а сразу за воротами, чтобы усилить оборону.
Глупый урус! Субудаю же надо проломить ворота, взять внешнюю стену, и город
будет в его руках. Внутреннюю свою крепость, где главная добыча, Урусы сами
возьмут или она сама сгорит. Добыча СубуДаю, впрочем, не нужна. Худо, если
в огне погибнут запасы зерна да этот сын змеи, маленький князь, из которого
надо бы по капле выпустить кровь на глазах живых Урусов, чтоб они узнали,
как может быть благодарен степной воитель богу Сульдэ за победу над
непокорными.
  В тот день Субудаи успел доехать до маленького селения урусов, что стояло
в густом лесу на север от города. Его нашел сын Субудая Урянктай для себя,
не тронул там никого и спокойно, вдали от ставки и отца, отдыхал первые дни
на хороших кормах. Субудаи, узнав об этом, сразу же послал туда хитроумного
мужа из империи Сун, ведавшего камнеметательными машинами, что были брошены
под северным хлебным городом, и наказал сыну, чтоб тот со своей сотней
делал все, что скажет хитай.
  Сын преподнес дорогой подарок! Субудаи издали услышал звонкий перестук
железа. На краю селения стояла маленькая кузница, и Субудаи, заглянув в ее
прокопченное чрево, увидел жаркое дыхание горна и рабов, махавших большими
молотками, - Урянктай, наверное, дал им степной образец самого простого
наконечника стрелы, груда "срезней" у порога кузницы росла.
  И главное дело шло так, как задумал Субудаи, - поднадзорные урусские
мастера уже отесывали тяжелые рамы, собирали лотки, закругляли барабаны.
Урусы, по словам Урянктая, были понятливыми, только пока не догадывались,
зачем все это обработанное дерево и в таком количестве. Одно было плохо -
рабам, чтобы исправно махать топорами и молотками, нужен был пусть не хлеб,
а хотя бы здешний земляной плод, называемый ре-па. Но корм тут, наверное,
кончался. Остатки зерна сын тайно переправил отцу, а скотину, судя по
всему, сотня Урянктая съела и взялась уже за урусских коней, которые будут
нужны, чтобы тянуть отсюда камнеметательные машины.
  Субудаи перед сном поведал сыну новости. Из личной тысячи Бурундая
погибла почти половина. Много, очень много воинов сгорело во рву вместе с
надеждами внука Темучина сына Джучи. Гвардейская тысяча Субудая вся цела,
несет охрану ставки. Кокэчу, младший брат Урянктая, караулит запасное
зерно, которое может их спасти в крайних обстоятельствах. Крепость на
большой реке быстро не взять, а дорогу к степи совсем отрезали широкие
долины, забитые снегом, насквозь пропитанным водой. Она уже взялась
разливаться над снегом, и теперь ни конный, ни пеший воин не сможет
преодолеть ее, пока она не уйдет в Итиль и внутреннее море.
  - Пришлю тебе, сын, свою тысячу для прокорма.
  - Не делай этого, отец. У меня нет ни зерна, ни мяса.
  - Степного воина кормят ноги его коня. Весь этот север нетронут.
  - На севере непроходимые леса, отец. Водораздел слева доедают Бури и
Байдар. Справа две реки, одна за другой. Их долины конь уже не перейдет,
  - Не надо переходить. Иди вдоль первой реки. Встретишь безлесье - ищи
кучи сухой травы и селение. Обойдешь исток, иди на вторую реку. Она больше
первой, и значит, на ней гуще живут урусы. Селятся они на крутых правых
берегах, и тебе не надо в долины.
  - Хорошо, отец.
  - Еще пришлю тебе Аргасуна с опаленным злым войском.
  - Почему Аргасуна?
  - Он ненавидит Бату, потому что не чингизид. Его дед Качиун был братом
Темучина. А отец Аргасуна Элчжигитай-нойон ждет, чтоб сын отличился в этом
походе и прибавил вес всему роду. Но Аргасун не управляется умом - он
говорит против Бату.
  - Что именно, отец?
  - Аргасун болтал, что надо опалить бороду Бату. Пусть и дальше болтает.
Сам ничего не говори. Скажешь худое - земля передаст. Так меня учил твой
дед.
  - Мир его праху!
  - Людей не жалей, береги только коней. Чтобы выбрать лучший путь к
селениям, пытай урусов. Мать на глазах детей, детей на глазах матери.
