званных предмета,
спустил их Планше. Последний, но требуя большего, тотчас ушел к себе под
навес.
   - Теперь давайте ужинать, - сказал Арамис.
   Друзья сели за стол, и Арамис принялся резать ветчину, цыплят и куро-
паток с мастерством настоящего гастронома.
   - Черт возьми, как вы едите! - сказал д'Артаньян.
   - Да, неплохо. А на постные дни у меня есть разрешение из Рима, кото-
рое выхлопотал мне по слабости моего здоровья господин коадъютор. К тому
же я взял к себе бывшего повара господина Лафолона, знаете, старого дру-
га кардинала, того знаменитого обжоры, который  вместо  молитвы  говорил
после обеда: "Господи, помоги мне хорошо переварить то, чем я так славно
угостился".
   - И все же это не помешало ему умереть от расстройства желудка, - за-
метил" смеясь, д'Артаньян.
   - Что делать? - сказал Арамис с покорностью. - От судьбы не уйдешь.
   - Простите, дорогой мой, но можно вам задать один вопрос?
   - Ну, разумеется, задавайте: вы ведь знаете, между нами нет тайн.
   - Вы разбогатели?
   - О, боже мой, нисколько. Я имею в год двенадцать  тысяч  ливров,  да
еще маленькое пособие в тысячу экю, которое мне выхлопотал принц Конде.
   - Чем же вы зарабатываете эти двенадцать тысяч, - спросил д'Артаньян,
- своими стихами?
   - Нет, я бросил поэзию; так только, иногда сочиняю какие-нибудь  зас-
тольные песни, любовные сонеты или невинные эпиграммы. Я пишу проповеди,
мой милый!
   - Как, проповеди?
   - Замечательные проповеди, уверяю вас. По крайней  мере,  по  отзывам
других.
   - И вы сами их произносите?
   - Нет, я их продаю.
   - Кому?
   - Тем из моих собратьев, которые мечтают сделаться великими  оратора-
ми.
   - Вот как! А вас самого разве никогда не прельщала слава?
   - Разумеется, прельщала, но моя натура одержала верх. Когда я на  ка-
федре и на меня смотрит хорошенькая женщина, то я начинаю на  нее  смот-
реть; она улыбается, я улыбаюсь тоже. Тогда я сбиваюсь с  толку  и  несу
чепуху; вместо того чтобы говорить об адских муках, я говорю  о  райском
блаженстве. Да вот, к примеру, со мной так и случилось в церкви  святого
Людовика в Маре... Какойто дворянин рассмеялся мне прямо в лицо. Я прер-
вал свою проповедь и заявил ему, что он дурак. Прихожане отправились  за
камнями, а я тем временем так настроил собрание, что  камни  полетели  в
дворянина. Правда, наутро он явился ко мне, воображая, что имеет дело  с
обыкновенным аббатом.
   - И какие же последствия имел этот визит? - спросил д'Артаньян,  хва-
таясь за бока от хохота.
   - Последствием было то, что мы назначили на другой  день  встречу  на
Королевской площади. Да ведь вы сами знаете, как было дело, черт возьми!
   - Уж не против ли этого невежи выступал я вашим секундантом? -  спро-
сил д'Артаньян.
   - Именно. Вы видели, как я его отделал.
   - И он умер?
   - Решительно не знаю. Но на всякий случай я дал ему отпущение  грехов
- in articulo mortis [7]. Достаточно убить тело, а душу губить не следу-
ет.
   Базен сделал жест отчаяния, показавший, что он, может быть, и одобря-
ет такую мораль, но отнюдь не одобряет тон, каким она высказана.
   - Базен, любезнейший, вы не замечаете, что я вижу вас  в  зеркале!  А
ведь я вам запретил раз навсегда всякие выражения одобрения или  порица-
ния. Будьте добры, принесите-ка нам испанского вина  и  отправляйтесь  в
свою комнату. К тому же мой друг д'Артаньян желает сказать  мне  кое-что
по секрету. Не правда ли, д'Артаньян?
   Д'Артаньян утвердительно кивнул головой, и Базен, подав испанское ви-
но, удалился.
   Оставшись одни, друзья некоторое  время  молчали.  Арамис,  казалось,
предавался приятному пищеварению, а Д'Артаньян  готовился  приступить  к
своей речи. Оба украдкой поглядывали друг на друга.
   Арамис первый прервал молчание.


   XI
   ДВА ХИТРЕЦА

   - О чем вы думаете, д'Артаньян, и чему улыбаетесь?
   - Я думаю, - сказал д'Артаньян, - что, когда  выбыли  мушкетером,  вы
всегда смахивали на аббата, а теперь, став аббатом, вы сильно смахиваете
на мушкетера.
