воре, мы ровно ничего не знаем. Лучи солнца мешают нам  видеть  крупные
звезды; а они такие же солнца, только немного подальше от земли,  вот  и
вся разница".
   ДаАртаньян любил, для своего удовольствия и пользы, заставлять  людей
говорить о предметах, занимавших его. Поэтому он всячески стал тормошить
Базена, но тщетно: от державшегося настороженно Базена ничего не удалось
добиться, кроме однообразных и преувеличенных похвал суперинтенданту фи-
нансов. С досады д'Артаньян тотчас по окончании  ужина  попросил,  чтобы
ему указали место для ночлега.
   Базен ввел даАртаньяна в неуютную комнату,  где  он  увидел  скверную
постель. Но мушкетер был нетребователен. Базен заявил  ему,  что  Арамис
взял с собою ключи от остальных комнат. Это нисколько не  удивило  даАр-
таньяна, так как он знал, что Арамис часто прячет у себя  вещи,  которые
никто не должен видеть. Поэтому даАртаньян так  же  решительно  атаковал
жесткую постель, как раньше жесткого цыпленка. Ему  не  меньше  хотелось
спать, чем прежде есть, и потому он заснул так же быстро,  как  обглодал
цыплячьи косточки.
   Выйдя в отставку, даАртаньян дал себе слово, что будет  теперь  спать
так же крепко, как прежде чутко; хотя он дал себе это обещание от души и
с твердым намерением неукоснительно исполнить его, однако же вскоре пос-
ле полуночи его разбудил стук экипажей и топот  коней...  Внезапно  свет
проник в его комнату. В одной рубашке он соскочил с постели и подбежал к
окну.
   "Неужели король решил вернуться? - подумал он, протирая глаза. -  Та-
кая свита может сопровождать только короля..."
   - Да здравствует господин суперинтендант! - кричал  или,  лучше  ска-
зать, вопил кто-то в окне нижнего этажа.
   ДаАртаньян узнал голос Базена. Базен орал изо всех сил,  одной  рукой
размахивая платком, в другой держа свечу.
   Перед глазами даАртаньяна в  окне  первой  кареты  промелькнуло  лицо
блестящего вельможи. В то же время в карете раздался громкий хохот,  ве-
роятно, относившийся к странной фигуре Базена. Свита тоже хохотала.
   - Я должен был догадаться, что это не король, - сказал даАртаньян.  -
Никто так от души не смеется, когда проезжает его величество.
   - Эй, Базен! - закричал он своему соседу, который высунулся из  окна,
чтобы подольше видеть карету. - Кто это такой?
   - Господин Фуке, - отвечал Базен важно.
   - А все эти люди?
   - Двор господина Фуке.
   - Ого! - пробормотал даАртаньян. - Что сказал  бы  Мазарини,  если  б
слышал это?
   И он снова лег в раздумье, спрашивая себя, каким  образом  случается,
что Арамису всегда покровительствует самый могущественный в  королевстве
вельможа.
   "Неужели он счастливее меня? Или я глупее его?.. Эх!.."
   Словом "эх" даАртаньян, научившись мудрости, оканчивал теперь  каждую
свою мысль и фразу. Прежде он говаривал: "черт возьми!", похожее на удар
шпор. Теперь он состарился и шептал только философское  "эх",  служившее
уздой для всех страстей.


   XVIII
   Д'АРТАНЬЯН ИЩЕТ ПОРТОСА, А НАХОДИТ ТОЛЬКО МУШКЕТОНА

   Когда даАртаньян убедился, что господина главного викария д'Эрбле нет
дома и что его нельзя найти ни в Мелюне, ни в окрестностях, он расстался
с Базеном без особого сожаления и лишь искоса взглянул  на  великолепный
замок Во, начинавший уже гордиться тем  величием,  которое  впоследствии
послужило причиной его падения.
