городов. Упомяну хотя бы о нескольких таких
пунктах обороны. На правом берегу реки Прони стоял город-крепость
Ижеславец, полностью разрушенный ордой поздней осенью 1237 года. Это
удельное княжество граничило со степью, и потому его столица была хорошо
укреплена. Северная стена, возвышавшаяся над крутым обрывом реки, была
неприступной. С восточной, южной и западной сторон городище окружали три
ряда валов и рвов, а внутренний детинец защищали два вала и глубокий ров.
Загородная резиденция-крепость рязанских князей Новый Ольгов,
контролировавший Оку и Проню, стоял на отвесных обрывах, а с напольной
стороны защищался высоким валом. В каком-то месте вал размыкался, и концы
его заходили друг за друга, образуя воротный проем таким образом, что враг,
штурмующий ворота, должен был брать щит в правую руку, а саблю или копье в
левую.
   Москвичи, как мы знаем, выдержали общий пятидневный штурм, столько же
продержался Переяславль-Залесскнй. Родной город Александра Невского занимал
стратегически важное положение на столбовой дороге от Средней Волги и
густонаселенного бассейна Клязьмы к ледовому верхневолжскому зимнику, к
Твери, Торжку и Новгородской земле. Он был защищен рекой Трубеж, рвами и
системой оборонительных валов высотой от десяти до шестнадцати метров, на
которых стояли двойные деревянные стены с двенадцатью боевыми башнями. На
пятый день штурма город и стены были подожжены со всех сторон, и оборона
стала невозможной. Все жители города были уничтожены.
   У нас нет никаких подробностей падения в феврале 1238 года Костромы,
Вологды и Ярославля. Археологи обнаружили в Ярославле, скажем, сплошной
слой большого пожарища того времени и очень бедный так называемый
культурный слой поверху - то есть город, основанный Ярославом Мудрым еще в
1024 году, полностью погиб и потом возрождался медленно, с течением веков,
один из которых дал нашему народу и всему человечеству бесценную
культурно-историческую находку - в местном монастыре, основанном незадолго
до нашествия орды Бату - Субудая, каким-то необъяснимым чудом объявилась
единственная рукопись гениального "Слова о полку Игореве"...
   Нельзя не вспомнить также о Боголюбове. Он занимал важное во
Владимирском княжестве стратегическое положение при впадении Нерли в
Клязьму. Основал его в 1158 году Андрей Боголюбский, построив в центре
поселения свою резиденцию-замок. Одним глазком увидеть бы, как он выглядел
восемьсот лет назад! О художественном вкусе, воплощенном в боголюбовских
камнях, чувстве гармонии, мастерстве и строительной сметке русских зодчих
можно судить по храму Покрова на Нерли, бесподобному архитектурному
памятнику тех времен, счастливо сохранившемуся неподалеку; 800-летие его
отмечала мировая культурная общественность по решению ЮНЕСКО.
   В Боголюбове стоял тогда прекрасный дворец белого камня, являвший собою
целесообразно сложный, не имевший на Руси аналогов ансамбль светской,
культовой и военно-замковой архитектуры. Главный собор, лестничные и
крепостные башни, закрытые переходы, жилые помещения - все это было
декорировано художественной резьбой по камню и дереву, барельефами,
скульптурой, позолотой. Пол собора строители выстлали тяжелыми листами
красной меди, хоры и переходы - майоликовыми плитками, дворцовую площадь -
белым камнем, башни и башенки имели шатровые верха. Замок опоясывали
заметные доныне рвы и оборонительные валы, на которых яростно сражались
защитники города в январскую метель 1238 года. Орда взяла приступом,
дочиста разграбила и до основания разрушила Боголюбовский дворец-выдающийся
архитектурный памятник средневековой русской н общечеловеческой
цивилизации...
   Давно было дело, и, кажется, пора бы забыть об этом, да все как-то не
забывается, как не забывается и последняя, чудовищная по разрушениям,
война, и та Отечественная, когда спустя почти шестьсот лет после нашествия
восточной орды войско западных "двунадесятн языков" дочиста разграбило и
сожгло Москву, а его "великий" предводитель перед отступлением распорядился
взорвать Кремль - историческое и архитектурное сокровище мирового значения
- со всеми соборами, дворцами, колокольнями, башнями и стенами; ладно,
пороху не хватило да фитили отсырели... Прошу прощения, что я попутно
вспомнил и про такое, но разве забыла бы когда-нибудь просвещенная Европа,
если б в 1815 году победители решили вдруг взорвать Лувр, собор Парижской
богоматери и другие национальные святыни французов?