  - Знаю, отец.
  - У седла каждого воина должен быть аркан.
  - Зачем?
  - Брать стену.
  - Какую стену?
  - В той стороне стоит первое твое счастье воителя - богатый город урусов.
Тихо, как змея, оползи ночью вал и ров, по арканам посылай воинов на стены.
  - Где этот город, отец? - оживился Урянктай.
  - За северными лесами. На второй, большой реке. О нем пока никто не
знает, кроме тебя и меня.
  - Спасибо,отец.
  - И поспеши! Опереди Бури с Гуюком.
  - Быстрей посылай свою тысячу и Аргасуна с палеными сотнями.
  - Они голодны и свирепы, как полосатые звери страны бывшего народа
джурдже... Жду от тебя гонца с главной новостью. Дальше в глубину земли
урусов не ходи!..
  - А если дальше будет большая и легкая добыча?
  - Не ходи! У большого озера, ледяные берега которого вы с Бурундаем легко
опустошили, я сказал Бату:
  "Глубже идти нельзя!" Его дед великий Чингиз-хан учил меня, что глубина
несет смерть...

  Разлились наконец урусские воды. Они досыта напоили глубокие снега,
лежащие в долинах и на речных льдах, потом вместе с солнцем растопили и
смыли их, взялись точить и рыхлить ровные ледяные поля между островами на
поймах, белые извилистые полосы в руслах. Вода прибывала да прибывала с
верховьев, залила все окрестности этой хитроумной крепости урусов и встала,
набирая постепенно уровень, будто ниже по течению ее держали высокие
плотины, как на реках бывшего народа джурдже.
  Урусская вода-проклятие Субудая! Он не успел вывести остатки войска с
добычей и чингизидами в сухую степь - топкие снега по-над поймами и в
долинах, надледные хляби да водяные просторы стали совсем непреодолимыми.
Он дважды покорял с большим войском самое Итиль, но тогда люди и кони были
откормленными, сильными, великая спокойная река не сжимала холодом
внутренностей, а при каждом воине - большой кожаный мешок, который не давал
утонуть. Сейчас не переправить добычу и чингизидов даже через эту воду,
если за ней не различаются отдельные деревья, а как же тогда разлилась Ока,
что пересекла дорогу к степи в двух дневных переходах отсюда?
  Урусская вода - воинское счастье Субудая! Он теперь может не опасаться,
что урусы из каких-то нетронутых улусов соберутся и придут сюда, чтобы
добить его малочисленное и ослабевшее войско, захватить добычу и самое
дорогое - чингизидов, за жизни которых они могут затеять великий торг с
великим ханом Угедеем. Субудай задолго до такого позора на всю вселенную
вынужден будет перерезать себе глотку и умереть, как баран. Ему совсем не
жаль себя, старого, он лишь боится степной хулы, что враз перебьет
полувековую хвалу, да дрожит бессонными ночами за судьбу Урянктая и Кокэчу,
сыновей своих.
  Чтоб урусы не смогли подпустить соглядатаев, Субудай приказал Бурундаю
выставить заслоны-дозоры на всех дальних подступах к богатым распаханным
водоразделам и этой замечательной урусской крепости, что оказалась куда
крепче, чем это можно было предположить. Строитель-урус, которого Субудай
все же превознес бы и взял на службу, подчинил себе все воды вокруг
крепости. С востока, в широкой долине, они больше месяца будут стоять,
прежде чем слиться в Оку, Итиль и внутреннее море. С севера и запада
крепостные стены обегает длинный кривой вал, и к нему подступила стоячая
вода дочерней реки, через которую Субудай вовремя проложил бревна из
разобранного селения.
