е.
   - Хорошо. До свиданья, монсеньер.
   - До свиданья, дорогой граф.
   - А, Мазарини, Мазарини, - повторял Рошфор, уводя с собой кюре, кото-
рому не удалось вставить в разговор ни одного слова, -  ты  увидишь  те-
перь, так ли я стар, чтобы не годиться для дела!
   Было половина десятого, и коадъютору требовалось не меньше  получаса,
чтобы дойти от архиепископского дома до башни св. Иакова.
   Подходя к ней, коадъютор заметил в одном из самых верхних окон свет.
   - Хорошо, - сказал он, - наш старшина нищих на своем месте,
   Коадъютор постучал в дверь. Ему отворил сам викарий; со свечой в руке
он проводил его на верх башни. Здесь викарий  указал  ему  на  маленькую
дверь, поставил свечу в угол и спустился вниз.
   Хотя в двери торчал ключ, тем не менее Гонди постучал.
   - Войдите, - послышался из-за двери голос нищего.
   Гонди вошел. Податель святой воды из церкви св. Евстафия ожидал  его,
лежа на каком-то убогом одре.
   При виде коадъютора он встал.
   Пробило десять часов.
   - Ну что, - спросил Гонди, - ты сдержал слово?
   - Не совсем, - отвечал нищий.
   - Как так?
   - Вы просили у меня пятьдесят человек, не правда ли?
   - Да, и что же?
   - Я доставлю вам две тысячи.
   - Ты не хвастаешь?
   - Угодно вам доказательство?
   - Да.
   В комнате горели три свечи: одна на окне, выходившем на Старый город,
другая на окне, обращенном к Пале-Роялю, а третья на окне, выходившем на
улицу Сен-Дени.
   Нищий молча погасил, одну за другой, все три свечи.
   Коадъютор очутился во мраке, так как комната освещалась теперь только
неверным светом луны, которая проглядывала сквозь густые темные  облака,
серебря их края.
   - Что ты сделал? - спросил коадъютор.
   - Я дал сигнал.
   - Какой сигнал?
   - Сигнал строить баррикады.
   - Ага!
   - Когда вы выйдете отсюда, вы увидите моих людей за работой. Смотрите
только будьте осторожны, чтобы не сломать себе ногу, споткнувшись о про-
тянутую через улицу цепь, или не провалиться в какую-нибудь яму.
   - Хорошо. Вот тебе еще столько, сколько ты уже получил. Теперь помни,
что ты предводитель и не напейся.
   - Уже двадцать лет я не пью ничего, кроме воды.
   Нищий взял мешок с деньгами, и коадъютор услышал, как он тут же начал
перебирать и пересыпать золотые монеты.
   - А, - произнес Гонди, - ты, кажется, порядочный скряга  и  сребролю-
бец.
   Нищий вздохнул и бросил мешок.
   - Неужели, - воскликнул он, - я всегда останусь таким же, как был,  и
не избавлюсь от моей страсти? О, горе! О, суета!
   - Ты все-таки возьмешь эти деньги?
   - Да, но я клянусь употребить все, что останется, на 'добрые дела.
   Лицо его было бледно и искажено, словно он выдерживал какую-то  внут-
реннюю борьбу.
   - Странный человек, - прошептал Гонди.
   Он взял шляпу и направился к выходу, как вдруг заметил, что нищий за-
городил ему дорогу.
   Первой мыслью коадъютора было, что нищий что-то замыслил против него,
но тот упал на колени и с мольбой протянул к нему руки.
   - Монсеньер, - воскликнул нищий, - прежде чем уйти отсюда, дайте  мне
благословение, умоляю вас!
   - Монсеньер? - повторил Гонди. - Мой друг,  ты,  кажется,  принимаешь
меня за кого-то другого.
   - Нет, монсеньер, я принимаю вас за того, кто вы на  самом  деле,  за
господина коадъютора; я узнал вас с первого взгляда.
   Гонди улыбнулся.
   - Ты просишь у меня благословения? - сказал он,
   - Да, я нуждаюсь в нем.
   В тоне, которым нищий произнес эти слова, слышалась  такая  униженная
мольба, такое глубокое раскаяние, что Гонди тотчас же  протянул  руку  и
дал просимое благословение со всею искренностью, на какую был способен.
   - Теперь, - сказал он, - между нами установилась невидимая  связь.  Я
благословил тебя, и ты стал для меня священным, как и я для тебя.  Расс-
кажи мне, не совершил ли ты какого-нибудь преступления против человечес-
ких законов, от которых я мог бы тебя защитить?
   Нищий покачал головой.
   - Преступленье, совершенное мною, монсеньер, не предусмотрено челове-
ческими законами, и вы можете освободить меня от  кары  за  него  только
частыми благословениями.