   - Это верно, - засмеялся Арамис. - Человек, как вы знаете, мой  доро-
гой д'Артаньян, странное животное, целиком состоящее из противоречий.  С
тех пор как я стал аббатом, я только и мечтаю что о сражениях.
   - Это видно по вашей обстановке: сколько у вас тут рапир, и на  любой
вкус! А фехтовать вы не разучились?..
   - Я? Да я теперь фехтую так же, как фехтовали вы в былое время,  даже
лучше, быть может. Я этим только и занимаюсь целый день.
   - С кем же?
   - С превосходным учителем фехтования, который живет здесь.
   - Как, здесь?
   - Да, здесь, в этом самом монастыре. В  иезуитских  монастырях  можно
встретить кого угодно...
   - В таком случае вы убили бы господина де Мaрсильяка, если бы он  на-
пал на вас один, а не во главе двадцати человек?
   - Непременно, - сказал Арамис, - и даже во главе его  двадцати  чело-
век, если бы только я мог пустить в ход оружие, не боясь быть узнанным.
   "Да он стал гасконцем не хуже меня, черт  побери!"  -  подумал  д'Ар-
таньян и прибавил вслух:
   - Итак, мои милый Арамис, вы спрашиваете, для чего я вас разыскивал?
   - Нет, я этого не спрашивал, - лукаво заметил Арамис, -  но  я  ждал,
когда вы сами мне это скажете.
   - Ну хорошо, так вот, я искал вас единственно для того, чтобы предло-
жить вам возможность убить господина де Марсильяка, когда  вам  заблаго-
рассудится, хотя он и светлейший принц.
   - Так, так, так! Это мысль! - сказал Арамис.
   - Которою я и предлагаю вам воспользоваться, дорогой мой. У вас тыся-
ча экю дохода в аббатстве, да от продажи проповедей вы имеете двенадцать
тысяч. Но скажите: богаты ли вы сейчас? Отвечайте откровенно!
   - Богат? Да я нищ, как Иов! Обшарьте у меня все  карманы  и  ящики  -
больше сотни пистолей и не найдете.
   "Сто пистолей, черт возьми! И это он называет быть нищим, как Иов!  -
подумал д'Артаньян. - Будь они у меня всегда под рукой, я был бы  богат,
как Крез".
   Затем прибавил вслух:
   - Вы честолюбивы?
   - Как Энкелад.
   - Так вот, мой друг, я дам вам возможность стать богатым, влиятельным
и получить право делать все, что вздумается.
   Облачко пробежало по челу Арамиса, такое  же  мимолетное,  как  тень,
пробегающая по ниве в августе месяце; но, как  ни  было  оно  мимолетно,
д'Артаньян все же его заметил.
   - Говорите, - сказал Арамис.
   - Сперва еще один вопрос. Вы занимаетесь политикой?
   В глазах Арамиса сверкнула молния, такая же быстрая, как  тень,  про-
мелькнувшая по его лицу прежде, но все же недостаточно быстрая, чтобы ее
не заметил д'Артаньян.
   - Нет, - ответил Арамис.
   - Тогда любое предложение вам будет на руку, раз сейчас над вами  нет
иной власти, кроме божьей, - засмеялся гасконец.
   - Возможно.
   - Вспоминаете ли вы иногда, милый Арамис, о славных днях нашей  моло-
дости, проведенных среди смеха, попоек и поединков?
   - Да,  конечно,  и  не  раз  жалел  о  них.  Счастливое  было  время!
Delectabile tempus! [8]
   - Так вот, друг мой, эти веселые дни могут повториться, это  счастли-
вое время может вернуться. Мне поручено разыскать моих  товарищей,  и  я
начал именно с вас, потому что вы были душой нашего союза.
   Арамис поклонился скорее из вежливости, чем из благодарности.
   - Опять окунуться в политику! - проговорил Арамис умирающим голосом и
откидываясь на спинку кресла. - Ах, дорогой д'Артаньян, вы  видите,  как
размеренно и привольно течет моя жизнь. А неблагодарность знатных  людей
мы с вами испытали, не так ли?
   - Это правда, - сказал д'Артаньян, - но, может быть, эти знатные люди
раскаялись в своей неблагодарности?
   - В таком случае другое дело. На всякий грех - снисхождение.  К  тому
же вы совершенно правы в одном, а именно - что если уж у нас опять  яви-
лась охота путаться в государственные дела, то сейчас, мне кажется,  са-
мое время.
   - Откуда вы это знаете? Ведь вы не занимаетесь политикой?
