ел зенит:
                   Пылают лица, в головах звенит.
                   Гирлянды вносят, в коих явлен всяк
                   Побег лесной, и всяк долинный злак;
                   Златые ими полнятся плетенки,
                   Что ивяным подобны - столь же тонки, -
                   До гнутых ручек; их несут гостям,
                   Чтоб всяк себе чело возмог украсить сам.

                   Вот Ламия, вот Ликий, вот мудрец -
                   Какой кому из них дадим венец?
                   Пристоен деве, не весьма счастливой,
                   Змеевник, что с плакучей свился ивой;
                   А юноше - из Вакховой лозы
                   Венок, дабы в преддверии грозы
                   Он забытье вкусил; но с кипарисом
                   Пускай сплетутся тернии на лысом
                   Ученом темени! Любое диво
                   От философии бежит пугливо!
                   Вот радугу в лазури зиждет Бог -
                   Но семь волшебных красок в каталог
                   Внесли и волшебство сожгли дотла.
                   Философ свяжет ангелу крыла,
                   Определит размер чудес и вес,
                   Очистит от видений грот и лес,
                   Погубит радугу - все так же, как
                   Понудил кануть Ламию во мрак.

                   Сидевший рядом Ликий, горд и рад,
                   К невесте приковал надолго взгляд;
                   Но вот, опомнясь, кубок он берет
                   И спешно устремляет взор вперед,
                   Через пространный стол, дабы вознесть
                   Фиал вина во здравие и в честь
                   Наставнику седому. Но философ
                   Застыл недвижней каменных колоссов
                   И созерцал невесту не мигая, -
                   И меркла, что ни миг, ее краса благая.
                   И Ликий нежно руку деве жмет.
                   Бледна рука и холодна как лед -
                   И мраз протек у юноши по жилам;
                   Но стала вдруг рука сродни горнилам,
                   И в сердце Ликию ввергает угли...
                   "О Ламия! Да это не испуг ли?
                   Страшишься старца?" Но, не узнавая
                   Любимый голос, будто неживая,
                   Сидит она; и мнится, чьи-то чары
                   Наносят ей незримые удары:
                   Настойчивым призывам вопреки
                   Бессмысленно глядят ее зрачки.
                   "О Ламия!" - отчаяньем влеком он,
                   И громок вопль... И пиршественный гомон
                   Умолк; и музыки не внемлет слух;
                   И свежий мирт во всех венках пожух.
                   Речь прервалась, и лопнула струна;
                   И гробовая в зале тишина,
                   И Ликий мыслит в ужасе: на пир
                   Явился злобный дух, чудовищный вампир.
                   "О Ламия!" - он взвыл; и скорбный вой
                   Ударил в гулкий свод над головой.
                   "Изыди, нечисть!" - Ликий рек в тоске;
                   Но у невесты больше на виске
                   Не билась жилка; и цветущих щек
                   Погасли краски нежные; поблек
                   Пленявший взор, - былые пыл и зной
                   Остужены теперь смертельной белизной.
                   "Сомкни, сомкни глаза, убийца старый!
                   Иль отвернись, палач! Иначе карой
                   Благих богов - не сих недвижных статуй,
                   А мощных олимпийцев - ты, проклятый,
                   Постигнут будешь, и в твои зеницы
                   Вольется огнь - побойся вереницы
                   Убогих, темных лет!.. А совесть разве
                   Не истерзает, уподобясь язве?
                   Лукавый нечестивец, ты живешь
                   Приумножая пагубу и ложь!
                   Коринфяне, глядите! Вот зачем он
                   Пришел на пир незваным, этот демон,
                   Иль одержимый! Гляньте: с вами рядом
                   Упырь мою невесту губит взглядом!"
                   "Глупец!" - ответил Аполлоний тоном
                   Презрения; а Ликий с диким стоном
                   Повергся, как на плаху палача,
                   На грудь невесте, гасшей что свеча.
                   "Глупец, глупец! - философа ответ
                   Суров и горек. - Ведь от стольких бед
                   Я столько лет шаги хранил твои -
                   И зреть тебя поживой для змеи?"
                   И Ламия очнулась... Аполлоний
                   Глядит все пристальней и непреклонней,
                   Все жестче и нещадней. В слабом жесте
                   Еще возможно выразить невесте
                   Мольбу немую. Но мольбы напрасны:
                   Глядят глаза - безжалостны, ужасны.
                   "Змея!" - звучит опять. Раздался дикий,
                   Нездешний вопль... Она исчезла. Линий
                   Один лежал, и взор его потух:
                   Покинул тело потрясенный дух.
                   Друзья помочь пытались неумело -
                   Но тело бездыханное хладело...
                   И в свадебный хитон запеленали тело.

