м
обеспечить себе  переезд на  Койво-сари.  Немного труда стоило ему  вытащить
свою  добычу из  тины.  Но  как  дождь  усиливался,  то  он  собирался было,
пообчистив челнок,  положить его  вверх дном  на  куст,  который,  несколько
нагнувшись от  этой  тяжести,  образовал бы  таким образом кров  для  нашего
странника; но вдруг остановлен был прикриком на него:
     - Не тронь, окаянный!
     Он оглянулся,  и  что ж  -  за ним,  с поднятым на него веслом,  чернец
Авраам, спутник и переводчик Андрея Денисова.
     То была судьба Владимирова!..
     Они узнали друг друга, хотя мало видались.
     Владимир забыл свои надежды,  родину,  все на  свете;  он весь не свой!
Ужасным, исступленным взором окинул он чернеца. Взора этого не мог выдержать
Авраам,  задрожал,  преклонил весло в знак покорности и опустил в землю свои
глаза.  Но  для  ученика Вельзевулова довольно одной минуты,  чтобы обдумать
все, что ему надо делать и говорить.
     - А!..  видно, рок ищет моей и вашей головы! - вскричал Владимир. - Где
твой?..
     Он не договорил; месть захватила ему дыхание.
     Чернец скоро оправился,  принял на  себя вид доброжелательства,  сделал
Владимиру знак рукою,  чтобы он  молчал,  и,  возведя глаза к  небу,  сказал
потихоньку:
     - Благодарение господу богу, что он послал меня к тебе! Помнишь ли ноць
в доме лесника?
     - Да, помню слишком хорошо!.. Что ж тебе из этого, еврей поганый?
     - А вот цто, цестный боярин! я хоцу спасти тебя от конецной гибели.
     - Хороши спасители, с петлей в руках!.. Послушаем, однако ж!
     - Станем мы  под это деревцо;  здесь доздицек не  так моцит.  Вот этак,
хорошо.  Все, все тебе рассказу до подноготной; только прошу ради создателя,
потише, а то разбудишь пса нецистаго (цтоб его бесы сзарили на сковороде)!
     - Ну, слушаем, ваше преподобие!
     - Изволь припомнить себе крупные словецки,  которые говорил тебе в доме
лесника седой плут.  Я подслушал все тогда сквозь стенку:  цто делать? таков
наш обыцай!  По цести,  хотелось мне тогда шепнуть тебе,  цтоб ты пришиб ему
язык одназды на веки веков,  аминь!  но бог Иакова и Авраама свидетель,  цто
мне не было никакого на то способа.  Как скоро ты ушел, наш седой плут давай
проклинать тебя.  О!  лихо тебе будет,  сказал я ему,  цто ты обизаешь этого
праведника.
     - Некогда мне слушать твоих канонов... Чу! как гудит небо!.. Знаешь ли,
чего оно просит?..
     - Сейцас,  сейцас! "не посмотрю я", крицал разбойник, "цто он сын князя
Василия..."
     - А,  этим хоть легче!..  Бездельник,  как он  обманывал меня!..  Что ж
далее?
     - "Не  посмотрю",  крицал  он,  "цто  он  сын"...  ну,  право,  цестный
господин, язык не поворацивается про такую высокую особу...
     - Ни полслова более!..  Так, я понял твою тайну, воспитатель мой! Понял
я  твое  молчание,   благородный  Паткуль!..   Вижу,  не  мои  проступки,  а
преступления моей именитой матери лежат между мною и отечеством.
     - Это еще не  все.  На  беду твою в  ту  зе  ноць наткнулись на нас два
солдата.  Проклятый Андрей назвался боярином, посланным из Москвы от царской
Думы для поимки беглого стрельца,  злодея,  подкупленного будто бы  царевною
Софиею  Алексеевною,  цтобы  убить  дерзавного,  великого  государя  нашего.
