Прощайте! Не вам эта выпала доля...
  Не все ж отходит", ведь наступит черед!
  Нам надобно час продержаться, не бол„.
  Продержимся - мы прикрываем отход.

  Не думай - умру, от своих не отстану.
  Вон катер последний концы отдает.
  Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:
  Мы все полегли, мы. прикрыли отход.

  - Хорошие стихи. Солдатские,- сказал Иван. Лицо его вдруг закаменело, и
он медленно, вспоминательно произнес: - А от Новгорода Великого сорок домов
осталось...
  Мы помолчали, и я вернул его к прежнему разговору, к Селигеру.
  - А был ты вот тут, на Березовском городище?
  - Да везде я тут был! И не раз.
  - А в Крестцах?
  - Как же,- он подвигается к столу.- Здесь проходили, вот тут насквозь.
Где на моторах, где на руках... Потом образовали нашу двадцать первую
автомобильную бригаду - и на Кенигсберг!
  Он замолк... Люблю слушать старых солдат! Только вот с братом Иваном
поздновато разговорились. Ему уже под семьдесят, однако седины у него
меньше, чем у меня, с самых послевоенных лет продолжает трудиться на
Крайнем Севере по нефти-газу, работенка снова, можно сказать, не пыльная.
Одно его только заботит - фронтовая награда.
  - Разминулись мы с ним, понимаешь, ни он меня разыскать не может, ни я
его, хотя все документы, указ - налицо. Гляди!
  Рассматриваю старенький военный билет капитана запаса и цифры, означающие
один-единственный, ему принадлежащий орден Красной Звезды. Надо найти, был
бы совсем полный порядок.

  ...Весной 1981 года, возвращаясь на Чернигова, с похорон трагически
погибшего нашего младшего брата Бориса, Иван умер в московском такси -
трансмуральный инфаркт. Вскоре не стало и Сергея Морозова.



                                    18 

  Не было человека, выдерживающего сверлящий взгляд Субудая, а этот
бородатый урусский певец со спокойными и глубокими, как стоячая вода
великого внутреннего моря, очами почему-то не трепетал перед старым
воителем, смотрел не в сторону, не вниз и не на его красное веко, а прямо в
правый глаз, который старался не замечать даже внук Темучина сын Джучи.
  Белые руки раба не были испорчены черной работой и как будто никогда не
держали тяжелого урусского топора или меча. Раб, однако, хорошо рассказал
про великий город урусов, где большие богатства и сильная крепость, а
княжит в нем молодой ясный сокол, сын великого князя Ярослава, что недавно
владел главным южным городом урусов Киевом.
  - Мой дед бывал в Кивамане,- робким полушепотом добавил кипчак-переводчик
и закатил глаза.
  Субудай подумал, что ему, наверное, не доведется уже увидеть этого города
- Субудая возьмет небо, а Кивамань возьмет Бурундай, если сумеет уйти
отсюда в степь. Только Бурундай - это волк среди овец, но волк с головой
барана: зачем он убил, как донесли Субудаю, последнего князя восточного
улуса - кто там будет собирать дань?
  - Спроси, - приказал Субудай толмачу. - Сколько у великого князя сыновей?
  - Александр Ярославич, что княжит в Новгороде Великом, - начал певец, и
Субудай в широком рукаве теплого халата из страны джурдже тайком загнул
мизинец правой руки. - Андрей Ярославич, Константин Ярославич, Михаил
Ярославич, Василий Ярославнч...
  Пальцы левой руки не гнулись, и Субудай, прислушиваясь к трудным именам,
снова начал с того же мизинца.
  - Ярослав Ярославич и Даниил Ярославич.
  - Пять и еще два,- удовлетворенно пробормотал Субудай. - Семь...

