аются
людские судьбы! Только мне надо еще кое-что проверить...
  - А что проверять? Все вроде правильно.
  - Да нет, другое совсем... Позвольте вас поблагодарить, Тамара
Николаевна, и пожелать успехов в музыковедении...
  "Другое" было вот что. В каких-то архивных бумагах полуторавековой
давности мне встретилась однажды приметная фамилия Гржимайло, только я не
придал этому значения, совершенно забыв, что за человек ее носил. Главное,
никакой памятной записки я тогда не сделал н сейчас терзал себя за то, что
я такой никудышный архивист. Попробовал было утешиться - если что-то
задержалось в памяти, не попало в черновые заготовки, значит, Правильно,
так и надо: мелочь. Самоуспокоения все же не получилось, потому как я
определенно помнил, что это были декабристские бумаги, никак, однако, не
связанные с Александром Корниловичем. Да, и еще одна подробность постепенно
всплыла в памяти-какая-то принадлежность этих документов Сибири. Не связаны
ли они с Николаем Мозгалевским или Павлом Выгодовским, сибирские дела
которых я знал несколько лучше других? Нет, не могу вспомнить! Неужто снова
придется составлять официальное отношение с просьбой допустить к документам
декабристской поры, ехать в архив и неизвестно сколько времени ломать глаза
в поисках одной фамилии? Придется, потому что даже мой скромный опыт
разбора старых бумаг не раз в виде так называемого мелкого факта, случайной
даты или второстепенной фамилии давал в руки тончайшую ниточку, потянув
которую можно было распустить сложное вязанье прошлого...
  Долго не мог собраться, и вот наконец снова передо мной подлинные папки
3-го отделения Собственной Его Императцрского Величества канцелярии,
содержащие материалы с полицейском надзоре в Сибири за двумя
друзьями-"славянами". В деле Павла Выгодовского ничего не оказалось, и я
взялся за документы, связанные с Николаем Мозгалепским... Нарым,
1826-1827-1828-1829-1930 годы. Прошения, донесения, запрещения - нет
ничего!
  Жил декабрист трудно, в постоянной нужде, безо всякой связи с родными.
Мать, которая ему писала из далекого Нежина в начале ссылки, поддерживая
сына заботливыми словами, умерла, сестры и братья, сами люди небогатые, не
могли или не находили способов помочь изгнаннику. В тридцатые годы многие
декабристы, имеющпе влпятельных и богатых родственников, уже получали
солидную помощь из России, жили вполне безбедно, а у Николая Мозгалевского
было одно богатство - беззаветная любовь Авдотьи Ларионовны, ведущая,
однако, к бедности,-рождались дети, которых надо было кормить,
одевать-обувать.
  Правда, в Нежине числилось за декабристом небольшое отцовское наследство,
и декабристу по этому завещанию досталась "дворовая девка" и три тысячи
четыреста рублей денег. Крепостную девушку, наверное, причислили к сословию
государственных крестьян, потому что ее владелец, как и другие
декабристы-разрядники, по приговору лишался всех прав состояния, в том
числе и права распоряжаться судьбой крепостных, а вот взять в казну
сравнительно небольшую сумму наследных денег Николая Мозгалевского было
юридически неправомочно, и судебный заседатель Нежинского уездного суда
Осип Мозгалевский, возможно, перед смертью предусмотрел этот крайний
случай...
  И вот прошли годы. Первый нарымский политический ссыльный Николай
Мозгалевский среди лютой зимы, когда, быть может, у него кончались съестные
припасы, пытается выручить отцовское наследство. Не исключаю, что он
прослышал о некоторых послаблениях своим товарищам, которые, используя
родственные связи, благосклонность прогрессивных сибирских чиновников и
неясности в своем правовом статусе, добивались кой-каких послаблений,
облегчения условий существования для себя и своих семейств. 4 февраля 1834
года декабрист посылает прошение властям. Нет, не царю, к которому он так
ни разу и не обратился, не к графу Бенкендорфу даже, а к томскому
губернатору, надеясь, очевидно, что дело может разрешиться сторонним путем.
В письме нет никаких жалоб, лишь просьба доверить получение доли отцовского
наследства его старшим братьям Алексею и Петру, проживающим в Нежине.
