юю искру жизни,  готовую
погаснуть...
     Лодки  плыли  самою  тихою  греблею;  несколько раз  приказано было  им
останавливаться.  В  это  время предметы разговора государя с  его  любимцем
беспрестанно менялись.  Где не  побывал тогда его гений?  Куда в  это время,
между заботами простого семьянина,  не заброшены были семена его бессмертных
дел,  которыми Россия доныне могуща и  велика?  Под  сенью  Кавказа садил он
виноград,  в  степях полуденной России -  сосновые и дубовые леса,  открывал
порт на Бельте,  заботился о  привозе пива для своего погреба,  строил флот,
заводил ассамблеи и  училища,  рубил длинные полы у  кафтанов,  комплектовал
полки, потому что, как он говорил, при военной школе много учеников умирает,
а не добро голову чесать, когда зубья выломаны из гребня; шутил, рассказывал
о  своих  любовных похождениях и  часто,  очень  часто  упоминал о  какой-то
таинственной Катеньке;  все это говорил Петр под сильным дождем, готовясь на
штурм неприятельских кораблей, как будто на пирушку!
     - Herr Kapitan!* - сказал вдруг Меншиков. - Две огненные точки светятся
неподалеку от нас; это должны быть фонари на кораблях неприятельских.
     ______________
     * Господин капитан! (нем.)

     В  самом  деле,  сквозь сетку  дождя показались два  огненные пятна,  и
вскоре зарябили две темные массы,  из коих одна носом вдвинута была в  устье
речки,  вытекавшей из острова.  Петр немедленно приказал всем лодкам, числом
до тридцати,  построиться на два отделения;  одному, под командою Меншикова,
пристать у  берега острова в  лесу с  тем,  чтобы это отделение,  по первому
условленному сигналу,  напало на ближайшее неприятельское судно;  а сам,  по
обыкновению своему,  предоставя себе труднейший подвиг, с остальными лодками
отправился далее на взморье в обход неприятеля.  Челнок, в котором находился
Последний Новик,  отвязан от  шлюпки;  несчастному брошено весло;  но  он не
воспользовался этим даром, и ладья поплыла по течению реки прямо на взморье.
     Пока эти распоряжения приводились в  исполнение,  тучи разбрелись,  и к
стороне   Ниеншанцев   на   небосклоне   заструилась   палевая   полоса.   С
неприятельских судов (из  которых одно  была четырнадцатипушечная шнява{424}
"Астрель",  а  другое  -  десятипушечный адмиральский бот  "Гедан") заметили
русские лодки,  с  двух  сторон  по  волнам скачущие прямо  на  них  дружно,
правильно,  как  ряды  искусной конницы.  Тревога на  судах:  слышны свистки
начальников,  командные слова,  крики матросов; снимаются с якоря, поднимают
паруса; эскадре, стоящей близ острова Рету-сари*, дают сигнал, что находятся
в опасности.  Спросонья и с испуга действия исполняются торопливо.  Кажется,
самые стихии в заговоре с неприятелем; мокрые ветрила едва шевелятся. Экипаж
смотрит на них,  как на звезду своего спасения;  состоя только из семидесяти
семи  человек,  он  понимает  опасность  вступить  в  бой  с  многочисленным
неприятелем не  на открытом море.  Если б  можно было пробраться к  эскадре,
тогда  спасена честь шведского флага и  русские осмеяны!  Каждый из  экипажа
хотел бы  надуть паруса своими желаниями -  криками хотел бы подвинуть суда.
Суда трогаются;  но уже поздно. Семеновцы и преображенцы, эти потешники царя
в играх и боях, одушевленные примером своего державного капитана, настигают,
обхватывают их,  впиваются в  бока их крючьями,  баграми,  бросают на палубу
гранаты,  меткими выстрелами из мушкетов снимают матросов с  борта,  решетят
паруса.  Пушки ничего не могут сделать нападающим;  ядра летают через головы
русских и  только тешат их,  срезывая или роя волны.  Собственные бока судов
служат  защитою неприятелю.  Шнява  более  всего  стеснена русскими лодками;
медленно тащит она их за собою,  не имея сил оторвать от себя.  Так огромный
зверь,  со  всех  сторон  окруженный  маленькими,  разъяренными животными  и
выбившийся из сил,  в  бегстве влечет их с собою до тех пор,  пока сам падет
или  их  утомит.  Усиленная ложная атака,  сделанная с  одной стороны шнявы,
отвлекает на  эту  сторону почти  весь  экипаж;  между тем  к  другому борту
прикреплены веревочные лестницы.  По ним,  как векши, цепляются русские, - и
первый на палубе Петр.  - Ура! силен бог русских! - восклицает царь громовым
голосом и  навстречу бегущих шведов  посылает горящую в  его  руке  гранату.
Метко пошла роковая посылка,  разодралась на  части и  каждому,  кому дошла,
шепнула смертное слово;  каждый кровью или жизнью расписался в получении ее.
Со  всех сторон шведы с  бешеным отчаянием заступают места падших;  но перед
Петром,  этим исполином телом и душою, все, что на пути его, ложится в лоск,
пораженное им или его окружающими.
     ______________
     * Котлин - остров, на котором построен Кронштадт.