                                               Перевод С.Александровского


        "ПРИМЕЧАНИЯ    "

     В  основу  настоящего  издания  поэтических  произведений  Джона  Китса
положено наиболее репрезентативное из общедоступных английских изданий: John
Keats. The Complete Poems. Ed. 1976, The Wordsworth Poetry Library.  Порядок
расположения стихотворений  (максимально  приближенный  к  хронологическому)
повторяется и в нашем издании, - однако поэмы Китса, согласно сложившейся  в
России  традиции,  вынесены   в   отдельный   раздел,   завершающий   книгу.
Значительная часть произведений Китса переведена для нашего издания  заново;
некоторые стихотворения  публикуются  по-русски  впервые.  К  сожалению,  за
пределами  настоящего  издания  остались:  полный  текст  поэмы   "Эндимион"
(публикуются  лишь  хрестоматийные  фрагменты),  поэтическая  драма   "Отгон
Великий",  а  также  неоконченные  поэмы  "Падение  Гипериона",  "Колпак   с
бубенцами, или же Зависть", фрагмент незавершенной трагедии "Король  Стефан"
и  несколько  стихотворений,  пока  что  не  обнаруженных  среди   достойных
публикации русских переводов.
     Не включены также стихотворения, чье авторство  по  отношению  к  Китсу
вызывает сомнения.



     Из поэмы "Эндимион"

     "Прекрасное пленяет навсегда..." - отрывок представляет собой первые 22
строки поэмы, о  которой  подробней  см.  предисловие.  Нас  будет  влечь  к
испытанному крову... - вольность перевода: у Пастернака "дом"  возводится  в
идеал прекрасного, в оригинале прекрасное предоставляет людям "свой кров". О
славных мертвых - в оригинале цитата из поэмы  Джеймса  Томсона  (1700-1748)
"Времена года" ("Зима", V, 432). Последние  три  строки  отрывка  переведены
Пастернаком весьма вольно, к  тому  же  он  опустил  дальнейшие  два  стиха,
завершающие мысль Китса.
     (Гимн Пану). В оригинале этот отрывок  представляет  вставку  в  первую
книгу поэмы (строки 232-306), сюжетно этот "гимн" восходит к "Гимну Пану" из
"Гомеровских гимнов" поэта английского Возрождения Джорджа Чапмена  (в  чьем
переложении, напомним, Китс читал Гомера).
     (Песня индийской девушки). В оригинале этот отрывок разбит на две части
(строки 146-181 и 273-290 четвертой книги поэмы);  как  и  предыдущий,  этот
отрывок является вставкой в основной текст поэмы.

     Изабелла, или Горшок с базиликом. Как  и  три  последующие,  эта  поэма
впервые увидела свет в сборнике Китса 1820 года ("Ламия", затем "Изабелла" и
"Канун Святой Агнессы" открывали книгу, "Гиперион" ее завершал). Сюжет поэмы
заимствован из "Декамерона"  Джованни  Боккаччо  (пятая  новелла  четвертого
дня). Первоначально Китс предполагал вместе с Дж.Г.Рейнольдсом издать  книгу
поэтических пересказов новелл Боккаччо. Ко времени выхода сборника 1820 года
поэма скорей раздражала  Китса,  чем  радовала,  и  он  опубликовал  ее  под
давлением  друзей.  Базилик   -   душистый   василек,   растение,   которому
средневековая наука приписывала немало магических свойств; в  частности,  он
применялся  при  составлении  различных  приворотных  и  отворотных   зелий.
Лоренцо,  восхищенный  пилигрим...  -  сравнение  влюбленного  с  пилигримом
многократно встречается в поэзии английского Ренессанса;  таким  образом,  с
первых строк Китс как бы указывает  время  действия  и  на  источник  сюжета
("Декамерон"), Где Ариадна ждет на берегу... - в мифе  о  Тезее,  который  с
помощью Ариадны убил Минотавра, есть упоминание о том, что, увезя Ариадну  с
Крита,  он  покинул  ее  спящей  на  берегу  острова  Накос.  Дидона   тенью
странствует безликой... - эпизод из "Энеиды" Вергилия, когда покинутая Энеем
царица Карфагена Дидона бросилась в  костер.  Но  преступленье,  словно  дым
Еннома... -  в  расположенной  неподалеку  от  Иерусалима  Енномской  долине
древние иудеи приносили в жертву своих  детей  Молоху,  сожигая  их  (Вторая
Книга Паралипоменон, 28; 3). Подобно лилии лесной долины - реминисценция  из
"Песни песней" (гл.2; 1).