Другими словами, нужно было его доверенность скрепить казенной печатью.
Однако томский гражданский губернатор, коему ничего не стоило отдать такое
распоряжение, проявил осторожность, не найдя "в правилах о государственных
преступниках ясного на сей предмет разрешения", и обратился за
разъяснениями в министерство внутренних дел.
  И вот передо мной поразительный документ, от которого веет мертвым духом
равнодушия: "На сие г. статс-секретарь Блудов в отношении от 11 сентября
1834 года отозвался, что как находящийся в заштатном городе Нарым
государственный преступник Николай Мозгалевскии лишен всех прав состояния и
на основании указа 29 марта 1753 года должен быть почитаем политически
мертвым, то засим и не находит он возможности ходатайствовать о разрешении
ему совершить доверенность на имя брата". Эта запоминающаяся фамилия
"Блудов", эта исходящая дата, по которой можно исчислить, сколь долго
ходила бумага просителя, эта ссылка на закон середины XVIII века, почти
через столетие преследующий почитаемого "политически мертвым" декабриста...
  Документ, публикуемый здесь впервые, говорит о многом, однако на нем дело
не кончилось. Должно, на семейном совете было решено все же обратиться
насчет судьбы наследства к самому графу Бенкендорфу. И не знаю уж, по какой
причине прошение написал не декабрист-в Петербург обратилась Авдотья
Ларионовна, научившаяся лрамоте у мужа. Скорее всего, Николай Мозгалевокий
ненавязчиво, в расдете на человеколюбивое понимание, хотел подчеркнуть, что
деньги нужны не ему, а его ни в чем не повинной семье. Но почему в качестве
доверителя на_ званы на сей раз не братья декабриста, а другое лицо? Стоп,
вот оно то, что я вспоминал и не мог вспомнить, искал и нашел! Авдотья
Ларионовна просит разрешения получить наследные деньги государственного
преступника йзятю мужа моего отставному ротмистру Игнатию Гржимайлову".
  Николай Мозгалевскии, очевидно, надеялся, что любимая его старшая сестра,
в честь которой он назвал свою первую дочь, найдет способ переслать деньги
в Сибирь и поможет племянницам и племянникам. Мотив просьбы Авдотьи
Лариоповыы звучит деликатно-объяснительно: "для употребления оных на
воспитание и содержание детей наших, в проступках отца не участвовавших".
  Нет, граф Бенкендорф не расчувствовался! С текстом указа от 29 марта 1753
года я, правда, не знаком и не знаю, что говорится в нем о детях
государственных преступников, только граф трижды отгородился от детей
декабриста - существующими законами, царем и даже... собственной трусостью.
Он ответил, что не осмеливается просьбу жены декабриста "представить
Государю императору, ибо таковое испрашиваемое государственному преступнику
дозволение противно существующих законов".
  Сдал я дела обратно в хранилище, расписался в книге учета, отметил
пропуск и, вернувшись домой, позвонил Тамаре Ннколаевне Грум-Гржимайло.
  - Опять я, простите, по поводу вашей фамилии.
  - Пожалуйста! Если смогу, как говорится, помогу.
  - Вы хорошо помните родословное древо, которое вам показывал Алексей
Григорьевич?
  - Целый вечер мы над ним просидели, но всего я помпить, конечно, не
помню-это же баобаб!
  - Не встречалось ли вам такое имя - Игнатий Гржимайло?
  - Игнатий? Помню, встречалось. И еще какие-то литовские и польские имена
- Казимир, например. Это было, когда они писались "Гржимайло", без "Грумм".
  - А откуда взялась эта прибавка?
  - Вначале, говорю, никакой прибавки не было. Незадолго до первого раздела
Польши Иван Гржимайло, внук смоленского стольника, женился на православной
девушке Екатерине. Будучи по родовой традиции воином, во время этого
раздела он погиб, а дальше с фамилией приключилось что-то непонятное.
