ала Азия, огромным Кафом
                    Зачатая; никто из сыновей
                 55 Не стоил при рожденье столько боли
                    Земле, как эта дочь. В ее лице
                    Задумчивость, а не печаль сквозила;
                    Она свое провидела величье
                    В грядущем: пальмы, храмы и дворцы
                 60 Близ Окса иль у вод священных Ганга;
                    И как Надежда на железный якорь,
                    Так опиралася она на бивень
                    Громаднейшего из своих слонов.
                    За ней, на жестком выступе гранитном
                 65 Простерся мрачной тенью Энкелад;
                    Он, прежде незлобивый и смиренный,
                    Как вол, пасущийся среди цветов,
                    Был ныне полон ярости тигриной
                    И львиной злобы; в мстительных мечтах
                 70 Уже он горы громоздил на горы,
                    Лелея мысль о той второй войне,
                    Что вскоре разразилась, самых робких
                    Заставив спрятаться в зверей и птиц.
                    Атлант лежал ничком; с ним рядом Форкий,
                 75 Отец Горгон. За ними - Океан
                    И Тефия, в коленах у которой
                    Растрепанная плакала Климена.
                    Посередине всех Фемида жалась
                    К ногам царицы Опс, почти во мраке
                 80 Неразличимой, как вершины сосен,
                    Когда их с тучами смешает ночь;
                    И многие иные, чьих имен
                    Не назову. Ведь если крылья Музы
                    Простерты для полета, что ей медлить?
                 85 Ей нужно петь, как сумрачный Сатурн
                    Со спутницей, скользя и оступаясь,
                    Взобрался к этой пропасти скорбей
                    Еще из худших бездн. Из-за уступа
                    Сначала головы богов явились,
                 90 И вот уже ступили две фигуры
                    На ровное подножье. Трепеща,
                    Воздела Тейя руки к мрачным сводам
                    Пещеры - и внезапно взор ее
                    Упал на лик Сатурна. В нем читалась
                 95 Ужасная борьба: страх, жажда мести,
                    Надежда, сожаленье, боль и гнев,
                    Но главное - тоска и безнадежность.
                    Вотще он их стремился одолеть,
                    Судьба уже отметила его
                100 Елеем смертных - ядом отреченья;
                    И сникла Тейя, пропустив вперед
                    Вождя - к его поверженному войску.

                         Как смертного скорбящая душа
                    Терзается сильней, вступая в дом,
                105 Который омрачило то же горе,
                    Так и Сатурн, войдя в печальный круг,
                    Почувствовал растерянность и слабость.
                    Но Энкелада мужественный взор,
                    С надеждой устремленный на него,
                110 Придал Сатурну сил, и он воскликнул:
                    "Я здесь, титаны!" Услыхав вождя,
                    Кто застонал, кто попытался встать,
                    Кто возопил - и все пред ним склонились
                    С благоговением. Царица Опс,
                115 Откинув траурное покрывало,
                    Явила бледный изможденный лик
                    И черные запавшие глаза:
                    Как гул проходит между горных сосен
                    В ответ на дуновение Зимы,
                120 Так прокатился шум среди бессмертных,
                    Когда Сатурн им подал знак, что хочет
                    Словами полновесными облечь,
                    Исполненными музыки и мощи,
                    Смятение свое и бурю чувств.
                125 Но сосен шум сменяется затишьем,
                    А здесь, едва нестройный ропот смолк,
                    Глас божества возрос, как гром органа,
                    Когда стихают хора голоса,
                    Серебряное эхо оставляя
                130 В звенящем воздухе. Так начал он:
                    "Ни в собственной груди, где я веду
                    Сам над собой дознание и суд,
                    Не отыскал я ваших бед причину,
                    Ни в тех легендах первобытных дней,
                135 Которые Уран звездоочитый
                    Нашел на отмели начальной мглы,
                    Когда ее прибой бурлящий схлынул, -
                    В той книге, что служила мне всегда
                    Подставкою для ног - увы, неверной! -
                140 Ни в символах ее, ни в чудесах
                    Стихий - земли, огня, воды и ветра -
                    В их поединках, в яростной борьбе
                    Одной из них с двумя, с тремя другими,
                    Как при грозе, когда идет сраженье
                145 Огня и воздуха, а струи ливня,
                    Хлеща, стремятся их прибить к земле,
                    В соитье четверном рождая серу, -
                    Ни в этих схватках, в таинствах стихий,
                    Которые мне до глубин открыты,
                150 Я не нашел причины ваших бед;
                    Напрасно вчитывался в дивный свиток
                    Природы, - я не мог сыскать разгадки,
                    Как вы, перворожденные из всех
                    Богов, что осязаемы и зримы,
                155 Слабейшим поддались. Но это так!
                    Вы сломлены, унижены, разбиты.
                    Что мне теперь сказать вам, о титаны?
                    "Восстаньте!"? - вы молчите. "Пресмыкайтесь!"? -
                    Вы стонете. Что я могу сказать?
                160 О небеса! О мой отец незримый!
                    Что я могу? Поведайте мне, братья!
                    Мой слух взыскует вашего совета.
                    О ты, глубокомудрый Океан!
                    Я вижу на твоем челе суровом
                165 Печать раздумья. Помоги же нам!"

