первый-то этого, наверное, не знал. Жуть!
   - Надо думать. "Через несколько недель, когда все выздоровели, отец,
Петров, Кукузе и Леошин в беседах очень часто смеялись над присягой
монгольских палачей-феодалов". Письмо длинное... Дальше рассказывается, как
брата Карасала в качестве переводчика захватчики возили в соседний хошун,
где они разграбили золотой рудник, как служащих привязывали к столбам, как
делили в лесу золото и барахло, а переводчика заворачивали в ковер, чтоб он
не увидел, кому сколько достанется...
   А вот последнее письмо племянника Карасала, живущего до сего дня в Туве:

   "Что я помню о моем дяде Владимире Александровиче? Не многое, ведь я
родился в 1908 году, однако какието детские воспоминания остались, то
смутные, общие, то яркие, картинками.
   Карасал сеял коноплю. Помню, как мои старшие братья и старшие дети
Карасала ухаживали за коноплем, мочили его в енисейской протоке и отбивали,
трепали на простои деревянной машине, сделанной Карасалом. Еще помню, как
Карасал с моим отцом и Пыщевым, братом Марины Терентьевны, гнули полозья
для саней и кошевок, а также гнули дуги. В библиотеке Карасала помню книги
Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гоголя, Гюго, Некрасова, Крылова, двенадцать
толстых томов "Жизни животных" н много других книг. И еще помню, как он
играл на музыкальных инструментах-скрипке, кларнете, гитаре, балалайке,
мандолине. Его этому умению удивлялись и русские крестьяне и тузинцы,
приходили слушать. Под его аккомпанемент моя мама Лидия Александровна и
Марина Терентьевна пели, помнится, "Волга-реченька", "Не брани меня,
родная" и "Не искушай меня без нужды". И еще помню большой концерт, в
который он втянул многих родных. Вначале он, нарядившись кузнецом, пел "Мы
кузнецы" с перебоем молотками по наковальне.
   Карасал первым прочистил и проложил зимнюю дорогу через хребет на Малый
Енисей, по Балыктык-Хему и Тсрзику возил рыбу в обмен на муку в Сарык-Сек,
Фсдоровку, Бояровку, Медведевку и Зубовку, его примеру последовали все
тоджннцы и благодарили его.
   Томут-нойон выгнал Карасала с прииска Темерчи. Карасал там стал строить
кузницу, но Томут вместе с хошунным начальником Лопсан-Мереном прогнал его
и сдал это место Скобееву, потому что Карасал не мог нойону платить такую
подать, какую тот просил. Так и все время нойон изгонял Карасала со всех
мест к в 1918 году- с его постоянного местожительства".

   На этом наше путешествие в прошлое Тувы заканчивается, и мне,
собственно, добавить нечего, кроме общеизвестного - с помощью Красной Армии
трудящиеся тувинцы выгнали интервентов и томутов, установили в 1921 году
народную власть.
   Любознательный Питатель. Хорошо, а что сталось с главным нашим
героем-Карасалом? Он вернулся в Тоджу?
   - Нет. На родине он был арестован.
   - За что?
   - По доносу. Надо учесть обстановку того времени, крутого, тревожного,
переломного. Еще идет гражданская война. Разруха, голод, саботаж городских
спецов и сельского кулачества. У работников, укрепляющих с лета 1919 года
Советскую власть в Сибири, было м.;ого важных забот. И вот донос на
человека, не имеющего никаких заслуг перед революцией. Человек этот почти
тридцать лет назад выехал за пределы России, был там не то купцом, нс то
предпринимателем, имел богатое хозяйство, а вернулся на родину в тот год,
когда Советская власть по "сей Сибири пала. Кроме того, он был дворянином,
представителем самого привилегированного сословия при царском режиме.
   - Да, но Пушкин и Лермонтов, Миклухо-Маклаи и Грумм-Гржнмайло, Толстой и
Маяковский тоже были дворянами! А в чем конкретно обвиняли Карасала?
   - Будто бы из-за границы он снабжал белогвардейцев оружием.
   - Карасал? Оружием? А факты какие-нибудь были?
   - Была правда в том, что летом 1918 года именно с заимки Карасала
карательный казачий отряд доставил вниз оружие, и слух об этом, очевидно,
жил в округе. Но это было оружие, изъятое белоказаками у тувинцев!
