льства у своей маленькой мамы. За ними наблюдали,  и
все улыбались при виде двух рослых юношей, следовавших по  пятам  за  этой
худенькой серьезной  девушкой;  Жан,  несмотря  на  свою  бороду,  казался
растерянным, а Пепе, одетый в школьный мундирчик, и вовсе оробел. Все трое
были белокурые, и это вызывало в отделах,  через  которые  они  проходили,
шепот:
   - Это ее братья... Это ее братья...
   Пока Дениза разыскивала продавца, произошла новая  встреча.  В  галерее
появились Муре с Бурдонклем, и хозяин опять остановился перед девушкой, не
говоря, впрочем, ни слова; как раз в это время мимо проходили г-жа  Дефорж
и г-жа Гибаль. Анриетта с трудом сдерживала дрожь, пронизывавшую ее с  ног
до головы. Она посмотрела на Муре, потом на Денизу. Они тоже взглянули  на
нее. Этот беглый  обмен  взглядами  в  толпе,  среди  толкотни  был  немой
развязкой, какою нередко завершаются большие  сердечные  драмы.  Муре  уже
удалился, а Дениза с братьями  затерялась  в  глубине  отдела,  разыскивая
свободного продавца. Вдруг Анриетта, посмотрев на рассыльную  в  форменной
блузе, сопровождавшую Денизу, узнала  мадемуазель  де  Фонтенай.  Анриетта
взглянула на ее огрубевшее, с  землистым  оттенком  лицо  и  отвела  душу,
раздраженно заметив г-же Гибаль:
   -  Поглядите,  до  чего  он  довел  эту  несчастную...  Разве  это   не
унизительно? Маркиза! А он заставляет  ее,  как  собачонку,  следовать  за
всякими уличными тварями!
   Спохватившись,  она  постаралась  взять  себя  в  руки  и  прибавила  с
равнодушным видом:
   - Пойдемте в отдел шелков, поглядим, что у них за выставка.
   Отдел шелков представлял собой большую гостиную,  приготовленную  точно
для свидания: она была вся задрапирована белыми тканями, словно по прихоти
влюбленной,  решившей  поспорить  своей  белоснежной  наготой  с  белизною
комнаты. Тут можно было  увидеть  все  молочно-белые  оттенки  обнаженного
женского тела, начиная с бархата бедер и  кончая  тонким  шелком  ляжек  и
сияющим атласом груди. Между колоннами были протянуты полотнища бархата, а
на  кремовом  фоне,  напоминая  белизну  металла  и  фарфора,   выделялись
драпировки из шелка и  атласа;  дальше  ниспадали  в  виде  арок  пудесуа,
сицильен с крупными узорами; фуляр и легкие сюра, передававшие все оттенки
женской кожи, от плотной белизны  блондинки  из  Норвегии  до  прозрачной,
разогретой солнцем белизны рыжеволосой итальянки или испанки.
   В это время Фавье отмерял белый фуляр  для  "красавицы",  как  называли
продавцы элегантную блондинку, постоянную посетительницу отдела. Уже много
лет подряд появлялась она в магазине, но по-прежнему никто ничего не  знал
о ней - ни ее образа жизни, ни ее адреса, ни даже фамилии. Впрочем,  никто
и не старался это  узнать,  хотя  при  каждом  ее  появлении  все  строили
различные предположения, - просто для того, чтобы посудачить. Ее  находили
то похудевшей, то пополневшей; то она хорошо выспалась, то,  должно  быть,
накануне поздно легла; предполагаемые подробности ее жизни, важные события
и домашние драмы были темой  для  бесконечных  толков.  В  этот  день  она
казалась очень оживленной. И  Фавье,  вернувшись  от  кассы,  куда  он  ее
проводил, поделился своими соображениями с Гютеном:
   - Вероятно, она вторично выходит замуж.
   - Разве она вдова? - спросил тот.
   - Не знаю... Только, помните, как-то она пришла  в  трауре...  А  может
быть, она просто выиграла  на  бирже  большую  сумму.  -  Помолчав,  Фавье
прибавил: -  Впрочем,  это  ее  дело...  Нельзя  же  быть  в  приятельских
отношениях со всеми женщинами, которые сюда приходят.
   Но Гютен был задумчив. У него накануне произошло  бурное  объяснение  с
дирекцией, и он чувствовал себя  обреченным.  После  большого  базара  его
неминуемо уволят. Уже  давно  положение  его  пошатнулось;  при  последнем
подсчете товаров ему поставили в вину, что он не достиг  намеченной  цифры
оборота. Кроме того, аппетиты постепенно  разгорались,  и  в  отделе,  под
грохот работавшей машины, уже давно велась против него глухая  война.  Это
была  подспудная  работа  Фавье;  слышалось  громкое  чавканье  пока   еще
невидимых челюстей. Фавье уже было обещано, что его  назначат  заведующим.
