозвище. С ним произошло  то  же,  что  случается  с
посредственными актерами: с того дня, как публика обратит на  них  внимание,
они начинают играть лучше. Чувствуя себя в своей среде, Поль  обнаружил  все
те достоинства, какие не совсем еще были  вытеснены  его  недостатками.  Его
шутки не были ни  едки,  ни  язвительны,  в  манерах  не  было  высокомерия;
разговаривая  с  женщинами,  он  проявлял  почтительность,  которая  им  так
нравится, но не  был  ни  чересчур  услужлив,  ни  слишком  фамильярен.  Его
щегольство было на самом деле лишь простой  заботой  о  своей  наружности  и
только придавало ему приятность. С каждым он  находил  верный  тон;  молодым
людям позволял держаться с  ним  запросто,  но,  пользуясь  своим  парижским
опытом, умел,  когда  нужно,  поставить  собеседника  на  место.  Прекрасный
стрелок и фехтовальщик, он в то же время отличался чисто женской  мягкостью,
и это опять-таки нравилось. Он был среднего  роста  и  несколько  склонен  к
полноте,  хотя  далеко  не  толст;  обычно   это   мешает   слыть   образцом
элегантности, но Полю  не  воспрепятствовало  играть  роль  Бреммеля  города
Бордо. Белизна лица, оттененная здоровым румянцем,  красивые  руки  и  ноги,
синие глаза с длинными ресницами, черные волосы, изящество движений, грудной
голос, мягкий и обаятельный, - все в нем как  нельзя  более  соответствовало
его прозвищу. Поль походил на нежный цветок,  требующий  заботливого  ухода,
расцветающий только на  влажной,  подходящей  для  него  почве;  от  плохого
обращения такой цветок хиреет, от слишком жарких солнечных лучей  вянет,  от
мороза  гибнет.  Поль  принадлежал  к   числу   мужчин,   скорее   способных
наслаждаться счастьем, чем приносить его другим; в них  много  женственного,
им  хочется,  чтобы  их  понимали,  поощряли;   брак   для   них   -   нечто
предопределенное. В семейной жизни подобный характер бывает иногда  причиной
осложнений, зато в светской жизни он неотразимо привлекателен. Поэтому  граф
де Манервиль пользовался успехом в узком кругу провинциального общества, где
его несколько робкий ум ценили больше, чем в Париже.
   На приведение в порядок особняка, который он обставил с чисто  английской
роскошью и комфортом, и перестройку  замка  в  Ланстраке  ушли  все  доходы,
скопленные нотариусом за шесть  лет.  Вынужденный  ограничиваться  сорока  с
чем-то тысячами ливров в год, Поль благоразумно распорядился вести хозяйство
так, чтобы траты не  превышали  этой  суммы.  Когда  он  показал  всем  свои
экипажи, познакомился с наиболее изысканными молодыми людьми города, съездил
с ними в свой заново отстроенный замок, чтобы поохотиться, ему  стало  ясно,
что провинциальная жизнь немыслима без женитьбы.  Поль  был  слишком  молод,
чтобы  заняться  исключительно  хозяйственными  делами  и  свести  все  свои
интересы к корыстолюбию и расчетливости, в которых рано или поздно погрязают
провинциалы  ввиду  необходимости  пристроить  детей,  и  вскоре  он  ощутил
потребность  изменить  весь  уклад  своей  жизни,  -  привычка  к  переменам
становится для парижанина как бы второй натурой.  Однако  главной  причиной,
побудившей  его  жениться,  было  не  желание  продолжать  свой  род,  иметь
наследников, чтобы впоследствии передать им свои  поместья,  не  перспектива
приобрести влиятельные знакомства, принимая у себя знатнейшие местные семьи,
не отвращение к случайным связям. Дело в том, что с самого приезда  в  Бордо
он был тайно влюблен  в  царицу  бордоских  балов,  прославленную  красавицу
мадемуазель Эванхелиста.
   В самом  начале  девятнадцатого  века  один  богатый  испанец,  по  имени
Эванхелиста, поселился в Бордо; имевшиеся у него рекомендательные  письма  и
крупное состояние открыли перед ним двери дворянских домов. Его жена  немало
способствовала приобретению им безупречной репутации у местных аристократов,
которые, быть может, лишь затем и приняли его в свою среду,  чтобы  досадить
другому,  второсортному  светскому  обществу  города.  Креолка,  похожая  на
рабовладелицу, г-жа Эванхелиста, происходившая, впрочем,  из  прославленного
испанского рода Каса-Реаль, жила, как знатная дама, не заботясь  о  деньгах,
привыкнув к тому, что все ее прихоти, даже самые  разорительные,  немедленно
исполнялись влюбленным в нее мужем, который считал излишним посвящать  ее  в
денежные дела. Испанец был очень доволен, что его жене понравился Бордо, где
ему пришлось обосноваться; он приобрел там особняк, зажил на  широкую  ногу,
стал устраивать пышные приемы, проявляя во всем изысканный вкус.  Поэтому  с
1800 по 1812 год в Бордо только и  говорили,  что  о  супругах  Эванхелиста.