Может, по желанию умершего или какой другой причине вдова его, записывая
детей в русское подданство, вернулась к легендарному родовому корню
"Гржим", но в переложении с латинского написания он до неузнаваемости
изменился - так образовалась фамилия Грумм. В середине прошлого века внуки
Ивана Гржимайло восстановили отцовскую фамилию, сохранна, однако, прибавку
"Грумм". Но фамилия трудно воспринималась на слух, и в документах возникала
чиновничья путаница. В 1899 году Департамент герольдии правительствующего
Сената предложил-для упрощения, что ли, всему роду писаться
"Грум-Гржимайло".
  - Не сказал бы, что слишком упростили.
  - Да, конечно... А после революции Григорий Ефимович, путешественник,
решил отменить для себя решение царских геральдистов и восстановил отнятую
ими буковку "м", не желая, как он полушутя объяснял, иметь в своей фамилии
тринадцать букв. Поэтому ленинградская ветвь до сего дня пишется так, а мы
этак. Смешно?
  - Да нет, почему же. Спасибо вам...


                                     7

  При очередной встрече с правнучкой декабриста Николая Мозгалевского
историком Марией Михаиловной Ьогдановой я спросил ее насчет Игнатия
Гржимайлы.
  - Целая история! - оживилась она, - Однажды, работая в архиве, я заметила
по росписям посетителей фамилию "Грумм-Гржимайло". Укараулила на другой
день, и мы познакомились. Это был Алексей Григорьевич сын путешественника.
Он мне подтвердил, что Игнатий Казимирович Гржимайло принадлежал их роду
  Игнатию Гржимайло какими-то путаными способами удалось превратить
наследные деньги декабриста Николая Мозгалевского в долевой пай одного
беспризорного, заложенного-перезаложенного поместья, где они вскоре
уничтожились, потому что нежинский последыш знаменитого рода
польско-литовских рыцарей оказался весьма нснадежным доверенным лицом. Не
знаю, каким был служакой и воякой этот ротмистр, но в отставке он
пристрастился к винишку и картишкам, вечно жил в долгу как в шелку, так что
декабристу Николаю Мозгалевскому, как всегда, не повезло - денег своих он
не получил.
  Быть может, на том отставном ротмистре бесславно прервалась многовековая
военная традиция Гржимов и - лучшие представители этого рода пошли в науку,
которои новое время предоставило такие обширные поля сражений? Однако позже
я узнал о поручике 4-го резервного батальона Брянского пехотного полка
Александре Игнатьевиче Гржимайло, скорее всего сыне того ротмистра. Учился
он в Полтавском кадетском корпусе, в 1862 году оыл прикомандирован к
генштабу для подготовки в военную академию, но вскоре попал в опалу. Князь
Витгенштеин, нс фельдмаршал, командовавший 2-й армией в декабристскую эпоху
и к тому времени умерший, а генерал-лейтенант Эмилий-Карл Людвигович
Витгенштеин выступил в "Военном сборнике" за усиление палочной дисциплины в
армии. И вот сто шесть офицеров Петербургского военного гарнизона публично
выступили с протестом. Среди них был и Александр Гржимайло, унаследовавший
нравственные принципы своих дальних родственников-декабристов Николая
Мозгалевского и Александра Корниловича... А чуть позже узнал я еще о
нескольких воинах-Гржимах.
 Михаил Грумм-Гржимайло был военным изобретателем и картографом, а брат
его, член-корреспондент Академин паук СССР Владимир Ефимович
Грум-Гржимайле, закончив Горный институт еще в 1885 году, более полувека
отдал практике и теории металлургического дела - конструированию домен,
мартенов, конверторов, вагранок, кузнечных, сушильных, отжигательных печей,
научным обоснованиям "русского бессемерования", методов калибровки
прокатных валков, термообработке сталей, выявлению законов движения
плавильных газов, созданию школы отечественных металлургов. Незадолго до
смерти свои труды он подытожил в классической работе "Пламенные печи", без
которой доныне не может обойтись ни один квалифицированный делатель чугуна
и стали, и вклад ученого, меру его участия в героической битве нашего
народа за металл трудно переоценить...
  Любознательный Читатель. Простите, но мы в нашем путешествии, кажется,
ушли куда-то слишком в сторонузачем мне знать о металлургии, если меня
интересует история?
