Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
орых той недоставало, и умоляла не беспокоиться и не
возвращать их до тех пор, пока Дениза не станет зарабатывать больше.
- А теперь, - прибавила Полина, - потушите свечу, чтобы не видно было,
какая дверь отворилась... Потом зажжете снова.
Уже в темноте они еще раз пожали друг другу руки. Полина тихонько
выскользнула и, лишь слегка прошуршав юбкой, бесшумно вошла к себе, не
потревожив разбитых усталостью женщин, спавших в других каморках.
Прежде чем лечь, Дениза хотела покончить с починкой башмака и
постирать. Наступила ночь, и холод стал резче, но она не чувствовала его:
слишком взволновал ее разговор с Полиной. Не то чтоб она была возмущена:
люди вольны устраивать свою жизнь так, как считают нужным, если они
одиноки и свободны. Она никогда не следовала предвзятым идеям, и если вела
жизнь честной девушки, так только подчиняясь голосу благоразумия, к тому
же и натура у нее была здоровая. Около часа ночи она наконец легла. Нет,
она ни в кого не влюблена. Тогда чего же ради портить себе жизнь и
отрекаться от материнской самоотверженности, с какою она посвятила себя
братьям? Однако ей не спалось; жаркий трепет поднимался к затылку, и в
бессоннице перед ее закрытыми глазами проходили неясные образы, исчезавшие
во мраке.
С этого дня Дениза начала интересоваться любовными делами товарок. Вне
часов напряженной работы девицы жили в постоянной мечте о мужчинах.
Сплетням не было конца; воскресные приключения занимали продавщиц в
течение целой недели. Клара была предметом всеобщего негодования: по
слухам, она находилась на содержании сразу у троих, не считая целой
вереницы случайных любовников; она старалась работать как можно меньше,
презирая деньги, которые получала в магазине, так как зарабатывала куда
больше в другом месте и притом более приятным способом, а служить она
продолжала только для того, чтобы скрыть свой образ жизни от семьи. Она
жила в вечном страхе перед отцом, который грозил приехать в Париж и
переломать ей руки и ноги своими деревянными башмаками. Маргарита,
наоборот, вела себя прилично, любовника за ней не знали; это было
удивительно, если принять во внимание разговоры, которые ходили о ее
прошлом, - о родах, скрыть которые она приехала в Париж; как же она могла
произвести на свет ребенка при таком добронравии? Некоторые говорили, что
это была простая случайность, а теперь, мол, Маргарита бережет себя для
какого-то двоюродного братца из Гренобля. Девицы прохаживались даже насчет
г-жи Фредерик и приписывали ей интимные отношения с важными особами, -
дело в том, что никто ничего не знал о ее сердечных делах; по вечерам
угрюмая вдова куда-то исчезала с озабоченным видом, и никому не было
известно, куда она так спешит. Что касается вожделений г-жи Орели, ее
мнимой ненасытности по отношению к покорным юнцам, - все это были,
конечно, пустые россказни, которые выдумывались смеха ради недовольными
продавщицами. Быть может, заведующая и проявила когда-то более чем
материнскую любовь к одному из товарищей своего сына, но теперь в магазине
новинок она слыла женщиной серьезной, которую уже не занимают подобные
глупости. Из каждых десяти девиц у девяти были любовники, поэтому вечером
возле подъезда магазина собиралась целая толпа ожидающих: на площади Гайон
и вдоль улиц Мишодьер и Нев-Сент-Огюстен выстраивалось, точно на карауле,
множество мужчин, искоса поглядывавших на двери; и когда приказчицы
начинали выходить, каждый подходил к своей возлюбленной, брал ее под руку,
и парочки исчезали, спокойно, по-супружески болтая.