   А теперь представим себе на минуту, дорогой читатель, реальность
середины февраля 1238 года. Столица княжества пала, продержавшись четыре
дня. Метут метели. Орда, "рассунушася" по всей земле Владимирской, штурмует
города, где на забралах стоят старики, женщины и подростки. Некоторые
городки и часть деревень оказывались пустыми - все способные держать оружие
ушли на Сить, а остальное население укрылось в лесных дебрях, недоступных
степной коннице. На Сити же, в районах теперешних сел Покровского,
Станилова и Юрьевского, Юрий Всеволодович обосновался станом, готовясь к
партизанской борьбе - единственной возможности сопротивления...
   В незапамятные времена на здешних просторах угро-финские племена,
давшие, наверное, имена таким рекам, как Сеньга или Ухра, соседствовали с
большим славянским племенем кривичей, назвавшим по-своему реки и речки:
Устье, Ить, Черемуха, Волокуша, Соть, Сить.
   Много обстоятельств определяло выбор Юрием Всеволодовичем места сбора
войск и народного ополчения. По легким ледовым дорогам на Сить могли прийти
воины из дальних и ближних городов - Костромы, Ярославля, Мышкина, Углича,
Конятина, Кашина, Вологды. И с точки зрения тогдашней стратегии и тактики
река эта длиною в сто сорок километров и шириною тридцать метров в среднем
течении представляла собою наиболее удобное место для сбора войск. Леса
прикрывали великокняжеский стан с тыла и флангов, а ее узкая долина, по
крайней мере, уравнивала силы противников, даже давала некоторое
преимущество русским. Сохранилась также возможность отступления по Мологе,
в которую впадала Сить...
  Любознательный Читатель. И все же орда как-то слишком быстро растрепала
большое и сильное княжество, разбила Юрия Всеволодовича на Сити...
  - Исходя из этого факта, нельзя все же, как это делается в исторических
романах, представлять Юрия Всеволодовича этаким увальнем, лежебокой,
растерявшимся, слабым и никудышным военачальником, мирным скопидомом.
Присмотримся к нему повнимательней. Осенью того года ему бы исполнилось
пятьдесят, и за его плечами была бурная жизнь, полная опасностей, ратных
трудов и организационных государственных устремлений.
   - Однажды, вспоминаю, мы уже говорили о том, что в год битвы на Калке он
предпринял большой поход для защиты западного фронта против немецких
рыцарей.
   - Этот бросок в Ливонию во главе двадцатитысячного войска был только
эпизодом его многолетней и упорной борьбы на том фронте! За год до этого
владимирские полки вместе с новгородскими ходили на Венкек, в 1225-м
разбили большое литовское войско, напавшее на Торжок и Торопец, в 1234-м -
еще один большой поход против немцев... Военная биография этого князя
началась в 1208 году, еще при жизни отца, когда Юрию было всего
девятнадцать лет и ему впервые пришлось защищать наследство пращуров-земли,
прилегающие к будущей великой русской столице. В том году "Кюръ Михаилъ и
Изяславомъ пришедша, начаша воевать волость Всеволжю великого князя около
Москвы, и се слышавь великый княз, посла сына своего Гюрга, и победи его
Юрги, сама князя утекоста, а люди овех избиша, и иных повязаша и возвратися
княз Юрги ко отцю".
   После смерти Всеволода Большое Гнездо он, борясь за великокняжескую
власть, дважды ходил на Ростов, один раз на Новгород и в этих феодальных
междоусобных войнах был беспощаден. Перед знаменитой братоубийственной
Липицкой битвой он отверг предложения о мире, заявив своим воинам и
воеводам: "Человека оже кто иметъ живаго, то сам будет оубитъ, аще и
золотом шито облечье будет, оубии, да не оставим ни одного же живаго, аще
кто ис полку оутечеть, не убить имемъ, а тех вешати или распинати".