  - Многие упрощенно понимают историю как преимущественно историю жизни
королей и полководцев, военных реляций и маршрутов завоевательных походов,
а даино назрела потребность во всеобщей созидательной истории, в которую
хорошо бы вписалась история русского металла, например.
  - Однако в том, о чем вы сказали вначале, есть привлекательный для всех
исторический драматизм, а вот нстория металлургического дела - это,
простите, для узких специалистов.
  - Не согласен. Просто мы не знаем истории, потому и не ощущаем драматизма
многих ее воистину драматичных страниц. О металле? Пожалуйста!
Общеизвестно, что этохлеб промышленности, основа экономического развития, и
Петр I в числе первых сие понял. Как одержимый он метался по рудным местам
России, заряжая своей энергией русских промышленников. В 1702 году Петр
передал Никите Демидову казенный Невьянский завод с землями, лесами и горой
Благодать. На нем срочно было налажено производство лучших в мире боевых
ружей - до ста тысяч штук в год, так что Полтавскую битву выиграли, можно
сказать, уральские мастеровые. За исторически короткий срок Демидовы - без
телефонов и радио, вездеходов и вертолетов-поставили на Урале двадцать
металлургических заводов. Уралу принадлежали мировые рекорды по выплавке
чугуна на одну печь, по экономическим показателям расхода топлива и сырья.
Демидовское железо "русский соболь" пошло в Европу. К 1718 году-за семь лет
до смерти Петра - Россия по выплавке чугуна вышла ! на первое место в мире,
оставив позади Англию, Германию, Францию, Америку, не говоря уж о прочих.
Мы выплавляли треть всего черного металла планеты! В XVIII. веке сама
Англия покупала у нас по нескольку миллионов пудов железа в год. У
академика Струмплина есть замечательные статистические таблицы...
  - Интересно! А что же произошло дальше?
  - Потомки Петра десятилетиями эксплуатировали богатое наследство, но с
какого-то времени перестали заботиться о его приумножении. В начале
царствования так называемого "либерального" императора Александра I нас
оставляет позади Англия, в год его смерти, когда потребность
социально-экономических перемен так остро ощутили декабристы, Россию по
производству черных металлов обгоняет Америка, вскоре после этого Франция,
за ней Германия и даже Бельгия. Незаметно нарастающий исторический
драматизм привел к чудовищному факту - , в конце XIX века у подошвы
знаменитой железной горы Благодать были уложены бельгийские рельсы!
  - Россия, этот великан, так отстала?!
  - Ага. Вот вы, кажется, уже начинаете ощущать драматизм ситуации! Только,
наверное, еще не представляете степени нашего отставания. Были годы, когда
на долю России приходилось менее трех процентов мирового производства
железа! А ведь на ее территории практически неисчерпаемые залежи
богатых руд, коксующегося угля и марганца! К концу девятнадцатого века дело
пошло веселей, но далеко не так, как требовало время. В 1894 году Россия
выплавляла восемьдесят три миллиона пудов чугуна, Англия - четыреста
пятьдесят семь.
  - В пять раз больше!
  - В пять с половиной. Америка-в пять, Германияболее чем в четыре, Франция
- в полтора. Впрочем, еще до конца века всех обошли Соединенные Штаты.
Черный металл - это иголка и сковородка, плуг и локомотив, мотор и корабль.
На железе и его сплавах основывается вся современная материальная
цивилизация! Народ, в достатке обладающий черным металлом, имеет
возможность поднять все отрасли индустрии, сельское хозяйство, уровень
жизни, выделить средства и людские резервы для развития культуры и наук,
наконец, может быть спокоен за свою безопасность... И вот такие люди, как
Владимир Ефимович Грум-Гржимайло или позже его сын Николай Владимирович,
тоже ученый-металлург, сочли необходимым применить свои недюжинные таланты
к этой основе основ, помочь народу в битве за металл. Такая основа плюс
неизбежные социальные изменения...
  - Спасибо. Дальше?
  - Минуточку! Драматизм возрос до предела после гражданской войны, когда
мы получали чугуна менее трех процентов от довоенного производства. Кстати,
в 1915 году в Петрограде было создано "Металлургическое бюро В, Е.
