лаю Басаргину определиться, где же
ему доживать свой век вдвоем с женой, потому что судьба Полиньки
предопределилась-состоялась ее помолвка с братом Ольги Ивановны, молодым
омским чиновником, и воспитатели невесты готовились собрать для нее в
поездке приличное приданое...
  Не перестаю удивляться, до чего ж подчас неожиданно и причудливо
переплетаются человеческие судьбы, перекрещиваются людские пути! Звали
жениха Полиньки Павлом, и он ничем не был примечателен: разве что тем, что
из-за какой-то истории его исключили из института. По просьбе Николая
Басаргина видные декабристы устраивали его на службу. Правда, была у
неудачного студента, расставшегося с наукой, фамилия, прославившая позже на
весь свет науку России, но и пока пропущу ее в письмах Ивана Пущина - и
здесь этот чудо-человек оказался необходимым!

  Иван Пущин из Ялуторовска - Гавриилу Батенькову в Томск; 21 июня 1854
года:

  "Я к Вам с просьбой от себя и от соседа Басаргина. Брат его жены некто
[...] подал в Омске просьбу Бекмаиу (томскому губернатору.-В. Ч.) о месте.
Бекман обещал определить его, когда возвратится из Омска в Томск.
Пожалуйста, узнайте у Бекмана и известите меня. Он заверил [...], что
непременно исполнит его просьбу, а тот, еетественно, очень нетерпеливо
ждет".

  Иван Пущин-Гавриилу Батенькову; 24 сентября 1854 года:

  "[...] вразумлен. Он часто пишет с Колывани к своей сестре. Доволен своим
местом и понимает, что сам (независимо от Вашего покровительства) должен
устраивать свою судьбу".

  Протеже декабристов, молодой трудолюбивый человек из хорошей сибирской
семьи, устроил свою службу в купеческом городке Колывани-на-Оби, потом
поработал в Томске, где стал первым редактором губернских ведомостей, затем
перевелся в Омское генерал-губернаторство, иногда наезжая в Ялуторовск, к
своей старшей сестре, жившей в знаменитом декабристском окружении. Красота
и нежность полусироты Полиньки Мозгалевской заприметилась ему, и вот 10
марта 1858 года Иван Пущин сообщил своей жене Наталье Дмитриевне: "Аннушка
(побочная дочь И. Пущина.-В. Ч.) мне пишет, что в Нижний ждут Басаргиных и
что Полинька невеста Павла [...], что служит в Омске. Может, это секрет, не
выдавай меня. Летом они, кажется, едут в Сибирь".

  Басаргины со своей невестой-воспитанницей погостили-отдохнули в Нижнем
Новгороде и отправились в Москву. В поездке декабрист вспоминал далекое
прошлое и со стариковской грустью отмечал, что тридцать лет спустя
российская жизнь течет в том же разладе с его юношескими мечтами. Он решил
посетить все милые ему места и дорогих люден. Муравьевская школа
колонновожатых, некогда сформировавшая его мировоззрение, родная
Владимирщина и, конечно же, Украина, Тульчин, где он был арестован. Могила
жены и дочери Софьи, крестницы командира 31-го егерского полка Киселева,
который за эти годы стал графом и государственным деятелем крупнейшего
калибра... Каменка, куда воротилась из Сибири Александра Ивановна Давыдова,
оставив в Красноярске дорогой холмик земли,-декабрист Василий Давыдов не
дожил до амнистии всего нескольких месяцев... Киев, мать русских городов,
Смоленск и Дорогобуж, близ которого, в селе Алексине, жил родственник
декабриста Барышников, посылавший ему в Сибирь средства для безбедного
существования. Снова Москва, встреча с одинокой Александрой Васильевной
Ентальцевой, некогда последовавшей за мужем на Петровский завод, позже
"ялуторовкой", а теперь уже слабой и больной, схоронившей в Сибири мужа...
Опять на родину потянуло, где Николай Басаргин принял окончательное
решение-поселиться там и доживать свой век.