Гютен отлично понимал положение  вещей  и,  вместо  того,  чтобы  отлупить
своего старого товарища, смотрел теперь на  него  как  на  растущую  силу.
Такой хладнокровный малый, с виду столь послушный, а какую роль он  сыграл
в деле устранения Робино и Бутмона! Это удивляло Гютена, и к его изумлению
примешивалась доля уважения.
   - Между прочим, - продолжал Фавье,  -  вы  знаете,  она  остается.  Все
обратили сегодня внимание на то, как патрон строил ей глазки...  Бьюсь  об
заклад на бутылку шампанского.
   Он говорил о Денизе. Клубок сплетен все наматывался, пробиваясь  сквозь
густеющий поток  покупательниц  и  перекатываясь  из  отдела  в  отдел.  В
особенности волновался отдел шелков: там держали самые крупные пари.
   - Черт побери, - воскликнул Гютен, словно пробуждаясь от сна,  -  ну  и
дурак же я, что не догадался завязать с ней интрижку... Вот был бы  теперь
шик!
   Фавье захохотал, а Гютен невольно покраснел, - ему стало  стыдно  этого
признания.  Он  тоже  начал  принужденно  смеяться  и,  чтобы   как-нибудь
загладить впечатление от вырвавшейся фразы, добавил, что именно эта  тварь
и уронила его в глазах начальства. У него появилась потребность сорвать на
ком-нибудь досаду,  и  он  накинулся  на  приказчиков,  растерявшихся  под
наплывом покупательниц. В эту минуту он увидел г-жу Дефорж и г-жу  Гибаль,
медленно проходивших по отделу, и на  лице  его  вновь  появилась  обычная
улыбка.
   - Вам сегодня ничего не угодно, сударыня?
   - Нет, благодарю вас, - отвечала Анриетта. - Я просто прогуливаюсь, мне
вздумалось посмотреть, что у вас тут делается.
   Когда она остановилась, он заговорил, понизив голос.  Внезапно  у  него
зародился план. Он принялся льстить ей и бранить "Счастье": хватит с него,
он предпочитает уйти, чем продолжать  работать  в  таком  хаосе.  Анриетта
охотно слушала и, воображая, что переманивает его из  "Дамского  счастья",
предложила поступить к Бутмону на должность  заведующего  отделом  шелков,
когда магазин "Четыре времени года" будет вновь отделан.  Соглашение  было
заключено; они перешептывались, обсуждая подробности, а  г-жа  Гибаль  тем
временем рассматривала выставленные товары.
   - Позвольте предложить вам букетик фиалок,  -  громко  произнес  Гютен,
указывая на лежащие на столе три-четыре букетика-премии, которые он взял в
кассе, чтобы самому поднести дамам.
   - Ах нет, ни за что на свете! - воскликнула Анриетта, отпрянув. - Я  не
желаю участвовать в этом свадебном пире.
   Они поняли друг  друга  и,  обменявшись  многозначительным  взглядом  и
улыбкой, расстались.
   Разыскивая г-жу Гибаль,  г-жа  Дефорж  неожиданно  увидела  рядом  г-жу
Марти. Последняя уже битых два часа носилась по магазину со своей  дочерью
Валентиной в припадке бешеной расточительности; после таких приступов  она
всегда чувствовала себя сконфуженной  и  разбитой.  Она  обошла  мебельный
отдел, превратившийся в огромный девичий будуар благодаря устроенной в нем
выставке  лакированной  белой  мебели;  затем  отдел  лент  и  фишю,   где
вздымались белые колонны, между которыми был натянут белый тент, осмотрела
отдел приклада и  позументов,  где  белая  бахрома  окаймляла  сооружения,
искусно сложенные из карточек с пуговицами  и  пакетиков  с  иголками,  и,
наконец, трикотажный отдел, где толпа  задыхалась,  глазея  на  гигантскую
декорацию,  на  блистательное  название  "Дамское  счастье",   начертанное
трехметровыми  буквами,  которые  были   составлены   из   белых   носков,
расположенных на фоне красных. Но особенно  привлекали  г-жу  Марти  новые
отделы; стоило открыться какому-нибудь отделу, как она спешила почтить его
своим присутствием, устремлялась туда и покупала все, что  попадалось  под
руку. Только что она провела добрый час в отделе мод, находившемся в новом
салоне второго этажа; она заставляла опустошать  шкафы,  снимать  шляпы  с
палисандровых подставок, стоявших на двух столах, и  без  конца  примеряла
себе и дочери белые шляпы, белые капоры и белые токи. Потом она спустилась
в  обувной  отдел,  помещавшийся   в   глубине   галереи   нижнего   этажа
непосредственно за отделом галстуков и впервые открытый в этот  день;  тут
она перевернула вверх дном все витрины; ее охватывало какое-то болезненное
вожделение при виде  всех  этих  белых  атласных  туфель  с  оторочкой  из
лебяжьего пуха, ботинок и белых атласных башмачков на высоких  каблуках  в
стиле Людовика XV.
