ереальное. И налет был достаточно внезапным, хотя вполне возможно,
что сторожа и предупредили город за несколько часов до штурма.
Професспональные воины, взявшие до этого столько сильно укрепленных
городов, очевидно, по арканам и лестницам, сделанным на скорую руку, пошли
на общий яростный штурм и, овладев в нескольких местах стеной, ворвались в
город. Может, даже среди ночи...
  - При раскопках детинца мы, между прочим, обнаружили одну археологическую
загадку.
  - Что именно?
  - Невероятное количество горелого зерна.
  Я онемел.
  - Понимаете, ну просто - сплошное зерно! - восклицает Татьяна Николаевна.
- Толстый слой. Везде! Давали на исследование специалистам. Рожь, мягкая
пшеница. Конечно, город ремесленников обменивал свои изделия на
сельскохозяйственные продукты, выращенные на примыкающем распаханном
водоразделе, но не ясно, почему перед гибелью Серенска столько зерна
оказалось в его детинце,- аналогов этому нигде нет! Один найденный в
детинце нож, облепленный горелыми зернами, я так и оставила...
  Она продолжала говорить, а я слушал и не мог произнести ни слова... Будто
из-за стены голос:
  - Быть может, это был свежий осенний урожаи, но почему он оказался в
детинце в таком количестве?
  - Нет, - прихожу я в себя. - Дело было весной.
  - Вы так думаете?
  - В апреле 1238 года, - уточняю я. - Когда часть орды стояла у Козельска.
  Степным воинам, прошедшим с боями тысячу километров по зимним дорогам,
ничего не стоило в любое время года преодолеть водоразделом каких-то сорок
верст - это два-три дневных перехода на истощенных конях, если выбирать
сухие и малолесные места. Остаткам орды в тот момент позарез нужно было
зерно! И еще три обстоятельства исключают гибель Серенска во время второго
набега на Русь: 1. В 1239-1240 годах орда шла хлебородными и
густонаселенными южными землями, не нуждаясь в фураже. 2. Даже Переяславль,
Киев и Чернигов были попутными пунктами в далеком западном походе, не
говоря о других небольших попутных городах. Было бы абсурдным отклоняться
далеко на лесной север ради какого-то крохотного ремесленного Серенска,
если полководцев орды не соблазнил ни Брянск, ни Любеч, ни даже древний
богатый Смоленск, где только каменных церквей, наполненных драгоценной
утварью, стояло к тому времени около двадцати. 3. Субудай и Бурундай, Бату
и Кадан, некоторые сотники, тысяцкие и рядовые участники второго западного
похода прекрасно помнили, что весь водораздел за Жиздрой с его двумя
городами - Козельском и Серенском - они превратили в мертвую пустыню; там
не было ни жилищ, ни скота, ни зерна, ни людей.
  - Да, вы знаете,- задумчиво произносит Никольская,- при раскопках
Серенска мы на каждом шагу обнаруживали человеческие скелеты. Поврежденные
огнем и совсем целые, женские и детские в том числе. Ох, много! В бывших
погребах и подвалах жилищ, в мастерских, постройках детинца... Наверное,
задохнулись дымом, погибли в пламени...
  Может, жители этого средневекового рабочего городка защищались до
последней возможности и, поняв, что гибель неизбежна, сожгли себя вместе с
зерном?