     Шведы дерутся отчаянно; ни один не прячется в убежища корабля. Палуба -
открытое поле сражения;  отнято железо -  ноготь и  зуб служат им  орудиями;
раненые замирают,  вцепившись руками в своих врагов или заплетаясь около ног
их.
     Эскадра шведская заметила несчастное положение двух  судов  своих.  Уже
трепещут в  виду крылья ее  парусов.  Вот  друзья,  братья готовы исторгнуть
бедные жертвы из неприятельских рук!..  Надежда берет верх над отчаянием. Но
одно  мощное  движение державного кормчего,  взявшегося за  руль,  несколько
распоряжений капитана русского - и шняве нет спасения!
     В самую суматоху боя Петр не теряет головы, все наблюдает, везде отдает
приказания,  убирает сам паруса, отправляет шведского кормчего в море ловить
рыб, остановляет на бегу судно, правимое к эскадре, и оборачивает его назад.
Он  в  одно время капитан,  матрос и  кормчий.  Во  всех этих маневрах видны
необыкновенное присутствие духа, быстрое соображение ума и наука, которой он
с  таким смирением и  страстью посвятил себя  в  Голландии.  Старый моряк не
постыдился бы  признать его  действия своими.  Русские солдаты,  спущенные в
лодки,  уводят шняву  назад в  устье Невы,  а  шведская эскадра не  допущена
мелководием.  Сам бог за Петра. Почти весь экипаж шнявы перебит и перерезан;
редкий  из  составляющих его  решается купить жизнь  ценою  плена.  Командир
шведский тотчас узнал, с кем мерился.
     - Петр один мог сделать такое дело!  -  говорит он и  в ответ на мирное
предложение от имени царя,  схватив переговорщика за грудь, стаскивает его с
собою в море.
     Лишь  только  победа  очистила русским палубу шнявы,  Меншиков прибыл к
своему капитану с донесением о взятии адмиральского бота "Гедан". Победа над
этим судном легче была куплена.
     По сказке пленных, оба судна отправлены были к Ниеншанцам с письмами от
начальника шведской эскадры и  потому так  беспечно остановились у  острова,
что обмануты были дружескими сигнальными ответами из крепостцы.
     - Я сказал,  что эта игрушка их не минет!  - восклицал Петр вне себя от
радости;  благодарил бога  за  первую  победу  русских  на  Балтийском море,
обнимал офицеров, изъявлял свою признательность солдатам, называя их верными
товарищами, друзьями.
     С того времени, как Последний Новик был освобожден из плена, челнок его
несся по  произволу речного течения;  попав на взморье,  встречен противными
волнами и  наконец прибит ими  к  корельскому берегу за  несколько верст  от
устья Невы.  Там чухонские рыбаки заметили челнок и,  осмотрев его,  нашли в
нем умирающего человека. Они принесли несчастного к себе в хижину; попечения
добрых  людей  и   травы  колдуна,   которого  они  постарались  отыскать  в
окрестности,  привели к жизни того,  кто в ней ничего отрадного не имел, для
кого она уже была в тягость.