  Где-то в лесах рыщут по склонам главного водораздела Гуюк с Каданом и
Бури с Байдаром. Еще близ большого озера Субудай и внук Темучина сын Джучи
подобрали им самые ослабленные и ненадежные сотни. Запас зерна, взятый в
хлебном городе, ушел на прокорм коней Субудая и Бурундая, устремившихся
основным маршрутом. Гуюк, по расчетам Субудая, должен был кормить свой
отряд грабежом городов и селений, расположенных по правому склону. Так и
было поначалу. Вскоре, однако, головные тысячи, истощившие хлебный фураж,
начали бросаться по сторонам и опустошать ближайшие селения. Гуюк вынужден
был посылать разрозненные отряды все дальше и дальше от водораздела, где
бедные и мелкие селения урусов стояли реже, прятались в густых лесах,
жались к заснеженным речным долинам, в которых увязали кони. Потом начались
хлебные места другого улуса, где на одной из приречных круч стоял богатый
город. Но Дорогобуж с налета взял Бурундай и, оставив запас зерна Субудаю и
ставке, быстро ушел прямо на юг. Голодные воины Гуюка застали пепел. Однако
они хорошо подкормились в окрестностях и, забыв осторожность, ринулись к
богатой столице западного улуса. Сын великого хана, освободившийся из-под
опеки Бату и Субудая, мечтал взять город на скаку, чтоб затмить их славу и
посоперничать в добыче с безродным Бурундаем и сыном простолюдинки Бури, но
храбрая и многочисленная дружина урусов встретила Гуюка в двух переходах от
своего древнего города, и сыну Угедея долго еще мерещились в густых
кустарниках стены железных бородачей. Не удалось их ни расклинить бешеным
налетом, ни рассыпать по снежным полянам, а когда из-за леса появилась
грозная тяжелая конница урусов, Гуюк первым повернул морду коня на восток и
даже не оглянулся, чтобы посмотреть, как конные урусы отсекли на излучине
реки половину отряда, засыпают его тучей стрел, достают воинов пиками,
полосуют саблями, коням подсекают мечами ноги, железными крючьями
выдергивают степняков из седел, добивают топорами и дубинами.
  Субудаю донесли обо всем этом уже давно, а потом из отряда Гуюка пошли
сообщения, которые полководец предвидел. Корма совсем мало даже в дальних
селениях - все съедено к весне самими урусами, их коровами, птицами, овцами
и лошадьми. Появились там неуловимые урусы на сильных конях. Не только
сжигают на лесных и приречных полянах последние кучи сухой травы, но и
заманивают разведку и мелкие группы Гуюка в непроходимые дебри, откуда
возврата нет.
  Воины были недовольны Гуюком еще в начале похода, когда он ставил во
главе сотен только своих людей, не считаясь с родовыми обычаями разных
племен. Слишком многих казнил, а после разгрома у излучины реки совсем
перемешал в отрядах роды и племена, считая, что так, через своих людей и
беспрерывные казни, легче будет внушить всем беспрекословное повиновение.
На такое не рискнул даже сам Темучин, создавая великую степную армию.
Субудай тогда решительно пошел за ним, потому что человек, ставший
Чингиз-ханом, уважал достоинство родов и благоволил вчерашним врагам даже
больше, чем своему роду, если они верно служили ему. Половина вселенной
легла под копыта степных коней, и народы, ее населяющие, истаяли
наполовину, как этот урусский снег.
  От войска Субудая тоже осталось куда меньше половины, однако и остаток
придется половинить. Гуюк уже взялся за это по-своему, - по последним
донесениям, от его отряда отделился умный и храбрый Кадан, потому что
ночами в сотнях старшего брата начали исчезать раненые и больные воины.
Потом Гуюк приказал выбирать владельцев самых слабых коней среди кипчаков и
найманов. Их кони шли в пищу оставшимся. В поисках корма отряды рыскали по
водоразделу, жгли селения, убивали все живущее, но сами таяли на глазах.
Кони - главная ценность степняков - слабели от бескормьяи тяжелых
бездорожных переходов через сырые снега и бурные ручьи. Наконец воины Гуюка
начали гибнуть безразборно, навек оставаясь в урусских лесах с перерезанным
горлом из-за торбы овса, куска мяса, хорошего оружия, давней племенной
вражды, неотмщенной крови предков, пустых ссор.
  Настал день, когда поредевшие отряды Гуюка начали выходить на главный
маршрут. Они потянулись к ставке, но Субудай, оповещенный заранее, выставил
надежные заслоны, которые направляли бывшее войско на юг, по кручам главной
реки. Инстинкт старого воителя подсказывал Субудаю, что там, как и на
севере, куда ушел Урянктай с Аргасуном, должны быть нетронутые селения. И
путь по весеннему бездорожью легчал - ручьи утихали, снега оседали,
утончаясь с каждым днем и обнажая на взгорках землю с прошлогодней жухлой
травой, сквозь которую скоро проступит свежая, молодая, зеленая - спасение
войска!