Андрюшка сказал им,  цто он узе не в  силах тащить ноги свои и просит добрых
солдатушек  сослузить  царю  слузбу,  отдать  Шереметеву письмецо  от  него,
посланника ясновельмозной Думы.  Солдаты  вызвались вруцить письмо  прямо  в
руцки фельдмаршала,  и  -  как думать надо -  они это верно исполнили.  Мы в
скором  времени  узнали  церез  шпионов  наших  в  русской  армии,  цто  под
Мариенбургом какого-то вазного пленника схватили и увезли, куда ворон костей
не заносит.  -  Это он!  -  сказал смеясь сын Люциферов. - Наша взяла! - Вот
отслузил он  за упокой твоей душки панихиду и  весело побрел с  нами в  скит
свой;  но душа его недолго была на пирушке; за Цудью узнал он, цто в деревне
Носе появился странник,  который цитает проповедь, будто он, Андрей Денисов,
лзеуцитель,  обмансцик,  сам  антихрист.  Этот  странник,  рассказывали нам,
обратил всех на свою сторону,  ввел многие новизны в расколе, так цто и царя
Петра Алексеевица стали поминать на молении,  и успел совершенно отделить от
заонезского притона все  согласия,  посевшие около Цудского озера.  "Это  он
опять!  - вскрицал, трясясь от злости, Андрюшка. - Дает мне работу, видно зе
последнюю!.."
     - Так, последнюю!.. отгадал!.. Потом очередь придет наша!
     - "Кто кого перемозет!" -  прибавил он и потащил нас за собою на восток
к  Новгороду.  Там посыпал он деньги по властям,  объявил наместнику слово и
дело и  показал ему какие-то  письма Софии Алексеевны.  "Не детей мне с  нею
крестить!  Довольно,  цто и  одного вынянцили цертенка!" -  говорил он.  Вот
поскакали гонцы к царю в Архангельск, и вот полуцен указ царского велицества
отыскать твою  милость хоть под  землею и  казнить без  оправданий.  Видишь,
боярин, к цему они тебя ведут: о вей! о вей! - прямо под топор. Седого плута
за этот донос похвалили,  брата его и  многих раскольников,  содерзавшихся в
новгородской тюрьме,  выпустили на волю и  обещали милости Выговскому скиту.
Теперь безим мы без оглядки восвояси на покой.
     - И все правда? - спросил Владимир, трясясь от гнева.
     - Не  веришь,  взгляни  на  противень  с  указа{417},  который  я  имел
благополуцие списать слово в слово.
     Тут  с  подобострастием вынул  Авраам бумагу из  пазухи и  подал  двумя
пальчиками Владимиру.  Действительно,  в списке с указа сказано было,  между
прочим,  что  воспитанник и  любимец  царевны  Софии  Алексеевны,  по  имени
Володька,  по прозванию Последний Новик (приметами такой-то и такой-то),  во
время  одного  из  стрелецких  бунтов  вкрался  между  прислуги  в  Троицкий
монастырь,  где  царский дом  нашел тогда убежище от  разъяренных стрельцов.
Сей-то  Новик  умышлял на  жизнь царевича Петра Алексеевича в  соборе Святой
Троицы,  у  самого алтаря;  но  что изволением господним и  покровительством
святого  Сергия-чудотворца напущен необычайный страх  на  убийцу  и  царевич
спасен.  Злодей  вместе с  другими стрельцами осужден был  к  смертной казни
посажением  на  кол  и  отсечением головы;  но  ухищренными стараниями Софии
Алексеевны выпущен из-под стражи; вместо ж его безвинно казнен другой.
     - Святой  мученик!  -  горестно  воскликнул Владимир при  чтении  этого
места. - Кровь твоя на мне и злодеях, проливших ее!..
     Конец бумаги заключал в себе объявление,  что Последний Новик бежал и с
того  времени  скитался  по  разным  землям,  ныне  же  оказался  в  Чуди  у
раскольников,  похваляется быть  сыном царевны Софии Алексеевны и  возжигает
против законной власти новые  мятежи народные.  В  указе назначалась большая
награда  тому,  кто  поймает его  и  представит первому местному начальству,
которое обязано было,  сличив пойманного с означенными приметами, немедленно
казнить отсечением головы.
     Бумага произвела свое  действие;  яд  мщения разлился по  всему составу
Последнего Новика  (так  будем  звать  Владимира,  в  котором узнали мы  это
несчастное,  гонимое  судьбою  существо).  Рассудок его  помрачился;  всякое
чувство добра заглушено в его душе.  От пят до конца волос он весь - мщение;
он ничего не видит, кроме своего гонителя.
     - Где он?.. - спрашивает исступленный чернеца.
     Авраам,  молча,  берет его за руку, ведет в чащу леса, останавливается,
указывает на огненное пятно,  видимое вдали в лесу ж,  и, пользуясь безумным
положением, в которое ввергнул несчастного, скрывается за деревьями.
     Последний Новик  не  спрашивает о  числе спутников и  защитников Андрея
Денисова, не крадется; он идет прямо на огонь; шаги его - как стопы медведя,
когда он, разъяренный, бежит на свою добычу.