                         Сатурн умолк, а вещий бог морей -
                    Хотя не ученик Афинских рощ,
                    Но сумрака подводного философ, -
                    Встал, разметав невлажные власы,
                170 И молвил дивно-звучным языком,
                    Мерно-шумящим голосом прибоя:
                    "О вы, кто дышит только жаждой мести,
                    Кто корчится, лелея боль свою,
                    Замкните слух: мой голос не раздует
                175 Кузнечными мехами вашу ярость.
                    Но вы, кто хочет правду услыхать,
                    Внимайте мне: я докажу, что ныне
                    Смириться поневоле вы должны,
                    И в правде обретете утешенье.
                180 Вы сломлены законом мировым,
                    А не громами и не силой Зевса.
                    Ты в суть вещей проник, Сатурн великий,
                    До атома; и все же ты - монарх
                    И, ослепленный гордым превосходством,
                185 Ты упустил из виду этот путь,
                    Которым я прошел к извечной правде.
                    Во-первых, как царили до тебя,
                    Так будут царствовать и за тобой:
                    Ты - не начало, не конец вселенной.
                190 Праматерь Ночь и Хаос породили
                    Свет - первый плод самокипящих сил,
                    Тех медленных брожений, что подспудно
                    Происходили в мире. Плод созрел,
                    Явился Свет, и Свет зачал от Ночи,
                195 Своей родительницы, весь огромный
                    Круг мировых вещей. В тот самый час
                    Возникли Небо и Земля; от них
                    Произошел наш исполинский род,
                    Который сразу получил в наследство
                200 Прекрасные и новые края.
                    Стерпите ж правду, если даже в ней
                    Есть боль. О неразумные! - принять
                    И стойко выдержать нагую правду -
                    Вот верх могущества. Я говорю:
                205 Как Небо и Земля светлей и краше,
                    Чем Ночь и Хаос, что царили встарь,
                    Как мы Земли и Неба превосходней
                    И соразмерностью прекрасных форм,
                    И волей, и поступками, и дружбой,
                210 И жизнью, что в нас выражена чище,
                    Так нас теснит иное совершенство,
                    Оно сильней своею красотой
                    И нас должно затмить, как мы когда-то
                    Затмили славой Ночь. Его триумф -
                215 Сродни победе нашей над начальным
                    Господством Хаоса. Ответьте мне,
                    Враждует ли питательная почва
                    С зеленым лесом, выросшим на ней,
                    Оспаривает ли его главенство?
                220 А дерево завидует ли птице,
                    Умеющей порхать и щебетать
                    И всюду находить себе отраду?
                    Мы - этот светлый лес, и наши ветви
                    Взлелеяли не мелкокрылых птах -
                225 Орлов могучих, златооперенных,
                    Которые нас выше красотой
                    И потому должны царить по праву.
                    Таков закон Природы: красота
                    Дарует власть. По этому закону
                230 И победители познают скорбь,
                    Когда придет другое поколенье.
                    Видали ль вы, как юный бог морей,
                    Преемник мой, по голубой пучине
                    Средь брызг и пены в колеснице мчит,
                235 Крылатыми конями запряженной?
                    Я видел это, - и в его глазах
                    Такая красота мне просверкала,
                    Что я сказал печальное "прощай"
                    Своей державе, я простился с властью
                240 И к вам пришел сюда, чтоб разделить
                    Груз ваших бед - и утешенье дать:
                    Да будет истина вам утешеньем".