  Александра Ентальцева из Москвы - Ивану Пущину в Марьино:

  "Басаргины уехали на первой неделе поста в г. Покров Владимир, губ.
Полинька помолвлена за второго брата Ольги Ивановны, за Павла [...],
помните, он гостил у них против вашей квартиры... Хороший молодой человек,
а какой славный малый меньшой ее брат!.. (курсив мой.- В. Ч.). Если они не
поедут в Сибирь, то Полинькин жених сам приедет сюда за своей суженой;
Полинька хорошая девушка, очень неглупа и вообще очень пристойна".

  Вскоре Николай Басаргин посетил и Марьино нод Бронницами, где жил Иван
Пущин с Натальей Дмитриевной. Но прежде чем переселиться в Россию,
декабрист решил до конца исполнить свой нравственный долг.

  Иван Пущин-Марии Ивашевой-Трубниковой: 30 июля 1858 года:

  "Крестный твой (то есть Н. В. Басаргин.-В. Ч.) пэехал в Омск, там выдаст
замуж Полиньку, которая у них воспитывалась, за [...], брата жены его,
молодого человека, служащего в Главном Управлении Западной Сибири. Устроят
молодых и вернутся в Покровский уезд, где купили маленькое имение".

  Басаргины отправились попрощаться с Сибирью навсегда и навсегда же, после
свадьбы, оставить там свою воспитанницу. Венчал молодых в омском
Воскресенском соборе протоиерей Степан Знаменский - эту честь оказал он по
просьбе невесты и ее приемного отца. Знаменский хорошо знал Полиньку еще по
Ялуторовску, жалел и любал ее, как все тамошние декабристы, которые хорошо
хнали и любили этого прекрасного русского человека. О его честности,
добросердечии, благих делах по Сибири ходили легенды. Это через него шла
переписка ялуторовских декабристов с тобольскими, курганскими и другими.
Это он, когда Иван Якушкин затеял в Ялуторовске школу, взял на себя главную
трудность-добился у властей разрешения, а потом разделил с декабристом все
немалые заботы нового дела-добывал у жертвователей средства, составлял
учебники, делал пособия и сверх программы учил детей латинскому и
греческому, включая грамматику этих языков. Он имел большую семью и жил в
бедности, хотя мог бы, подобно прочим, без труда обогатиться за счет
многочисленных состоятельных раскольников, нуждавшихся в религиозных
послаблениях.
  После свадьбы Степан Яковлевич посидел, по русскому обычаю, перед дальней
дорогой со своими друзьями и проводил напутственным словом две коляски-одну
на запад, другую на восток.

  Иван Киреев - Ивану Пущину:

  "Полинька Мозгалевская, вышедшая замуж за брата жены Басаргина, обещалась
приехать сюда с мужем".

  Молодожены поехали в Минусинск, чтоб навестить Авдотью Ларионовну,
которую Полинька не видела десять лет...

  Иван Киреев из Минусинска-Ивану Пущину:

  "Проводили мы Полиньку, порадовала она всех, осчастливила мать",


                                     4

  Пора, наверное, сказать, в какую семью вошла дочь декабриста Николая
Мозгалевского и воспитанница декабриста Николая Басаргина, для чего надо
вспомнить о младшем брате ее мужа, некоем "славном малом", как пишет о нем
Александра Ентальцева Ивану Пущину...
  Он был не только младшим, но самым младшим, семнадцатым ребенком в этой
даже по сибирским меркам большой семье. Тобольск, однако, знавал и не такие
семейства - у одного местного обер-офицера детей было поболе, двадцатый его
ребенок стал одним из выдающихся сыновей русского народа - личностью
настолько значительной, что я в своем путешествии много раз сдерживал себя,
чтоб не увести читателя в сложный мир этой неповторимой натуры, не увлечься
его величественной и трагической судьбой, столь богатой полярными
событиями, не пойти вместе со своими спутниками по каждому его следу.
Единственный сибиряк-декабрист незадолго до ареста за большие заслуги по
службе получил от правительства драгоценный бриллиантовый перстень, а от
самого царя десять тысяч рублей единовременной награды. И эта немалая по
тем временам сумма стала его постоянным ежегодным жалованьем, что было куда
поболе губернаторского, но я люблю находить другие свидетельства его
деятельности в Сибири, именно следы... Бывая, скажем, в Томске и переезжая
Ушайку, надвое делящую город, я вспоминаю - Гавриил Батеньков; он выбрал это
место и построил тут первый мост. И на Байкале он оставил след, да еще
какой! Кругобайкальская железная дорога со своими туннелями, подпорными
стенками и виадуками была построена точно по трассе, намеченной еще
Гавриилом Батеньковым. Останавливаясь перед картой Сибири, ясно вижу всякий
раз очертания Красноярского края - Гавриил Батсньков; это он, исходя из
экономико-географических соображений, определил административные границы
самой большой сибирской губернии, не изменившиеся за полтора века. Гавриил
Батеньков вместе с Николаем Басаргиным стали первыми в мире людьми, которые
высказались за проведение в Сибирь железной дороги...
  В различных государственных хранилищах лежат плоды феноменальных трудов
Гавриила Батенькова, так сказать, не по специальности - стихи, некогда
опубликованные научные работы и никогда не публиковавшиеся проекты и
переподы. Вспомню хотя бы некоторые из них. Еще до восстания декабристов
этот инженер путей сообщения на основе изучения книги Шампольона о
иероглифической системе древних египтян публикует на русском оригинальное
сочинение: "О египетских письменах". В томской ссылке он в полемических
целях переводит одну лживую английскую публикацию о Синопской битве, по
возвращении в Россию-работу Джона Стюарта Милля "О свободе", книгу А.
Токвиля "Старый порядок и революция", и тут его целиком захватывает
история. Переведя книгу Жюля Мишлс "История Франции XVI века", Гавриил
Батеньков-после десяти штыковых ран, полученных в сражении при Монмирале 30
января 1814 года, плена и учения, после чудовищно трудоемкой работы в
Сибири и Петербурге, после двадцатилетнего одиночного заключения в самой
страшной крепости России и десятилетней сибирской ссылки-берется за
чрезвычайное дело, задумав перевести всю "Историю Византийской империи"
Шарля Лебо, объяснив в письме Евгению Оболенскому, что он должен устранить
самый непростительный пробел в нашей литературе. Батеньков успел выполнить
более половины этой феноменальной задачи - шестнадцать томов из двадцати
восьми получили переложение на русский язык; эта рукопись лежит
ненапечатанной и никем еще, кажется, не прочитанной в Ленинской библиотеке
- сто шестьдесят семь тетрадей... Вот, дорогой читатель, каких инженеров
путей сообщения некогда рождала русская земля!
  Прошу извинения за этот еще один непроизвольный шаг в сторону - нам надо
вернуться к "славному малому", свояченицей которого стала Полинька
Мозгалевская. В то время ни она, ни муж ее, неудавшийся студент, за
которого, перед тем как навсегда проститься с родной Сибирью, успел
похлопотать Гавриил Батеньков, ни Александра Ентальцева, ни Иван Пущин, ни
Басаргины не могли, конечно, предположить, что этому "славному малому"
суждено было стать творцом и носителем такой славы, какая в истории
человечества выпадала на долю немногих...
  Он, в отличие от своего старшего брата, доучился в педагогическом
институте, и хотя такое образование по сравнению с университетским
считалось менее солидным и престижным, "славный малый" стал позже членом
Американской, Бельгийской, Венгерской, Датской, Краковской, Римской,