   Кусая губы, как человек, полный подозрений и  недоверия,  он  сказал,
пришпорив свою пегую лошадь:
   - Ну, верно, в Пьерфоне я найду человека получше и сундук пополнее. А
мне только этого и надо, потому что у меня возникла одна идея.
   Не станем передавать читателю прозаических  подробностей  путешествия
даАртаньяна, прибывшего в Пьерфон лишь на третий день.  ДаАртаньян  ехал
через Нантейль-ле-Одуан и Крепи. Еще издалека он увидел  замок  Людовика
Орлеанского, который, став достоянием короны, охранялся старым  приврат-
ником. Это был один из тех волшебных  средневековых  замков,  обнесенных
стеною толщиной в двадцать футов, с башнями высотой в сто.
   ДаАртаньян проехал вдоль стен замка, взглядом  измерил  его  башни  и
спустился в долину. Вдалеке возвышался замок Портоса, расположенный  над
большим прудом и прилегавший к великолепному лесу. Это был тот же замок,
который мы уже имели удовольствие описать нашим читателям; так что  сей-
час мы ограничимся тем, что лишь укажем на него.
   Первое, что заметил даАртаньян после того, как взглянул на прекрасные
деревья, на майское солнце, золотившее зеленые холмы, на тенистые  леса,
тянувшиеся к Компьену, был огромный ящик на колесах; два лакея подталки-
вали его сзади, а другие два тащили спереди. В  ящике  помещалось  нечто
странное, зеленого и золотого цвета.  Издалека  оно  представлялось  ка-
кой-то бесформенной массой. Когда ящик немного  приблизился,  содержимое
его стало походить на огромную бочку, обтянутую зеленым сукном с галуна-
ми; еще ближе оно оказалось человеком, неуклюжим толстяком, нижняя часть
туловища которого расползлась внутри  ящика,  заполнив  все  его  прост-
ранство; наконец, подъехав, этот толстяк обернулся Мушкетоном.  Да,  это
был Мушкетон, разжиревший и состарившийся, с седыми волосами и  красным,
как у паяца, лицом.
   - Клянусь богом, - воскликнул даАртаньян, -  это  наш  добрый,  милый
Мушкетон!
   - А! - вскричал толстяк. - Какая радость! Какое счастье! Господин да-
Артаньян!.. Стойте, дураки!
   Последние слова относились к лакеям, которые везли его. Ящик  остано-
вился, и все четыре лакея с военной четкостью разом сняли  шляпы,  укра-
шенные галуном, и стали в ряд за ящиком.
   - Ах, господин даАртаньян! - сказал Мушкетон. - Как бы я желал обнять
ваши колени! Но я не могу двигаться, как вы изволите видеть.
   - Что же это, от старости?
   - О нет, сударь, не от старости, а от болезней, от горестей!
   - От горестей? - повторил даАртаньян, подходя к ящику. -  Что,  ты  с
ума сошел, добрый друг? Слава богу, ты здоров, как трехсотлетний дуб.
   - Ах, а ноги-то, господин даАртаньян, а ноги-то? -  простонал  верный
слуга.
   - Что же?
   - Ноги не хотят меня носить.
   - Неблагодарные! А ведь ты, верно, очень хорошо кормишь их, Мушкетон?
   - Увы, сударь, да! Они не могут пожаловаться на меня в  этом  отноше-
нии, - вздохнул Мушкетон. - Я всегда делал все, что мог, для своего  те-
ла; ведь я не эгоист. - И Мушкетон опять вздохнул.
   "С чего это он так? Может быть, тоже хочет стать бароном", -  подумал
даАртаньян.
   - Боже мой! - продолжал Мушкетон, выходя из задумчивости. - Как  мон-
сеньер будет рад, узнав, что вы вспомнили о нем.
   - Добрый Портос! - вскричал даАртаньян. - Я горю желанием обнять его!