   - Ах, боже мой! Хоть я сам и не занимаюсь ею, зато живу в такой  сре-
де, где ею очень занимаются. Увлекаясь поэзией  и  предаваясь  любви,  я
близко сошелся с Саразеном, сторонником господина де Копти, с  Вуатюром,
сторонником коадъютора, и с Буа-Робером, который, с тех пор как не стало
кардинала Ришелье, не стоит ни за кого или, если хотите, стоит сразу  за
всех; так что дела политические не так уж мне чужды.
   - Так я и думал, - сказал д'Артаньян.
   - Впрочем, друг мой, все, что я скажу вам, - это лишь речи  скромного
монаха, человека, который, как эхо, просто повторяет все, что слышит  от
других. Я слышал, что в настоящую минуту кардинал Мазарини очень обеспо-
коен оборотом дел. По-видимому, его распоряжения не пользуются тем  ува-
жением, с каким прежде относились к приказаниям  нашего  былого  пугала,
покойного кардинала, чей портрет вы здесь видите; ибо, что ни говори, а,
нужно признаться, он был великий человек.
   - В этом я вам не буду противоречить, милый Арамис. Ведь это он  про-
извел меня в лейтенанты.
   - Сначала я был всецело на стороне нового кардинала; я говорил  себе,
что министр никогда не пользуется любовью и что, обладая  большим  умом,
какой ему приписывают, он в конце концов все же восторжествует над свои-
ми врагами и заставит бояться себя, что, по-моему, пожалуй,  лучше,  чем
заставить полюбить себя.
   Д'Артаньян кивнул головой в знак того, что  вполне  согласен  с  этим
сомнительным суждением.
   - Вот каково, - продолжал Арамис, - было мое  первоначальное  мнение;
но так как обет смирения, данный мною, обязывает меня не  полагаться  на
собственное мнение, то я навел справки, и вот, мой друг...
   Арамис умолк.
   - Что и вот?
   - И вот, я должен был смирить свою гордыню; оказалось, что я ошибся.
   - В самом деле?
   - Да. Я навел справки, как уже вам говорил, и вот  что  ответили  мне
многие лица, совершенно различных взглядов и намерений: "Господин де Ма-
зарини вовсе не такой гениальный человек, каким вы его  себе  воображае-
те".
   - Неужели? - сказал д'Артаньян.
   - Да. Это ничтожная личность, бывший лакей кардинала Бентиволио,  пу-
тем интриг вылезший в люди; выскочка, человек без имени, он думает не  о
Франции, а только о самом себе. Он награбит денег, разворует казну коро-
ля, выплатит самому себе все пенсии, которые покойный  кардинал  Ришелье
щедро раздавал направо и налево, но ему не суждено управлять страной  ни
по праву сильного, ни по праву человека великого, ни даже по праву чело-
века, пользующегося всеобщим уважением. Кроме того, по-видимому, у этого
министра нет ни благородного сердца, ни благородных манер, это  какой-то
комедиант, Пульчинелле, Панталоне. Вы его знаете? Я совсем не знаю.
   - Гм, - ответил д'Артаньян, - в том, что вы говорите, есть доля прав-
ды.
   - Мне очень лестно, что благодаря природной проницательности мне уда-
лось сойтись во взглядах с вами - человеком, живущим при дворе.
   - Но вы говорили мне о его личности, а не о  его  партии,  не  о  его
друзьях.
   - Это правда. За него стоит королева.
   - А это, мне кажется, уже кое-чего стоит.
   - Но король не за него.
   - Ребенок!
   - Ребенок, который через четыре года будет совершеннолетним.
   - Дело в настоящем.
   - Да, но настоящее не будущее; да и в настоящем он не имеет на  своей
стороне ни парламента, ни народа, то есть -  денег;  ни  дворянства,  ни
знати, то есть - шпаги.
   Д'Артаньян почесал за ухом. Он  должен  был  сознаться,  что  это  не
только глубокая, но и верная мысль.
   - Вот видите, дружище, я еще не потерял своей обычной проницательнос-
ти. Может быть, я напрасно говорю с вами так откровенно: мне кажется, вы
склоняетесь на сторону Мазарини.
   - Я? - вскричал д'Артаньян. - Ничуть!
   - Вы говорили о поручении.
   - Разве я говорил о поручении? В таком случае я плохо выразился. Нет,
я всегда думал то же, что вы. Дела запутались; не бросить ли нам перо по
ветру и не пойти ли в ту сторону, куда ветер  понесет  его?  Вернемся  к
прежней жизни приключений. Нас было четыре смелых рыцаря, четыре связан-
ных дружбой сердца, соединим снова не сердца, - потому что  сердца  наши
всегда оставались неразлучными, - но нашу судьбу и мужество. Представля-
ется случай приобрести нечто получше алмаза.