Достоверную свидетельскую проверку факта можно было, наверное, сделать на
Тодже, но в Туве тогда тоже шла гражданская война.
   - И что-в расход?
   - Карасал восемь месяцев просидел в минусинской тюрьме, той самой, от
которой он вместе с Мариной Терентьевной отвел тувинского феодала Томута.
Выть может, и это Карасалу ставилось в вину, и я не знаю, от кого и откуда
пришел донос. Иной романист тут бы не удержался, чтоб для интересу не
приписать донос самому Томуту, верткому и хитрому выродку, уцелевшему во
всех передрягах.
   - Короче - в расход?
   - Карасал сам считал, что этот конец для него неизбежен, хотя все время
оставалась надежда на Марину Терентьевну.
   - А кто бы поверил жене?
   - Не жене. Другим, которых она могла разыскать, в том числе и в Туве. И
вот бумага, сыгравшая решающую роль в судьбе Карасала. Написана она была
тем самым большевиком Яковом Константиновичем Потаниным, что работал
вначале в Туве, а потом "внизу" председателем Тыштымского Совета. Во время
контрреволюционного мятежа был подвергнут страшным пыткам, но сумел бежать
и скрыться в тоджинскон тайге близ фермы Карасала. В этом документе я
только заменю фамилию Карасала на его привычное для читателя прозвище и
чуть сокращу заявление Я. К. Потанина: "Я большевик-революционер. Мне
угрожала неминуемая смерть, а также моим товарищам. Карасал подвергал себя
не меньшей опасности, в которой находились мы, и только благодаря его
находчивости и непоколебимому характеру он спас многих, и в том числе меня.
Мой долг как революционера-большевика вмешаться в постигшее его несчастье
по гнусному ложному доносу о доставке им якобы для белогвардейцев оружия.
Карасала я знаю как человека с великими качествами, и скорее, наверно,
Енисей потечет в обратном направлении, нежели Карасал доставлял оружие
белым. Повторяю, ложь, клевета, и я уверен, что с получением сего Карасал
будет освобожден".
   - Похоже на документ тех лет... Освободили?
   - Да.
   - Но все же: кто он был по родовой линии? И как эти братья-дворяне
очутились в Сибири?
   - Карасал интересен как личность, сам по себе, а история глубоко и
своеобразно отразилась в его собственной судьбе. Звали его Владимиром
Александровичем Мозгалевским, и был он внуком декабриста Николая
Мозгалевского.
   С 1920 года В. А. Мозгалевский руководил сплавом леса по Амылу, Кизиру и
Тубе, потом работал директором кролиководческого совхоза, в Красноярском
отделении "Союзпушникы", еще позже в инвентаризационной партии. Умер он в
1934 году на станции Уяр, где работала эта партия. Смерть наступила в
результате несчастного случая - нес бутыль с молоком, поскользнулся и
напоролся пахом на осколки так, что кровотечение не удалось остановить.
   Всю эту историю я восстановил по воспоминаниям детей и племянников
Карасала, архивным и эпистолярным материалам, собранным красноярским
краеведом А. В. Вахмистровым, по беседам с потомками декабриста Николая
Мозгалевского-правнучкой его М. М, Богдановой и праправнучкой В. В.
Мемноновой, которая не раз встречалась в Минусинске после революции с ним и
его братьями Виктором и Александром.
   Приношу глубокую благодарность всем им, связавшим сравнительно недавние
исторические имена и события, навсегда заключив их в круг моей памяти.
   Слагаемые истории, прошедшие через один род... Разве это не интересно?
Но дело не только в интересе именно к этому роду, тому или иному. Через
ушедших людей, их дела и дни мы убеждаемся, что прошлое не ушло. Мы живем в
нем, сами того не замечая, оно в нас-в нашем мировоззрении, нравственных
нормах, каждодневных мыслях, чувствах, поступках, образе жизни, языке,
наследственных - от деда к внуку - привычках, и уж от человека лично, а
также общества, в котором он живет, зависит степень его духовного родства с
предками...