   - О, - сказал Мушкетон с чувством. - Я, разумеется, не премину  напи-
сать ему. Сегодня же и немедля.
   - Так он в отсутствии?
   - Да нет же, господин.
   - Так где же он, близко или далеко?
   - О, если б я знал, господин...
   - Черт возьми! - вскричал мушкетер, топнув ногой. - Ужасно мне не ве-
зет! Ведь Портос всегда сидел дома.
   - Ваша правда, сударь. Нет человека, который был бы  так  привязан  к
дому, как монсеньер. Но, однако...  по  просьбе  друга,  достопочтенного
господина д'Эрбле...
   - Так Портоса увез Арамис?
   - Вот как все это  случилось.  Господин  д'Эрбле  написал  монсеньеру
письмо, да такое, что здесь все перевернулось вверх дном...
   - Расскажи мне все, любезный друг. Но прежде отошли лакеев.
   Мушкетон закричал: "Прочь, болваны!" - таким могучим голосом, что мог
одним дыханием, без слов, свалить с ног всех  четырех  слуг.  ДаАртаньян
присел на край ящика и приготовился слушать.
   Мушкетон начал:
   - Как я уже докладывал вам, монсеньер  получил  письмо  от  господина
главного викария д'Эрбле дней восемь или девять тому назад, когда у  нас
был день сельских наслаждений, то есть среда.
   - Что это значит, - спросил даАртаньян, -  "день  сельских  наслажде-
ний"?
   - Изволите видеть, у нас столько наслаждений в этой прекрасной  стра-
не, что они нас обременяют. Наконец мы были вынуждены распределить их по
дням недели.
   - Как узнаю я в этом руку Портоса! Мне бы такая мысль не пришла в го-
лову. Правда, я-то не обременен различными удовольствиями.
   - Зато мы были обременены, - заметил Мушкетон.
   - Ну как же вы распределили их? Говори! - сказал даАртаньян.
   - Да длинно рассказывать, сударь.
   - Все равно говори, у нас есть время; и к тому  же  ты  говоришь  так
красиво, любезный Мушкетон, что слушать тебя - просто наслаждение.
   - Это верно, - отозвался Мушкетон с выражением удовлетворения на  ли-
це, происходящим, вероятно, оттого, что его оценили по справедливости. -
Это верно, что я добился больших успехов в обществе монсеньера.
   - Я жду распределения удовольствий, Мушкетон, и жду его с  нетерпени-
ем. Я хочу убедиться, что приехал в удачный день.
   - Ах, господин даАртаньян, - отвечал Мушкетон печально. - С  тех  пор
как уехал монсеньер, улетели все наслаждения!
   - Ну так призовите к себе ваши воспоминания, милый мой Мушкетон.
   - Каким днем угодно вам начать?
   - Разумеется, с воскресенья. Это - божий день.
   - С воскресенья, господин?
   - Да.
   - В воскресенье у нас наслаждения благочестивые: монсеньер идет в ка-
пеллу, раздает освященный хлеб, слушает проповедь и  наставления  своего
аббата. Это не слишком весело, но мы ждем монаха из Парижа: уверяют, что
он говорит удивительно хорошо, это развлечет нас, потому что  наш  аббат
всегда нагоняет на нас сон, - так что по воскресеньям - религиозные нас-
лаждения, а по понедельникам - мирские.
   - Ах, так! - сказал даАртаньян. - А как ты сам это понимаешь,  Мушке-
тон? Давай рассмотрим сначала мирские наслаждения, ладно?
   - По понедельникам мы выезжаем в свет, принимаем гостей и отдаем  ви-
зиты; играем на лютне, танцуем, пишем стихи на заданные рифмы, - словом,
курим фимиам в честь наших дам.
   - Черт возьми! Это предел  галантности!  -  вскричал  мушкетер,  едва
удерживаясь от непреодолимого желания расхохотаться.
   - Во вторник наслаждения ученые.
