Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
пали в платьях и костюмчиках, которые им
примеряли. Отдел выставил все свои бельевые товары, и тут, как и всюду,
развернулась подлинная оргия белой материи, - белья хватило бы, чтобы
одеть целую стаю озябших амуров; а рядом возвышались горы белых суконных
пальто, пикейных, нансуковых и кашемировых платьиц, матросок и даже белых
зуавских костюмов. Посредине, как декорация, - хотя сезон еще не наступил,
- была устроена выставка платьев для первого причастия: платье и вуаль из
белой кисеи, туфельки из белого атласа; это был какой-то воздушный пышно
расцветший цветник, огромный букет, символ целомудрия и простодушного
восторга. Г-жа Бурделе усадила по росту в ряд трех своих малышей -
Мадлену, Эдмона и Люсьена - и сейчас строго бранила младшего, который изо
всех сил отбивался, мешая Денизе надеть на него куртку из шерстяного
муслина.
- Да посиди ты хоть минутку спокойно!.. Не находите ли вы, мадемуазель,
что она ему узковата?
И опытным взглядом женщины, которую не проведешь, г-жа Бурделе
оценивала материю, выворачивала швы и рассматривала фасон.
- Нет, в самый раз, - решила она. - Нелегкая задача - одеть всю эту
мелюзгу... А теперь мне нужно пальто для этой вот девицы.
Ввиду огромного наплыва покупателей Денизе пришлось самой заняться
продажей. Она разыскивала требуемое пальто, как вдруг удивленно
воскликнула:
- Как! Это ты?! Что случилось?
Перед нею стоял Жан со свертком в руках.
Неделю тому назад он женился, и в субботу его жена, миниатюрная
брюнетка с прелестным, но болезненным личиком, провела несколько часов в
"Дамском счастье", покупая всевозможные вещи. Молодожены собирались ехать
вместе с Денизой: в Валонь. Это будет настоящее свадебное путешествие,
целый месяц отдыха в родных местах, с которыми связано столько
воспоминаний!
- Представь себе, - сказал он, - Тереза забыла купить целую кучу вещей.
Кое-что надо переменить и еще купить кое-чего... А так как она очень
занята, то послала меня с этим свертком... Я тебе сейчас объясню...
Но сестра прервала его, заметив Пепе:
- Как! И Пеле здесь! А школа?
- По правде говоря, - ответил Жан, - вчера, в воскресенье, после обеда,
у меня не хватило духу отвести его в школу. Он пойдет туда сегодня
вечером... Бедняга очень огорчен, что будет сидеть взаперти в Париже, пока
мы будем там гулять.
Несмотря на свои страдания, Дениза улыбалась им. Она поручила г-жу
Бурделе одной из продавщиц, а сама отошла с братьями в уголок, который как
раз освободился. Малыши, как она их еще до сих пор называла, стали теперь
уже здоровыми молодцами. Двенадцатилетний Пепе перерос ее и был гораздо
шире в плечах; на нем был школьный мундирчик; по-прежнему молчаливый,
падкий на ласки, он казался тихоней; широкоплечий Жан был на голову выше
сестры; он еще не утратил женственной красоты юности, его белокурые волосы
живописно развевались и придавали ему вид художника. А Дениза была все
такая же тоненькая, - не толще жаворонка, как она выражалась; она опекала
братьев, пользуясь у них авторитетом матери, и обращалась с ними, как с
детьми, которые требуют постоянной заботы: то застегивала Жану сюртук,
чтобы он не производил впечатления неряхи, то проверяла, есть ли у Пепе
чистый носовой платок. Заметив у него на глазах слезы, она стала кротко
журить его:
- Будь умником, деточка! Нельзя же прерывать учение! Я возьму тебя туда
на каникулы... Ну, чего бы тебе хотелось? Или, может быть, дать тебе
несколько су?
Затем она обратилась к старшему:
- А ты, дружок, кружишь ему голову, и он вообразил, будто мы едем туда
гулять!.. Будь же благоразумнее.
Она подарила старшему половину своих сбережений - четыре тысячи
франков, чтобы он обзавелся хозяйством. Содержание младшего в школе тоже
обходилось дорого, и весь ее заработок, как и прежде, уходил на них.