  Любознательный Читатель. Ну, знаете, это уж, наверное, из области чистой
фантастики!
  - Почему же? Те времена доподлинно знают также... Стоял в Азербайджане
богатейший город Ганджа. Прорвавшаяся из Персии орда обложила в 1235 году
этот город и взяла приступом. Армянский летописец Киракос пишет; "Тогда
жители, видя город во власти неприятеля, частью сожгли себя вместе со
своими жилищами, чтобы не попасть в руки неприятелей, частью сожгли все,
что можно было сжечь, и остались только сами", но враги "перерезали всех
жителей, не различая ни мужчин, ни женщин, ни детей". Возможно, так было и
в Серенске.
  С нетерпением ждал я окончания летнего археологического сезона 1980 года:
что нового найдет Т. Н. Никольская, продолжающая раскоп Серенска? Быть
может, новые "срезни", меч или целую сохранившуюся в золе кольчугу,
наполненную костями безвестного русского воина? Не каждый читатель, верно,
знает, что это простое защитное средство было чудом средневекового
мастерства. Полная кольчуга делалась из многих тысяч мелких колечек, и
подобное стальное одеяние было найдено однажды на Куликовом поле. А для
тех, кто пока совсем лишен уважительного интереса к родной старине, я
кратко сообщу об одном ювелирном чуде - тверских колтах, сработанных на
Руси задолго до нашествия восточных орд. Слово "колты" - старинное, и его
трудно сыскать в современных словарях; означает оно ушные подвески, женские
серьги. Представьте себе кольцо с полукружием внизу, к которому припаяно
шесть миниатюрных серебряных конусов. На каждый конус напаяны колечки
диаметром чуть поболе полумиллиметра из проволоки толщиной в две десятые
миллиметра. И вот в каждом из тысяч этих кольцевых гнездышек сидит
крохотное зернышко серебра диаметром в четыре сотых сантиметра! Размеры эти
установлены специальной современной микрофотосъемкой, и я не понимаю,
попросту отказываюсь понимать, каким образом мастер почти тысячу лет назад
мог без микроскопа или хотя бы сильнейшей линзы проделать такую тончайшую,
поражающую воображение работу!.. Звездчатые эти колты дивно искрили,
переливались, сияли, играли при легчайшем повороте головы тверской модницы.
Волшебное творение средневекового русского ювелира чудом дошло до наших
дней - его сохранила земля, и им сегодня можно полюбоваться в ленинградском
Русском музее. И другие изделия средневековых ювелиров поражают
воображение-серебряные, например, так называемые лунницы с резнью.
Представьте себе миниатюрную вещицу, на которую плотно, рядочками напаяно
2250 мельчайших серебряных зерен, каждое из которых в 5-6 раз меньше
булавочной головки. А в Государственном Историческом музее в Москве
хранится оправа с крестовидной прорезью, которую специалисты считают верхом
совершенства средневековой русской ювелирной техники. Вот что о ней пишет
Б. А. Рыбаков: "Между двенадцатью камнями, оправленными в золото, мастер
устроил целый цветник из миниатюрных золотых цветов, посаженных на
спиральные пружинки в 4-5 витков, припаянных только одним концом к
пластинке. Спиральные стебельки были сделаны из рубчатой золотой проволоки.
Цветы имеют по пять тщателыю сделанных лепестков, фигурно вырезанных и
припаянные к пестику. На пространстве в 0,25 кв. см рязанский мастер
ухитрился посадить от 7 до 10 золотых цветов, которые колыхались на своих
спиральных стеблях на уровне лиловых самоцветов". Нет, не могу себе
представить, как такое можно сделать без микроскопа!
  Не знаю, делали ли серенские мастера нечто подобное, - пока такого не
найдено, но вполне возможно, что, кроме товаров, так сказать, широкого
потребления, вятичские ювелиры мастерили изделия и высшего запроса.
  - В этом сезоне я ничего сверхнеобычного пе нашла, - говорит мне Татьяна
Николаевна. - Однако есть кое-что новенькое, помогающее подсветить
историю...
  - Что именно?
  - Бронзовый замочек так называемого херсонесского типа в виде лошадки,
рукоять меча, три креста - энколпиона, то есть сделанные из двух половинок
миниатюрные складни с полостью. А в глубоком подвале на краю детинца
обнаружена серенская архаичная керамика, но вам это, наверное, неинтересно.
  - Каким временем определена?
  - Началом одиннадцатого.
  - Так это же для меня самое важное! - обрадовался я. - Ведь если в
Серенске производилась гончарная керамика в начале XI века, то это дочернее
поселение образовалось, вероятно, позже своей "метрополии", то есть
Козельска.
  - Вполне возможно. Подтверждения, однако, надо искать в Козельске... И в
подвале том, знаете, опять останки людей. И всюду - зерно! Скелеты
буквально засыпаны зерном! Пшеница и рожь...
  Под конец беседы с Татьяной Николаевной Никольской попросил я подарить
мне одно горелое зернышко из Серенска.
  - Зачем?
  - Положу в прозрачную коробочку и поставлю на стол.
  Через некоторое время я получил небольшую бандероль; в ней были
обгоревшие зерна ржи из серенского раскопа ј 6, пласт 2, кв. 18,
произведенного летом 1980 года. Склеил я из этих зерен что-то отдаленно
напоминающее семилопастные вятичские височные подвески, положил в овальную
коробочку с эмалевой крышкой, на которой изображен Дмитрий Донской. Зерна
урожая 1237 года видны сквозь решетчатый орнамент этого изделия,
выпущенного к 600-летию Куликовской битвы.