   - Вы правы, д'Артаньян, совершенно правы, - ответил Арамис, - и дока-
зательство я вижу в том, что у меня самого была та же мысль. Только  мне
она была подсказана другими, так как я не обладаю вашим живым и  неисто-
щимым воображением: в наше время все нуждаются в посредниках.  Мне  было
сделано предложение: коечто из наших былых подвигов  стало  известно,  и
затем, скажу вам откровенно, я проболтался коадъютору.
   - Господину де Гонди, врагу кардинала? - вскричал д'Артаньян.
   - Нет, другу короля, - ответил Арамис, - другу короля, понимаете? Так
вот, требуется послужить королю, а это - долг каждого дворянина.
   - Но ведь король заодно с Мазарини, мой дорогой.
   - На деле - так, но против воли; поступками, но не сердцем. В этом  и
состоит западня, которую враги короля готовят бедному ребенку.
   - Вот как! Но вы предлагаете мне просто-напросто междоусобную  войну,
милый Арамис!
   - Войну за короля.
   - Но король встанет во главе той армии, где будет Мазарини.
   - А сердце его останется в армии, которой будет командовать  господин
де Бофор.
   - Господин де Бофор! Он в Венсенском замке.
   - Разве я сказал - Бофор? Ну, не Бофор, так ктонибудь другой; не  Бо-
фор, так принц Конде.
   - Но принц уезжает в действующую армию, и он всецело предан  кардина-
лу.
   - Гм, гм! - ответил Арамис. - У них сейчас как раз  какие-то  нелады.
Но даже если и не принц, то хотя бы господин до Гонди...
   - Господин де Гонди не сегодня-завтра будет кардиналом; для него исп-
рашивают кардинальскую шапку.
   - Разве не бывало воинственных кардиналов? - сказал Арамис. -  Погля-
дите на стены: вокруг вас четыре кардинала, которые во главе армии  были
не хуже господ Гебрнана и Гассиона.
   - Хорош будет горбатый полководец!
   - Горб скроют латы. К тому же вспомните, Александр хромал, а Ганнибал
был одноглазым.
   - Вы думаете, эта партия доставит вам большие выгоды? - спросил д'Ар-
таньян.
   - Она мне доставит покровительство могущественных людей.
   - И проскрипции правительства?
   - Парламент и мятежи помогут их отменить.
   - Все, что вы говорите, могло бы осуществиться, если б удалось разлу-
чить короля с его матерью.
   - Этого, может быть, добьются.
   - Никогда! - вскричал д'Артаньян с убеждением. - Вы сами тому  свиде-
тель, Арамис, вы, знающий Анну Австрийскую так же хорошо, как я. Думаете
вы, что она когда-нибудь способна забыть, что сын ее опора,  ее  защита,
залог ее благополучия, ее счастья, ее жизни?  Ей  следовало  бы  перейти
вместе с ним на сторону знати и бросить Мазарини; но  вы  знаете  лучше,
чем кто-либо другой, что у нее есть серьезные причины но покидать его.
   - Может быть, вы правы, - задумчиво сказал Арамис. -  Я,  пожалуй,  к
ним не примкну...
   - К ним! А ко мне? - сказал д'Артаньян.
   - Ни к кому. Я священник; какое мне дело до  политики?  У  меня  даже
требника никогда в руках не бывает. Довольно с меня моей клиентуры: про-
дувных остроумцеваббатов и хорошеньких женщин. Чем больше путаницы в го-
сударственных делах, тем меньше шума из-за моих шалостей; все  идет  чу-
десно и без моего вмешательства. Решительно, дорогой друг, я ни  во  что
не стану вмешиваться.
   - Ив самом деле, мой дорогой, - сказал д'Артаньян,  -  меня  начинает
заражать ваша философия. Право, не понимаю, какая муха вдруг меня укуси-
ла! У меня есть служба, которая меня кое-как кормит. После смерти Треви-
ля - бедняга стареет! - я могу стать капиталом.  Это  совсем  не  плохой
маршальский жезл  для  гасконского  дворянина,  младшего  в  роду,  и  я
чувствую, что вообще имею склонность к пище скромной, но ежедневной. Чем
гоняться за приключениями, я лучше приму приглашение Портоса, поеду охо-
титься в его поместье. Вы знаете, у Портоса есть поместье.
   - Как же! Конечно, знаю. Десять миль лесов, болот и лугов; он владыка
гор и долин и тягается с нуайонским епископом за феодальные права.