  Любознательный Читатель. В Новгороде, выходит, сидел в это время будущий
Александр Невский? Почему же он не помог хотя бы Торжку?
  - Возможно, он и успел помочь, усилив перед приходом орды гарнизон
рубежной крепости княжества, отчего, в частности, она и продержалась две
недели. И очень может быть, что, выйди он вовремя с новгородской ратью
навстречу орде, ему удалось бы уничтожить уже сильно ослабленные отряды
Субудая и Бурундая. Но чтоб на это решиться семнадцатилетнему князю, надо
было более или менее достоверно знать численность их сил. Ведь беженцы,
видевшие, как конная орда заполняла их маленькие города и села, в один
голос уверяли, что безбожные агаряне всюду и несть им числа. И Александр,
человек, несомненно, наделенный недюжинным военным талантом, принял
правильное решение обороняться с забрал. Не исключено также, что новгородцы
на водораздельных волоках преградили лесными завалами дальние южные
подступы к городу, изготовились сражаться на ближних ледовых дорогах. А
оборону Торжка, быть может, стоило бы счесть даже тактической ошибкой -
новоторам лучше было бы загодя вывезти или сжечь хлеб да укрыться за
надежными новгородскими стенами. Субудай кинулся бы туда, рассчитывая
быстро, как Рязань или Владимир, взять Новгород и Псков, застрял бы там с
осадой на месяц-полтора, и весна отрезала б навсегда его погибающую без
корма конницу от степи.
  - И юный Александр стал бы Ильменским?
  - Или Волховским. Однако можно предположить и другие последствия -
трагические и непоправимые. Монгольский курултай, не дождавшись к лету
Батыя со всеми чингизидами, Субудая и Бурундая с войском, собрал бы в степи
и послал десяток свежих туменов на Новгород и Псков, уничтожив эти столпы
русской средневековой цивилизации, что могло полностью повернуть не только
дальнейшую историю нашего народа, но и историю всей Евразии...

  Семеро Ярославичей, внуков Всеволода Большое Гнездо, пережили нашествие с
востока, а старший из них, Александр, прекрасно, конечно, представлявший
себе еще в 1238 году огромную угрозу с севера, северо-запада и запада,
разбил через два года шведов, через четыре - немецких рыцарей,
нейтрализовал литовцев и в течение двух десятилетий вел тончайшую
дипломатию, сохранив меж четырех огней единственный, островок русской
национальной независимости...