Парижской, Прусской и Сербской академий, членом-корреспондентом Венгерской
академии наук, Королевского общества наук в Геттингеие, Королевской
академия наук в Риме и Королевской академии наук в Турине, доктором
Геттингенского, Глазговского, Иельского, Кембриджского, Оксфордского,
Принстонского и Эдинбургского университетов, почетным членом десятков
отечественных и иностранных обществ, объединяющих физиков, химиков,
астрономов, медиков, аграрников, философов, художников; полный научный
титул его состоял почти из сотни названий, но-вот, действительно, странная
эта страна Россия! - проработав для родины всю свою жизнь и оказав ей
неоценимые услуги, он так и не был избран членом Императорской академии.
Опубликовал сто шесть работ, посвященных физико-химии, девяносто девять -
физике, девяносто девять - технике и промышленности, сорок - химии,
тридцать шесть - общественным и экономическим вопросам, двадцать
две - географии, двадцать девять - проблемам народонаселения, воспитания,
сельского хозяйства, лесного дела и другим, полностью не уместившимся в
двадцати пяти толстых томах... Он не желал ни у кого вымаливать на коленях
право любить свою родину, он свято служил ей, не добиваясь наград; писал:
"...первая моя служба - родине, вторая - просвещению, третья -
промышленности". Защищая приоритет главного своего научного открытия, он
говорил, что делает это "не ради себя, а ради русского имени", и в
прекрасной формуле выразил суть и цель своего жизненного подвига: "...посев
научный взойдет на жатву народную".
  Это был истинно русский гений с его всепроникающнм умом, обширнейшими
знаниями, феноменальной работоспособностью, пламенным патриотизмом,
деятельной, мятущейся, стихийной натурой, и читатель, конечно, давно уже
понял, что речь идет о Дмитрии Ивановиче Менделееве, первооткрывателе
Периодического закона элементов, осветившем тайная тайных природы. Поберегу
время читателя и не стану повторять здесь общеизвестное про это гениальное
прозрение, вознесшее русскую науку на мировую вершину знаний, не буду
останавливаться на многих других фундаментальных теоретических открытиях
Менделеева в области химии и физики или на его глубоко эффективных
практических деяниях по развитию отечественной промышленности, хорошо
понимая, что читательское внимание к подробностям имеет предел, хотя они,
эти самые подробности, могут быть чрезвычайно интересными. Как увлекательно
можно рассказать об изобретений Д. И. Менделеевым бездымного пороха, о
научном разоблачении модного тогда спиритизма, определении им
географического и демографического центра России, о замыслах и практических
деяниях великого ученого по освоению североморского пути и проектировании
для этой цели специального корабля,- кажется, он во все проникал, вплоть до
агрономии, сыроделия и даже разработки лучшей рецептуры для
приготовления... варенья! Последнее может показаться несерьезным, вполне
анекдотическим, но вы полистайте, пожалуйста, солиднейший дореволюционный
словарь Брокгауза и Ефрона, в котором вам встретится немало статей,
отмеченных греческой буквой "дельта". Автор всех их - Д. И. Менделеев, не
преминувший выступить в этом капитальном справочном издании с описанием
различных способов обращения фруктов и ягод в полезные, восхитительные по
вкусу варенья...
  Однако я обязан хотя бы перечислить здесь важнейшие отрасли прикладной
науки и хозяйственно-промышленной практики, в каких проявил свой
универсальный гений Дмитрий Менделеев, прекрасно осознававший перспективные
экономические проблемы современной ему и будущей России: это нефтяное дело,
металлургическое и каменноугольное, это воздухоплавание, метрология и
демография, это сельское н лесное хозяйство, и я в силу своих многолетних
интересов приостановлюсь лишь на самом последнем, быть может, не самом
главном, однако привлекающем своей малоиэвестностью.
  Поразительно, что Д. И. Менделеев, будучи ученым, проникавшим в таинства
главным образом неживой материи, одним из первых в мире мыслителей связал
воедино судьбы плодоносящей почвы и леса. Он считал, что почвозащитное
лесоразведение в наших хлебородных южных степях не только "принадлежит к
разрешимым задачам", но и так "важно для будущего России", что является
"однозначащей с защитою государства". А когда я однажды побывал на
Алешковских песках - в европейской пустыне, почти полностью побежденной и
освоенной современными земледельцами, то нежданно и счастливо узнал об
осуществлении необыкновенно эффективной, столетней давности рекомендации Д.