     Андрей Денисов был один.  Служители его,  находившиеся с  ним из  числа
чудских раскольников, давно возвратились в свои согласия. Последний товарищ,
при  нем  оставшийся,  жидовин  Авраам,  ожидал  только  удобнейшего  случая
ограбить его и  бежать под Тулу,  где возращен был некиим Селезневым раскол,
основанный на  чистом  законе  Моисеевом{418}.  В  пустынных  лесах  невских
назначил Авраам исполнить свои злодейские замыслы.
     Старик сидел  под  деревом,  которого густые ветви,  сплетшись дружно с
ветвями соседних дерев,  образовали кров, надежный от дождя. Против него был
разложен огонь;  груда сучьев лежала в стороне.  Ересиарх дремал,  и в самой
дремоте лицо его подергивало,  редкая бородка ходила из  стороны в  сторону.
Услышав необыкновенный треск сучьев, он встрепенулся. Перед ним лицом к лицу
Последний Новик, грозный, страшный, как смертный час злодея.
     - Узнал ли ты меня? - вскричал Владимир ужасным голосом, смотря на него
исступленными глазами.  В  этом  голосе,  в  этих  глазах Андрей прочел свой
приговор. Дрожа, запинаясь, смиренно отвечал он:
     - Узнал!
     - Ты ли звал меня к себе?
     - Да... я звал... во время...
     - В свое время я пришел!  Был и на твоей улице праздник, названый отец!
Теперь пора на другой пир...
     Владимир вынул топор из-за пояса.
     Холодный пот закапал со лба старика.
     - Подумай!  -  простонал он  и  бросился на колена перед ужасным судьею
своим.
     - Поздно!.. Ты отнял у меня все... все, что только для меня дорого было
в  жизни,  что я  доставал тринадцатью годами унижения и  кровавых трудов...
все!.. Расплачивайся! Час настал!
     Старик бормотал молитву.
     - Не  дам  тебе  и  помолиться...  Пускай в  ад  напутствует тебя хохот
сатаны! Слышишь?.. - вскричал ужасный судья.
     Блеснул топор... и убийство совершено.
     Дождь лил ливмя; погода бушевала.
     - Бушуй!  шуми!.. Любо ли тебе?.. Ты этого хотело!.. - кричал Владимир,
глядя в исступлении на небо.
     Земля горела под  ним;  огненные пятна запрыгали в  его  глазах.  Когда
дождь хлестал по  лицу,  ему казалось,  что сатана бросал в  него пригорщины
крови.  Шатаясь,  побрел он,  сам не зная куда. Образ на груди давил его; он
его сорвал и бросил в кусты.
     Во  время ужасного разговора убийцы и  жертвы Авраам стоял за  кустами.
Когда  ж  совершилось злодеяние и  Последний Новик скрылся,  чернец вышел из
своей засады и подкрался к убитому,  истекавшему кровью из плеча,  в котором
сделана  была  глубокая рана.  Скорою,  усердною помощью можно  было  б  еще
возвратить его к жизни.
     - А!  старый пес подурацился довольно на своем веку,  -  сказал чернец,
припав к нему, и только что начал обшаривать его, когда услышал глухой стон.
     - О!  зивуць,  как  долгоногий паук!  -  проговорил Авраам  и  принялся
облегчать Андрея от лишней тяжести при переходе из этой жизни в  другую,  то
есть  вынул  из-за  пазухи его  порядочную кису,  туго  набитую деньгами,  и
обобрал на нем все, что имело дорогую ценность: за тряпьем он не гнался.
     Потом?..  потом он хладнокровно положил своего благодетеля на огонь,  в
который имел догадку набросать порядочный костер сучьев; когда ж увидел, что
умирающий дрягает ногами, начал приговаривать, усмехаясь:
     - Коси  сено!   коси  сено!..  -  подобрал  свою  рясу  выше  колен  и,
обремененный богатою добычею, пустился бежать, куда знал вернее.
     Долго бродил Последний Новик по  лесу,  по берегу реки и  наконец пал в
изнеможении сил. Только в глубокую полночь он очнулся, когда не стало на нем
сухой нитки.  Все члены его окоченели, будто скрученные железными связьми; в
голове его был хаос,  в ушах страшно гудело; ему казалось, что били в набат.
Он  старался припомнить себе,  где он,  что с  ним сделалось,  -  и  ужасное
злодеяние первое пришло ему на память.  Он приподнялся и  осмотрелся кругом.