     Гиперион.  Поэма  не  была  завершена  Китсом,  однако  вошла   в   его
прижизненный сборник 1820 года. Как пишет в своем исследовании "Джон Китс  в
России" (Астрахань,  1993)  Г.Г.Подольская,  "когда-то  в  "Эндимионе"  Китс
воплотил миф о любви и красоте, "Гиперион" - миф  о  борьбе,  но  борьбе  за
торжество  прекрасного:  место  мрачного  Гипериона  должен  занять  светлый
Аполлон". Поэма написана под прямым воздействием (это  даже  нельзя  назвать
"влиянием") "Потерянного рая" Джона Мильтона.  Китс  работал  над  поэмой  с
сентября по ноябрь 1818 года,  в  апреле  следующего  года  ее  окончательно
забросил. В  первой  публикации  поэма  была  снабжена  предуведомлением  от
редакции, что в будущем "Гиперион" сравняется по объему  с  "Эндимионом",  а
пока что "вопреки желанию автора" публикуется отрывок.  В  своем  экземпляре
Китс перечеркнул "Предуведомление" и  приписал  на  полях:  "Все  -  вранье,
просто я в это время был болен". В середине лета 1819 года Китс начал работу
над новым вариантом поэмы, впоследствии известным как  "Падение  Гипериона",
однако к концу сентября Китс поэму забросил. То, что у него  получилось  "во
втором варианте", было опубликовано  в  1856  году.  Второй  вариант  (общим
объемом около 500 строк) представляет собой  первую  книгу  поэмы  и  начало
второй; более половины текста  осталось  в  неизмененном  виде,  поэтому  от
публикации   "Падения   Гипериона"   мы   воздерживаемся.   В    современном
литературоведении поставлен вопрос  о  возможном  влиянии  на  Китса  романа
немецкого  предромантика  Фридриха   Гельдерлина   (1770-1843)   "Гиперион",
вышедшего по-немецки двумя томами (в 1797 и 1799 гг.).

     Канун Святой Агнессы. Поэма, причисляемая наряду с "великими  одами"  к
числу высших поэтических достижений Китса,  была  написана  18  января  -  2
февраля 1819 года, при этом она написана на совершенно оригинальный,  прежде
Китса не использованный в мировой  поэзии  сюжет.  Он,  по  всей  видимости,
подсказан следующим местом из "Анатомии меланхолии" (1621) Роберта  Бартона:
"Единственное их желание - любыми магическими средствами увидеть  в  зеркале
образы своих будущих мужей; они готовы отдать все, только бы  узнать,  когда
именно они выйдут замуж, сколько у них будет мужей; путем ли кримниомантии -
особого рода ворожбы с помощью луковиц,  возложенных  на  алтарь  вечером  в
Сочельник, - или постясь в ночь накануне Святой Агнессы,  дабы  узнать,  кто
будет их первым супругом". Первоначально между  шестой  и  седьмой  строфами
поэмы имелась еще одна, в которой подробности ворожбы были разработаны более
детально. Действие поэмы происходит в позднее средневековье,  место  условно
определяется как Италия. Святая Агнесса - раннехристианская мученица  времен
римского  императора  Диоклетиана,   святая   покровительница   девственниц.
Согласно  житию,  в  303  году,  когда  ей  было  тринадцать  лет,  Агнесса,
отличавшаяся необыкновенной красотой, была  ввергнута  римскими  властями  в
блудилище за отказ поклоняться языческим богам, но чудесным образом уберегла
свою девственность; после этого мужественно встретила казнь. Через несколько
дней после ее гибели ее родителям было видение, в котором Агнесса  предстала
им с белым агнцем, окруженная сонмом ангелов (отсюда агнец - атрибут  Святой
Агнессы; в старину католические монахини приводили в церковь на богослужение
двух белых овец, которых стригли у алтаря,  а  шерсть  впоследствии  пряли).
День Святой Агнессы отмечался 21 января  (заметим,  что  Китс  начал  писать
поэму  за  три  дня  до  этого   праздника).   Вдоль   нефа   темного...   -
западноевропейские церкви обычно разделяются продольными рядами столбов  или
колонн на три или пять частей, называемых нефами, их которых центральный неф
- самый высокий; существуют также однонефные церкви.
     Китс посетил кафедральный собор в Чичестере  в  январе  1819  года,  и,
возможно, в этом описании  сказались  впечатления  от  высокого  и  мрачного
собора. Порфира - в ранней редакции поэмы герой носил имя "Лионель".  С  тех
пор, как заплатил свой страшный долг Мерлин - "Долг" Мерлина  -  его  жизнь.
Мерлин - великий волшебник, герой сказаний Артуровского цикла, по  некоторым
вариантам легенд был обязан жизнью ("долгом") некоему демону; т.е. "заплатил
долг" - умер. "La belle dame sans merci" - см. прим. к стр. 213 наст. изд.

