ня, исключая токмо некоторых дворов, населена одной
родн„ю, которые в сей деревне 25 больших и зажиточных семей щитает, и
столькими же в многие другие вдоль Енисея лежащие деревни разделилась.
Праотец сего многочисленного потомства, именем Юшков, пришел едва за 100
лет из России в сию страну, которую тогда киргизцами по случаю населения
весьма беспокоили. Он имел 7 сыновей, из коих один, сказывают, убит
киргизцами, а прочие 6 размножили племя и зделалнсь ныне отцами пятидесяти
пяти семей. Прилежание и промысел звериною ловлею, рыбою и иными пропитание
доставляющими промыслами и ремеслами прошло от праотца к потомкам, и
большая часть оных и теперь еще зажиточны".
  Киргизы, насколько я знаю, отселились с берегов Енисея в предгорья
Тянь-Шаня, и после 1703 года их уже здесь не было. Адольф Вахмистров пишет
мне в другом письме: "Думаю, что Ивашко Семенов сын Юшков и мог быть корнем
Юшковых на Енисее. Юшковы служили, например, в Саянском остроге (сейчас
деревня Саянская) приказчиками. Их потомки жили вокруг Минусинска... Они
были крестьянами, иногда богатыми. Вспомните: родитель известных
революционеров Окуловых (они из Курагино) был тоже
крестьянин-"золотопромышленник", которому "пофартило", но не очень долго и
сильно... Таков, видимо, был и Степан Зотиевич Юшков. Я не мог найти его
имя в справочнике о золотой промышленности в 80-х годах прошлого века.
Прогорел, наверно".
  Из любопытства пролистав однажды в библиотеке подшивки современных
красноярских газет, я встретил на их страницах множество Юшковых - рабочих,
доярок, трактористов, инженеров, студентов, потом раскопал в своем архиве
давние письма с Енисея. Капитан-речник А. А. Каминский, с которым у меня
когда-то велась переписка, сообщал о загрязнении Енисея нефтяными и другими
отходами, приводил множество случаев безжалостного отношения к великой
сибирской реке-красавице, рассказывал о долгой своей борьбе за чистоту ее.
По в этот раз меня интересовали конверты корреспондента - он, вспоминалось,
будто бы жил в Красноярске на улице Юшкова. И верно - Красноярск, Юшкова,
10-28. Отправил по этому адресу письмо, спросив, что это за Юшков был, в
честь которого названа улица большого сибирского города. И вот получаю
ответ, излагающий документ времен Отечественной войны.
  Солдат-разведчик Михаил Юшков со своей гвардейской частью вышел 1 марта
1945 года на сильно укрепленный вражеский рубеж в районе Линде-Гросс,
который надо было взять безотлагательно. Михаил Юшков скрытно подполз к
немецкому станковому пулемету и неожиданно бросился вперед, уничтожив его
расчет в рукопашной схватке. Но за немецкой траншеей стояли без горючего
два танка и самоходная пушка, ведущие сильный огонь, а подход к ним
прикрывал дот с пулеметной точкой в щели. Сибиряк пополз к доту и с
расстояния в двадцать метров бросил две гранаты, однако в щель не попал, и
станковый пулемет врага продолжал косить надвигающуюся цепь товарищей. И
вот они, прижатые огнем к земле, увидели, как Михаил Юшков рванулся к доту
и закрыл своим телом амбразуру. Герою Советского Союза Михаилу Юшкову было
двадцать два года...