   - Браво! - одобрил даАртаньян. - Перечисли-ка мне их  подробнее,  лю-
безный Мушкетон.
   - Монсеньер изволил купить большой шар, который я покажу вам; он  за-
нимает весь верх большой башни, кроме галереи, которая выстроена по при-
казанию монсеньера над шаром. Солнце и луна висят на ниточках и на  про-
волоке Все это вертится; бесподобное зрелище! Монсеньер  показывает  мне
далекие земли и моря; мы обещаемся никогда не ездить туда Это чрезвычай-
но занимательно!
   - В самом деле, очень занимательно, - отвечал д'Артаньян - А в среду?
   - В среду наслаждения сельские, как я уже имел честь вам докладывать.
Мы осматриваем овец и коз монсеньера; заставляем  пастушек  плясать  под
звуки свирели, как описано в одной книжке, которая есть в  библиотеке  у
монсеньера. Но это еще ее все. Мы удим "рыбу в маленьком канале и  потом
обедаем с венками из цветов на головах. Вот наши наслаждения в среду.
   - Да, среду вы не обижаете. Но что же осталось на долю  бедного  чет-
верга?
   - И он не обойден, сударь, - отвечал Мушкетон с улыбкой. - В  четверг
наслаждения олимпийские. Ах, сударь, как они  великолепны!  Мы  собираем
всех молодых вассалов монсеньера и заставляем их бегать,  бороться,  ме-
тать диски. Монсеньер сам уже не бегает, да и я тоже. Но диск  монсеньер
мечет лучше всех. А если ударит кулаком, так беда!
   - Беда? Почему?
   - Да, монсеньеру пришлось отказаться от борьбы. Он  прошибал  головы,
разбивал челюсти, проламывал груди. Веселая  игра,  но  никто  не  хочет
больше играть с ним.
   - Так его кулак...
   - Стал еще крепче прежнего. У монсеньера несколько ослабели ноги, как
он сам сознается; зато вся сила перешла в руки, и он...
   - Убивает быка по-прежнему?
   - Нет, сударь, лучше того: пробивает стены. Недавно, поужинав у одно-
го из своих фермеров, - вы знаете, какой он пользуется любовью народа, -
монсеньер вздумал пошутить и ударил кулаком в стену. Стена упала, кровля
тоже; убило трех крестьян и одну старуху.
   - Боже мой! А сам он остался цел?
   - Ему слегка поцарапало голову! Мы промыли ранку водой, которую  при-
сылают нам монахини... Но кулаку ничего не сделалось.
   - К черту олимпийские наслаждения. Они обходятся слишком дорого,  раз
потом остаются вдовы и сироты...
   - Ничего, сударь, мы им назначаем пенсии: на это  определена  десятая
доля доходов монсеньера.
   - Перейдем к пятнице!
   - В пятницу наслаждения благородные и воинские.
   Мы охотимся, фехтуем, учим соколов, объезжаем лошадей. Наконец,  суб-
бота посвящается умственным наслаждениям: мы обогащаем свой ум познания-
ми, смотрим картины и статуи монсеньера, иногда даже пишем и чертим пла-
ны, а иногда палим из пушек монсеньера.
   - Чертите планы! Палите из пушек!
   - Да, сударь.
   - Друг мой, - сказал даАртаньян, - барон  дю  Валлон  обладает  самым
тонким и благородным умом; но есть род наслаждений, который  вы  забыли,
мне кажется...
   - Какие, сударь? - спросил Мушкетон с тревогой.
   - Материальные.
   Мушкетон покраснел.
   - Что вы под этим подразумеваете? - спросил он, опуская глаза в  зем-
лю.
   - Стол, вино, веселую беседу за бутылкой.
   - Ах, сударь, эти вещи не идут в счет: ими мы наслаждаемся ежедневно.