                                    34


  Снова брожу над речными кручами Жиздры, по гребням оплывших валов, над
глубоким, заросшим бурьяном рвом. С высшей точки мыса видна Оптина пустынь
в золотом осеннем обрамлении, колоколенка Нижних Прысков, дорога на
Серенск... Вглядываюсь мысленно в далекие дали времен, ратных и мирных.
  Возносится надо всем и все освящает семинедельная оборона города, слава и
гордость русского средневековья! И совсем будто недавно побывали здесь
Жуковский и Гоголь, Апухтин и Алексей Толстой, братья Киреевские и
Тургенев, Аполлон Майков и Афанасий Фет, Федор Достоевский и Лев Толстой, а
в наши, можно сказать, дни - воин и писатель Дмитрий Фурманов,
писатель-поэт Михаил Пришвин, великий ваятель Сергей Коненков... Каждый из
них жил своими страстями, служа своей эпохе, но, наверное, каждый думал в
Козельске об истории, о тайне маленького великого городка, затаившейся в
глуби веков. Может, частично именно потому, что время надежно сокрыло эту
тайну, никто из них ни слова, ни строки  нe написал о давнем подвиге
предков?
  И все-таки в необъятной русской литературе, если хорошо поискать, можно
найти поэтические и прозаические интерпретации необыкновенного ратного
события 1238 года. Жил на свете такой поэт и прозаик Александр Степанов,
отец знаменитого карикатуриста "Искры" Николая Степанова. Выпускник
Благородного пансиона при Московском университете, офицер штаба Суворова и
участник альпийского похода, позже написавший огромную-в двести с лишним
страниц - патриотическую поэму "Суворов". Был первым красноярским
губернатором, покровительствовал декабристам. Выпустил двухтомный научный
труд о своей губернии, романы "Постоялый двор" и "Тайна", посвященный,
однако, не тайне Козельской обороны.
  Доживал свои дни Александр Степанов неподалеку от Козельска, в селе
Троицком, куда я тоже не смог проехать, хотя так хотелось побывать у его
могилы, пока она не исчезла совсем. Храню много лет снимок ее, дошедший до
меня кружным путем, из Сибири,- обитый со всех сторон кусок черного мрамора
с буквами, по которым уже не узнать, кто упокоился под этим донельзя
изуродованным надгробьем...
  Так вот, есть у Александра Степанова поэма, где описывается вече
козельцев и их последнее сражение:

  Природа думает спокойно
  Под черным пологом уснуть.
  Лишь осажденные сомкнуть
  Не думают очей и стройно
  Из града на врагов пошли;

  Оставили тихонько гору,
  Приблизились без шума к бору,
  Батыя сонным обрели
  И ринулись к врагам,
  Как брошены каменья
  В покрыто поле саранчи.
  Ударил час сраженья!

  Все было, однако, не так в реальности, но мужество и порыв земляков поэта
угаданы верно. Много позже другой малоизвестный русский поэт Александр
Навроцкий, умерший незадолго до революции, написал поэму "Злой город".
Седой старик говорит на вече:

  Докажем, что взять нас в неволю нельзя,
  Пока у нас жизнь не отнимут.
  Припомним завет Святослава, друзья,
  Что мертвые срама не имут...

  Затем поэт вообразил штурм города ордой:

  Полдня нападали на город они
  И лезли на крепкую стену.
  Когда уставали иль гибли одни,
  Другие являлись на смену.
  Но, стойко врага отражая удар,
  Как львы, осажденные бились,
  И многие сотни погибших татар,
  Как мусор, со стен их валились.