   "Отлично, - подумал д'Артаньян, - это-то мне и надо было знать.  Пор-
тос в Пикардии".
   - И он носит теперь свою прежнюю фамилию  дю  Валлон?  -  спросил  он
вслух.
   - Да, и прибавил еще к ней фамилию де Брасье; так называется его зем-
ля, которая давала некогда права на баронский титул!
   - Так что мы увидим Портоса бароном?
   - Без сомнения. Особенно хороша будет баронесса Портос!
   Оба приятеля расхохотались.
   - Итак, - заговорил д'Артаньян, - вы не желаете стать сторонником Ма-
зарини?
   - А вы сторонником принцев?
   - Нет. Ну, так не будем ничьими сторонниками и останемся друзьями; не
будем ни кардиналистами, ни фрондерами.
   - Да, - сказал Арамис, - будем мушкетерами.
   - Хотя бы в сутане.
   - Особенно в сутане, - воскликнул Арамис, - в томто и прелесть.
   - Ну, так прощайте, - сказал, вставая, д'Артаньян.
   - Я вас не удерживаю, мой дорогой, - сказал Арамис, - потому что  мне
негде было бы вас положить. А предложить вам ночевать с Планше  в  сарае
было бы неприлично.
   - К тому же я всего в трех милях  от  Парижа.  Лошади  отдохнули,  не
пройдет и часа, как я буду дома.
   Д'Артаньян налил себе последний стакан.
   - За наше доброе старое время!
   - Да,  -  подхватил  Арамис,  -  к  сожалению,  оно  прошло...  Fugit
irreparabile tempus... [9]
   - Ба! Оно, может быть, еще вернется. На всякий случай, если я вам по-
надоблюсь, запомните: Тиктонская улица, гостиница "Козочка".
   - А я - здесь, в иезуитском монастыре. С шести утра до восьми  вечера
- в двери, с восьми вечера до шести утра - через окно.
   - До свиданья, мой дорогой.
   - О, я вас так не отпущу, позвольте мне проводить вас.
   И Арамис взялся за плащ и шпагу.
   "Он хочет удостовериться в моем отъезде", - подумал д'Артаньян.
   Арамис свистнул, но Базен дремал в передней над  остатками  ужина,  и
Арамис принужден был дернуть его за ухо, чтобы разбудить.
   Базен потянулся, протер глаза и попытался опять уснуть.
   - Ну-ка, соня, скорей лестницу.
   - Да она, - сказал Базен, зевая до ушей, - осталась  висеть  в  окне,
лестница-то.
   - Тогда давай садовую лестницу. Не видишь разве, господин  д'Артаньян
с трудом подымался, а спускаться ему будет еще труднее.
   Д'Артаньян хотел было уверить Арамиса, что он отлично  спустится,  но
ему пришла в голову одна мысль, и он промолчал.
   Базен глубоко вздохнул и ушел за лестницей. Через  минуту  хорошая  и
надежная деревянная лестница была приставлена к окну.
   - Вот это так лестница, - сказал д'Артаньян, -  по  такой  и  женщина
поднимется.
   Пристальный взгляд Арамиса, казалось, хотел прочесть его мысли в  са-
мой глубине сердца, но д'Артаньян выдержал этот взгляд  с  замечательным
простодушием.
   К тому же он уже поставил ногу на  первую  ступеньку  и  начал  спус-
каться.
   В один миг он был на земле. Базен остался у окна.
   - Жди тут, - сказал Арамис, - я сейчас вернусь.
   Оба направились к сараю; навстречу им вышел Планше, держа  под  уздцы
лошадей.
   - Превосходно. Вот толковый и расторопный слуга! Не то что мой лентяй
Базен, который ни к черту не годится с тех пор,  как  служит  в  церкви.
Ступайте за нами, Планше, - сказал Арамис, - мы пройдемся пешком до кон-
ца деревни.
   Действительно, друзья прошли всю деревню, толкуя о разных пустяках; у
последнего дома Арамис сказал:
   - Ну, друг мой, идите своим путем. Счастье вам улыбается, не упускай-
те его. Помните, счастье - это куртизанка; обращайтесь с  ним,  как  оно
того заслуживает. Ну а я останусь в своем ничтожестве и при своей  лени.
Прощайте.
   - Итак, значит, решено и подписано: мое предложение вам не подходит?
   - Оно бы мне очень подошло, - сказал Арамис, -  будь  я  человек  как
другие, но, повторяю вам, я весь состою из противоречий: то, что ненави-
жу сегодня, я обожаю завтра, et vice versa [10]. Вы видите,  я  не  могу
принять на