Жестокая междоусобица завершилась в 1229 году полной победой Юрия:
"поклонишася Юрью вси, имуще его отцомъ собе и господиномъ". А в 1226,
1228, 1229 и 1232 гг. Юрий Всеволодович предпринимал походы на мордовские
земли, расширяя отцовское наследство, продолжая крепить новый центр русской
государственности, внешнюю и внутреннюю политику Юрия Долгорукого, Андрея
Боголюбского и отца своего Всеволода Большое Гнездо; так что это был
опытный военачальник...
   - Теперь становится понятным и логичным стремительный марш-бросок
владимирских войск к Коломне в начале зимы и полуторамесячное сопротивление
орде на пути от Рязани до Владимира! Наверное, великий князь Юрий
Всеволодович и вправду сделал все, что мог...
   - К сожалению, он поначалу недооценил врага, счел, наверное, опасность с
востока чем-то вроде половецкой, никогда не угрожавшей всей Руси и давно
ослабнувшей; эта недооценка выглядит в ретроспективе обыкновенной
беспечностью, той самой русской беспечностью и самонадеянностью вождя или
его информаторов, от которых наш народ не раз жестоко страдал в своей
истории. Ведь еще в 1236 году появились во Владимирском княжестве толпы
болгарских беженцев. В. Н. Татищев, перелагая летописные сведения, писал,
что они "пришли в Русь и просили, чтобы им дать место. Князь же великий
Юрьи вельми рад сему был и повелел их развести по городам около Волги и в
другие". А Юрий сам же предупреждал об опасности короля Белу IV! Венгерский
монах-миссионер Юлиан писал о событиях осени 1237 года: "Князь суздальский
передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью
совещаются, как бы прийти и захватить королевство венгров-христиан", что у
орды "есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего".
   Но на что он сам надеялся, Юрий? Не влезешь в душу человека, да еще из
такого далека! Если стратегические цели орды, несомненно, были известны
Юрию, то о тактике ее и ближайших планах он, видимо, ничего не знал -
дальняя и ближняя разведка у него была поставлена из рук вон плохо, а
многовековой исторический опыт Руси говорил, что степняки никогда не
проходили русскую землю насквозь и никогда не предпринимали больших походов
зимой.
   В февральском же хаосе 1238 года, царящем на Владимирской земле, не
разобрался бы ни один вождь, будь он хоть семи пядей во лбу. Брались один
за другим города, гибли в лесах на пути к Сита разрозненные остатки
владимирских войск. Не добрался до Сити, например, Иван Стародубский "с
малым войском", отправивший семью "за Городец за Волгу в леса", и мы в
точности не знаем, могла ли в той реальности успеть - за сотни-то лесных
верст! - помощь из Новгорода, если б она и затевалась; не было ж тогда ни
телефонов, ни радио, глубокие снега лежали, трещали морозы, а главные
ледяные дороги мгновенно перерезались мобильными отрядами орды. Успел
прорваться на Сить только брат Святослав из Юрьева-Польского да Васильке
ростовский...
   И надо представить себе состояние Юрия Всеволодовича, когда он узнал на
Сити о том, что нет у него уже ни жены, ни троих сыновей, ни невесток, ни
внуков и ни одного целого и свободного города... Переживавшего в те
февральские дни муки неизбывного горя Юрия, у которого все в жизни рухнуло
враз, можно понять, но неслыханная беда словно ничему не научила его
воевод, профессиональных военных людей - сборные рати князя, оказывается,
были рассредоточены по нескольким деревням и, как свидетельствует
Ипатьевская летопись, "не имеющоу сторожи"; рассупонились, не ожидали,
знать, такой скорости передвижения войска Бурундая - сему тоже не было
исторического подобия...
   И был еще у орды восточной, должно быть, главный и самый страшный
военный прием, позволяющий ей почти без потерь брать даже очень хорошо
укрепленные города,- новинка, заимствованная у китайцев и впервые
примененная в неслыханных масштабах против чжурчжэней. Однако способ этот,
использованный на всю мощь также при штурме среднеазиатских городов, не дал
ожидаемого эффекта на Руси.
   Любознательный Читатель. Что имеется в виду?