  А еще позже вспомнилось, как известный наш писатель Виктор Астафьев
говорил мне на памятном литературном читинском семинаре, что родом он из
села Овсянка, стоящего неподалеку от Красноярска, Написал ему в Вологду,
где он проживал, привел слова Палласа насчет -родной его деревни и спросил,
не помнит ли он с детстваотрочества каких-нибудь Юшковых? Правда, я не
сообщил, зачем они мне нужны И вот получаю письмо с чертежом Овсянки и
окрестностей: "Дорогой Володя! Юшковых в нашем крае много, есть они в
родном моем селе Овсянка, есть и родня, есть и друзья-однокашники с
детства, среди них Василий Юшков, мой одногодок, инвалид войны, живет на
одной с моей теткой улице, работает на деревообрабатывающем заводе... Мы
были так близки в детстве, что его младшую сестру Шурку прочили мне в жены,
когда я вернусь с войны, но я по пути в Сибирь изловчился жениться и по сию
пору не могу доехать "до дому", хотя делать это надо срочно... Есть у меня
в Красноярске маленькая родня - Юшкова Валентина Леонтьевна, племянница
второй моей бабушки, родом из деревушки, что стоит выше нашего села верстах
в полутораста и, боюсь, уже затопленного водохранилищем. Но почему тебя
интересуют Юшковы? Если надо, подключу Усть-Манскую и Овсянскую школы и всю
свою родню-раскопают и узнают все, что угодно. Я, как и ты, буду на съезде
писателей. Встретимся, и ты объяснишься".
  Встретились мы на съезде писателей, что прошел в июне 1976 года, но я не
стал ничего объяснять Викторупусть узнает из этой моей работы, что мы с нлм
хотя н, как говорят у нас в народе, седьмая вода на киселе или еще:
двоюродный плетень троюродному забору, однако же сродственники - поистине,
все люди братья...
  Увиделся я тогда и с другим делегатом съезда-ленинградским прозаиком
Сергеем Ворониным, к которому тоже отношусь с большим уважением - он
хорошо, честно, талантливо пишет. Спрашиваю:
  - Сергей Алексеевич, в вашем романе "Две жизни", где рассказывается о
первых разведчиках трассы Байкало-Амурской магистрали, есть такой герой -
Мозгалевский.
  - Есть. В тридцатых годах, юношей, я был на этих изысканиях.
  - А откуда вы взяли такую фамилию?
  - Старшим инженером нашей изыскательской партии был Николай Александрович
Мозгалевский. Великий труженик и щедрой души человек. Он пятьдесят три года
проработал разведчиком железных дорог, изыскивал и строил прифронтовые
дороги еще в ту, первую германскую войну. Я ему многим обязан. В честь и
память его назвал своего героя.."
  - Он вам ничего не говорил о своем происхождении?
  - Не помню.
  Пишу А. В. Вахмистрову - вдруг один из первых изыскателей БАМа Николай
Мозгалевский является потомком декабриста Николая Мозгалсвского? И вот
передо мной фотокопия личного листка, заполненного 16 августа 1941 года
ннженеро.м государственного проектно-изыскательского института
"Ленгипротранс" Н. А. Мозгалевским. В графу "бывшее сословие (звание)
родителей" вписано: "Внук декабриста, из дворян, ссыльных 1825 года"...
  Послужной его список начинается в 1902 году со скромной работы десятника
и смотрителя зданий на станции Иланская Транссибирской железной дороги. Она
тогда еще строилась - через Байкал составы переправлялись на пароме, и
моста через Амур тоже не было, но немеренным трудом русских рабочих и
десятников, техников и инженеров шла и шла к океану эта самая протяженная
на свете железнодорожная магистраль, явление которой миру было несколько
неожиданным и настолько важным, что зарубежная печать тех лет сравнила ее
постройку с открытием Америки... Потом Николай Мозгалевский трудился
техником дорожных работ в Красноярске, городе, где лежал прах его бабки
Авдотьи Ларионовны и отца Александра Николаевича. В 1915-1917 годах внук
декабриста сооружал железные дороги в тылах Западного фронта, в качестве
инженера - изыскателя и строителя - работал на Мурманской и других дорогах,
закончив свой трудовой путь старшим инженером-изыскателем БАМпроекта. Из
письма Сергея Воронина: "Жаль, ты меня не разговорил на съезде! Н. А.
Мозгалевский все чаще вспоминается мне своими характерными человеческими
чертами. Следует сказать о его бескорыстии, честности и абсолютной
независимости, то есть он делал свое дело, не оглядываясь на начальство.
Отличала его также ровность духа, уважение всякого, будь то работяга или
ИТР,- никогда ни на кого не кричал, не возмущался, не сетовал, как бы ни
было трудно. В тяжелые для нас минуты играл на гитаре какой-то бравурный
марш. Больше ни от кого я такого произведения не слышал, но марш был бодрый
и веселил нас, молодых, а ему было под шестьдесят"...