Перед ним роковой челнок;  кто-то стоял в нем...  манил его к себе на другую
сторону...  Шатаясь,  пошел он на зов незнакомца;  вошел в  челнок...  в нем
никого!..  Волосы встали у него дыбом. Рукою злодейскою не смел он сотворить
крестного знамения. Вдруг слышит он плеск весел... плывет множество лодок...
поравнялись с  ним...  остановились...  Это уж не видение...  Слышны голоса,
один внятнее прочих.
     - Алексаша! - говорил кто-то. - Разведай, что за человек!
     Вслед  за  этими словами одна  лодка отделилась от  других и  понеслась
прямо на челн, в котором стоял Последний Новик. Его окружает толпа людей.
     - Что за человек? - спрашивает один из них, по-видимому офицер.
     Последний Новик молчит.
     - Я  из тебя выколочу ответ!  -  говорит опять прежний голос,  и  удары
сыплются на несчастного.
     Молчит тот,  кто,  за несколько часов назад, свободный от преступления,
горько отплатил бы за малейшую обиду!
     - Нечего с ним долго толковать!  -  вскричал опять офицер.  - Привяжите
его челн к  нашей лодке,  а  его самого хорошенько скрутите и  бросьте в его
конуру.
     Приказание это  выполнено  немедленно и  в  точности.  Лодка  и  к  ней
причаленный челнок  отправились и  вскоре  присоединились к  целой  флотилии
шлюпок, на которых в темноте чернелось множество голов.


                                Глава третья

        "НОЧНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ"

     - Ну,  Алексаша,  ездил ты за московским тотчасом? - нетерпеливо сказал
сидевший у кормила передовой лодки.
     Офицер,  привезший Последнего Новика,  вошел  в  эту  лодку и  объяснил
говорившему с  ним  капитану (ибо он  его так называл),  что нашел какого-то
подозрительного человека,  который,  сколько мог различить в темноте, должен
быть раскольник, и что он, для всякой предосторожности, почел нужным связать
его и привезти с собою.
     - Доброе дело! - сказал капитан. - Причальте его челн к нашей шлюпке, и
с богом!
     Повелительно-грозный голос его раздался по водам,  и маленькая флотилия
поплыла к устью Невы, держась острова, названного впоследствии Васильевским.
Дождь,   на   несколько  минут   утихший,   опять   засеял;   темнота   была
необыкновенная.
     - Аще бог с нами, никто на ны!{421} - сказал капитан с благоговением. -
Дождь  всегда  к   благополучию,   а  нашей  экспедиции  темнота  и  подавно
благоприятствует.
     Солдаты скинули шляпы и перекрестились. С двух шведских судов, стоявших
на устье Невы,  послышался лозунг двумя выстрелами из пушек; через несколько
минут отозвались два удара со стороны Ниеншанца.
     - Сия  игрушка  их  не  минет!  -  воскликнул капитан с  удовольствием,
которое ясно  отзывалось в  голосе.  -  Mein Herr Leutenant*,  -  сказал он,
немного погодя,  обратясь к офицеру,  подле него стоявшему, - кажись, к делу
подцепили мы  раскольника.  Немудрено,  что он стоял караульщиком от шведов.
Этот род,  закоснелый в невежестве,  не желает нам добра:  я уверен, что они
мои начинания задержать весьма стараются,  не говорю уже о том, что они меня
персонально не жалуют.
     ______________
     * Господин лейтенант (нем.).

     - Да,  великий государь!  Они царей и на молении не поминают, - отвечал
на немецком лейтенант, по-видимому хитрый придворный.
     В капитане, сидевшем у руля, мы сейчас имели случай узнать самого Петра
I;  в лейтенанте, по отчеству его и дружбе, оказываемой ему монархом, узнаем
Меншикова.  Кстати заметим, что разговор их продолжался, смотря по предметам
его, то на немецком, то на русском.
     - Ты забыл уговор,  Данилыч!  пожалуй,  без великого!  - сказал Петр. -
Народу и потомству,  а не персоне дозволено так чествовать государей.  Может
статься,  некогда и  наше имя воскресит славу свою,  но  теперь,  веруй,  не
довольно к тому наших дел; все еще початки!
     - Государь!  - продолжал лейтенант. - Настоящая война вводит уже тебя в
храм бессмертия.
     - Нет,  мало  еще  отметили мы  укоризну шведам;  больше требует слава,
народу нашему славянскому достойная,  и обида, нанесенная отечеству отъятием
земель. Видишь Лифляндию: это член России отсеченный. Если его не возвратим,
так  напрасны и  початки наши.  Только великую надежду имеем  на  правосудие
божие, которое неоднократно нас викториями благословлять изволило.