   - Ах, дорогая моя, вы себе и представить не можете, - лепетала  она,  -
какой здесь исключительный выбор капоров! Я  един  взяла  себе,  другой  -
дочери... А какая у них обувь, правда, Валентина?
   - Изумительная! - подхватила девушка тоном опытной женщины. - Там  есть
высокие полусапожки по двадцать франков пятьдесят. Ах, какие  полусапожки!
За ними все время следовал приказчик, волоча стул, уже заваленный  ворохом
покупок.
   - Как поживает ваш муж? - спросила г-жа Дефорж.
   - Да как будто неплохо, - отвечала  г-жа  Марта,  застигнутая  врасплох
этим ядовитым  вопросом,  заданным  в  минуту,  когда  она  была  охвачена
горячкой трат. - Он  все  там  же,  дядя  должен  был  сегодня  утром  его
навестить.
   Вдруг она воскликнула в экстазе:
   - Посмотрите только, что за прелесть!
   Пройдя несколько шагов, наши дамы очутились в  новом  отделе  цветов  и
перьев,  размещенном  в  центральной  галерее,  между  отделами  шелков  и
перчаток. Под лучами яркого солнца, проникавшими сквозь стеклянную  крышу,
отдел казался гигантским  цветником  или  огромным  белым  снопом  цветов,
размерами со столетний дуб. Он был опоясан бордюром из мелких цветочков  -
фиалок, ландышей, гиацинтов, маргариток, всевозможных  цветов  нежно-белых
оттенков, -  вроде  того  как  обсаживают  дорожки  сада.  Над  всем  этим
поднимались букеты белых роз телесного оттенка, крупные белые пионы,  чуть
окрашенные алым,  и  белые  пушистые  хризантемы  с  золотыми  звездочками
тычинок. Цветы поднимались все выше и выше; тут были стройные  мистические
белые лилии, ветви цветущих яблонь, огромные букеты благоухающей сирени, а
над этим буйным цветением, на высоте второго этажа, трепетали  султаны  из
страусовых перьев, словно легкое дыхание, исходящее  от  всех  этих  белых
цветов. Целый угол был занят венками и  украшениями  из  флердоранжа.  Тут
были металлические цветы, серебристые  репейники,  серебряные  колосья.  В
листве, над цветами, среди всего этого муслина, шелка и бархата, где капли
клея  казались  каплями  росы,  порхали  птички  с  Антильских   островов,
предназначенные для отделки шляп, пурпуровые тангара с черными хвостами  и
райские птицы, у которых брюшко переливает всеми цветами радуги.
   - Я куплю ветку яблони, - продолжала г-жа Марти. - Не  правда  ли,  она
восхитительна?.. А эта птичка, посмотри, Валентина!  Пожалуй,  я  ее  тоже
возьму!
   Между тем г-же Гибаль надоело стоять  среди  движущейся  толпы,  и  она
сказала:
   - Ну, вы, очевидно, будете тут еще покупать, а мы пойдем наверх.
   - Нет, нет,  подождите  меня!  -  воскликнула  г-жа  Марти.  -  Я  тоже
наверх... Там парфюмерный отдел. Мне необходимо зайти в парфюмерный отдел.
   Этот отдел, открытый лишь накануне, находился рядом с читальным  залом.