     Ламия. Как и предыдущая поэма,  "Ламия"  обязана  своим  возникновением
трактату  английского  философа  Роберта   Бартона   (1577-1640)   "Анатомия
меланхолии" (часть 3, раздел 2): "У Филострата, в четвертой книге  "De  Vita
Appolonii"  (т.е.  имеется  в  виду  "Жизнь  Аполлония   Тианского"   Флавия
Филострата Старшего. - Е.В.), описывается достопамятный случай в этом  роде,
коего, не могу не изложить: некто Менипп  Ликий,  молодой  человек  двадцати
пяти лет от роду, идучи из Кенкреи в Коринф, повстречал  подобный  фантом  в
обличье прекрасной и благородной  женщины,  которая,  взяв  юношу  за  руку,
отвела его к себе  домой,  в  коринфское  предместье,  и  поведала,  что  по
рождению она финикиянка и что, ежели оный юноша задержится у нее, то  внимет
ее пению и музыкальной игре, и отведает вина, коего никто  не  пил  от  века
дней, и ни единый человек не учинит юноше обиды: она же, будучи прекрасна  и
привлекательна, и жить, и умереть желала бы вместе с ним, столь прекрасным и
привлекательным на  вид.  Молодой  человек,  воздержанный  и  рассудительный
философ, способный умерять все свои страсти, за вычетом любовных, задержался
у госпожи, и ублажился паче чаяния, и в итоге женился на ней; на свадьбу же,
в числе прочих гостей, пришел Аполлоний  и  проницательными  умозаключениями
обнаружил, что женщина сия была ехидной, ламией и что  все  убранство  дома,
подобно Танталову золоту, Гомером описанному, не было вещественно, а  только
мнилось  воображению.  Когда  госпожа  уразумела,  что  ков  расстроен,   то
разрыдалась и молила Аполлония смолчать; но Аполлоний пребыл непреклонен, по
каковом разоблачении женщина, и златая утварь, и дом, и  все  его  убранство
сгинули во мгновение ока: многие тысячи зрели сие деяние, ибо свершилось оно
в самом сердце Греции". ...И мантия Владыки Оберона /  Страх  не  посеяли  в
Дриаде с Фавном - т.е. в те дни, когда  олимпийские  божества  еще  не  были
побеждены северными богами и эльфами. Платан и пальма... - все тот же Бартон
называет эти два дерева  в  качестве  атрибутов,  разжигающих  любострастие.
Обращаем внимание, что Китс, считавший эту поэму лучшей среди своих  (именно
так оценивал он эту поэму в письме к Джорджу  и  Джорджиане  Китс  от  17-27
сентября 1819 года), не выбрал для нее ни изящной  строфы  (спенсеровой  или
хотя бы октавы), а использовал простые двустишия (иной раз -  трехстишия  на
одной рифме), притом иной раз даже не следил за числом слогов в строке (иной
раз среди  пятистопных  строк  попадаются  шестистопные).  Несмотря  на  эти
детали, по всей видимости, "Ламия" - наиболее совершенная из поэм Китса.

                                                                Е.Витковский