     - Принося божия  богови,  повелитель русского царства не  откажет своим
подданным принесть цесарю цесарева.
     - Что к моему лицу надлежит,  я повелитель их, но по моей любви к ним и
к  отечеству друг их и товарищ во всем.  Легко,  Данилыч,  властителю народа
заставить величать себя;  придворные и  стиходеи чадом  похвал и  без  указу
задушить готовы:  только делами утешно величие заслужить. Впрочем, не о себе
хлопочу, mein Herzenskind*, а о благополучии вверенного мне богом народа.
     ______________
     * мое дорогое дитя (нем.).

     - Государь! ты для благополучия России ни здоровья, ни живота своего не
щадишь, и ныне...
     - Затем и  царь я,  -  перебил Петр,  -  что должен сам во всех случаях
пример являть.  Закон я чту наравне с последним из моих подданных; в строю я
только солдат фланговой - по мне вся линия выстраивается; в баталии я должен
быть напереди. Слыхал ты сам, сколько под Нарвою приклад начальствующих беды
причинил.  Да и  ныне еще наши господа надмеру себя берегут и немногим ближе
становятся от  крепости,  как  наш обоз;  но  я  намерен сию их  Сатурнусову
дальность в  Меркуриев круг подвинуть{422}.  У меня Катенька боится,  право,
менее иного полковника.
     - Я  говорил вам,  что твердость ее души равняется с ее красотою.  Она,
кажется, прибыла ныне в ваш обоз, господин капитан...
     - Как  похорошела моя  голубушка...  В  конфиденции объявить,  без  ней
весьма скучать ныне начинаю.  Да,  кстати,  Алексаша,  я не рассказывал тебе
нынешней истории?
     - Не удосужился слушать.
     - Застал я  ее  давеча,  при  разборке ее  багажа,  в  страшном испуге.
Спрашиваю,  что за притча?  Развернула она передо мною узелки свои, показала
мне складни,  серги дорогие, жемчуг и объявила мне, сердечная, что не знает,
как они тут очутились;  ибо-де у  ней таких вещей от роду не бывало,  да и в
доме Шереметева и  твоем никто ее не даривал ими.  Я рассмеялся и сказал ей:
"Не бойся,  Катенька!  это все твое; Данилыч догадлив..." A, min Herz*, твое
дельце!
     ______________
     * мой дорогой (искаж. нем.).

     - Виноват, государь.
     - Из твоей вины можно богатую шубу сшить и спасибо притачать.  На такую
потребу, правду молвить, у меня теперь и денег не нашлось бы. Вот как получу
по чину капитана от бомбардир и  капитана корабельного жалованья из воинской
казны,  то  волен в  них ко всякому употреблению,  потому что я  службою для
государства,  как и  прочие офицеры,  те деньги заслужил;  а народные деньги
оставляются для  государственной пользы,  и  я  обязан в  них некогда отдать
отчет богу. Но слово было о Катеньке: что у кого болит, ведаешь, тот о том и
говорит.  Просит она меня, отдыху не дает, разведать от Вадбольского Семена,
какого шведского пленного Вольдемара схватил он  ни  за  что ни  про что под
Мариенбургом и  угнал куда-то с  татарами.  Мне об этом и  Борис Петрович не
говорил.  Пожалуй,  узнай повернее и утешь меня и ее весточкой о нем:  может
статься, и родной ей какой!
     - Воля твоя будет выполнена, государь!
     Несчастный, лежавший в челноке, тяжело вздохнул.
     - Что-то наш пленник стонет... - сказал Петр.
     Меншиков  стал  на  колено,   нагнулся  через  край  шлюпки  и,  ощупав
Последнего Новика, отвечал:
     - Он мокрехонек, как мышь, купавшаяся в воде, и дрожит так, что рука на
нем не удержится...
     - Теперь он нам не опасен.  Развяжи его;  да на,  возьми, Алексаша, мою
епанчу и накрой многострадальца; может статься, он и без вины виноват.
     - Государь!.. ты сам... в такой дождь...
     - Возьми,  говорю!  -  сказал  с  твердостью  человеколюбивый государь,
скинув с  себя епанчу и  подавая ее Меншикову.  -  Что до нас,  мы скоро,  с
божьею помощью, обсушимся и отогреемся.
     Воля  Петра была выполнена:  развязали пленника и  покрыли его  царскою
епанчою.  Слезы благодарности и  вместе горького раскаяния полились из  глаз
несчастного;  слова монарха удерживали в нем последн