                              Глава четвертая

        "ПРИ ОСНОВАНИИ ГОРОДА"

                                       На что в России ни взгляни,
                                       все его началом имеет,
                                       и что б впредь ни делалось,
                                       от сего источника черпать будут.{427}

                                                       Журнал Ив.Ив.Неплюева

                                             Что прошло - невозвратимо.{427}

                                                                   Жуковский

     Что  собралось седьмого мая  так  много  народа на  острове Луст-Эланд,
прежде столь пустом?  Бывало,  одни  чухонские рыбаки кое-где  копышились на
берегу его,  расстилая свои  сети,  или  разве  однажды в  год  егери  графа
Оксенштирна,  которому этот остров с другими окружными принадлежал, заходили
в хижину,  единственную на острове,  для складки убитых зверей и для отдыха.
По зеленым мундирам узнаю в  них русских и -  гвардейцев по золотым галунам,
на которых солнце горит ярко.
     Приветствую вас,  преображенцы и семеновцы, властителями Бельта! Земля,
на которой стоит Петербург, взята вами с боя и ныне крепка за вами.
     В  одном месте составился из офицеров блестящий полукруг.  Впереди,  на
барабане,  сидит  человек исполинского роста,  в  колете из  толстой лосиной
кожи, сшитом наподобие иностранного купеческого камзола, только без пуговиц,
клапанов и карманов.  Этот наряд оторочен ровною полосатою тесьмою и завязан
в  нескольких  местах  нитяными  шнурками.  Смоляные  пятна  испестрили его;
почетный рубец  свидетельствует,  что  он  был  в  боевой переделке.  Одежда
простого моряка,  но вид носящего ее исторгает уважение.  Черты его смуглого
лица  отлиты  грозным  величием;  темно-карие  глаза,  прикованные к  одному
предмету,  горят восторгом:  так мог только смотреть бог на море, усмиренное
его державным трезубцем!  Черный, тонкий ус придает его физиономии особенную
привлекательность.  Голова его  открыта,  темными кудрями его бережно играет
ветерок.  Треугольная шляпа у  ног.  Английской породы собака рыжей шерсти с
бархатным,  зеленого цвета, ошейником, на котором вышиты слова: "За верность
не умру!", стережет шляпу и по временам смотрит в глаза своему господину. От
устья Невы ведут бот и  шняву,  взятые у  шведов.  Несколько десятков лодок,
разделенных на две линии, плывут впереди и провожают их с песнями и музыкою.
Это  первый  флот,   входящий  торжественно  в  русские  пределы.  Вот  что,
по-видимому, занимает высокого моряка, сидящего на барабане.
     По левую сторону его, немного подавшись назад, стоят, не изгибаясь, два
офицера.  В  одном мы  узнали сейчас Бориса Петровича Шереметева,  в  другом
храбрейшего из  воинов и  благороднейшего из вельмож Петра I,  князя Михайлу
Михайловича Голицына,  которому Россия  обязана за  доставление ей  ключа  к
Бельту{428}.  Семь слов,  переданных им посланному царя,  когда этот, в пылу
осады Шлиссельбурга,  приказывал отступить;  семь слов:  "Скажи ему,  что  я
принадлежу теперь богу!" -  могли бы увековечить его имя;  a целая жизнь его
была  возвышенна,  как  эти  слова!..  По  другую сторону моряка,  несколько
наклонившись вперед, как будто хочет поймать на лету думу его, стоит молодой
гвардеец приятной наружности,  с  открытыми серо-голубыми глазами,  статный,
величавый,  облитый золотом.  По  улыбке самодовольствия на устах его видно,
что это любимец счастия.  Спрашиваю:  кто такой?  и  мне сказывают,  что это
лейтенант от бомбардир,  тот самый, с которым мы имели случай ознакомиться в
последнюю ночную экспедицию.  Это Меншиков,  фортуною схваченный с  улицы ко
двору и  умевший возвыситься умом,  отвагою и  верностью до  степени первого
любимца  государева.  За  ними  с  удовольствием  отличаем  в  первых  рядах