  На подступах к ставке озверевшие кони Гуюка прорвали заслон, смели
охрану, прочную изгородь и разметали по клочку, съели вмиг большую запасную
кучу прошлогодней соломы, собранной для гвардейской конницы и охраны. Гуюк,
сын великого каана, не появился в ставке, только попросил передать Бату,
что по возвращении с юга выдернет высокородному его жидкую бороденку.
  Давно не было вестей от Бури с Байдаром. Субудай знал, что через
несколько переходов от большого озера они взяли круто влево и пошли вдоль
верхней Итили, где оказалось много богатых селений. Байдар медленно
продвигался с основным отрядом этим дочерним водоразделом, а отряды Бури
выискивали жилища урусов по обе его стороны. Они объедались у костров
свежатиной, хорошо отсыпались, собрали запасной табун урусских коней.
Байдар в походе спит меньше других, всегда спокоен и умеет ладить не только
с воинами или неистовым Бури, но и самим Бату. А в правнуке Темучина внуке
Чагатая сыне Мутугена гуляет чья-то дикая кровь. В каждом новом селении он
ищет прежде всего какой-нибудь хмельной напиток, а потом всю ночь меняет
пленниц.
  Когда Субудай со ставкой пошел по главному водоразделу на юго-восток,
гонец сообщил, что Байдар узнал о богатом городе на большом изгибе Итили,
собрал все войско и вместе с Бури бросился к нему. Больше никаких вестей от
них не приходило, и Субудай начал тревожиться. Уже от города послал туда,
глубоко в тыл, небольшой отряд надежных гвардейцев, который, однако,
вначале бесследно исчез, но потом появился с караваном урусского зерна.
Гонцы, оказывается, наткнулись на отделившийся отряд Кадана, который и себя
подкормил и позаботился о ставке; Кадан станет великим воителем!
  Не было пока вестей и от Урянктая с Аргасуном, хотя эти-то ушли совсем
недалеко и пока продираются, наверно, сквозь густые северные леса, чтоб
добраться до истоков двух дочерних рек и найти тот богатый нетронутый
Урусскки город. Субудай даже отдал сыну своего кипчака-толмача, который
лучше всех в войске знает эту землю, обычаи ее жителей и каким-то особым
нюхом чует, где может еще оставаться зерно и сухая трава,
  Нет, создателю этой крепости Субудай все же сломал бы спину! Урус
придумал, оказывается, такое, от чего Субудаю не спится вторую ночь.
Прибывающая вода в дочерней реке, что омывала разливом западный и северный
валы, вдруг пошла к материнской реке по тенистому глубокому рву сильной
стру„й, прорвавшись под западным валом, потащила лесной сор, шкуры, гнилые
внутренности коней, трупы казненных воинов. Теперь вокруг города была
сплошная вода-широко разлилась и стояла с трех сторон света, но ревела и
бурлила на дне рва, защищая южную ворогную стену крепости, самую доступную,
как вначале подумал Субудай, а теперь он даже и не знал, можно ли снова
начинать работы, если быстрый и сильный водный поток будет выносить из рва
не только бревна и связанные кусты, но и большие камни, окажись они у
Субудая под рукой.
  Камни! Субудай вздрогнул, и сон совсем отшибло. Крепость не взять, если
нет в этой местности камня! Надо ловить на южном и северном водоразделах
пленных мастеров по железу и дереву, возить сюда со всей округи сырой и
сухой лес, железо, снова заваливать проран, щипать и строгать стрелы,
ковать и калить наконечники, строить непробиваемые щиты и, главное,
камнеметательные машины...
  Но где взять камень? Из-под снега вытаивала черная земля, под ней на всю
глубину рва плотно лежала, желтая и почти такая же мягкая глина, как та, на
которой жил бывший народ джурдже. Но Субудай пока не увидел здесь ни одного
камня, а без него нельзя снести башен и защитных верхов на стенах,
уменьшить число стреляющих. Камень может лежать на дне большой реки, под
водой, и его не достать. Придется месить глину и калить ее в огне большими
тяжелыми кусками да разбирать все прокаленные огнем очаги ближайших
селений. Но откуда взят крепкий камень на изваяние, напоминающее человека,
которому кланялся урусский певец? И водовод под западным валом не может
быть из глины или дерева - его бы размыло или быстро сгноило. Камень тут
где-то должен быть! Надо пытать пленников, срезать на них мясо до костей,
пока не покажут место, в котором они ломают камень...
