ый  жест,  и  он   сказал   нетерпеливо   и
разочарованно, как человек, которого докучливый  посетитель  потревожил  в
минуту ожидания:
   - Миллион? Отлично; положите его сюда!
   Ломм знал, что хозяину доставляет удовольствие видеть у себя  на  столе
дневную выручку, прежде чем ее сдадут в центральную кассу. Миллион  покрыл
весь стол, придавил  бумаги  и  чуть  не  опрокинул  чернильницу;  золото,
серебро и медь, вытекая из мешков,  разрывая  сумки,  образовали  огромную
кучу,  -  кучу  валовой  выручки,  еще  полной  жизни  и  теплой  от   рук
покупательниц.
   В ту минуту,  когда  кассир  уходил,  огорченный  равнодушием  хозяина,
появился Бурдонкль. Он весело воскликнул:
   - Ну, на этот раз он наш!.. Подцепили мы его, миллиончик-то!
   Но тут он заметил болезненную озабоченность Муре, понял все и притих. В
глазах у него вспыхнула радость. Помолчав немного, он сказал:
   - Так вы решились, не правда ли? Клянусь честью, я вполне одобряю  ваше
решение.
   Муре неожиданно встал перед ним и закричал не своим голосом, как кричал
в тех случаях, когда на него находили припадки ярости:
   - Знаете, милый мой, вы что-то уж слишком  веселы!..  Вы  уже  считаете
меня конченым человеком и точите зубы? Но берегитесь, меня не так-то легко
проглотить!
   Чертовская  проницательность  и  внезапное  нападение  хозяина  страшно
смутила Бурдонкля.
   - Да что вы! - забормотал он. - Вы шутите! Вы же  знаете,  как  я  вами
восхищаюсь!
   - Не лгите! - продолжал Муре, все более возбуждаясь. - Помните, у нас с
вами был дурацкий предрассудок, будто женитьба может погубить наше дело. А
разве брак не несет с собою здоровье, силу и не отвечает требованиям самой
жизни?.. Да, мой милый, я женюсь на ней и всех вас вышвырну за дверь, если
только вы пикнете. Да, да, Бурдонкль, и вы, как всякий другой, пойдете  за
расчетом в кассу.
   Он  отпустил  его   движением   руки.   Бурдонкль   почувствовал   себя
приговоренным, уничтоженным этой победой женщины. Он вышел. В эту минуту в
кабинет входила Дениза, и он смущенно отвесил ей низкий поклон.
   - Наконец-то! - тихо сказал Муре.
   От волнения Дениза побледнела. Новое огорчение только что обрушилось на
нее: Делош сообщил ей о своем увольнении. Как ни  старалась  она  удержать
его,  предлагая  за  него  заступиться,  он  заупрямился  и,  считая  себя
прирожденным  неудачником,  решил  исчезнуть.  К  чему  оставаться?  Зачем
стеснять счастливых людей? Дениза, вся в слезах, простилась с ним,  как  с
братом. Ведь и она хочет  быть  забытой!  Сейчас  все  будет  кончено,  ей
останется только напрячь последние силы и с достоинством  проститься.  Еще
несколько минут, и, если у нее хватит мужества собственными руками разбить
свое сердце, она сможет удалиться и в одиночестве выплакать свое горе.
   - Вы хотели меня видеть, сударь, - спокойно сказала ода. - Впрочем, я и
сама пришла бы поблагодарить вас за вашу доброту.
   Она увидела рассыпанный на столе миллион, и  эти  выставленные  напоказ
деньги оскорбили ее. А над ней, точно наблюдая за всем происходящим,  г-жа
Эдуэн улыбалась из золотой рамы своей застывшей улыбкой.
   - Вы по-прежнему хотите покинуть нас?  -  спросил  Муре,  и  голос  его
дрогнул.
   - Да, сударь; так нужно.
   Тогда он взял ее за руки и сказал в порыве нежности, внезапно сменившей
холодность, которую он все это время напускал на себя:
   - А если я женюсь на вас, Дениза, вы все-таки уедете?
   Но она отняла руки, отмахиваясь,  словно  на  нее  обрушилось  какое-то
страшное несчастье.
   - О, господин Муре, умоляю вас, замолчите! Довольно вам меня мучить!  Я
больше не могу!.. Свидетель бог, я ухожу, чтобы избежать этой беды!
   Она продолжала защищаться, возражая ему отрывистыми фразами. Разве мало
пришлось ей выстрадать от сплетен, ходивших  по  магазину?  Неужели  он  в
самом деле хочет, чтобы она в глазах  окружающих  и  в  своих  собственных
стала негодяйкой? Нет,  нет,  у  нее  хватит  сил,  она  не  позволит  ему
совершить такую глупость. А он, весь истерзанный душевною мукой, слушал ее
и твердил в страстном порыве:
   - Я этого хочу... я этого хочу...
   - Нет, это невозможно!.. А как  же  братья?  Я  поклялась  не  выходить
замуж; не могу же я привести вам с собою двух детей, не правда ли?
   - Они будут и моими братьями... Ну скажите же "да", Дениза!
   - Нет, нет, оставьте меня, вы меня мучаете!
   Мало-помалу силы его иссякли. Это последнее препятствие сводило  его  с
ума. Неужели даже такою ценой невозможно добиться ее согласия?  Издали  до
него долетали говор и шум  трехтысячной  армии  служащих,  ворочавшей  его
царственное богатство. Да еще этот нелепый миллион  лежал  тут!  Это  было
нестерпимо, как злая ирония, - и Муре готов был вышвырнуть его на улицу.
   - Так уезжайте же! - крикнул он, и слезы хлынули  у  него  из  глаз.  -
Поезжайте к тому, кого вы любите... Все дело ведь в этом, не правда ли? Вы
меня предупреждали, я должен был помнить это и не мучить вас напрасно.
   Она  была  ошеломлена  его  безудержным   отчаянием.   Сердце   у   нее
разрывалось. И с детской стремительностью она бросилась ему на  шею,  тоже
рыдая и лепеча:
   - Ах, господин Муре, да ведь вас-то я и люблю!
   Из "Дамского счастья" поднимались последние шумные  волны,  -  то  были
радостные восклицания толпы. Г-жа  Эдуэн  по-прежнему  улыбалась  из  рамы
своей  застывшей  улыбкой.  Муре  бессознательно  присел   на   стол,   на
рассыпанный там миллион, которого он больше не замечал. Не выпуская Денизу
из объятий, пылко прижимая ее к груди, он говорил ей, что теперь она может
уезжать, - она проведет  месяц  в  Валони,  пусть  тем  временем  затихнут
сплетни, а потом он сам за ней туда приедет, и она  вернется  в  Париж  об
руку с ним - полновластной владычицей!