Грум-Гржимайло", за три года разработавшее почти полтораста типов печей, А
в 1925-м Владимир Ефимович, побывав на международном конгрессе специалистов
в Париже, убедился, что русская школа металлургов идет впереди, и сразу же
по возвращении написал в ВСНХ с обычной своей прямотой: "За границей
найдутся и деньги, и лаборатории, и научно подготовленные люди, которые
подхватят на лету русскую мысль, переработают ее и преподнесут нам ее в
виде новых заграничных методов... Так было с Яблочковым, Лодыгиным,
Черновым, Поповым - так будет и с Грумом". Нет, не стало так! Нашлись и
деньги, и лаборатории, н ученые, и вскоре начала осуществляться давняя идея
Грум-Гржимайло-наш народ взялся за создание крупных
угольно-металлургических центров на востоке.
  - Вот я и говорю-"догнать и перегнать"...
  - Именно!
  - Америка давным-давно опередила всех по всем экономическим статьям, а мы
пытались и так, и этак догнать ее, да только все больше отставали.
  - Минуточку! А вы знаете, чем закончилась историческая битва за черный
металл?
  Любознательный Читатель. Ну, я же, как и вы, только любитель в истории,
причем меня, как и вас, больше интересует се отражение в судьбах людей...
  - Несмотря на то что последняя война вывела из строя наш южный
промышленный район, за двадцать пять лет мирной жизни мы не только догнали
эту "недосягаемую" Америку, но снова, спустя два с лишним века, вышли на
первое место в мире по главным металлургическим показателям - чугуну,
стали, добыче руды, ферросплавам, огнеупорам! Каждая пятая тонна стали
планеты выплавляется в наших печах и конверторах... Поэтому-то некоторые из
нас могут спокойно заниматься отражением истории в чем или ком бы то нп
было...
  Назвать Григория Грумм-Гржимайло, как н Николая Миклухо-Маклая,
путешественником было бы слишком недостаточным. Верно, маршруты его
странствий прихотливо окольцевали обширные районы Евразии - Крым, Калмыкию,
Молдавию, Урал, Закавказье, Среднюю Азию, Алтай, Памир, Тянь-Шань, Сибирь,
Забайкалье, Дальний Восток, Туву, Монголию, Джунгарию, Гоби. Верно, что он
был выдающимся географом. Открыл глубокую, лежащую на полтораста метров
ниже уровня океана котловину. Его именем назван ледник в Синьцзяне. Русским
географическим обществом он был удостоен премии имени Пржевальского,
Парижская академия присудила ему премию имени Чихачева. Однако Григорий
Грумм-Гржимайло, как и Николай Миклухо-Маклай, был разносторонним
естествоиспытателем, применявшим синтетический комплексный метод при
изучении лика земли, мертвой и живой природы, человека. Географ-описатель и
географ-открыватель, геолог, минералог, лепидоптеролог, ботаник, энтомолог,
почвовед, зоолог, этнограф, экономист, социолог, опубликовавший более
двухсот научных работ, в том числе 4пгндаментальный четырехтомный труд о
Западной Монголии и Урянхайском крае, труд, из которого я узнал, что ученый
был еще и замечательным историком...
  В Ленинград я так и не собрался, потому что надо было срочно заканчивать
эту книгу, и каждый день был дорог. А очень хотелось покопаться в архивах
отца и сына Грумм-Гржимайло, чтоб найти не только, скажем, родословное
древо потомков легендарного славянина Гржима, но и, быть может, совсем
неизвестное и неожиданное, как это счастливо случилось с таким же, как я,
любителем в австралийском архиве Николая Миклухо-Маклая, чьи мысли о
природе русского гуманизма дошли до соотечественников лишь спустя
столетие...
  А однажды я встретил Софью Владимировну Грум-Гржимайло вместе с
ленинградской подругой на традиционной встрече декабристских потомков, что
регулярно проходят в доме ј 10 по Гоголевскому бульвару, где висит
единственная в Москве напоминающая о декабристах безымянная мемориальная
доска. Они сидели рядом, ставшие, наверно, от возраста и давности
знакомства похожими друг на друга, понимающе-воспоминательпо
переглядывались во время доклада, одинаково замерев, слуша