  Романист В. Ян тоже очень приблизительно описал события в соответствующем
месте своей исторической трилогии. У него слишком ошибочный маршрут
основных сил орды от Игнача креста, нет подробностей подхода к Козельску и
штурма города, если не считать множества условно-литературных и совершенно
неправдоподобных деталей.
  Осаду города будто бы начал со своим отрядом Гуюк-хан. Увидев, однако,
что "татарские отряды проходили мимо", отправляясь в Кипчакские степи
неведомо каким путем, решил было "снять осаду".
  "Об этом узнал Бату-хан и сейчас же примчался", также неизвестно откуда,
но если судить по предыдущим страницам романа "Батый", то примчался он
через нехоженые леса и разлившиеся воды за триста верст из... Рязани! И вот
"бешеные" Субудай-богатура "загородили отступление отряду Гуюка и погнали
его обратно к стенам Козельска".
  Рашид-ад-Дпн, коротко сказав о безуспешной двухмесячной осаде Козельска
Батыем, совсем не упоминает Гуюка, зато будто бы Кадан и Бури, подойдя со
своими отрядами, в "три дня" взяли город. Не будем судить о достоверности
этого сведения, однако примем его в качестве подспорной гипотезы - не вс„
же писцы Рашид-ад-Дина, в самом деле, выдумывали, а через два поколения
пересказчиков именно такая мелкая подробность могла дойти до них и
сохраниться хотя бы потому, что она подтверждает сомнения в полководческих
способностях Батыя, которому персидский историк, служивший чингизидам,
отпустил по разным поводам немало комплиментов.
  Декабрист Никита Муравьев писал: "Мы признаем одну только преграду
завоевателям - дух народа". Русский летописец объясняет феномен Козельской
обороны "крепкодушием" его защитников. Но неужто они были более
крепкодушными, чем, скажем, владимирцы, которые, после того как орда на
пятый день пробила во многих местах стены и прошла на них по переметам,
целый день до вечера сражались в проранах и на забралах! Или новоторы,
выдержавшие двухнедельный штурм? Насмерть стояли рязанцы, коломенцы,
москвичи, тверяки, но почему именно козельцы держались более полутора
месяцев? Чудес на свете не бывает, и неоспоримая реальность этого
необычайного исторического факта давно требует реалистического объяснения.

  Любознательный Читатель. Неужто никто из историков никогда над этим не
задумывался?!
  - Задумывались они или нет - не знаю, только их размышлений или даже
предположений на сей предмет мне найти не удалось...