И. Менделеева, призывавшего пахать здесь пески как можно глубже, чтоб
вызвать активный подток влаги к корням культурных растений...
  А в последнем году прошлого века правительство, обеспокоенное тем, что
Россия отстала по производству черных металлов от других сильных стран,
посылает Д. И. Менделеева с тремя сотрудниками-профессорами на Урал, чтоб
экспедиция нашла возможности повышения промышленного потенциала этого
района. Объемистый труд-отчет, напечатанный в следующем году, должно быть,
известен специалистам металлургического дела, и я бы не хотел перегружать
подробностями это незаметно разрастающееся - прошу прощения - эссе, но не
могу удержаться, чтоб не сказать два слова на излюбленную мою тему русских
лесов, нашедшую отражение в том стародавнем ученом труде.
  Д. И. Менделеев с тревожной прозорливостью писал о необходимости поберечь
водораздельные леса Урала, сохраняющие горные почвы и стабилизирующие
речные стоки, предлагал перенести заготовки древесины с них в другие
районы, к которым мы только-только добрались стопором и пилой, потому что
"одна область севера, простирающаяся с Туры до Обской губы на север, а на
восток охватывающая Иртыш, Обь и Заобские леса, содержит больше лесов, чем
на всем Урале". Будучи неподкупным рыцарем точного научного знания, Д. И.
Менделеев, заглядывая к нам через десятилетия, предупреждал, что
восьмидесятилетний возраст здешней сосны нельзя считать зрелым, потому что
и в сто лет она усиленно образовывает древесные кольца, накапливая без
видимого вложения народных средств перспективные богатства в его вековечную
казну, и мы ныне, к сожалению, торопливо и нерасчетливо валим эти сосны не
только в восьмидесятилетнем приспевающем возрасте, но и в юном
шестидесятилетнем...
  Далее я мог бы с почтительным восхищением описать методы Д. И. Менделеева
по математическому определению сбежистости, то есть уменьшения диаметра
индивидуального уральского дерева с высотой, как подсобного, но очень
важного способа определения статического древесного запаса и динамичного
прироста, однако это могло бы меня увести в чрезвычайно узкую сферу знаний,
интересных лишь лесным специалистам, посему я только подчеркну, что Д. И.
Менделеев вывел свои математические формулы, упрощающие эти сложнейшие
подсчеты, независимо от прославленной европейской школы немецких лесоводов
и их очень способных русских последователей-выучеников...
  Размышляя о главном открытии великого русского ученого, Фридрих Энгельс,
не успевший, к сожалению, узнать во всем объеме человеческого подвига Д. И.
Менделеева, писал: "Менделеев, применяя бессознательно гегелевский закон о
переходе количества в качество, совершил научный подвиг, который смело
можно поставить рядом с открытием Леверрье, вычислившего орбиту еще
неизвестной планеты Нептуна",
  Это сравнение, принадлежащее великому ученому-философу и блестящему
стилисту-публицисту, повторяли многие, однако русские
ученые-естествоиспытатели предпочли обойтись без него. Химик Н. Н. Бекетов:
"Открытие Леверрье есть не только его слава, но главным образом слава
совершенства самой астрономии, ее основных законов и совершенства тех
математических приемов, которые присущи астрономам. Но здесь, в химии, не
существовало того закона, который позволял бы предсказывать существование
того или другого вещества... Этот закон был открыт и блестяще разработан
самим Д. И. Менделеевым". Ботаник К. А. Тимирязев: "Менделеев объявляет
всему миру, что где-то во вселенной... должен найтись элемент, которого не
видел еще человеческий глаз. Этот элемент находится, и тот, кто его находит
при помощи своих чувств, видит его на первый раз хуже, чем видел его
умственным взором Менделеев".
  Да, это было так! И мне хочется сказать на эту тему несколько попутных и,
быть может, не совсем обязательных слов, напомнив читателю о том, что Д. И.
Менделеев предсказал существование одиннадцати элементов, последний из
которых, названный астатом, был открыт в 1940 году, а также рассказать о
трех совпадениях, приключившихся за рубежом после первой публикации
Периодического закона элементов. Ведущие химики и физики мира не обратили,
в сущности, внимания на скромную таблицу в каком-то журнальчике под скучным
названием "Русское химическое общество", вышедшем в 1869 году на
европейской периферии.
  И вот несколько лет спустя французский химик-аналитик Лекок де Буабодран
сообщил в печати об открытии нового элемента, названного им галлием - в
честь древнего имени своей страны. Д. И. Менделеев прочел публикацию и
тотчас понял, что этот элемент есть не что иное, как предска