  При свете двух плошек, в которых горело пахучее урусское масло, кипчак
видел, как Субудай неотрывно смотрит в глаза уруса, и удивился: самые
храбрые воины, не знавшие страха, больше всего на свете боялись того
момента, когда Субудай обернет к ним свое красное веко, а этот раб... Не
спуская взгляда с уруса, полководец спросил толмача:
  - Почему он меня не боится?
  Толмач перевел ответ:
  - В душе певца живут боги, которые не подвластны земным владыкам.
  - А боится он или не боится смерти? - мертвым голосом спросил Субудай.
  - Так же, как великий богатур-воитель.
  - Мудро и смело ответил... Пусть тогда споет.
  Кипчак и урус перекинулись двумя-тремя словами, замолчали. Кипчак дрожал
от страха.
  - Говори! - приказал Субудай.
  - Не смею,- весь трепеща, пробормотал кипчак.
  - Говори!
  - Он не будет петь.
  - Почему? - Глаз Субудая начал наливаться кровью.
  - Он голоден.
  Субудай успокоился. Певцов надо кормить: они поют тем, кто дает им мясо,
или тем, кто обещает дать мясо,
  - Дай ему мяса.
  Кипчак подполз к белой урусской ткани, уставленной глиняными чашками с
едой, взял кусок баранины, но урус отрицательно покачал головой.
  - Он не ест мяса, - робко сказал кипчак. - У них великое неедение, пост.
  Субудай задумался, а кипчак ждал, что будет дальше,
  - Пусть подойдет и возьмет сам что хочет.
  Урус сделал шаг вперед, опустился на колени, взял со скатерти немного
хлеба и горсть сушеных яблок, сел в темном углу. Кипчак заметил, что руки у
него совсем не дрожали. Субудай сидел, опустив голову, и, казалось,
засыпал, а толмач с удивлением наблюдал, как неторопливо жует и обирает с
бороды крошки урус. Но вот певец закончил трапезу, вытер тряпицей губы,
помахал перед ними двумя пальцами, сложенными вместе, и Субудай увидел, что
он принял из рук кипчака деревянное корытце, на которое были туго натянуты
тонкие желтые жилы.
  Раб положил корытце на колени, перебрал жилы быстрыми пальцами и, чуть
покачиваясь, запел первым, горловым голосом, как поют все эти кипчаки,
хорезмийцы, индийцы, персы, джурдже и гурджии. А на родине Субудая поют
стоя, чтоб вмещалось побольше воздуха для голоса второго, что идет из
глубокой середины груди. Так нигде во вселенной не поют, подумал Субудай с
гордостью, и под убаюкивающий рокот жил стал думать о богатом городе,
укрывшемся за льдами и снегами, и самом богатом городе Урусов Кивамань, о
семи урусских братьях-княжичах, потом начал вспоминать чингизидов, вышедших
с ним в этот поход, который получался под конец таким тяжелым.
  Не сосчитал Субудай Кулькана, самого младшего сына Темучина, потому что
его уже не было совсем,- он принял под урусской крепостью смерть. Субудай
не стал считать и Бури, правнука Темучина, и внука Темучина Гуюка, сына
каана Угедея, потому что они, как все чингизиды, больше всего любят
соколиную охоту и вино, а своими распрями с Бату мешают Субудаю -
приходится их тут посылать на покорение дальних маленьких селений. Не
загнул он пальца, вспомнив Монке и Бучека, внуков Темучина, сыновей его
четвертого сына Толуя, потому что их не было здесь. Субудай уничтожил с
Толуем-отцом народ джурдже, и Монке с Бучеком тоже воины - рыщут в
просторных степях, и враги рассыпаются перед ними, как стада маленьких
диких кипчакских коз, которых не догнать и на мерине хорошего хода. И хотя
Субудаю как воину было все равно, здесь Бату, внук Темучина, сын его
старшего сына Джучи, или не здесь, он начал счет с него, потому что тот был
здесь. Дальше шли его братья, внуки Темучина Орда, Шейбани и Тангут, и еще
два внука Темучина - сын Джагатая Байдар и второй сын каана Кадан. Сосчитал
и сына Эльчжигидая Аргасуна, который не был чингизидом - его дед Качиун
приходился братом Темучину, но Аргасун здесь, тоже заносится перед Бату, и
его надо считать. Четыре, два и один - семь... Тоже семь!
  - О чем он пел? - спросил Субудай, взглянув смолкшему певцу в глаза,
вдруг застывшие, как лед.
  - О великом князе урусов Ульдемире, что жил в те времена, когда предки
кипчаков еще не знали этой страны, не разделенной на улусы, и урусском
батыре Иль-я, отрубающем врагу семь голов.
  - Семь? - помрачнел Субудай и, чтоб услышала охрана, повысил голос: -
Сломайте ему спину!
  Раба взяли за слабые руки, повели - пусть расскажет своим богам, что
Субудай может быть благодарным за то, что они сохранили для него
спасительное зерно. За пологом юрты тоскливо, тягуче завыла собака
урусского певца. Внезапно, словно озаренный, Субудай вскинул голову и подал
телохранителю знак, отменяющий приказ. Тот кинулся наружу, крикнул слово, и
оно передалось в сторону леса, удаляясь, Субудай впился глазом в
колышущийся полог юрты - успеют или нет? Урус может пригодиться, он знает
все эти места.
  Надо скорей уходить отсюда в степь! Фуража мало, потому что длинные
урусские строения с зерном горели, когда войско ворвалось в город, и
Субудай впервые за всю свою жизнь приказал не поджигать, а гасить.
Подгорелого этого зерна не хватило на всех коней, и часть войска во главе с
Бурундаем ушла вперед, к большому урусскому озеру. Разведка доносила, что
селения стали редки, безлюдны и корма в них нет... Как там Урянктай?