Но больше всего смущало Денизу то, что она невзначай разгадала тайну
Коломбана. Во всякое время дня она видела его на противоположной стороне
улицы, на пороге "Старого Эльбефа"; он стоял и не спускал глаз с девиц из
отдела готового платья. Когда он замечал, что Дениза следит за ним, он
краснел и отворачивался, словно опасался, как бы она не выдала его
Женевьеве, хотя, с тех пор как Дениза поступила в "Дамское счастье", между
Бодю и его племянницей прекратились всякие отношения. Сначала она думала,
судя по безнадежно влюбленному виду Коломбана, что он увлечен Маргаритой,
- ведь Маргарита вела себя примерно, ночевала в магазине и не отличалась
сговорчивостью. Но каково же было изумление Денизы, когда она с
несомненностью установила, что пылкие взгляды приказчика обращены к Кларе!
Коломбан уже несколько месяцев пылал страстью и любовался этой девушкой,
стоя на противоположном тротуаре и не решаясь на признание. Подумать
только - какая-то девка с улицы Луи-ле-Гран, потаскушка, к которой он
всегда мог бы подойти, прежде чем она уйдет под руку с новым мужчиной, как
это бывало каждый вечер! Сама Клара, по-видимому, и не подозревала о своей
победе. Открытие это встревожило и огорчило Денизу. Неужели любовь такая
глупая штука? Этот юноша, которому счастье само шло в руки, коверкает свою
жизнь и влюбляется в распутную девку, поклоняется ей как святой! И с этого
дня сердце Денизы сжималось всякий раз, как за зеленоватыми стеклами
"Старого Эльбефа" она различала бледное, страдальческое лицо Женевьевы.
Дениза думала об этом по вечерам, наблюдая, как девицы расходятся в
сопровождении своих возлюбленных. Те, которые не ночевали в "Дамском
счастье", исчезали до следующего утра и потом приносили с собой какой-то
чужой запах, что-то волнующее и таинственное. Девушке не раз приходилось
отвечать улыбкой на дружеский кивок Полины, которую Божэ ежедневно
поджидал в половине девятого у фонтана на площади Гайон. Выйдя после всех
и прогулявшись, как всегда, в одиночестве, Дениза возвращалась первой,
работала или спала, но ее снедало любопытство, желание вкусить неведомой
парижской жизни, и в голове ее роились мечты. Конечно, она не завидовала
этим девицам, она была счастлива своим одиночеством, своей нелюдимостью,
служившей ей убежищем; но воображение увлекало ее, стремилось многое
разгадать, рисовало увеселения, о которых без конца говорили в ее
присутствии, - кафе, рестораны, театры, воскресные прогулки по реке или
поездки в загородные кабачки. Все это утомляло ее мозг, будило желания,
которые, однако, заглушались усталостью; и ей казалось, что она уже
пресыщена развлечениями, которых никогда еще не вкушала.
Впрочем, в ее существовании, заполненном трудом, оставалось мало места
для опасных мечтаний. В магазине продавцы и продавщицы, изнуренные
тринадцатичасовой работой, и не помышляли о нежностях по отношению друг к
другу. Если вечная борьба из-за денег и не сглаживала разницы полов, то
беспрестанной толкотни, от которой шумело в голове и ломило все тело, было
достаточно, чтобы убить желание. Среди враждебных или дружелюбных
отношений, складывавшихся между мужчинами и женщинами, среди бесконечных
стычек одного отдела с другим едва можно было насчитать несколько любовных
связей. Люди были здесь только колесами, частицами работающей полным ходом
машины; они отрекались от своего "я", объединяя силы в этом огромном и
банальном фаланстере. Только вне магазина возобновлялась личная жизнь, и
тогда резко вспыхивали пробуждающиеся страсти.
Однако Дениза увидела однажды, как Альбер Ломм, сын заведующей, сунул
записку в руку продавщицы из бельевого, предварительно прогулявшись
несколько раз с равнодушным видом по отделу. Подходило время затишья в
торговле, продолжающееся с декабря по февраль, и у Денизы бывали
передышки, часы, когда она ждала покупателей, стоя без дела и устремив
взгляд в глубь магазина. Продавщицы отдела готового платья дружили главным
образом с продавцами из кружевного, но дружба эта не шла дальше шуточек,
которыми они обменивались вполголоса. Помощник заведующего кружевным
отделом был большой озорник и преследовал Клару нескромными признаниями
просто смеха ради, так как в глубине души был настолько равнодушен к
девушке, что даже не стремился с ней встретиться вне магазина; все эти
молодые люди и девицы обменивались многозначительными взглядами,
перебрасывались от прилавка к прилавку словечками, смысл которых был
понятен им одним, а порою даже и болтали исподтишка, задумчиво
повернувшись вполуоборот друг к другу, чтобы обмануть грозного Бурдонкля.