  Все же есть, наверное, какой-то таинственный закон жизни, согласно
которому, когда назревают и разрешаются события, встречаются далекие люди,
вяжутся между ними нити добра, приязни, совместных забот, пересекаются
судьбы!.. Мое продолжающееся путешествие в прошлое свело меня недавно с
ленинградкой Татьяной Николаевной Ознобишиной. Ее предок декабрист Владимир
Лихарев был переведен из Сибири на Кавказ, где прослужил долгих десять лет.
К концу службы он был назначен в отряд генерала Н. Н. Раевского, брата
Марии Волконской, которому Пушкин посвятил своего "Кавказского пленника" и
"Андрея Шенье". Рядовой Тенгинского полка Владимир Лихарев пал в бою под
Валериком, а ровно через год, в такой же июльский день, был убит поручик
этого полка Михаил Лермонтов...
  Это-то мне было известно давно, а через Татьяну Николаевну Ознобишину я
узнал совсем другое - оказывается, один из первых разведчиков
Байкало-Амурской магистрали Николай Мозгалевский дружил с ленинградцем
Василием Ивашевым, тоже будто бы инженером-изыскателем! Написал в
Ленгипротранс и вскоре получил пакет, который с нетерпением вскрыл.
  Нет, этого я никак не ожидал! Василий Ивашев, родной брат столетней
ленинградки Екатерины Петровны Ивашевой-Александровой, окончил Институт
инженеров путей сообщения в первом году нашего века и вначале работал на
изысканиях и сооружении дороги Петербург-Вологда. И Сибирь ему благодарна -
пять лет он был начальником изыскательской партии и дистанции постройки
среднего участка Амурской железной дороги. Затем Николаевская и Мурманская
дороги, строительство участка БакуДжульфа, и снова Мурманская, где он
работает в одно время и в одном управлении с Николаем Мозгалевским, и
наконец вместе же - в Ленинградском проектном железнодорожном институте. Из
характеристики 1941 года: "Тов. Ивашев имеет большой практический опыт, и
разносторонность инженера делает его весьма ценным для производства
сотрудником. Стахановец. Дисциплинирован".
  Рассматриваю портреты двух пожилых ленинградцев того грозного года; в
глазах-серьезность, сила знаний и опыта, многозначная память прошедшего...
Если б увидели эти лица деды, если б декабристы Николай Мозгалевский и
Василий Ивашев узнали перед смертью, что через сто лет их внуки Николай
Мозгалевский и Василий Ивашев будут идти рядом, плечо в плечо, намечая и
прокладывая своему народу новые дороги!..
  Память о декабристах - неотъемлемая, святая частица нашей духовной жизни;
я убедился в этом, получив после журнальной публикации предыдущих страниц
"Памяти" сотни писем читателей. Современники взволнованно пишут о
необходимости открытия Музея Декабристов, сообщают о своих поисках,
связанных с историей первого организованного революционного выступления,
делятся сокровеннымн мыслями, вызванными напоминанием об этой эпохе в
истории Родины.
  Вот отрывок из письма А. Ф. Голикова из города Плавска Тульской области.
Он прошел воину "от оборонительных рубежей Москвы через Вязьму, Смоленск,
Оршу, Минск, Барановичи, Белосток-на Пруссию", потом был партийным
работником, а сейчас на пенсии, но причисляет себя к работникам-краеведам
- интересуется далекой стариной (района, разыскивает материалы и читает
лекции о земляках-декабристах Борисе н Михаиле Бодиско, морских офицерах,
не состоявших в обществе, однако вышедших 14 декабря 1825 года на Сенатскую
площадь... "Декабризм надо расценивать как явление человеческой
цивилизации, родина которому Россия. Было бы кощунством "до грамма"
взвешивать на весах исследователя вклад каждого декабриста в общее
революционное дело и на "основе" этого отводить ему место в рядах
декабристов. Идеалом декабристов как раз было революционное и человеческое
равенство. К тому же вторая часть революции декабристов протекала по всей
России до 90-х годов - в Сибири, на Урале, Кавказе, на Украине, в Молдавии,
Средней Азии, во многих иных местах, включая заграницу. Декабризм - не
только и не столько восстание на Сенатской площади, это полувековая
подвижническая и на редкость активная по тем временам деятельность
разгромленных, но несломленных революционеров. Их революция была и в том,
что они оставили нам литературные, философские, политические,
естественнонаучные труды, как вехи к светлым знаниям, свободе и счастью
нашему..."