Испанец умер в 1813 году,  оставив  после  себя  вдову  тридцати  двух  лет,
огромное состояние и прелестную одиннадцатилетнюю дочь,  обещавшую  стать  и
действительно ставшую незаурядной красавицей. Как ни изворотлива  была  г-жа
Эванхелиста, Реставрация повредила  ее  положению  в  обществе;  роялистские
круги стали более  замкнуты,  кое-какие  семьи  уехали  из  Бордо.  Хотя  на
денежных делах вдовы сказалась смерть мужа, отсутствие  его  ума  и  твердой
руки, она относилась к этим делам с беспечностью креолки, с  безалаберностью
истой щеголихи и жила по-прежнему широко. К тому времени, когда Поль  принял
решение вернуться в родной город, Натали Эванхелиста была самой красивой  и,
по всей видимости, самой богатой  невестой  в  Бордо;  никто  не  знал,  что
богатство ее матери постепенно таяло, так как г-жа  Эванхелиста  бросала  на
ветер огромные деньги, чтобы по-прежнему царить в  высшем  свете.  Блестящие
балы, пышный, как и прежде, образ жизни  семьи  Эванхелиста  поддерживали  в
обществе уверенность, что семья эта все так же  богата.  Натали  исполнилось
девятнадцать лет, но еще никто не просил  ее  руки  у  матери.  Не  встречая
препятствий  к  удовлетворению  любого   из   своих   девических   капризов,
мадемуазель Эванхелиста носила драгоценности, платья из кашемира  и  жила  в
роскоши, пугавшей расчетливых молодых людей, - ведь во Франции в те  времена
дети были ничуть не менее расчетливы, чем  родители.  В  гостиных,  в  кругу
мужчин, неизменно повторялось: "На мадемуазель  Эванхелиста  может  жениться
разве только какой-нибудь принц!" Маменьки и  бабушки,  стремившиеся  выдать
замуж  своих  дочерей   и   внучек,   девушки,   завидовавшие   Натали,   ее
непревзойденному изяществу, ее царственной красоте, - все  своими  коварными
намеками дружно поддерживали  сложившееся  о  ней  мнение.  Стоило  на  балу
кому-нибудь из числа возможных женихов при появлении  Натали,  залюбовавшись
ею, восторженно воскликнуть: "Боже, как она хороша!" - маменьки не  упускали
случая заметить:
   "Да, но как дорого стоит эта красота!" Если какой-нибудь новичок находил,
что мадемуазель Эванхелиста очаровательна и что лучшей невесты не найти, ему
возражали: "Кто же отважится взять в жены девушку, которая привыкла получать
от матери на наряды по тысяче франков в месяц, у  которой  есть  собственные
лошади и горничная! А ее кружева! Ведь  ее  пеньюары  отделаны  мехельнскими
кружевами. На стирку ее тонкого белья уходит столько денег, что на них могла
бы прожить целая семья какого-нибудь служащего средней руки.  По  утрам  она
надевает пелерины, одно глаженье которых обходится в шесть франков".
   Как бы ни хотелось  кому-нибудь  жениться  на  Натали,  эти  замечания  и
множество других, часто замаскированных похвалой,  быстро  отбивали  у  него
всякую  охоту.  Блистая  на  всех  балах,  привыкнув,  что  каждый  ее   шаг
сопровождается  льстивыми  комплиментами  и  восхищенными  улыбками,  Натали
ничего не знала о жизни. Она жила так же беззаботно, как летают  птицы,  как
растут цветы; все вокруг были готовы исполнить  любое  ее  желание.  Она  не
знала, сколько стоят вещи, которые ее окружают, откуда берутся  деньги,  как
они достаются и на что уходят. Быть может, она думала, что при  каждом  доме
полагается быть поварам, кучерам, горничным и лакеям, подобно  тому  как  на
лугу полагается расти траве, а на деревьях - плодам.  Ей  не  было  дела  до
нищеты и несчастья, так же как до поваленного бурей леса  или  неплодородной
почвы. Мать нежно лелеяла ее, оберегала от малейшей заботы, которая могла бы
испортить дочери удовольствие, и Натали легко носилась по балам, как носится
по степи вольный скакун, еще не знающий ни узды, ни подков.
   Через полгода после  приезда  Поля  царица  балов  и  "душистый  горошек"
впервые  встретились  в  высшем  обществе.  Они  обменялись,  казалось   бы,
равнодушными взглядами, но на  самом  деле  очень  понравились  друг  другу.