Что касается Делоша, то он долгое время ограничивался тем, что с улыбкой
поглядывал на Денизу; но потом осмелел и, толкнув ее разок локтем, шепнул
нежное словечко. В тот самый день, когда она заметила, как сын г-жи Орели
передал записку девице из бельевого, Делош, не придумав никакой иной
любезности, спросил Денизу, хорошо ли она позавтракала. Юноша тоже видел,
как мелькнула белая бумажка; он взглянул на Денизу, и оба покраснели при
мысли об интриге, начавшейся у них на глазах.
Под этими теплыми дуновениями, мало-помалу пробуждавшими в ней женщину,
Дениза была по-прежнему спокойна, как ребенок. Лишь от встреч с Гютеном
слегка волновалось ее сердце. Впрочем, она думала, что в ней говорит
только признательность; ей казалось, что она просто тронута вежливостью
молодого человека. Но стоило ему привести в отдел покупательницу, как
Дениза тотчас смущалась. Неоднократно, возвращаясь от кассы, она, к
собственному удивлению, делала крюк и без всякой надобности проходила
через отдел шелков, и тогда грудь ее вздымалась от волнения. Однажды после
полудня она встретила там Муре, который, казалось, с улыбкой следил за
нею. Он больше не интересовался Денизой и только время от времени говорил
ей несколько слов: то давал совет по части туалета, то подшучивал над
неловкостью девушки, над ее нелюдимостью, делавшей ее похожей на
мальчишку-подростка; он приходил к убеждению, что ему, избалованному
женским вниманием, никогда не удастся вызвать ее на кокетство, несмотря на
всю его опрятность; он даже подтрунивал над этим и снисходил до того, что
поддразнивал девушку, не желая, однако, признаться себе в том, что
маленькая продавщица с такими забавными вихрами смущает его. Перед этой
немой усмешкой патрона Дениза трепетала, словно провинившись в чем-то. Уж
не знает ли он, зачем она попала в отдел шелков, тогда как она и сама не
может себе объяснить, что заставляет ее делать такой крюк?
А Гютен, казалось, и не замечал благодарных взглядов девушки.
Продавщицы были не в его вкусе; он делал вид, что презирает их, и больше
чем когда-либо хвастался своими необычайными похождениями с
покупательницами: одна баронесса по уши влюбилась в него у прилавка с
первого же взгляда, а недавно жена какого-то архитектора упала в его
объятия, когда он зашел к ней по поводу ошибки, допущенной при отмеривании
материи. Но под этим нормандским бахвальством он скрывал свои связи с
девками, которых подбирал в пивных или кафешантанах. Как и всех молодых
приказчиков, его безудержно тянуло к бесшабашному мотовству; всю неделю он
с упорством скупца бился в своем отделе ради удовольствия выбросить в
воскресенье деньги на ветер в ресторанах, на скачках и на балах; он
никогда не экономил, никогда не копил, а тратил деньги, как только получал
их, и жил, нимало не заботясь о завтрашнем дне. Фавье в его похождениях не
участвовал. Тесно связанные в магазине, они раскланивались на пороге и уже
больше не виделись до утра; да и многие другие продавцы, работавшие в
тесном общении, точно так же переставали интересоваться друг другом, как
только переступали порог магазина. Впрочем, близким товарищем Гютена был
Льенар. Они жили в одной и той же гостинице, именуемой "Смирнской", на
улице Сент-Анн; это был мрачный дом, сплошь заселенный торговыми
служащими. Утром они приходили вместе; вечером тот из них, кто, приведя в
порядок свой прилавок, освобождался первым, поджидал другого на улице
Сен-Рок в кафе "Сен-Рок" - маленьком заведении, где обычно собирались
приказчики из "Дамского счастья". Тут они пили, пели и играли в карты в
облаках табачного дыма. Они частенько засиживались там и не расходились до
часу ночи, пока усталый владелец кафе не выставлял их за дверь. Впрочем,
уже с месяц наши приятели трижды в неделю проводили вечера в кабачке на
Монмартре; они завлекали туда товарищей и содействовали успеху последней
жертвы Гютена, мадемуазель Лоры, толстой певицы, талант которой приятели
подкрепляли таким стуком тростей и такими воплями, что уже два раза
пришлось вмешаться полиции.