  В 1776 году высочайше утвержденный герб Козельска геральдисты сопроводили
такой "исторической" справкой:
  "Во время нахождения Батыя на Россию, сей град, быв уделом малолетнего
князя Василия Титыча, был осажден татарскими войсками, и хотя малолетство
князя являлось бы долженствовать ослабить его жителей, но верность их
Государю превозмогла в них все другие чувствия; они разсудили сделать
вылазку и обще с князем своим малолетним погибнуть или спастися. Сие ими
исполнено было, но от превосходящего числа татар были все побиты и с князем
засвидетельствовали свою верность. В напоминание сего приключения герб им
полагается, в червленом поле, знаменующем кровопролитие, накрест
расположенные пять серебряных щитов с черными крестами, изъявляющими
храбрость их защищения и несчастную судьбину, и четыре златые креста,
показующие их верность".
  Позже и до наших дней историки даже не пытались проникнуть в тайну столь
длительной обороны Козельска, и я для экономии читательского времени не
стану цитировать их, лишь констатирующих общеизвестный летописный факт его
беспримерной стойкости. Ничего не проясняют и военные историки, и
специалисты по средневековой фортификации. Крупнейший современный знаток
старорусских крепостей П. А. Раппопорт, написавший о них солидные работы,
ограничивается сообщением о том, что "г. Козельск Батый осаждал два месяца
и огромными потерями смог взять его после подхода крупных сил". Срок осады
в "два месяца", а также сведение о подходе "крупных сил" взяты у
Рашид-ад-Дина, но этот персидский историк, повторяю, слабо и лишь по
позднейшим разноречивым рассказам представлял обстоятельства набега орды
1237- 1238 годов, сообщая, например, о его начале, что "булгары были
многочисленный народ христианского вероисповедания" и "границы их области
соприкасаются с франками" (!), а о конце, ознаменованном взятием Козельска
с помощью подкреплений "в три дня", говорится, что после этого победители
"расположились в домах (?) и отдохнули". Сдается, что Рашид-ад-Днн,
заполнивший свою летопись родословными чингизидов и событиями в Азии,
вообще не знал подробностей западных походов орды-не упоминает после
Козельска ни Переяславля, ни Чернигова, ни Киева, не говоря уже о
Владимире-Волынском, Сандомире, Кракове, Буде или Дубровнике, и в справке о
Бату называет кровавую бойню в Восточной Европе до предела общо и кратко -
"завоеванием северных стран".
  Предельно кратко и общо, к сожалению, говорится о финальном сражении 1238
года и в самом солидном труде по истории СССР: "Таким образом, героический
Козельск почти на два месяца задержал татаро-монгольскую армию". Однако в
этом двадцатитомном академическом сочинении нет ни слова о том, каким
образом произошло сие задержание, и меня не оставляет подозрение, что ни
один историк никогда не побывал в Козельске и не прикинул на месте, как
вообще такое могло свершиться.
  - Известный русский историк Михаил Погодин побывал в Оптиной пустыни, а
значит, и в Козельске...
  - Он ничего не оставил о Козельской обороне, хотя немало сделал доброго в
тот период повышенного интереса к русской старине... В самом деле
удивительно! Есть подробные исследования о Невской победе Александра
Ярославича над шведами, о Ледовом побоище, тщательно вычерчены маршруты
войск перед этими сражениями 1240 и 1242 года, схемы боевых действий
публикуются даже в энциклопедиях, а вот о козельской эпопее 1238 года нет
ни одной научной работы или хотя бы отдельной справочной статьи!
  - Наверное, все в недоумении останавливались, не зная, как объяснить
факт, который считали аксиомой, - маленькая деревянная крепостенка почти
два месяца сражалась с несметным войском.
  - Да, миф этот слишком живуч... Краевед Василий Николаевич Сорокин,
великолепно знающий местную старину, водит по Козельску бесчисленные
экскурсии, рассказывая о полумиллионной армии врага, семь недель бес- -
прерывно штурмовавшей город. Когда я его спросил, откуда эта цифра, он
показал мне историческое сочинение, в котором она действительно названа.
Пригласив его на мост, я попросил взглянуть и вообразить, как могли тут
стоять в течение почти двух месяцев полмиллиона людей и не менее миллиона
лошадей. За этот срок каждый воин должен был съесть минимум одного коня,
оставшись без приводного, обязательного в степном войске. Но чем мог
питаться бестравной весенней порой этот постоянно уменьшавшийся, но все
равно гигантский табун?.. Сорокин развел руками.
  - Мы уже подробно говорили о начальной численности орды Субудая - на
границах Руси в ноябре 1237 года появилось около ста пятидесяти тысяч
степных воинов.
  - Да! И после Торжка - повторимся - их осталось, быть может, два-три
тумена. Потому-то ослабленные отряды орды отступили от Новгорода, не смогли
прорваться к Смоленску, а после уничтожения Вщижа не пошли даже на соседний
Дебрянск. Нехватка фуража, пищи, стрел, разложение войска, половодье,
преградившее путь в степь, необходимость дождаться весенней травы, ссоры
чингизидов, в чем мы документально скоро удостоверимся, и, наконец,
крепость необычайных защитных качеств, способная сопротивляться даже и
полумиллионной средневековой армии, потому что была условно доступна лишь с
узкого перешейка, перерезанного очень глубоким рвом с бурлящей внизу
водой,- всю эту реальность необходимо учесть, чтобы приблизиться к разгадке
тайны семинедельной обороны "крепкодушных козлян", как их именует летопись.
Они были крепкодушными без всяких кавычек, но не были исключением в нашей
военной истории; за истекшую тысячу лет все большие войны с захватчиками
становились всенародными, а когда русский народ защищался, он не сдавал
своих крепостей...
  Никакого, однако, пятидесятидневного беспрерывного штурма Козельска не
могло быть - этого не выдержала бы ни деревянная крепость с
немногочисленным и непрофессиональным гарнизоном, ни осаждавшие. Врагу
нужно было время, чтобы более или менее безопас