   - Использование в военных целях пленных... Посмотрим, что произошло на
Сити, когда враги обнаружили владимиро-суздальское ополчение, в котором
собрались на смертный бой князья, бояре, воеводы, крестьяне, купцы,
ремесленники. Великий князь Юрий Всеволодович "повеле воеводе своему
Жирославу Михайловичу совокупити воинство и окрепляти люди, готовяся на
брань. А в сторожи посла мужа храбра Дорофея Семеновича с 3000 мужей, да
увесть о татарах". Разведка-то, повторимся, была у князя поставлена из рук
вон плохо, потому что Дорофей Семенович, он же Дорож, "мало отошед, паки
возвратися и поведа, рекий: "Княже, уже обошли нас татарове"... " И вот
"соступишася на реке Сити обои полки, и бысть брань велия и сеча зла,
лияшася кровь, яко вода, надолзе времени никто же хоте уступити. Но к
вечеру одолеша безбожнии". Летописец повествует эпически просто, трагично и
кратко: "Убиен быс великий князь Юрий Всеволодичъ на рице на Сити и вой его
мнози погибоша". Новгородский современник события повествует о судьбе
самого князя: "Бог же весть, како скончася, много бо глаголют о нем иные".
Летописи и раскопки археологов на Сити, где первым из историков побывал М.
П. Погодин еще в 1848 году, свидетельствуют, что рать Юрия Всеволодовича
была разбита по частям, обратилась в бегство, и орда - это был ее коронный
номер,- секла людей, как траву, преследуя их на семидесятиверстном пути до
устья Сити.
   А теперь я попрошу читателя обратить внимание на одно из последствий
битвы: "...многие воеводы и бояре, и большая часть воинства падоша".
Значит, какая-то часть дружинников и ополченцев была пленена - учтем это
обстоятельство...
   Последним князем, погибшим в северо-восточной Руси, был плененный на
Сити Василько Константинович ростовский. Вот его великолепный портрет: "Сей
князь Василько бысть телом велик, лицем леп, очи светлы, храбр и мужествен,
вельми изучен многим рукоделиям и хитростем, милостив ко всем и отнюдь не
памятозлобен, винным прощателен". Этого, должно быть, и вправду
незаурядного человека враги на Сити "яша жива и ведоша до Ширенского лесу,
нудяще его веру их прияти. Он же не послуша. Они же, много мучивше его,
смерти предаша. Бысть сие зло марта 4-го дня". Когда орда ушла, княгиня
ростовская Мария, дочь Михаила черниговского, эта выдающаяся,
широкообразованная женщина, возродившая позже русское летописание,
разыскала в Ширенском лесу останки любимого, перевезла в Ростов, предала
земле, и среди ростовчан "бысть по нем жалость велия, и никто из служащих
его до смерти можаше забыта, ниже хотяху иным князем служити".
   Мысленно перенесемся в тот мартовский день 1238 года, когда отряд
военачальника орды Бурундая, оставив гору трупов на льду Сити, вышел через
Ширенский лес на торную торговую дорогу, ведущую к вожделенному богатому
Новгороду, и здесь соединился с тысячами Субудая, обозом Батыя и огромным
полоном. Татищев: "Татарове, победя ту князей, аще и велику язву понесоша,
паде бо и их немалое множество, но множество их, а паче пленных, закрыва
погибель их, идоша к Торжку" (курсив мой.- В. Ч.).
   Какое-то число пленных Бурундай пригнал через Ширенский лес и на
дорогах, ведущих к Торжку, подсоединил к основной их массе, захваченной
ордой по западным волостям Владимирской земли - в окрестностях Дмитрова,
Волока Ламского и Твери.

   Небо исчезло. Субудай, превозмогая боль в спине, откидывался на заднюю
луку широкого урусского седла и взглядывал вверх, где из серого ничего
нарождался этот белый и мягкий лебяжий пух. Он был похож также на
содержимое серых коробочек, что собирали с кустов, чьи корни смачивала
вода, презренные, иссушенные солнцем, ковыряющиеся в земле и не умеющие
держать в руках саблю жители Хорезма. Из такого белого пуха они ручным
колдовством делали почти невесомую, приятную на ощупь одежду, которую
Субудай в давнем горном походе полюбил больше, чем холодные и тяжелые,
по-змеиному льнущие к телу ткани народа джурдже.