Так прошла зима; Денизе было наконец положено жалованье: триста
франков. Да и пора было: ее грубые башмаки окончательно отказались
служить. Последний месяц она даже избегала выходить на улицу, чтобы они
внезапно не развалились.
- Боже, ну и грохот же вы поднимаете, мадемуазель, своими сапогами, -
не раз с раздражением говорила г-жа Орели. - Это невыносимо... Что у вас
такое на ногах?
В тот день, когда Дениза появилась в суконных ботинках, за которые
заплатила пять франков, Маргарита и Клара принялись вполголоса выражать
свое изумление, но так, чтобы все слышали.
- Гляди-ка, Растрепа-то рассталась со своими калошами, - сказала одна.
- Да, да, - отвечала другая, - и небось плачет по ним... Ведь это были
еще калоши ее маменьки.
Надо сказать, что с некоторого времени Дениза стала предметом всеобщего
негодования. В отделе в конце концов открыли ее дружбу с Полиной, и в этой
привязанности к продавщице из враждебного отдела усмотрели вызов. Девицы
толковали об измене и обвиняли Денизу в том, что она передает каждое самое
пустячное слово. Война отделов готового платья и бельевого разгорелась с
новой силой - никогда еще не доходила она до такой неистовой злобы;
приказчицы обменивались словечками, ранившими как пуля, а однажды вечером
позади картонок с рубашками даже раздалась пощечина. Быть может, эта
давняя распря происходила из-за того, что продавщицы из бельевого отдела
носили шерстяные платья, тогда как девицы из отдела готовых нарядов были
одеты в шелк; во всяком случае, приказчицы из бельевого делали вид, что
они девушки честные и возмущены своими соседками; а факты подтверждали их
правоту, ибо было замечено, что шелк до некоторой степени развращающе
влияет на продавщиц готового платья. Клару поносили за толпу любовников;
даже Маргариту попрекнули ее ребенком, а г-жу Фредерик обвиняли в тайных
любовных похождениях, - в все из-за этой дряни Денизы!
- Барышни, без грубостей, ведите себя прилично! - говорила г-жа Орели,
сохраняя серьезный вид королевы, господствующей над своим разбушевавшимся
маленьким царством. - Нельзя так себя ронять!
Она предпочитала держаться в стороне. Однажды, отвечая на вопрос Муре,
она призналась, что девицы одна хуже другой. Но, узнав от Бурдонкля, что
он застал ее сына в подвале, в то время когда тот обнимал продавщицу из
бельевого отдела, ту самую, которой молодой человек сунул записку, г-жа
Орели пришла в негодование. Это чудовищно! И она безапелляционно обвинила
бельевой отдел в том, что он заманил Альбера в сети; да, этот удар
направлен против нее лично; это ее хотят осрамить, совращая неопытного
мальчика, после того как убедились, что ее отдел безупречен. Она кричала
так громко только для того, чтобы замести следы: относительно сына у нее
не было никаких иллюзий, - она знала, что он способен на любую глупость.