                         Смущенные ли мудрой правотою,
                    Иль из презрения к его словам,
                245 Но все хранили тишину, когда
                    Смолк рокот Океана. Лишь Климена,
                    Пренебрегаемая до сих пор,
                    Заговорила вдруг - не возражая,
                    А только кротко изливая грусть,
                250 Тишайшая среди неукротимых:
                    "Отец, я здесь неискушенней всех,
                    Я знаю только, что исчезла радость
                    И скорбь-змея свила себе гнездо
                    В сердцах у нас, боюсь, уже навеки.
                255 Я бы не стала предрекать беду,
                    Когда б сама могла ее смирить,
                    Но здесь нужна могущественней сила.
                    Позвольте же поведать мне о том,
                    Что так заставило меня рыдать
                260 И отняло последние надежды.
                    Стояла я на берегу морском;
                    Бриз, веявший от леса, доносил
                    Благоуханье листьев и цветов,
                    Такой исполненное чудной неги,
                265 Такой отрады, что в тоске моей
                    Мне захотелось эту тишь нарушить,
                    Смутить самодовлеющий покой
                    Печальной песнею о наших бедах.
                    Я села, раковину подняла
                270 С песка - и тихо в губы ей подула,
                    Чтобы извлечь мелодию; но вдруг,
                    Покуда я пыталась разбудить
                    Глухое эхо в сводах перламутра, -
                    С косы напротив, с острова морского
                275 Донесся столь чарующий напев,
                    Что сразу захватил мое вниманье.
                    Я раковину бросила, и волны
                    Наполнили ее, как уши мне
                    Наполнила отрада золотая;
                280 Погибельные, колдовские звуки
                    Каскадом ниспадали друг за другом -
                    Стремительно, как цепь жемчужин с нити,
                    А вслед иные ноты воспаряли,
                    Подобно горлицам с ветвей оливы,
                285 И реяли над головой моей,
                    Изнемогавшей от отрады дивной
                    И скорбной муки. Победила скорбь,
                    И я безумные заткнула уши,
                    Но сквозь дрожащую преграду пальцев
                290 Прорвался нежный и певучий голос,
                    С восторгом восклицавший: "Аполлон!
                    О юный Аполлон золотокудрый!"
                    В смятенье я бежала, а за мной
                    Летело и звенело это имя!..
                295 Отец мой! братья! если бы вы знали,
                    Как было больно мне! Когда б ты слышал,
                    Сатурн, как я рыдала, - ты б не стал
                    Меня корить за дерзость этой речи".

                         Как боязливый ручеек, петляя
                300 По гальке побережья, медлит впасть
                    В безбрежность волн, так этот робкий голос
                    Струился вдаль, - но устья он достиг,
                    Когда был, словно морем, поглощен
                    Взбешенным, гневным басом Энкелада.
                305 Он говорил, на локоть опершись,
                    Но не вставая, словно от избытка
                    Презрения, - и тяжкие слова
                    Гремели, как удары волн о рифы.
                    "Кого должны мы слушать - слишком мудрых
                310 Иль слишком глупых, братья-великаны?
                    Обрушьте на меня хоть все грома
                    Бунтовщиков с Олимпа, взгромоздите
                    Всю землю с небесами мне на плечи -
                    Страшнее я не испытал бы мук,
                315 Чем ныне, слыша этот детский лепет.
                    Шумите же, кричите и бушуйте,
                    Вопите громче, сонные титаны!
                    Неужто вы проглотите обиды
                    И униженья от юнцов снесете?
                320 Неужто ты забыл, Владыка вод,
                    Как ты ошпарен был в своей стихии?
                    Что - наконец в тебе проснулся гнев?
                    О радость! значит, ты не безнадежен!
                    О, радость! наконец-то сотни глаз
                325 Сверкнули жаждой мести!" - Он поднялся
                    Во весь огромный рост и продолжал:
                    "Теперь вы - пламя, так пылайте жарче,
                    Пройдитесь очистительным огнем
                    По небесам, калеными стрелами
                330 Спалите дом тщедушного врага,
                    За облака занесшегося Зевса!
                    Пусть он пожнет содеянное зло!
                    Я презираю мудрость Океана;
                    И все же не одна потеря царств
                335 Меня гнетет: дни мира улетели,
                    Те безмятежные, благие дни,
                    Когда все существа в эфире светлом
                    Внимали нам с раскрытыми глазами
                    И наши лбы не ведали морщин,
                340 А губы - горьких стонов, и Победа -
                    Крылатое, неверное созданье -
                    Была еще не рождена на свет.
                    Но вспомните: Гиперион могучий,
                    Наш самый светлый брат, еще царит...
                345 Он здесь! Взгляните - вот его сиянье!"