   - Будь откровеннее, - сказал коадъютор, - ведь ты не всегда занимался
этим ремеслом?
   - Нет, монсеньер, я занимаюсь им только шесть лет.
   - А прежде где ты был?
   - В Бастилии.
   - А до Бастилии?
   - Я скажу вам это тогда, монсеньер, когда вы будете исповедовать  ме-
ня.
   - Хорошо. В какой бы час дня или ночи ты ни  позвал  меня,  помни,  я
всегда готов дать тебе отпущение.
   - Благодарю вас, монсеньер, - глухо сказал нищий, - но я еще не готов
к принятию его.
   - Хорошо. Пусть так. Прощай же.
   Коадъютор взял свечу, спустился с лестницы и вышел в задумчивости.


   III
   БУНТ

   Было около одиннадцати часов вечера. Гонди не прошел и ста  шагов  по
улицам Парижа, как заметил, что вокруг происходит что-то необычайное.
   Казалось, весь город населен был фантастическими существами: какие-то
молчаливые тени разбирали мостовую, другие подвозили и опрокидывали  по-
возки, третья рыли канавы, в  которые  могли  провалиться  целые  отряды
всадников. Все эти таинственные личности озабоченно и  деловито  сновали
взад и вперед, подобно демонам, занятым какой-то неведомой работой.  Это
нищие из Двора Чудес, агенты подателя святой воды с паперти  св.  Евста-
фия, готовили на завтра баррикады.
   Гонди не без страха смотрел на этих темных людей, этих ночных  работ-
ников, и задавал себе вопрос: в состоянии ли он будет потом  снова  заг-
нать их в трущобы, откуда сам их вызвал? Когда кто-нибудь из них прибли-
жался к нему, ему хотелось перекреститься.
   Он дошел до улицы Сент-Оноре, потом свернул в  Железные  ряды.  Здесь
было по-другому. Торговцы перебегали от одной лавки к  другой.  Двери  и
ставни, как будто запертые, на деле были только прикрыты и часто отворя-
лись, чтобы впустить или выпустить какого-нибудь человека с таинственной
ношей. Это торговцы, имевшие оружие, раздавали его безоружным.
   Особенно обращал на себя внимание один человек, который переходил  от
двери к двери, сгибаясь под тяжестью целой груды шпаг, мушкетов и друго-
го оружия, которое он раздавал на завтра.  Фонарь  осветил  его,  и  ко-
адъютор узнал Планше.
   Затем коадъютор вышел по Монетной улице на набережную. Группы горожан
в черных и серых плащах, - в зависимости от принадлежности к высшей  или
низшей буржуазии, - стояли неподвижно. Изредка кто-нибудь  переходил  от
одной группы к другой. Все эти черные и серые плащи сзади приподнимались
от скрытых под ними шпаг, а спереди от дул мушкетов и аркебуз.
   Дойдя до Нового моста, коадъютор увидел, что мост  охраняется  карау-
лом; здесь к нему подошел какой-то человек.
   - Кто вы? - спросил этот человек. - Не похоже, чтобы вы были  из  на-
ших.
   - Это вам так кажется оттого, что вы не узнаете своих друзей, дорогой
господин Лувьер, - отвечал коадъютор, приподымая шляпу.
   Лувьер узнал его и поклонился.
   Продолжая свой путь, коадъютор прошел до  Нельской  башни.  Здесь  он
увидел целую вереницу людей, пробиравшихся вдоль стен. Можно было  поду-
мать, что это процессия призраков, так как все они были закутаны в белью
плащи. Достигнув одного пункта, эти призраки один за другим внезапно ис-
чезали, словно сквозь землю проваливались. Притаившись в углу, Гонди ви-
дел, как исчезли таким способом все, кроме последнего.
   Этот последний осмотрелся кругом, видимо с целью убедиться в том, что
за ним и его товарищами никто не следит, и, несмотря на темноту, заметил
Гонди. Он подошел и приставил пистолет ему к горлу.
   - Ну, ну, господин Рошфор! - смеясь, сказал коадъютор. -  Не  следует
шутить с огнестрельным оружием.
   Рошфор узнал голос.
   - Ах, это вы, монсеньер? - воскликнул он.
   - Да, собственной персоной. Но скажите, каких это людей отправили  вы
в преисподнюю?
   - Это мои пятьдесят рекрутов от шевалье  д'Юмьера,  что  должны  были
поступить в легкую кавалерию; вместо мундиров они получили белые плащи.
   - Куда же вы пробираетесь?
   - К одному моему другу, скульптору; мы спускаемся в люк, через  кото-
рый к нему доставляют мрамор.