   История властно захватывала меня, и я постепенно начал понимать, что эта
великая и единственная неизменяемая реальность выше всех наук, потому что
связывает насюящее с прошедшим и будущим, ненавязчиво, мудро и всесторонне
учительствует, царит над нами. О прошлом, его значении в жизни всех людей,
обществ и каждого человека размышляли самые глубокие и беспокойные умы.
Вспоминаю блестящие афористичные высказывания об истории многих
декабристов, начиная с Александра Корниловича. И, словно подхватывая
эстафету мысли, говорят о ней ярчайшие представители следующих поколений
русских людей.
   Александр Пушкин: "История, в том числе и древнейшая, - не давно
прошедшее вчера, по важнейшее звено живой связи времени; тронь в одном
месте, как отзовется вся цепь".
   Виссарион Белинский: "Наш век-по преимуществу исторический век.
Историческое созерцание могущественно и неотразимо проникло собою все сферы
современного сознания. История сделалась теперь как бы общим основанием и
единственным условием всякого живого знания".
   Александр Герцен: "Ничего не может быть ошибочнее, как отбрасывать
прошедшее, служившее для достижения настоящего".
   История-это Все во Всем!
   Знакомство с трудами и днями Григория Грумм-Гржимайло надолго погрузило
меня в древнюю историю Центральной Азии и бездонную пучину русского
средневековья. Замечательный русский ученый был, оказывается, не только
путешественником, географом, ботаником и так далее, но и крупным историком,
считавшим, что лик земли, облик и судьбы народов следует рассматривать на
широком и глубоком фоне прошлого со всеми его противоречиями и светотенями.

   ...Давно ушедшие люди с их сграстями, помыслами и поступками, движения и
подвижения народов, царства и кумиры, великие труды миллионов, моря их
крови и слез, разрушающее и созидательное, пестрые факты, широкие
обобщения, разноречивые выводы-в этой бездне минувшего так легко и просто
потеряться, растворить себя в том, что было и больше никогда не будет, а
поэтому будто бы так легко и просто обойтись без всего этого, прожить
оставшееся время сегодняшним днем, найдя радость в честном заработке на
кусок хлеба для своих детей. Однако память-это ничем не заменимый хлеб
насущный, сегодняшний, без коего дети вырастут слабыми незнайками,
неспособными достойно, мужественно встретить будущее.


                                     9

   Скромная тоненькая книжечка в обложке цвета запекшейся крови стоит у
меня на заветной полке. Она не новая, с ослабшим переплетом -видать,
побывала во многих руках. Тираж небольшой, как и формат - книжечка легко
поместится не только в офицерском планшете, но и в кармане солдатской
шинели. Увидел я ее случайно в кучке дешевого букинистического разнокнижья
и купил за полтину, хотя на самом деле цены ей нет... Сборник называется
"Героическая поэзия Древней Руси" и составлен в блокадном Ленинграде.
Всякий раз, как беру эту книжку в руки, долго не могу оторваться. В чьих
руках она побывала? Кому помогла?
   Переводы "Сказания о Кожемяке", "Жития Александра Невского" и
"Задоищины" сделаны Виссарионом Саяновым, давно уже ушедшим от нас
замечательным ленинградским поэтом, из сибиряков, почему-то забытым нашей
критикой. А "Слово о полку Игореве" переведено Владимиром Стсллсцкнм, и я
однажды, захватив с собой драгоценную книжечку, навестил его, больного и
слабого, живущего ныне в Москве на Солянке. Мы долго вспоминали войну,
говорили об истории выпуска сборника, о работе нашей писательской комиссии
по "Слову" и больше всего, конечно, о самой этой бессмертной поэме, о
переводах ее Алексеем Мусиным-Пушкиным, Василием Жуковским, Аполлоном
Майковым, Константином Бальмонтом, Николаем Заболоцким, Дмитрием Лихачевым,
Николаем Рыленковым, Иваном Новиковым, Алексеем Юговым...
   - Вы знаете, Владимир Иванович, за что я еще ценю ваш перевод?
   - Да?
   - За одну колдовскую строчку, которую перед войной Иван Новиков да вы в
блокадном издании передали точнее других переводчиков. Вернее, даже за одну
букву.
   - Что имеется в виду?
   - Ну, вы знаете, конечно, что слово "храбрый" употребляется в поэме
одиннадцать раз.
   - Нет, не считал.