Братья были единственной целью ее жизни и трудов, ибо она дала себе
клятву, что никогда не выйдет замуж.
- Дело вот в чем, - заговорил Жан. - В этом свертке пальто табачного
цвета, которое Тереза...
Тут он осекся, и Дениза, обернувшись, чтобы посмотреть, что его
испугало, увидела стоявшего позади них Муре. С минуту он наблюдал ее в
роли молодой матери, занятой этими двумя молодцами: как она то бранит их,
то целует, поворачивая их, как грудных младенцев, которым меняют пеленки.
Бурдонкль стоял в стороне, делая вид, будто поглощен торговлей, а на самом
деле не спускал глаз с этой сцены.
- Так это ваши братья? - спросил Муре после краткого молчания.
Он говорил все тем же ледяным тоном, сохраняя суровый вид, с каким
держался последнее время. Дениза старалась казаться невозмутимой. Улыбка
сбежала с ее губ, она отвечала:
- Да, сударь... Я женила старшего, и вот жена прислала его ко мне за
покупками.
Муре продолжал смотреть на братьев и сестру и наконец сказал:
- Младший очень вырос. Помнится, я видел его однажды вечером с вами в
Тюильри.
Тут голос его слегка дрогнул, а она, задыхаясь от волнения, нагнулась
под предлогом поправить пояс у Пепе. Юноши порозовели и приветливо
улыбались хозяину своей сестры.
- Они на вас похожи, - прибавил он.
- О! Они куда красивее меня! - воскликнула она.
С минуту Муре, казалось, сравнивал их внешность. Он уже начинал терять
самообладание. Как она их любит! Он сделал было несколько шагов, потом
вернулся и шепнул ей на ухо:
- Зайдите ко мне в кабинет, когда закроют магазин. Мне надо с вами
поговорить до вашего ухода.
Муре удалился, продолжая обход. Борьба разгорелась в нем с новой силой;
он уже досадовал на себя, что назначил это свидание. Какое чувство
всколыхнулось в нем, когда он увидел ее с братьями! Это чистое безумие, -
ведь он больше не владеет собой. Ну, ничего, он отделается от нее, сказав
на прощание несколько слов. Присоединившийся к нему Бурдонкль казался
теперь куда спокойнее, однако он по-прежнему украдкой присматривался к
выражению лица Муре.
Тем временем Дениза вернулась к г-же Бурделе.
- Подходит вам это пальто?
- Да, да, очень хорошо... На сегодня с меня довольно. Просто
разоряешься на этих малышей!
Освободившись, Дениза выслушала объяснения Жана и пошла с ним по
отделам, где он один наверняка бы заблудился. Начали с пальто табачного
цвета, которое Тереза, поразмыслив, решила обменять на белое, того же
размера и фасона. И Дениза, взяв у Жана сверток, отправилась с братьями в
отдел готового платья.
Отдел выставил одежду самых нежных тонов, летние жакеты и мантильи из
легкого шелка и из шерсти фантази. Но основная торговля шла не здесь, и
покупательниц в отделе было сравнительно немного. Почти все приказчики тут
были новые. Клара исчезла еще с месяц назад: по словам одних, ее похитил
муж какой-то покупательницы, другие же уверяли, что она опустилась до
уличного разврата. Что касается Маргариты, то она собиралась вернуться в
Гренобль, где ее ожидал двоюродный брат, и стать там во главе маленького
магазина. Из прежних оставалась только г-жа Орели, как всегда затянутая в
шелковое платье, словно в кирасу, с неподвижным лицом императрицы,
отмеченным желтизной античного мрамора. Она жестоко страдала от беспутного
поведения сына и охотно бы удалилась в деревню, если бы этот негодяй не
нанес крупного урона сбережениям семьи: хищная пасть его готова была
проглотить кусок за куском все имение под Риголем, - это было своего рода
возмездие за попранный семейный очаг. Тем временем мать возобновила свои
пикники в обществе продавщиц, а отец продолжал играть на валторне.