  Реку Полу, "божий подарок" в рассказе Ивана, я запомнил, на Крестцах же
поставил крест. Орда там не могла быть, хотя, повторяю, и Соловьев, и
Семенов-ТянШанский с коллегами выводили ее именно туда. А В. Ян в романе
"Батый" направил основные силы орды после битвы на Сити прямо к Игначу
кресту, неизвестно где расположенному, минуя Торжок...
  Если даже допустить, что орда попыталась пройти к Новгороду напрямую -
лесами, попутными речными, болотными и озерными ледяными дорогами, как
отряд Бурундая от Сити до Селигерского пути, то напрашивается множество
аргументов, каждый из которых, а особенно все вместе, решительно отвергает
этот маршрут.
  1. Лесной прямопуток через район теперешних Крестцов был
труднопроходимым, ненаселенным, а уставшая и поредевшая степная конница
очень спешила и нуждалась в прокорме.
  2. Игнач крест был хорошо известен в средневековой Руси, очевидно, как
ориентирующий знак, устанавливаемый обычно на важных точках водных путей.
Орография же местности и течение реки Холовы в районе Крестцов ничем особым
не были примечательны.
  3. Такие события, как нашествие орды, кровавое ристалище по дороге на
Новгород и финальная остановка страшного врага, должны бы отложиться в
народной памяти и местной топонимике. Живущие по Сити крестьяне из
поколения в поколение и до сего дня хранят предания о том, что в селе
Становище был княжеский стан, Юрьевское стоит вблизи места убиения Юрия
Всеволодовича, в Судьбище казнили захваченных живыми русских воинов, на
Бабью гору вышли навстречу орде с вилами и топорами бабы и девки, узнавшие
о гибели своих мужей, отцов, братьев, сыновей, женихов,- они предпочли
скорую смерть поруганию... В окрестностях же Крестцов не услышишь даже
намека на события весны 1238 года.
  4. От Игнача креста до Новгорода было сто средневековых, то есть
двухкилометровых с небольшим, верст - чуть поболе двухсот километров. От
Крестцов же до Новгорода, если даже считать по современному спрямленному
пути,- менее восьмидесяти.
  5. Селение Крестцы появилось в поздние времена, и название это
определилось скрещением здесь дорог, а в соседней Ямской Слободе
содержались конюшни и жили ямщики, обслуживающие дороги.
  6. Субудай, командовавший набегом, имел за плечами огромный опыт военных
походов в гигантском треугольнике между низовьями Амура и Хуанхэ,
верховьями Тигра и Евфрата, истоками Волги, Днепра и Западной Двины; он
прекрасно знал возможности конницы, которая за зиму прошла ледовыми
дорогами тысячу километров, у него была блестяще поставлена разведка, и,
несомненно, он выбрал в марте 1238 года наилучший, самый удобный путь к
Новгороду. Скорее всего, однако, что и выбирать-то ему не пришлось -
авангард просто поскакал по свежему следу беженцев, "секуще люди, аки
траву".
  7. Крестцы расположены далеко в стороне от древнего Селигерского пути, по
которому ринулась орда после взятия Торжка, о. чем столь недвусмысленно
сообщают разные летописи и автор их главного свода-переложения В. Н.
Татищев...

  Селигерский путь, несомненно, существовал задолго до вояжа Ольги, еще в
древнюю нашу бытность. Этим наиболее удобным путем ходили к словенам
поляне, северяне, вятичи, по нему шли позже в лесные глубины юго-востока
ушкуйники, на нем господин Великий Новгород основал свой торговый и военный
форпост - Новый Торг, а летописная средневековая история не раз упоминает
этот зимний и летний сухопутно-водный большак. В 1216 году, например, князь
Мстислав новгородский "пришед на верх Волги Селигером-озером и взяша
Ржеву". Наверное, этот главный зимник, идущий к северо-западной Руси и
Новгороду, начинался от самой Твери, первым его участком была ледяная
дорога по Тверце, и С. М. Соловьев был прав, когда писал, что орда дошла
Селигерским путем до Торжка. Далее путь этот шел через замерзшие болота и
реку Селижаровку к южной части озера Селигер и по его льду мимо островов
Городомля и Столбенский.