Чтобы  избегнуть  толкотни  на  лестнице,  г-жа  Дефорж  предложила   было
воспользоваться лифтом, но от этого пришлось  отказаться,  так  как  возле
него выстроилась длинная очередь. Наконец наши дамы очутились у  открытого
буфета, где была такая давка, что один из инспекторов  занялся  обузданием
аппетитов и стал впускать проголодавшихся  покупателей  только  маленькими
группами. От самого буфета дамы уже  почувствовали  близость  парфюмерного
отдела по резкому запаху  саше,  которым  благоухала  вся  галерея.  Здесь
покупательницы вырывали друг у друга мыло "Счастье" - гордость фирмы.  Под
стеклянными крышками прилавков, на хрустальных  полочках  этажерок  стояли
рядами баночки с помадой и пастой, коробки с румянами и пудрой, флаконы  с
туалетной водой и  эссенциями;  в  особом  шкафчике  красовались  щеточки,
гребни,  ножницы  и   карманные   флакончики.   Изобретательные   продавцы
декорировали выставку белыми фарфоровыми баночками и флаконами  из  белого
хрусталя. Но в особенности восхищал всех серебряный фонтан,  устроенный  в
центре и  изображавший  пастушку,  стоящую  посреди  боскета;  из  фонтана
непрерывно била струйка фиалковой воды, стекая с  мелодичным  журчанием  в
металлический бассейн. Вокруг  распространялось  чудесное  благоухание,  и
дамы, проходя мимо фонтана, смачивали в нем носовые платки.
   - Ну вот, теперь все кончено, я к вашим услугам, - сказала г-жа  Марти,
нагрузившись туалетной водой, зубным порошком и косметикой. -  Пойдемте  к
госпоже де Бов.
   На площадке большой центральной лестницы ее внимание приковали японские
изделия. Этот отдел сильно разросся с того дня, как Муре рискнул  устроить
здесь небольшой киоск с кое-какими подержанными  безделушками;  они  имели
такой успех, какого, никак не ожидал  даже  сам  Муре.  Не  многие  отделы
начинали так скромно.  Теперь  же  тут  было  изобилие  старинной  бронзы,
старинной слоновой кости, старинных лаков; оборот  отдела  за  год  достиг
полутора миллионов  франков;  путешественники  переворошили  весь  Дальний
Восток, обшаривая ради этого отдела дворцы и храмы. Впрочем, число отделов
продолжало расти, и в декабре открыли два новых, предвидя затишье  зимнего
сезона: книжный отдел и игрушечный, которые,  конечно,  тоже  должны  были
развиться и со временем смести соседнюю мелкую  торговлю.  Отдел  японских
изделий за четыре года существования успел привлечь к себе внимание  всего
артистического Парижа.
   На этот раз г-жа Дефорж, хотя и не без досады на себя, - ибо она только
что поклялась больше ничего не покупать, - не  устояла  перед  вещицей  из
слоновой кости тончайшей работы.
   - Отнесите мне ее в соседнюю кассу, - быстро сказала она.  -  Девяносто
франков, не так ли?
   Заметив, что г-жа  Марти  с  дочерью  поглощены  созерцанием  какого-то
дрянного фарфора, она бросила им, увлекая за собой г-жу Гибаль:
   - Вы нас найдете в читальном зале... Я так  устала,  что  хочу  немного
посидеть.
   Но в читальном зале дамам не пришлось сесть: все стулья  вокруг  стола,
заваленного газетами, оказались  занятыми.  Здоровенные  толстяки  читали,
развалившись, выпятив живот, и им и в голову не приходило вежливо уступить
место дамам. Несколько женщин писали, уткнувшись носом в бумагу  и  словно
прикрывая письмо цветами своих шляп.  Графини  де  Бов,  впрочем,  тут  не
оказалось, и Анриетта уже начала было терять терпение, как  вдруг  увидела
Валаньоска, который тоже разыскивал жену и тещу. Он поклонился и сказал:
   - Они, наверное, в  отделе  кружев,  их  оттуда  никак  не  вытащишь...
Пойду-ка взгляну.
   Он любезно разыскал для дам два стула и удалился.
   В кружевном отделе давка с каждой минутой все  возрастала.  Грандиозная
выставка белых  товаров  достигла  здесь  своего  апогея  в  ослепительной
белизне  тончайших  драгоценных  кружев.   Это   было   наиболее   опасным
искушением, желания бешено разгорались, женщины прямо сходили с ума. Отдел
был превращен в белую капеллу. Тюль  и  гипюр  ниспадали  сверху,  образуя
белое небо, легкую завесу облаков, застилающую своею тонкой сетью утреннее
солнце. Вокруг  колонн,  в  белом  трепете  простершись  до  самой  земли,
спускались волны мехельнских и  валансьенских  кружев,  похожие  на  пачки
балерин. На всех  прилавках,  со  всех  сторон  блистала  снежная  белизна
испанских блонд, легких, как дуновение ветерка, брюссельских аппликаций, с
крупными  цветами  на  тонкой  основе,  кружев  ручной  работы  и   кружев
венецианских,  с  более  тяжелым  рисунком,   алансонских   и   брюггских,
блиставших царственным и поистине церковным великолепием. Казалось,  здесь
находится жертвенник какого-то божества женских нарядов.