   После взятия последних городов Субудай должен был отоспаться в
каком-нибудь селении, чтоб силы, отнятые седлом, вернулись, а спинная боль
ушла. Он вспоминал, как бородатый, годами равный Субудаю урусский купец,
что следовал с болгарской земли при обозе, сделал с ним такое, чего
полководец не ожидал познать в этой жизни. Через кипчака-переводчика
почтительно пригласил его в какое-то низкое черное жилище, называемое
словом, будто взятым из языка джурдже,- бань-я. В каменном очаге бань-я
доживал огонь, было жарко, как в хорезмских песках, и стояла в больших
деревянных сосудах всеоживляющая вода. Голый красный купец бил мокрыми
облиственными прутьями себя, потом кипчака и телохранителя-монгола, обливал
их водой. Монгол отвратительно визжал и смеялся. Субудай подумал, что яса
запрещает осквернять голым телом реку, а тут реки не было, а тело чесалось
и требовало омовения. Он тоже разделся, осторожно попробовал на вкус воду -
она была мягкой, как в весеннем ручье. Урус бросил воду на камни,
расплылось горячее белое облако, и по телу старого воина разлилась
неведомая приятная слабость. Субудай не разрешил бить себя. Он с юности
этого никому не позволял, потому и оказался в степи, у Темучина, что было
так давно, будто это было не с ним,-десять раз по пять лет. Однако теплая
истома властно брала его в нежные путы, и он дал знак монголу сделать ему
так, как делал себе этот старый обезумевший урус, который бил и бил себя по
спине уже почти голыми прутьями, стоная, словно ему выворачивали суставы.
Потом Субудая обливали водой, обтирали белой и прохладной урусской тканью,
облекали в одежду из такой же ткани. В теплом жилище по его знаку сбросили
на пол с широкой деревянной скамьи большой мягкий мешок, застланный той же
белой прохладной тканью, а когда привели юную, нетронутую уруску с белой
прохладной кожей, Субудай уже засыпал и, очнувшись от ее дрожания, жестом
приказал монголу оставить его одного, потому что ему было хорошо одному,
без боли в спине...
   И если б не эта спинная боль, Субудаю было бы хорошо и сейчас вспоминать
бань-я, подремывая на длинноногом русском коне хорошего спокойного хода,
смотреть на белый небесный пух, точно такой, что спускался об эту пору и в
его родные безветренные долины. И не думать бы о войне и крови на снегу, а
лишь о сыне своем Урянктае, что был сейчас при Бурундае, и юном Кокэчу,
которого отец пока держал в охране ставки.
   И еще Субудай думал о том, как хорошо он сделал, что не повел большой
плен от Ульдемира,- в западной части этого улуса тоже много людей, его
воины быстро научились их искать по лесам и брать на арканы, и много их
дойдет еще живыми до Новгорода, о богатствах которого урусский купец
рассказал внуку Темучина сыну Джучи такое, чему Субудай пока не верит.
Только вот кони слабеют на скудном корме и не дойдут до нового нетронутого
улуса, если урусский купец солгал и в первом городе, о котором разведка
Субудая давно ему донесла, не окажется зерна.
   Батый, упоенный победами, гнал Субудая вперед. Богатая добыча была у
него в руках - вороха дорогих мехов и тканей, тяжелые сундуки, наполненные
тонкими изделиями из золота, серебра и драгоценных камней, прекрасные юные
девы с белой кожей, тугими телами, голубыми, как небо, глазами и длинными
мягкими волосами, рослые, выносливые и сметливые рабы, умеющие ковать
оружие и строить города, табуны сильных лошадей, верховых и упряжных,
вывезших награбленное добро из темных лесных хлябей к этой ровной большой
дороге. В завершение похода Батый возьмет древнейший город урусов, где
скопились не тронутые веками сокровища, и ему, Батыю, не будет равных на
Карулене по богатству и славе; он, повоевав эту страну, быть может, затмит
славу своего великого деда...

   Любознательный Читатель. А тут вдруг распутица...
   - Пресловутая распутица так въелась в нашу доверчивую память еще со
школьной скамьи, что