Внимательно следя за результатами этой заранее предусмотренной встречи, г-жа
Эванхелиста уловила в глазах Поля зародившееся чувство и подумала: "Он будет
моим зятем!" А Поль, увидев Натали, сказал себе:
   "Она будет моей женой!"  Представление  о  богатстве  семьи  Эванхелиста,
вошедшем у жителей Бордо в пословицу, создалось у Поля еще в детстве и,  как
всегда в таких случаях бывает, прочно укоренилось в  его  сознании.  Поэтому
денежная сторона вопроса разрешилась для него  сразу,  не  требуя  наведения
справок и расспросов, что одинаково неприятно как  для  робких,  так  и  для
гордых людей.
   Кое-кто попытался в разговоре с Полем, расхвалив,  как  обычно,  красоту,
манеры, воспитанность Натали, закончить  свою  речь  ядовитыми  намеками  на
широкий образ жизни семьи Эванхелиста,  сулящий  осложнения  в  будущем,  но
"душистый горошек"  отнесся  к  услышанному  с  тем  пренебрежением,  какого
заслуживали подобные глубоко провинциальные  сплетни.  Об  этом  вскоре  все
узнали, и злословие прекратилось, так как Поль  задавал  тон  во  всем,  что
касалось не только манер и разных мелочей, но также мнений и толков. Он ввел
в   обиход   чисто   британский   индивидуализм,   ледяную   неприступность,
байроническую  насмешку,  презрительное  отношение  к  жизни   и   к   узам,
считающимся священными, а также английскую серебряную посуду и английские же
шутки, презрение к допотопным провинциальным обычаям  и  привычкам,  ввел  в
моду сигары, лакированную обувь, шотландских пони, желтые  перчатки  и  езду
галопом. И Поль избежал общей участи: ни одна девушка, ни одна  вдовствующая
бабушка  не  попытались  отбить  у  него  охоту  жениться  на  Натали.  Г-жа
Эванхелиста несколько раз приглашала его на парадные обеды. Разве мог он  не
посещать балы,  где  бывал  весь  цвет  городской  молодежи?  Поль  старался
казаться  равнодушным,  но  это  не  обманывало  ни  мать,  ни  дочь;   дело
мало-помалу подвигалось к браку. Когда Поль выезжал на прогулку  в  тильбюри
или верхом на породистой лошади, многие молодые люди останавливались,  и  до
его слуха долетали слова: "Счастливец! Он богат, красив и женится,  говорят,
на мадемуазель Эванхелиста. Да, есть же люди, которым все  так  и  плывет  в
руки!" При встрече с коляской г-жи Эванхелиста ему было лестно  видеть,  что
мать и дочь придают своему приветствию какой-то особый оттенок. Но даже если
бы Поль и не был в глубине души влюблен  в  Натали,  общество,  наверное,  и
против его воли женило бы его на ней: внимание  света  никогда  не  приносит
добра, но  часто  бывает  причиною  многих  бед.  Когда  несчастье,  которое
общество старательно взращивает, распустится пышным цветом,  все  отрекаются
от его жертвы и преследуют ее своей  враждой.  Великосветские  круги  Бордо,
приписывая Натали миллионное приданое, прочили ее за Поля, как  водится,  не
спрашивая согласия сторон. Они подходили друг к другу еще и потому, что  оба
были богаты. Поль привык к такому же изяществу, к такой же роскоши, в  какой
жила Натали. Никто в Бордо не мог бы обставить для Натали  дом  так  хорошо,
как Поль только что обставил свой особняк. Лишь тот, кто привык к  парижской
расточительности  и  к  причудам  парижанок,  мог   бы   избежать   денежных
неприятностей, связанных с женитьбой на этой девушке, такой же креолке,  как
и ее мать, обладавшей теми же замашками знатной дамы.  Любой  житель  Бордо,
женившись на Натали, непременно разорился бы; но все почему-то считали,  что
графу де Манервилю удастся избежать такой беды.  Итак,  свадьба  была  делом
решенным. Лица, принадлежавшие к роялистским кругам, толкуя об  этом  браке,
наговорили Полю много лестного для его тщеславия.
   - Все здесь прочат за вас мадемуазель Эванхелиста; вы прекрасно сделаете,
женившись на ней; такой красавицы вы не найдете  и  в  Париже:  она  изящна,
грациозна, ее мать в родстве с Каса-Реаль. Вы  будете  прелестнейшей  парой,
ведь у вас одинаковые вкусы, вы одинаково относитесь к жизни, ваш дом  будет
самым блестящим в Бордо. Переселяясь к вам, жене придется захватить с  собой
разве лишь ночной чепчик. В подобных случаях хорошо обставленный дом - целое
богатство. Вам везет и в том отношении, что у  вас  будет  такая  теща,  как
госпожа Эванхелиста. Эта умная,  проницательная  особа  окажет  вам  немалую
помощь в политической деятельности, которая вам, вероятно, предстоит. К тому
же она все принесет в жертву ради обожаемой дочери; и