Бурдонкль поглядывал на г-жу Орели с неудовольствием, удивляясь, как это у
нее не хватает такта подать в отставку: слишком стара стала она для
торговли! Недалек был тот день, когда прозвучит звон похоронного колокола
и унесет с собою всю династию Ломмов.
- Ах, это вы! - обратилась она к Денизе с подобострастной любезностью.
- Вы желаете переменить пальто? Сию минуту... А это ваши братья? Да они
уже совсем взрослые юноши!
Несмотря на всю свою надменность, она охотно стала бы на колени, чтобы
услужить Денизе. В отделе готового платья, как и в остальных, только и
разговора было что об уходе Денизы. Заведующая была крайне огорчена этим,
так как рассчитывала на покровительство своей бывшей подчиненной.
- Говорят, вы нас покидаете... - сказала она, понизив голос. - Полно,
возможно ли это?
- Однако это так, - ответила девушка.
Маргарита прислушивалась. С тех пор как был назначен день ее свадьбы,
ее лицо цвета простокваши приобрело еще более брезгливое выражение.
Подойдя к ним, она сказала:
- Вы совершенно правы. Прежде всего - нужно уважать себя, не так ли?..
Позвольте же, дорогая, попрощаться с вами.
Покупательницы все прибывали, и г-жа Орели сухо попросила Маргариту
наблюдать за продажей. Когда Дениза взяла пальто, собираясь лично обменять
его, заведующая запротестовала и позвала рассыльную. Это было
нововведение, которое подсказала Муре Дениза; оно состояло в том, что
теперь покупки разносились специальными служительницами, что облегчало
работу продавщиц.
- Пойдите с барышней, - сказала г-жа Орели, вручая ей пальто. И,
обращаясь к Денизе, прибавила: - Прошу вас, подумайте еще... Мы все так
огорчены вашим уходом.
Жан и Пепе, с улыбкой ожидавшие сестру среди этой толпы женщин, снова
последовали за нею. Теперь надо было пройти в отдел приданого, чтобы
прикупить полдюжины сорочек под стать тем, которые Тереза приобрела в
субботу. Но в бельевых отделах, где выставка белья завалила белоснежными
сугробами все полки, люди задыхались, и продвигаться вперед было крайне
трудно.
В отделе корсетов небольшое происшествие собрало целую толпу. Г-жа
Бутарель, на этот раз приехавшая с юга в сопровождении мужа и дочери, с
самого утра рыскала по галереям в поисках приданого: она выдавала дочь
замуж. Она обо всем советовалась с мужем, и их совещаниям не видно было
конца, но вот семейство собралось в бельевом отделе; когда дочь
погрузилась в легальное изучение панталон, мать незаметно ускользнула,
намереваясь купить для себя корсет. Обнаружив ее исчезновение, г-н
Бутарель, тучный сангвиник, оставил дочь и ошалело бросился на поиски
жены; он нашел ее наконец в комнате для примерок, у дверей которой ему
вежливо предложили посидеть. Здесь были устроены тесные кабинки,
отделенные одна от другой матовыми стеклами. Правление магазина,
составившее себе преувеличенное представление о приличиях, запрещало
входить сюда мужчинам, даже мужьям. Продавщицы то и дело вбегали и
выбегали из кабинок, быстро захлопывая дверцу, и всякий раз можно было
уловить облик дамы в рубашке и нижней юбке, с голыми руками и шеей,
отливавшими белизной у полных или напоминавшими цвет слоновой кости, если
дама была худенькой.
Несколько мужчин ожидали со скучающим видом, сидя на стульях. Когда г-н
Бутарель узнал, в чем дело, он не на шутку рассердился, начал кричать, что
желает видеть свою жену и знать, что с ней там делают, - он ни за что не
позволит ей раздеваться при посторонних. Приказчицы тщетно пытались
угомонить его: ему казалось, что за дверьми творится что-то непристойное.
Г-же Бутарель поневоле пришлось выйти, а публика обсуждала происшествие и
хихикала.