  Да, среди декабристов были первоклассные поэты и прозаики, страстные
публицисты, талантливые переводчики, философы, филологи, юристы, географы,
ботаники, путешественники - открыватели новых земель, инженерыизобретатели,
архитекторы, строители, композиторы и музыканты, деятели народного
образования, просветители коренных жителей Сибири, доблестные воины,
пионеры - зачинатели благих новых дел и просто граждане с высокими
интеллектуальными и нравственными качествами.
  Конечно, они составили целую эпоху в русской истории и сами были ее
творцами, являя собою перспективный общественно-социальный вектор. Они были
также сами историками, которых отличала, как писал еще В. И. Семевский,
"восторженная любовь к русскому прошлому". Это касалось, в первую очередь,
раннесредиевековой русской старицы, которую они связывали с народоправием и
про" возглашали в качестве демократической, революционной программы своего
времени. В уста Дмитрия Донского Кондратий Рылеев вкладывает такие свои
слова:

  Летим - и возвратим народу
  Залог блаженства чуждых стран;
  Святую праотцев свободу
  И древние права граждан.

  А Владимир Раевский говорит уже от себя:

  Пора, друзья! Пора воззвать
  Из мрака век полночной славы,
  Царя-народа дух и нравы
  И те священны времена,
  Когда гремело наше вече
  И сокрушало издалече
  Царей кичливых рамена...

  Декабристов интересовали славянская древность и античные времена,
Новгородская .республика и норманистская лженаука, немецкая агрессия и
татарское иго, история русского крестьянства и московского самодержавия,
Петр I и Отечественная война 1812 года...
  Первым среди историков-декабристов по праву числится Александр
Корнилбвич. Он окончил Благородный институт в Одессе (Ришельевскнй лицей) и
военное училище в Москве, готовившее офицеров генерального штаба.
Необыкновенно одаренный юноша свободно владел латинским, греческим,
немецким, французским, английским, польским, испанским, голландским и
шведским языками. Будучи еще слушателем школы колонновожатых, работал в
Петербургском и Московском архивах иностранных дел, накопив знания по
истории России XVII-XVIII вв. С 1822 года этот штабс-капитан генерального
штаба печатается в "Сыне Отечества" и "Соревнователе Просвещения и
Благотворения", опубликовав за три года двадцать исторических статей, и
двадцатичетырехлетиим молодым человеком становится издателем альманаха
"Русская старина", появление которого Пушкин счел "приятной новостью"...
  Поражает широта исторического диапазона декабристов. Александр
Корнилбвич, в частности, много занимался эпохой Петра, первым - прошлым
русской промышленности, Гавриил Батеньков - автор статьи о египетских
письменах и переводов исторических трудов, Александр Бригген написал очерк
о жизни Юлия Цезаря, Михаил Лунин немало страниц посвятил истории
взаимоотношений Польши и России, Михаил Фонвизин сделал "Обозрение
проявлений политической жизни в России", Николай Тургенев провел солидное
научное исследование по теории налогов. Павел Пестель создал "Русскую
правду", Никита Муравьев - Конституцию, оба эти фундаментальных труда
требовали обширных исторических знаний.
  Декабрист Василий Сухоруков создал двухтомное "Историческое описание
земли Войска Донского", опубликованное лишь в 1867-1872 гг., Николай
Бестужев написал работы "О свободе торговли и промышленности" и "Опыт
истории российского флота"; последний исторический труд в триста с лишним
широкоформатных рукописных листов до сих пор не напечатан. А еще вспомним
исторические повести, стихи, статьи, поэмы, записки Александра Бестужева,
Вильгельма Кюхельбекера, Владимира Раевского, Кочдратия Рылеева, Федора
Глинки, Ивана Якушкина, Николая Басаргина, Павла Черевина... Всего же
ученые числят среди декабристов пятьдесят пять историков!