   - Любезный Мушкетон, - продолжал даАртаньян, - извини меня, но я  так
увлекся твоим очаровательным рассказом, что забыл  о  самом  главном,  о
том, что господин д'Эрбле написал барону.
   - Правда, сударь, наслаждения отвлекли нас от главного предмета  раз-
говора. Извольте выслушать. В среду пришло письмо; я узнал почерк и сра-
зу подал письмо господину барону.
   - И что же?
   - Монсеньер прочел и закричал: "Лошадей! Оружие! Скорей!"
   - Ах, боже мой! - воскликнул даАртаньян. - Наверное, опять дуэль!
   - Нет, сударь, в письме было только сказано: "Любезный Портос, сейчас
же в дорогу, если хотите приехать раньше экинокса. Жду вас".
   - Черт возьми, - прошептал даАртаньян в раздумье. - Должно быть, дело
очень спешное!
   - Да, должно быть. Монсеньер, - продолжал Мушкетон, - уехал со  своим
секретарем в тот же день, чтобы поспеть вовремя.
   - И поспел?
   - Надеюсь. Монсеньер вовсе не трус, как вы сами изволите знать, а меж
тем он беспрестанно повторял: "Черт возьми, кто такой этот экинокс?  [3]
Все равно, будет чудо, если этот молодчик поспеет раньше меня".
   - И ты думаешь, что Портос приехал раньше? - спросил даАртаньян.
   - Я в этом уверен. У этого экинокса, как бы он ни был  богат,  верно,
нет таких лошадей, как у монсеньера.
   ДаАртаньян сдержал желание расхохотаться только Потому, что краткость
письма Арамиса заставила его призадуматься. Он прошел за Мушкетоном или,
лучше сказать, за ящиком Мушкетона до самого замка; затем сел  за  стол,
за которым его угощали по-королевски. Но он ничего больше не мог  узнать
от Мушкетона: верный слуга только рыдал - и все.
   Проведя ночь в мягкой постели, даАртаньян начал размышлять над  смыс-
лом письма Арамиса. Какое отношение могло иметь  равноденствие  к  делам
Портоса? Ничего не понимая, он решил, что тут, вероятно, дело идет о ка-
кой-нибудь новой любовной интрижке епископа, для  которой  нужно,  чтобы
дни были равны ночам.
   ДаАртаньян выехал из замка Пьерфон так же, как выехал из Мелюна и  из
замка графа де Ла Фер. Он казался несколько задумчивым, а это  означало,
что он в очень дурном расположении духа. Опустив голову,  с  неподвижным
взглядом, в том неопределенном раздумье, из которого иной раз  рождается
высокое красноречие, он говорил себе:
   - Ни друзей, ни будущности, ничего!.. Силы мои иссякли, как  и  связи
прежней дружбы!.. Приближается старость,  холодная,  неумолимая.  Черным
крепом обволакивает она все, чем сверкала и благоухала моя юность; взва-
ливает эту сладостную ношу себе на плечи и уносит в  бездонную  пропасть
смерти...
   Сердце гасконца дрогнуло, как тверд и мужествен он ни был в борьбе  с
житейскими невзгодами; в продолжение нескольких  минут  облака  казались
ему черными, а земля липкой и скользкой, как на кладбище.
   - Куда я еду?.. - спрашивал он сам себя. - Что буду  делать?  Один...
совсем один... без семьи... без друзей... Эх!  -  вскричал  он  вдруг  и
пришпорил свою лошадь, которая, не найдя ничего печального в крупном от-
борном овсе Пьерфонского замка, воспользовалась знаком  всадника,  чтобы
выказать свою веселость, промчавшись галопом добрых две мили. - В Париж!
   На другой день он был в Париже.
   Все путешествие заняло у него десять дней.


   XIX
   ЧТО Д'АРТАНЬЯН СОБИРАЛСЯ ДЕЛАТЬ В ПАРИЖЕ

   Лейтенант остановился на Ломбардской улице, перед лавкой под вывеской
"Золотой пестик".