старинных наших знакомцев:  князя Вадбольского,  Мурзенку, Дюмона, Карпова и
Глебовского. И ты, мишурный генерал, Голиаф Самсонович, играешь не последнюю
роль на этой сцене с каким-то франтом среднего роста,  в малиновом бархатном
кафтане,  в  пышном  напудренном  парике,  с  умильною  рожицею  и  глазами,
плутоватыми,  как у лисицы!  Ты называешь своего товарища Балакиревым, а это
имя  принадлежало любимому шуту  Петра I.  За  вами  неотлучно ходит великан
Буржуа и  образует с  вами лестницу о  трех ступенях,  из которых на верхней
выказывается   одутловая,    румяная,    глупо   смеющаяся   образина.   Все
необыкновенное составляет свиту необыкновенного человека.  Карла и Балакирев
расхаживают по берегу и бросают камешки поперек реки,  стараясь,  чтобы они,
делая по воде рикошеты,  долетали как можно далее. Если скачки были скорые и
высокие,  то  говорили,  что это меншиковские прыжки.  Когда пущенный камень
делал медленный переход и оставлял большой круг на воде,  тогда называли это
шереметевским шагом.  Пузыри,  болтуны, верхогляды, недолеты, перелеты имели
также свои приноровления.
     Наконец два друга и соперника уселись...
     - Растолкуй мне,  пожалуйста,  -  сказал Голиаф своему товарищу,  - что
значит надпись на ошейнике Лизеты: "За верность не умру!"? Ведь когда-нибудь
и она протянется. Что ж тогда из нее сделают?
     - Бессмертную чучелу!  -  отвечал Балакирев. - По словам нашего батюшки
Петра Алексеевича, такую же сделают и из великого Буржуа.
     - Видно, за то, что верен своей глупости!
     - Ступай к нам во двор, Самсоныч, у нас недостает карлы.
     - Пошел бы,  если бы  ты  был  глупец:  два медведя в  одной берлоге не
уживутся.
     Так  и  многое подобное говорили шут  и  карла;  но  обратимся к  кругу
офицерскому.
     Кто,  как не сам Петр,  может быть высокий моряк,  сидящий на барабане.
Около  него  с  уважением стоят  почетные сыны  Русского царства.  Отчего  ж
восторг горит в его глазах?.. Он забыл все, его окружающее; гений его творит
около себя другую страну.  Остров,  на котором он находится,  превращается в
крепость;  верфь,  адмиралтейство, таможня, академии, казармы, конторы, домы
вельмож и  после  всего  дворец  возникают из  болот;  на  берегах Невы,  по
островам,  расположен город,  стройностью,  богатством и величием спорящий с
первыми  портами и  столицами европейскими;  торговля кипит  на  пристанях и
рынках;  народы всех стран волнуются по нем;  науки в нем процветают.  Через
ворота  Бельта  входит  многочисленный  флот,   обошедший  старую  и   новую
гемисферы. Остров Рету-сари на взморье служит городу шлагбаумом.
     Великий мыслит -  и  бысть!..  Что для других игра воображения,  то для
него подвиг.
     Петр встал. Он схватил с жаром руку Шереметева и говорит:
     - Здесь будет Санкт-Петербург!
     Все смотрят на  него с  недоумением,  как бы  спрашивая его,  что такое
Санкт-Петербург.  И  тут  с  красноречием  гения  творческого,  всемогущего,
поведает он  окружающим его  свои исполинские планы.  Холодный,  расчетливый
Шереметев  представляет  неудобства:   он   указывает  на   дремучие   леса,
непроходимые болота и,  наконец,  на маститое дерево, служившее туземцам для
отметки высоты, по которую в разные времена невские воды выходили из берегов
своих.
     - Леса срубятся на  дома,  -  говорит Петр,  -  руками шведскими осушим
шведские болота; а дерево...
     Он  махнул рукою Меншикову;  этот понял его -  и  памятник,  враждующий
гению,  уже не существует!  Железо блещет по кустарникам и  роще;  со стоном
падают столетние деревья,  будто не хотят расставаться с землею, столько лет
их питавшею,  -  и через несколько часов весь Луст-Эланд обнажен. На ближнем
острове Койво-сари возникает скромное жилище строителя, Петра Михайлова:

                Ковчег воспоминаний славных!
                Свидетель он надежд и замыслов державных
                Здесь мыслил Петр об нас Россия! здесь твой храм{430}*.
     ______________
     * Князь Вяземский.

     Между  тем  флотилия  приветствована несколькими  залпами  из  ружей  и
артиллерии; из пушек шнявы и бота поздравили царя с первой морской победой.
     Отпраздновав  победу,   государь   немедленно  принялся  за   созидание
Санкт-Петербурга в виду неприятеля,  на земле,  которую,  может быть, завтра
надлежало отстаивать.  Не устрашила его и  грозная схватка со стихиями,  ему
предстоявшая в  этом деле.  Воля Петра не подчинялась ничему земному,  кроме
его собственной творческой мысли;  воле же этой покорялось все.  Мудрено ли,
что  он  с  таким даром неба  не  загадывал ни  одного исполинского подвига,
который не был бы ему по плечу, которого не мог бы он одолеть?
     Для  исполнения своего намерения первым его  делом было в  тот же  день
разбить план новой крепости.  Ходя с саженью в руках по берегу Луст-Эланда и
сопровождаемый в своих занятиях Шереметевым и князем Голицыным, он сошелся в
одном месте с Вадбольским.
     - А, дорогой куманек! - закричал он этому. - Я до тебя давно добираюсь.
     - Меншиков сказал мне только сейчас,  зачем я тебе нужен,  государь!  -
отвечал Вадбольский. - Я сам искал тебя.
     - Так мы кстати столкнулись: авось высечем огонь! Вот в чем дело. Дошли
до меня весточки в  некоей конфиденции...  а  с какой стороны ветер дул,  не
могу тебе поведать -  в другое время,  ты знаешь, я с своих плеч снял бы для
тебя рубашку, - вот изволишь видеть, кум, дошли до меня весточки, что ты под
Мариенбургом спровадил какого-то голяка,  шведского пленного, куда, на какую
потребу, бог весть!..
     - Коли тайна эта дошла до  тебя,  государь,  то  солгать перед тобою не
могу.  Приношу тебе повинную голову.  Этот человек был не швед,  а  русский,
изгнанник, именно Последний Новик.
     При этом слове Петр вспыхнул.
     - Последний Новик!  мой убийца!..  и ты,  видно,  такой же злодей!..  -
закричал он и,  не помня себя от гнева,  замахнулся на Вадбольского саженью,
чтобы его ударить.
     - Остановись!..  -  воскликнул Шереметев.  -  Он  исполнил  только  мое
приказание.
     Петр опустил сажень и остановил изумленные взоры на фельдмаршале.
     - Открою тебе более,  -  продолжал этот,  - но прежде выслушай, а потом
буди твой суд над нами.  Во  время осады Мариенбурга злой раскольник дал мне
знать письмом,  что в  крепости скрывается Последний Новик под личиною шведа
Вольдемара из Выборга. Все приметы Новика были верно списаны; злодейство его
было мне ведомо: злодей был в моих руках, и я сам дал ему свободу.
     - Все конечно,  ты  имел на то важную причину или ты с  ума сошел Борис
Петрович!
     - А   вот   сейчас  объясним  тебе,   надежа-государь!   Князь  Василий
Алексеевич!  подайте его  величеству бумаги,  которые вам поручено отдать от
бывшего генерал-кригскомиссара.
     Мы не имели еще случая сказать,  что Вадбольский, в глубокую осень 1702
года,  объезжая  дозором  покоренный  край  Лифляндии,  заглядывал  на  мызу
господина Блументроста и  расспрашивал Немого о  Владимире.  Вместо известий
получил он бумаги,  которые поручено было Новиком отдать первому, кто придет
о нем наведаться:  бумаги эти,  как он выразился тогда,  изгнаннику более не
нужны.  Из  числа  их  письмо  Паткуля  к  русскому монарху и  свидетельство
Шереметева о  заслугах,  оказанных Владимиром в  кампанию 1702 года,  поданы
теперь государю Вадбольским. Видно было в этом случае, что избранные ходатаи
за несчастного действовали согласно условию, между ними заранее сделанному.
     - От злодея через вернолюбезного нам министра?  Час от часу мудренее! -
сказал Петр I, взявши бумаги.
     Во  время чтения лицо его  то  светлело,  то  помрачалось.  Прочтя,  он
внимательно посмотрел на  Шереметева,  стал ходить взад и  вперед в  сильном
волнении чувств, выражавшем их борьбу, и потом спросил фельдмаршала:
     - Так вы дали это свидетельство, господин фельдмаршал?
     - Государь,  - отвечал Борис Петрович, - все, что в этом свидетельстве,
мною данном,  заключается,  есть только слабое изображение заслуг Последнего
Новика  тебе  и  отечеству.  В  лета  безрассудной  молодости  он  мог  быть
преступником;  но со временем познал свою вину и искал загладить ее жертвами
великими.  Если я  в прошедшую кампанию сделал что-нибудь достойное аттенции
царского величества, то этим обязан ему.
     Петр, не отвечая, стоял в глубокой задумчивости.
     - Милость красит  венец  царский!  -  произнес с  жаром  князь  Михайла
Михайлови