  Субудай постепенно успокоился и забылся, но вскоре проснулся, разбуженный
предутренними протяжными криками урусских домашних птиц. Потом из крепости
донеслось далекое знакомое блеяние баранов, пронзительный визг свиней и
предсмертное хл„банье быков, слышное даже сквозь ржание голодных степных
лошадей, выгрызающих до корней прошлогоднюю траву на обтаявших взгорках.
  Субудай понял, что урусы закончили свой долгий пост и начали резать
скотину на мясо, счастливцы.
  А всю следующую ночь трещала и ухала материнская река. Солнечным утром
напряглись вешние воды, взломали наконец лед, и сплошное белое поле
величаво двинулось вниз, опахивая прохладой речные кручи. Через день-два
гулкие шорохи на реке начали стихать, меж льдин появилась открытая вода.
Она все прибывала да прибывала, заливала снега в широкой пойме, подступала
к далекому лесному окоему на той стороне долины. Лед забил петли дочерней
реки, окружил зыбким белым крошевом город с запада и севера, и только в
проране перешейка вода ревела по-звериному, и степные кони, прядая ушами,
тревожно прислушивались к грозному реву. Нет, этому проклятому урусу старый
воитель вынул бы глаза и отрубил руки!
  Люди, посланные Субудаем вслед Гуюку, доносили, что войско его хорошо
кормится на крутых берегах материнской реки, где стоят хлебные селения и
небольшой городок, взять который, однако, невозможно - он тоже со всех
сторон окружен водой. А вскоре пришли долгожданные новости от Байдара и
Бури. К ним присоединился отряд Кадана, и они взяли, правда с большими
потерями, город на берегу Итили. В нем полно сухой травы, овса и того
темного зерна, из какого урусы пекут душистый черный хлеб и варят пенный
хмельной напиток. Лед там весь ушел по Итили во внутреннее море, но вода в
долине еще прибывает. Субудай послал гонца в обратный путь, наказав
трогаться всем к ставке, когда Итиль пойдет на убыль.
  Теперь старый воитель спокойно займется подготовкой к последнему штурму
злого города. Путь в степи отрезан надолго, и на такой же срок
рассредоточенные остатки войск Субудая надежно укрылись за половодьем,
разделившим на сиротливые острова всю эту многоводную землю урусов...
  Субудай, с нетерпением ожидавший вестей от Урянктая и Аргасуна, дождался
наконец гонца. Спросил о главном:
  - Нашли они город?
  - Да. Поймали у лесного ручья двух соглядатаев из него, отца и сына.
  - Так, - засверлил глазом старый воитель.
  - Отец молчал, как земля, и ему забили рот камнями.
  - Камнями? - оживился Субудай.
  - Потом пытали сына, который ожил ночью и ускакал на коне к городу,
оставляя след.

  - Любознательный Читатель. Не слишком ли жестокие казни придумывает
автор?
  - Нет. Это были жестокие времена... Внук Темучина сын Толуя Монке-хан,
взяв позже власть в ставке деда, арестовал влиятельных эмиров, нойонов,
темников и других войсковых начальников. Перечисление их "надолго бы
затянулось, - пишет Рашид-ад-Дин, и каждый воображал себя таким высоким,
что даже горному небу до него не достать". Были тогда казнены многие
родственники великого хана, а всю военную оппозицию, насчитывавшую
семьдесят семь человек, "умертвили вбиванием в рот камней"...
  - А что это за хлебный город, который - по нашему предположению - могли
взять в глубоком тылу Кадан, Байдар или Бури, овладев запасами ржи?
  - Ржев. Летопись впервые упоминает его в 1216 году. Стоял Ржев довольно
далеко от основного маршрута орды и взят был позже первых городов
водораздела. Вернемся, однако, к Козельску.
  - Понимаю, что наше свободное путешествие в прошлое позволяет
предполагать кое-какие второстепенные подробности, но нам все же следует
придерживаться более или менее достоверных фактов в главном. Откуда
известно о бескормице в войске Субудая, дислокации его отрядов, месте
расположения ставки Батыя или, скажем, о каком-то богатом городе по
соседству с Козельском? В