   Человек добродушной наружности, в белом переднике, пухлою рукою  гла-
дивший свои седоватые усы, вскрикнул от радости при виде пегой лошади.
   - Это вы, господин лейтенант, вы? - воскликнул он.
   - Здравствуй, Планше, - отвечал даАртаньян, нагибаясь, чтобы войти  в
лавку.
   - Скорей, - вскричал Планше, - возьмите коня  господина  даАртаньяна.
Приготовьте ему комнату и ужин!
   - Благодарю тебя, Планше. Здравствуйте, друзья мои,  -  сказал  даАр-
таньян суетившимся приказчикам.
   - Позвольте мне отправить кофе, патоку и изюм? -  спросил  Планше.  -
Это заказ для кухни господина суперинтенданта.
   - Отправляй, отправляй!
   - В одну минуту все будет кончено, а там - ужинать.
   - Устрой-ка, чтоб мы ужинали одни, - попросил даАртаньян. - Мне  надо
поговорить с тобою.
   Планше многозначительно поглядел на своего прежнего господина.
   - О, не бойся, - прибавил мушкетер. - Никаких неприятностей.
   - Тем лучше! Тем лучше!
   И Планше вздохнул свободнее, а даАртаньян без церемоний сел  в  лавке
на мешок с пробками и стал рассматривать все вокруг.
   Лавка была богатая; в ней стоял запах имбиря, корицы и толченого пер-
ца, заставивший даАртаньяна расчихаться.
   Приказчики, обрадованные обществом такого знаменитого вояки, мушкете-
ра и приближенного самого короля, принялись за работу с лихорадочным во-
одушевлением и обращались с покупателями с  презрительной  поспешностью,
которая кое-кем была даже замечена.
   Планше принимал деньги, подводил счета и в то же время осыпал  любез-
ностями своего бывшего господина.
   С покупателями Планше обращался несколько фамильярно,  говорил  отры-
висто, как богатый купец, который всем продает, но никого  не  зазывает.
ДаАртаньян отметил это с удовольствием, которое мы объясним  потом  под-
робнее. Мало-помалу наступила ночь. Наконец Планше ввел его в комнату  в
нижнем этаже, где посреди тюков и ящиков стоял  накрытый  стол,  ждавший
двух Собеседников.
   ДаАртаньян воспользовался минутою покоя,  чтобы  рассмотреть  Планше,
которого он не видал больше года. Умница Планше отрастил небольшое брюш-
ко, но лицо у него пока не расплылось. Его быстрые, глубоко сидящие гла-
за блестели по-прежнему, и жирок, который уравнивает характерные  выпук-
лости лица, еще не коснулся ни его выдающихся скул, выражавших  хитрость
и корыстолюбие, ни острого подбородка, говорившего о лукавстве и  терпе-
нии. Планше сидел в столовой так же величественно, как в лавке; он пред-
ложил своему господину ужин не роскошный, но  чисто  парижский:  жаркое,
приготовленное в печке у соседнего булочника, с овощами и салатом, и де-
серт, заимствованный из собственной лавки.  ДаАртаньяну  очень  понрави-
лось, что лавочник достал из-за дров бутылку анжуйского,  которое  даАр-
таньян предпочитал всем другим винам.
   - Прежде, - сказал Планше с добродушной улыбкою, - я пил  ваше  вино;
теперь я счастлив, что вы пьете мое.
   - С божьей помощью, друг Планше, я буду пить его  долго,  потому  что
теперь я совершенно свободен.
   - Получили отпуск?
   - Бессрочный!
   - Как! Вышли в отставку? - спросил Планше с изумлением.
   - Да, ушел на отдых.
   - А король? - вскричал Планше,  воображавший,  что  король  не  может
обойтись без такого человека, как ДаАртаньян.
   - Король поищет другого... Но мы хорошо поужинали, ты в ударе  и