Наконец Дениза с братьями смогла пройти. Все женское белье, все
предметы, которые обыкновенно скрывают от взоров, были здесь выставлены в
длинной анфиладе залов и распределены по различным отделам. Корсеты и
турнюры занимали целый зал: тут были простые корсеты, корсеты с длинной
талией, корсеты в виде панциря и особенно много корсетов из белого шелка,
подобранных по тонам и разложенных наподобие веера. В тот день была
устроена специальная выставка корсетов; целый ряд безголовых и безногих
манекенов выстроился для обозрения; под шелком обрисовывался торс и
плоский кукольный бюст, возбуждающий какую-то нездоровую чувственность, а
невдалеке на перекладинах висели турнюры из конского волоса и
"бриллианта", а на концах этих поперечин торчали огромные, упругие крупы
непристойных, карикатурных очертаний. Далее начиналась выставка изящных
принадлежностей интимного дамского туалета, занимавших обширные залы, -
казалось, толпа хорошеньких девушек постепенно раздевалась здесь, переходя
из отдела в отдел, пока на них не оставался лишь нежный атлас кожи. Тут
лежало тонкое белье, белые нарукавники и галстучки, белые жабо и
воротнички, всякие бесконечно разнообразные безделицы; они вырывались из
картонок белоснежной пеною и возносились вверх, образуя снежные вершины.
Тут были кофточки, лифчики, утренние капоты, пеньюары - полотняные,
нансуковые, кружевные, длинные, свободные и легкие одежды, внушавшие мысль
о томных потягиваниях поутру после ночи, посвященной ласкам. Затем
появлялось нижнее белье, лавиной обрушивались предметы за предметами: юбки
всех размеров, юбки, обтягивающие бедра, юбки с волочащимся шлейфом, -
волнующееся море юбок, в котором можно было утонуть; панталоны из перкаля,
полотна и пике, просторные белые панталоны, которые болтались бы на
мужских бедрах, как на чучеле; наконец, ночные сорочки, которые
застегиваются до самого ворота, дневные, обнажающие шею и грудь, сорочки,
держащиеся на узеньких плечиках, сорочки из простого шертинга, ирландского
полотна, батиста, - последний прозрачный покров, который скользит по телу,
спускаясь вдоль бедер. Выставка в отделе приданого далеко не отличалась
скромностью. Здесь женщину поворачивали во все стороны и рассматривали без
платья - и не только мещаночку в полотняном белье, но и богатую даму,
утопающую в кружевах. Этот открытый для публичного обозрения альков со
всей его сокровенной роскошью, с плиссе, отделкой, кружевами становился
олицетворением утонченного разврата, когда эти дорогие прихоти переходили
всякую меру. Женщины начинали опять одеваться, и белый водопад белья снова
нес мириады юбок, трепетных и таинственных; шуршащая, только что вышедшая
из-под пальцев белошвейки сорочка, панталоны, такие прохладные и еще
сохраняющие складки, образовавшиеся от лежания в картонках; всем этим
предметам из перкаля и батиста, мертвым, разметанным по прилавкам,
разбросанным или сложенным в кипы, предстояло приобщиться к жизни тела,
стать благоухающими и теплыми, напоенными ароматом любви; то была
сокровенно-белая дымка, осеняющая землю по ночам; она уносилась вверх,
обнажала розоватый блеск колена, ослепительного на фоне матовой белизны и
сводящего мужчин с ума. Затем был еще один зал: отдел предметов для
новорожденных, где женская соблазнительная белизна переходила в невинную
белизну ребенка; здесь сияла чистая радость любящей женщины, в которой
пробуждается мать; помочи из мохнатого пике, фланелевые чепчики, одеяльца,
колпачки, крестильные рубашечки, кашемировые шубки - белый пушок только
что вылупившегося цыпленка, нежный дождик из белых перышек.
- Смотри, какие сорочки со сборками, - сказал Жан, с восхищением
созерцавший все эти тайны женского туалета, это нескромное зрелище тряпок.
Увидев Денизу в отделе приданого, Полина тотчас же подбежала к ней и,
даже не осведомившись, что ей нужно, заговорила с ней шепотом: она была
крайне взволнована слухами, ходившими по магазину. В ее отделе две
продавщицы даже перессорились: одна утверждала, что Дениза уходит, другая
говорила, что нет.
- Вы ведь остаетесь, голову даю на отсечение! Иначе что же со мной
будет?