                         Все взоры были скрещены в тот миг
                    На Энкеладе, и пока звучали
                    Его слова под сводами ущелья,
                    Внезапный отблеск озарил черты
                350 Сурового гиганта, что сумел
                    Вдохнуть в богов свой гнев. И тот же отблеск
                    Коснулся остальных, но ярче всех -
                    Сатурна, чьи белеющие пряди
                    Светились, словно вспененные волны
                355 Под сумрачным бушпритом корабля,
                    Когда вплывает он в ночную бухту.
                    И вдруг из бледно-серебристой мглы
                    Слепящий, яркий блеск, подобно утру,
                    Возник и залил все уступы скал,
                360 Весь этот горестный приют забвенья,
                    И кручи, и расщелины земли,
                    Глухие пропасти и водопады
                    Ревущие - и весь пещерный мир,
                    Одетый прежде в мантию теней,
                365 Явил в его чудовищном обличье.
                    То был Гиперион. В венце лучей
                    Стоял он, с высоты гранитной глядя
                    На бездну скорби, что при свете дня
                    Самой себе казалась ненавистной.
                370 Сверкали золотом его власы
                    В курчавых нумидийских завитках,
                    И вся фигура в ореоле блеска
                    Являла царственный и страшный вид,
                    Как на закате Мемнона колосс
                375 Для пришлеца с туманного Востока.
                    И, словно арфа Мемнона, стенанья
                    Он испускал, ладонью сжав ладонь,
                    И так стоял недвижно. Эта скорбь
                    Владыки солнца тягостным уныньем
                380 Отозвалась в поверженных богах,
                    И многие свои прикрыли лица,
                    Чтоб не смотреть. Лишь пылкий Энкелад
                    Свой взор горящий устремил на братьев,
                    И, повинуясь этому сигналу,
                385 Поднялся Иапет и мощный Крий,
                    И Форкий, великан морской, - и стали
                    С ним рядом, вчетвером, плечом к плечу.
                    "Сатурн!" - раздался их призыв, и сверху
                    Гиперион ответил громким криком:
                390 "Сатурн!" Но старый вождь сидел угрюмо
                    С Кибелой рядом, и в лице богини
                    Не отразилось радости, когда
                    Из сотен глоток грянул клич: "Сатурн!"

                                Книга третья

                         Вот так между покорностью и буйством
                    Метались побежденные титаны.
                    Теперь оставь их, Муза! Не по силам
                    Тебе воспеть такие бури бедствий.
                  5 Твоим губам скорей печаль пристала
                    И меланхолия уединенья.
                    Оставь их, Муза! Ибо скоро встретишь
                    Ты множество божеств первоначальных,
                    Скитающихся в мире без приюта.
                 10 Но с трепетом коснись дельфийской арфы,
                    И пусть повеет ветерком небесным
                    Мелодия дорийской нежной лютни;
                    Ведь эта песнь твоя - Отцу всех песен!
                    Все розовое сделай ярко-алым,
                 15 Пускай румянец розы вспыхнет ярче,
                    Пусть облака восхода и заката
                    Плывут руном роскошным над холмами,
                    Пусть красное вино вскипит в бокале
                    Ключом студеным, пусть на дне морском
                 20 Ракушек розовеющие губы
                    В кармин окрасятся, пусть щеки девы
                    Зардеют жарко, как от поцелуя.
                    Возрадуйтесь, тенистые Киклады
                    И главный остров их, священный Делос!
                 25 Возрадуйтесь, зеленые оливы,
                    И тополя, и пальмы на лужайках,
                    И ветер, что поет на побережье,
                    И гнущийся орешник темноствольный:
                    Об Аполлоне будет эта песня!
                 30 Где бы