   - Причем в последней трети текста - после призывов загородить полю
ворота и стать за землю русскую - оно совсем не встречается.
   - Правда, в поэме много значат даже отсутствующие слова... Сами
заметили?
   - Да.
   - Поздравляю! Итак, что за строчка или буква?
   - "Дремлет в пОле ОльгОвО хОрОбрОе гнездО",- нажимал я на "о". -
Понимаете, одиннадцать раз "храбрый.", "храбрая", "храбрые", "храброму" и
так далее и одии-единственный раз в подлиннике - "хороброе"! Это же не
может быть случайным!
   И взахлеб заговорил я о том, что здесь - ангорский ключ к еще одной
тайне "Слова" - его волшебной звукописи, оттеняющей смысл. В полногласии
этом - оро, - сохраненном и в первом печатном издании, и в Екатерининской
копии, - тревога, будто бы ночной набатный колокол, слышимый автору, звучит
над спящим войском...
   - А чуть раньше - гениальная аллитерация: "С зарания в Пяток ПотоПташа
Поганые Полки Половецкие". Звукопись изумительно передает конский топот!
   - Ну, этот-то пример затоптанный...
   - А почему вы, Владимир Иванович, сохранили единственное в своем роде
слово подлинника "хороброе" только в этой блокадной книжке? Зачем вы
придали ему краткую форму в других изданиях?
   - Не придавал. Это, наверно, корректора, и я даже не заметил...
Восстановлю...
   Мы поговорили о том, что все "Слово" - многооттеночно по смыслу,
пророчески-символично в общем и множестве частностей, а на прощание
Стеллецкий, отдавший изучению "Слова" всю свою жизнь, подарил мне одну
рукопись, посвященную главной тайне великого произведения мировой
литературы. Написана она была много лет назад, и я когда-то услышал о ее
существовании от архитектора Петра Дмитриевича Барановского, страстного
поклонника "Слова". Незадолго до смерти автор, оказывается, передал
рукопись Стеллецкому, и я долгие годы безуспешно искал эти полтора десятка
страничек, под которыми Владимир Иванович написал, что передаривает их
"энтузиасту-неофиту".
   Снова и снова листаю буро-красную киижечку, вышедшую в Ленинграде в
самый тяжкий час его исторни. Глаз выхватывает строки:
   А дальше лучше все же в подлиннике:
   "Стязи глаголють: половци идуть оть Дона, и оть моря, и отъ всехъ странъ
русскыя плъкы оступиша".
   Отъ всехъ странъ... В любом из переводов на современный язык - "со всех
сторон".
   Подправлять прошлое в угоду кому или чему бы то ни было - дело не только
безнадежное, но и рискованное; попытка, например, изобразить отношения
русских и половцев в виде чуть ли не альянса, как это сделал один молодой
современный автор, была более или менее решительно пресечена музой истории
и эпоса Клио, обычно спокойно-уравновешенной, но иногда все же более или
менее взволнованно берущей в руки более или менее гибкую лозинку.
Отходчивая дщерь Зевса и Мнемозины пояснила при этом - за полтора века
половцы предприняли почти пятьдесят больших походов на Русь, кроме
бесчисленных мелких грабительских набегов, причем разорению подвергались
самые богатые и густонаселенные земли, где изреживалось население, поля
зарастали, а глад и мор довершали начатое, превращая обжитые
земледельческие районы в Дикое поле. Половцы отрезали от Руси Черное море и
Византию, захватили русское княжество Тьмутаракань, единственное, которое
уже никогда не возродилось.
   К концу XII века, однако, половецкая опасность ослабла, и набег, скажем,
на Посемье 1185 года, последовавший за поражением войска Игоря, был
эпизодическим и, в сущности, безрезультатным. Половцы лишь взяли крохотный
городок Римов да сожгли пригород Путивля. И думаешь иногда: что грянуло бы,
если б "сепаратный" "неудачный", "авантюристический", "легкомысленный" и
так далее поход Игоря не состоялся той весной и именно в те дни - не позже
и не раньше? Ведь князь Игорь с отрядом в семь-восемь тысяч воинов,
стремительным броском проникший в глубь половецкой степи, увидел перед
собою профессиональное воинство степняков, в несколько раз превосходящее
его силы! Откуда оно вдруг взялось? Может быть, дружина Игоря стала
случайной или не совсем случайной жертвой, предупредившей, однако, и
сорвавшей еще один большой половецкий поход, скорее всего, на Киев - в
ответ на последний победоносный объединенный поход великого князя
Святослава, которого в те дни, кстати, не было в столице и он, наверное,
ничегошеньки не знал об угрозе, иначе б не уехал в далекий Карачез, где ему
совсем не обязательно было тогда находиться, - немногочисленную рать с
лесного севера мог привести любой воевода или княжич.