Узнав, что Дениза уезжает завтра, она продолжала:
- Нет, нет, вы так полагаете, но я знаю, что этому не бывать... Право
же, теперь, когда у меня ребенок, вы непременно должны взять меня себе в
помощницы! Божэ очень на это рассчитывает, дорогая.
Полина улыбалась, и лицо ее выражало твердую уверенность. Затем она
передала Жану шесть сорочек, а так как он заявил, что ему нужно еще купить
носовых платков, она позвала рассыльную, чтобы та взяла сорочки и пальто,
принесенные сюда рассыльной из отдела готового платья. Девушка, явившаяся
на ее зов, оказалась мадемуазель де Фонтенай. Недавно она вышла замуж за
Жозефа, и ей из милости дали место рассыльной; теперь она ходила в длинной
черной блузе, с номером, вышитым на плече желтой шерстью.
- Проводите барышню, - сказала Полина. Затем, обернувшись и снова
понизив голос, добавила: - Итак, я - ваша помощница! Решено!
Дениза пообещала, отзываясь на шутку шуткой, и вместе с братьями
отправилась дальше в сопровождении рассыльной. Они спустились по лестнице
и прошли в нижний этаж, в отдел шерстяных товаров, помещавшийся в конце
галереи, сплошь обтянутой белым мольтоном и белой фланелью. В это время
Льенар, которого отец тщетно звал обратно в Анжер, разговаривал с
красавцем Миньо; последний стал теперь маклером и имел дерзость появляться
в "Дамском счастье". Они, по-видимому, говорили о Денизе, так как при ее
появлении сразу замолчали и весьма вежливо поздоровались с нею. Когда она
проходила по отделам, служащие с волнением смотрели на нее и кланялись;
каждый задавал себе вопрос: что ожидает ее на следующий день. Вокруг нее
шептались; некоторым казалось, что у нее торжествующий вид; пари
возобновились с новым азартом, и за Денизу уже начали ставить аржантейское
вино и жаркое. Она вошла в галерею, где торговали бельем, и направилась в
отдел носовых платков, помещавшийся в самом конце. Перед нею мелькала
белая материя: бумажные ткани - мадеполам, бумазея, пике, коленкор;
льняные ткани - нансук, кисея, тарлатаи; дальше - полотна, возвышавшиеся в
виде огромных столбов, сложенных из штук, которые походили на гладко
отесанные каменные кубы: плотные полотна и тонкие, полотна разной ширины,
белые, суровые, из чистого льна, выбеленного на лугу, далее по-прежнему
шли отделы различных видов белья: белье для домашнего обихода, столовое
белье, кухонное, непрерывный водопад белья, простыни, наволочки,
бесчисленные образцы салфеток, скатертей, фартуков и посудных полотенец.
Всюду приказчики раскланивались и сторонились, почтительно уступая
Денизе дорогу. В отделе полотен к ней подбежал Божэ и с улыбкой
приветствовал ее, точно добрую фею всего предприятия. Наконец, пройдя мимо
прилавков с одеялами, - через зал, разукрашенный белыми стягами, - она
вошла в отдел носовых платков, замысловатое убранство которого приводило
публику в восторг: тут высились белые колонны, белые пирамиды, белые
замки, сложные сооружения, воздвигнутые при помощи одних носовых платков
из лино-батиста, из камбрейского батиста, ирландского полотна, китайского
шелка, - платков, украшенных вензелями, вышитых гладью, отделанных
кружевами, с ажурными рубчиками и вытканными виньетками. Это был целый
город, построенный из разнообразных белых кирпичей, вырисовывавшийся,
словно некий мираж, на фоне раскаленного добела восточного неба.
- Ты говоришь, вам нужна еще дюжина? - спросила Дениза. - Платки шоле,
не так ли?
- Да, кажется. Нужны такие же, как вот этот, - отвечая Жан, вынимая из
свертка платок.
Братья не отходили от нее ни на шаг, жались к ней, как в тот день,
когда впервые очутились в Париже, измученные путешествием. Этот громадный
магазин, где она чувствовала себя как дома, в конце концов нагонял на них
страх, и они, вспоминая детство, инстинктивно стремились укрыться под ее
защитой, ища покровите