Дело чуть было не приняло серьезного оборота, ибо в нем оказался
замешанным и перчаточник Миньо: он был приятелем Альбера и одаривал его
любовниц, которых Альбер направлял к нему, - простоволосых девиц, часами
рывшихся в картонках. Вдобавок, всплыла какая-то история со шведскими
перчатками, подаренными продавщице из бельевого, но в этом так разобраться
и не удалось. Наконец скандал был замят из уважения к заведующей отделом
готового платья, о которой сам Муре отзывался с почтением. Бурдонкль
удовольствовался тем, что спустя неделю под каким-то предлогом уволил
приказчицу, виновную в том, что она позволила себя обнимать. Эти господа
смотрели сквозь пальцы на разврат вне "Счастья", но в магазине не терпели
ни малейшей вольности.
В результате больше всех пострадала Дениза. Г-жа Орели, хотя и
достаточно знала ее, затаила к ней глухую злобу. Она видела, как Дениза
шутила с Полиной, и решила, что девушка насмехается над ней, сплетничая о
любовных проделках ее сына. И с этих пор г-жа Орели окружила Денизу еще
более глухой стеной вражды. Уже давно заведующая задумала устроить со
своими подчиненными воскресную прогулку в Риголь, близ Рамбуйе, где она
купила дом на первые же свои сбережения - сто тысяч франков, которые ей
удалось отложить; теперь она вдруг решила наказать Денизу, открыто
отстранив ее от участия в прогулке, - Дениза оказалась единственной, не
удостоившейся приглашения. Уже за две недели до намеченного дня в отделе
только и было разговоров, что об этой поездке: поглядывали на небо,
радовались жаркому майскому солнцу, заранее распределяли каждый час
предстоящего дня, предвкушали всевозможные удовольствия, катание на
осликах, молоко, черный хлеб. И самое забавное, что будут одни только
женщины! У г-жи Орели вошло в обыкновение отправляться по праздникам на
прогулки в дамском обществе; она так не привыкла к семейной обстановке,
чувствовала себя так неуютно, так неловко в те редкие вечера, когда ей
случалось обедать вместе с мужем и сыном, что предпочитала в таких случаях
не заниматься хозяйством, а обедать в ресторане. Ломм тоже улетучивался,
радуясь возможности вкусить холостяцкой жизни; Альбер, не отставая от
родителей, убегал к своим потаскушкам. Таким образом, отвыкнув от
семейного очага, чуждаясь друг друга и изнывая от тоски по воскресеньям,
когда приходилось проводить время вместе, все трое пользовались своей
квартирой как обычной гостиницей, куда приходят только ночевать. Когда
возникла мысль о поездке в Рамбуйе, г-жа Орели просто объявила, что
приличия не позволяют Альберу принять в ней участие и что Ломм-отец
поступил бы очень тактично, если бы тоже отказался; мужчины были в
восторге от этого решения. Тем временем долгожданный день приближался, и
девицы щебетали без умолку, рассказывая друг другу, какие они готовят
туалеты, словно собирались путешествовать по меньшей мере полгода. Денизе,
отверженной, бледной и подавленной, приходилось слушать все эти разговоры.
- Вы на них сердитесь? - сказала ей однажды утром Полина. - А я на
вашем месте поддела бы их. Они развлекаются, и я стала бы развлекаться,
черт возьми!.. Поедемте с нами в воскресенье, - Божэ повезет меня в
Жуенвиль.
- Нет, благодарю, - ответила девушка со спокойным упорством.
- Но почему же?.. Вы все еще боитесь, что вас возьмут силой?
И Полина добродушно рассмеялась. Дениза тоже улыбнулась. Она отлично
знает, как это происходит: именно на таких-то вот прогулках девушки и
знакомятся со своим первым возлюбленным, с тем приятелем, которого
приводят как бы невзначай; она не хочет этого.
- Ну хорошо, - сказала Полина, - клянусь вам, что Божэ никого не
приведет. Мы будем только втроем... Раз вы не хотите, я сватать вас не
стану, будьте спокойны.
Дениза колебалась; ей так хотелось поехать, что волна крови прилила к
ее лицу. С тех пор как ее товарки принялись расхваливать деревенские
развлечения, она задыхалась, охваченная потребностью видеть безбрежное
небо, она мечтала о густой траве, доходящей до груди, о гигантах-деревьях,
тень к