   Перед новым большим путешествием в прошлое, на поля сражения главного
военного фронта русского средневековья, надо хотя бы мельком взглянуть на
то, как открывался и полвека разворачивался тогдашний второй фронт,-
любознательному читателю, быть может, полезно будет увидеть этот
хроникальный сгусток событий, чтобы подкрепить школьные аксиомы памятью о
тяжком историческом уроке, предшествовавшем Невской битве и Ледовому
побоищу.
   С Прибалтикой и ее народами Русь была связана издревле. Еще в 945 году в
составе дипломатической миссии князя Игоря Старого, посланной в
Константинополь, был некий Ятвяг (то есть литовец) Гунарев. Среди других
соседних народов начальные русские летописи числят и прибалтийские племена,
"иже дань дают Руси", то есть киевскому князю. По Западной Двине и Днепру -
водным артериям, связывающим Русь с Прибалтикой, - уже тогда плыли и ехали
купцы, сборщики дани, князья, воеводы, миссионеры, дружинники. В руках
полоцких князей был весь речной бассейн - от моря до верховьев, где стояли
перевальные пункты Полоцк и Витебск. Стратегически важный район Прибалтики
выбрали немецкие феодалы в качестве ключевого объекта своей экспансии. В
1184 году они высадились в устье Двины, и монах Мейнард, ищущий для римской
курии новых доходов, обратился к полоцкому князю Владимиру Всеславичу,
которому ливы, еще язычники, платили дань, за разрешение проповедовать в
этой земле.
   Молодой удельный князь новгород-северский за год до своего знаменитого
похода на половцев мог еще не узнать об этом десанте, но о дальнейших
событиях на крайнем северо-западном пограничье Руси в самом конце XII и
самом начале XIII века великий князь черниговский, несомненно, имел
представление, хотя бы в общих чертах. Его древнейший город Любеч на Днепре
был главным обменным пунктом в торговле между собственно Русской землей,
северорусскимн княжествами и Прибалтикой, где в те годы происходило
следующее.
   1184-1195 годы. Колония немецких миссионеров, купцов, профессиональных
вояк, искателей приключений разрасталась - захватывала чужие земли,
насильственно обращала в католичество окрестное население, привлекала на
свою сторону местную знать, засылала на восток и юговосток знатоков
торговых, религиозных и военных перспектив. Учредилось ливонское
епископство.
   1196 год. Нападение на восточное побережье Балтики датских рыцарей.
   1197 год. Шведские феодалы грабят и жгут селения эстов.
   1198 год. Создание Ордена крестоносцев в Палестине и перебазирование его
в Прибалтику. Папа римский Целестин III провозглашает северный крестовый
поход. Епископ Бертольд с войском крестоносцев приходит на Западную Двину,
принудительно крестит ливов, облагает их хлебной данью.
   1200 год. Епископ Альберт Буксгевден, этот, по словам Маркса, "паршивый
бергенский каноник", на двадцати трех кораблях врывается в Западную Двину,
разбивает объединенные войска ливов и земгалов. Это была стратегическая
"свинья" - военный, экономический, религиозный клин в средостение
Прибалтики.
   1201 год. Крестоносцы основывают крепость Ригу в устье Двины, ставя под
контроль всю торговлю по этой реке, верховья которой принадлежали русским.
   1202 год. Учреждение духовно-рыцарского Ордена меченосцев. Русские
купцы, добиравшиеся до земли пруссов, впервые увидели мечи на белых плащах.
Плащей с крестами и мечами становилось все больше, и они мелькали все ближе
у границ Руси.
   Игоря Святославича не стало в конце 1202 года, и только человек, слишком
недооценивающий своих предков, может допустить, что такой князь каким-то
обр