  Авторы "Полного географического описания нашего Отечества", этого во
многих отношениях замечательного труда, чтобы как-то подкрепить гипотезу С.
М. Соловьева, предлагавшего искать Игнач крест в районе Крестцов,
направляют орду через весь Селигер и далее на север - по льду озера Велье,
поперек долин Поломети и Холовы. Этот гипотетический наступательный марш с
бессмысленным отклонением далеко на север был попросту невозможен -
заснеженные, бездорожные и бескормные лесные чащобы не пропустили бы туда
степную конницу, поредевшую, отощавшую и уставшую после тяжелого похода.
Ее-, ли до наших дней в этих местах работает мощный Крестецкий леспромхоз,
то можно себе представить, какие первозданные дебри стояли там в XIII
веке...
  Так где же все-таки искать тот Игнач крест? Конечно же на кратчайшей и
удобнейшей зимней дороге к Новгороду, на продолжении истинно Селигерского
пути, то есть на Щеберихе и Поле!
  Об удобстве этой древней дороги, кстати, кое-что может сказать даже
простой взгляд на современную карту. Почти весь путь от Твери до Новгорода
можно пройти летом по воде, а зимой по льду! Не знаю, где и какие погосты,
заезжие места, где можно обогреться, отдохнуть, покормить коней, поставила
зимой 947 года Ольга, но промежутки между теперешними Осташковом,
Березовским городищем, Молвотицами и Великим Заходом поразительно равны -
примерно по тридцати километров, то есть пятнадцати летописных верст - это
ведь расстояние, которое преодолевал санный обоз или большое войско за
светлый день!
  А дорожные кресты наши предки ставили на видных, приметных местах, в
переломных точках водных путей и рельефа, чтобы они издали оповещали о
порогах, перекатах, волоках, пунктах обмена товаров, границах владений,
мелях, бродах. Нет ли такого места на магистральном Селигерском пути
примерно в двухстах километрах от Новгорода?..
  Много раз я порывался съездить в тот район, написав однажды по рассказам
очевидцев и министерским сводкам о печальных судьбах тамошних
водораздельных лесов. Потом получал приглашения от ученых, ведущих в
Крестецком опытном леспромхозе интересные промышленные работы по
лесовосстановлению, от калининского писателяприродолюба Петра Дудочкина,
знатока того края, новгородского поэта Василия Соколова, московского
прозаика и? соседа по дому Вячеслава Марченко, каждый год навещав ющего
свои родные озера и реки...
  И у истока Волги хотелось постоять, и по Селигеру проплыть, а после
рассказа брата Ивана-побывать в Мареве, у начала и конца той "не пыльной"
деревянной дороги, и на болоте, засосавшем танк Сергея Морозова, и на
Волхове, где прикрывал отход Анатолий Чивилихин, и на холме Березовского
городища-у могилы генерала Ивана Шевчука. Он воевал в этих местах, и на
Березовском городище, откуда такой хороший обзор, был у него наблюдательный
пункт. Однажды генерал, по местному преданию, обнял взглядом окрестности и
мечтательно сказал бойцам; "Жить бы здесь, ребята, а не воевать!" Отсюда
началось наступление частей Шевчука. Он погиб далеко от этих мест и перед
смертью попросил похоронить его на Селигере. Товарищи по оружию исполнили
его волю...
  Бурундай, нарушив приказ, с полудня скакал назад, пока не увидел далекие
дымы. Вершины дымовых столбов клубились в чистом ясном небе, озаренные уже
невидимым солнцем,-ночью будет мороз. Отставшее ядро войска остановилось
среди льда на большом, заросшем лесом острове, где была пища для огня. Уже
слышалось ржание коней, когда Бурундай встретил гонца, только что
посланного вослед ему Субудаем; старец еще раз доказал, кто тут великий
воин, знающий наперед, что будет.
  Желудок Бурундая давно был пуст, однако он, подъезжая к ханской юрте,
заставил себя не смотреть на мясо в огне, источающее головокружительный
запах, и на охрану, проводившую его удивленными и подозрительными
взглядами. В юрту Бату молодого полководца не пустили, потому что хан,
выпив свое вечернее вино, уже удалился на покой. Бурундай приблизился к
маленькой походной юрте Субудая. Один из ночных телохранителей пнул ногой
урусскую собаку, замершую у входа с оскаленными зубами, просунул голову за
полог и разрешающим жестом позволил Бурундаю войти.
  Субудай, не глядя на Бурундая, кривой рукой указал место рядом, подвинул
теплое мясо и молча продолжал слушать урусского раба с белой бородой. Глаз
Субудая был прикрыт, поэтому Бурундаю ничего в нем не удалось прочесть, а
остановившийся взгляд уруса поразил его своей глубокой отрешенностью - в
нем не было ни трепетного страха раба, ни холодной ненависти воина.
Бурундай торопливо рвал зубами мясо, прислушиваясь к непонятным словам. Но
вот Субудай выставил вперед сухую ладонь и повел пальцем в темноту,
где - Бурундай только что заметил - стоял на коленях давно известный ему
кипчак, толкователь болгарских, буртасских и урусских слов. Тихим робким
голосом кипчак начал пересказывать: большой богатый город урусов стоит в
конце этой речной и озерной дороги на реке Волхо при озере Ильмень, старшем
брате Селигера, наказанного когда-то солнцем.
  - За что всемогущее солнце наказало это длинное озеро? - перебил Субудай,
подумав вдруг о том, что назван