   Госпожа де Бов, давно уже прогуливавшаяся с  дочерью  вдоль  прилавков,
испытывала чувственную  потребность  погрузить  руки  во  все  эти  ткани;
наконец она решила попросить Делоша показать ей алансонские  кружева.  Тот
сначала вынул  имитацию,  но  она  захотела  посмотреть  настоящие  и,  не
довольствуясь мелкими отделками по триста франков метр, требовала  большие
воланы по тысяче франков или платочки  и  веера  по  семьсот  -  восемьсот
франков. Вскоре на прилавке оказалось целое состояние. Инспектор Жув, стоя
с равнодушным видом среди сутолоки, не спускал глаз с г-жи  де  Бов,  хотя
она, казалось, просто прогуливалась по магазину.
   - А имеются у вас отложные воротнички из тонких кружев ручной работы? -
спросила графиня. - Покажите их, пожалуйста.
   Делош, которого она задерживала уже  добрых  минут  двадцать,  не  смел
перечить - так величава была ее внешность и так повелителен  тон.  Тем  не
менее он медлил, не решаясь  выполнить  ее  просьбу,  ибо  продавцам  было
приказано не загромождать прилавки дорогими кружевами, а у него и  так  уж
на  прошлой  неделе  украли   десять   метров   мехельнских   кружев.   Но
покупательница внушала  ему  такое  уважение,  что  он  повиновался  и  на
мгновение отвернулся от груды алансонских  кружев,  чтобы  взять  с  полки
требуемые воротнички.
   - Посмотри, мама, - говорила Бланш, рывшаяся рядом с ней в  картонке  с
дешевым мелким валансьеном, - не взять ли нам вот это для подушек?
   Госпожа де Бов не отвечала, и  дочь,  повернувшись  к  ней  одутловатым
лицом, увидела, что она запустила обе руки в ворох кружев, стараясь в  это
время спрятать в  рукав  манто  несколько  воланов  алансонского  кружева.
Девушка, казалось,  не  удивилась  и  лишь  инстинктивно  пододвинулась  к
матери, чтобы прикрыть ее, но в этот миг между ними вырос Жув. Он нагнулся
к уху графини и вежливо прошептал:
   - Сударыня, благоволите последовать за мной.
   Сперва она думала было сопротивляться.
   - Зачем это, сударь?
   - Благоволите последовать за мной, сударыня, - повторил  инспектор,  не
повышая голоса.
   Она быстро оглянулась; лицо ее выражало  безумную  тревогу.  Затем  она
покорилась  и,  снова  приняв  гордую  осанку,  пошла  с  видом  королевы,
снисходящей к услугам какого-то адъютанта. Ни одна из  толпившихся  вокруг
покупательниц даже не заметила этой сцены, а Делош, вернувшийся к прилавку
с воротничками в руках, разинул рот от изумления, увидев, что даму уводят.
Не может быть! И эта тоже! А ведь какая знатная дама! Прямо хоть  всех  их
подряд обыскивай! Бланш оставили на свободе, и  она  издали  следовала  за
матерью, пробираясь сквозь толпу, бледная как смерть; она  не  знала,  что
делать: долг повелевал ей не покидать мать,  но  она  боялась,  что  могут
задержать и ее. Она видела, как мать вошла в кабинет  Бурдонкля,  и  стала
расхаживать перед дверью.
   Бурдонкль, которого Муре только что отпустил, был в это время у себя  в
кабинете. Обыкновенно он самостоятельно выносил приговор  в  тех  случаях,
когда кража совершалась  почтенной  особой.  Жув,  выслеживавший  графиню,
давно уже поделился с ним своими подозрениями. Поэтому Бурдонкль ничуть не
удивился, когда  инспектор  в  двух  словах  сообщил  ему  о  происшедшем;
впрочем, ему приходилось быть свидетелем стольких необычайных случаев, что
он считал женщину способной на все, когда ее охватывает бешеная страсть  к
тряпкам. Ему было известно, что совершившая кражу дама - знакомая хозяина;
поэтому он обратился к ней в изысканно вежливых выражениях:
   - Сударыня, мы всегда готовы извинить минуты слабости... Но, прошу вас,
подумайте, до чего вас может довести такая безрассудная страсть!  Ну  что,
если бы кто-нибудь другой увидел, как вы прятали кружева...
   Но она с негодованием перебила его. Как! Она - воровка? За кого  он  ее
принима