  Все они придавали огромное значение исторический знаниям, и читателю,
быть может, будет полезно познакомиться с некоторыми их высказываниями, в
которых проявился демократизм, гуманизм, революционность и единство
исторических взглядов декабристов. Беру лишь первые десять имен...
  Александр Корнилбвич: "Люди никогда или весьма редко... вопрошают
прошедшее и таким образом самопроизвольно лишают себя помощи, какую могли
бы им подать минувшие века... История есть собрание примеров,
долженствующих руководить нас в общественной жизни".
  Николай Бестужев: "До сих пор история писала только о царях и героях;
политика принимала в рассуждение выгоды одних кабинетов; науки
государственные относились к управлению и умножению финансов, но о народе,
о его нуждах, его счастии или бедствиях мы ничего не ведали, и потому
наружный блеск дворсгв мы принимали за истинное счастье государства;
обширность торговли, богатства купечества и банков за благосостояние целого
народа; но ныне требуют иных сведений: нынешний только век понял, что сила
государств составляется из народа, что его благоденствие есть богатство
государственное и что без его благоденствия богатство и пышность других
сословий есть только язва, влекущая за собою общественное расстройство".
  Михаил Лунин: "История... не только для любопытства или умозрения, но
путеводит нас в высокой области политики".
  Иван. Якушкин: "Одно только беспрестанное внимание к прошедшему может
осветить для нас будущее".
  Николай Тургенев: "Науки политические должны идти вместе с историей и в
истории, так сказать, искать и находить свою пищу и жизнь".
  Гавриил Батенькой: "История-не приложение к политике или пособие по
логике и эстетике, а сама политик;!, сама логика и эстетика, ибо нет
сомнения, что история премудра, последовательна и изящна".
  Павел Черевнн: "Кто посвящен в таинства истории, для того настоящее
вполне постижимо, он прозревает и будущее".
  Василий Сухоруков: "В истории человечества события не вырастают сами
собою, без связи с прошедшим".
  Никита Муравьев: "Тогда даже, когда мы воображаем, что действуем по
собственному произволу, и тогда мы повинуемся прошедшему, дополняем то, что
сделано, делаем то, что требует от нас общее мнение, последствие
необходимое прежних действий, идем, куда влекут нас происшествия, куда
прорывались уже предки наши".
  Александр Бестужев: "Для нас необходим фонарь истории... Теперь история
не в одном деле, но и в памяти, в уме, на сердце у народов. Мы ее видим,
слышим, осязаем ежеминутно: она проницает нас всеми чувствами".


                                     5

  В отрочестве любил я листать книги первых исследователей Сибири, Алтая,
Приморья и Камчатки-К;рашенинникова и Палласа, Пржевальского и Арсеньева, и
уж совсем завораживающе музыкально звучали две странные, непонятного
происхождения двойные фамилии путешественников, бороздивших дальние моря и
пустыни: Миклухо-Маклай и Грумм-Гржимайло. Мне, помню, нравилось громко
произносить их имена и прислушиваться, как они звучат... Николай
Миклухо-Маклай!.. Григорий Грумм-Гржимайло!.. В первом клокотала
перекатистая рифма, во втором гремел гром.
  Впервые мы встречаемся с именами самых знаменитых своих соотечественников
в школьные годы-учитель назовет или в учебнике прочтешь, однако позже
нередко случается так, что большинство этих имен не успевает по-настоящему
раскрыться для тебя, пока не встретишь потом ненароком нужную книгу или
журнальную статью, и тогда ты вдруг ясно поймешь, что такого человека
следовало узнать пораньше, потому что он мог из своего будто бы небытия
решительно повлиять на твою судьбу или, по Крайней мере, через тебя на
твоих детей...
  Про Миклухо-Маклая, однако, в школе я ничего не слышал, но мне повезло -
случайно обменял у парнишки с соседней улицы книгу самого путешественника
на птичью клетку-двухлопушку с голосистым щеглом. Этот товарообмен для меня
был очень выгодным, потому что клетку я делал сам и мог сделать другую
такую же, даже лучше, щегол поймался в хлопушку тоже сам, и их еще много
летало над Сибирью, но где бы я взял такую книгу или денег на нее?
  Прочел я это скромное довоенное издание в зеленом, сдается, обложке