   - Очень хорошо, - сказал. Гонди.
   Они обменялись рукопожатием, потом Рошфор  тоже  спустился  в  люк  и
плотно притворил его за собой.
   Коадъютор возвратился домой. Был второй час ночи. Он  открыл  окно  и
стал прислушиваться.
   По всему городу слышался какой-то странный, непонятный шум;  чувство-
валось, что в темных улицах происходит что-то необычайное и жуткое.  Из-
редка слышался словно рев приближающейся бури или мощного прибоя. Но все
было смутно, неясно и не находило разумного объяснения: звуки эти  похо-
дили на подземный гул, предшествующий землетрясению.
   Приготовления к восстанию длились всю ночь. Проснувшись на другое ут-
ро, Париж вздрогнул: он не узнал самого себя. Он походил  на  осажденный
город. На баррикадах виднелись вооруженные с головы до ног люди,  грозно
поглядывавшие во все стороны. Там и  сям  раздавалась  команда,  шныряли
патрули, происходили аресты. Всех появлявшихся  на  улицах  в  шляпах  с
перьями и с вызолоченными шпагами тотчас останавливали и заставляли кри-
чать: "Да здравствует Брусель! Долой Мазарини!" - а тех, кто  отказывал-
ся, подвергали издевательствам, оскорбляли, даже  избивали.  До  убийств
дело еще не доходило, но чувствовалось, что к этому уже вполне готовы.
   Баррикады были построены вплоть до самого Пале  -  Рояля.  На  прост-
ранстве от улицы Добрых Ребят до Железного рынка, от улицы Святого  Фомы
до Нового моста и от улицы Ришелье до заставы Сент-Оноре  сошлось  около
десяти тысяч вооруженных людей; те из них,  что  находились  поближе  ко
дворцу, уже задирали неподвижно стоявших вокруг  Пале-Рояля  гвардейских
часовых. Решетки за часовыми были накрепко заперты, но эта  предосторож-
ность делала их положение довольно опасным. По всему городу ходили толпы
человек по сто, по двести ободранных и изможденных нищих, которые носили
полотнища с надписью: "Глядите на народные страдания".  Везде,  где  они
появлялись, раздавались негодующие крики, нищих  же  было  столько,  что
крики слышались отовсюду.
   Велико было удивление Анны Австрийской и Мазарини, когда им  доложили
утром о том, что Старый город в лихорадочном волнении,  несмотря  на  то
что вчера в нем царило полное спокойствие; ни она, ни он не  хотели  ве-
рить этому, заявляя, что поверят только собственным глазам и ушам. Перед
ними распахнули окно: они увидели, услышали и убедились.
   Мазарини пожал плечами и попытался изобразить на своем лице презрение
ко всему этому простонародью, но заметно побледнел и в страхе побежал  в
свой кабинет, где поспешил запереть в шкатулки золото и драгоценности  и
надеть наиболее ценные перстни себе на пальцы.  Что  касается  королевы,
то, взбешенная и предоставленная самой себе, она позвала маршала  де  Ла
Мельере и приказала ему, взяв столько солдат, сколько он найдет  нужным,
узнать, что значат эти "шутки".
   Маршал был человек беспечный и бесстрашный; к тому же, как все  воен-
ные, он питал презрение к народу. Он взял  полтораста  человек  и  хотел
пройти с ними через Луврский мост, но здесь его встретил Рошфор со свои-
ми пятьюдесятью новобранцами и с полуторатысячной толпой  горожан.  Про-
биться не было никакой возможности.
   Маршал даже и не пытался сделать это. Он направился вдоль набережной.
Но у Нового моста он наткнулся на Лувьера с горожанами. На этот раз мар-
шал решился атаковать, но был встречен мушкетными выстрелами, а из  окон
на него и его спутников посыпался град камней.
   Он отступил, оставив на месте трех человек, и направился к рынку,  но
здесь его встретил Планше с алебардистами. Алебарды  угрожающе  топорщи-
лись. Он решил, что без труда пробьется сквозь эту толпу горожан в серых
плащах, но серые плащи держались стойко, и маршал вынужден был отступить
на улицу Сент-Оноре, оставив на поле сражения еще четырех  солдат,  уло-
женных без липшего шума холодным оружием.
   Не посчастливилось маршалу и на улице Сент-Оноре; здесь ему прегради-
ли путь баррикады нищего с паперти св. Евстафия; их обороняли не  только
вооруженные мужчины, но даже женщины и дети. Фрике с пистолетом  и  шпа-
гой, полученными им от Лувьера, собрал целую шайку таких же, как он, ша-
лопаев, а те подняли невообразимый шум и гам.
   Маршалу этот пункт показался слабо защищенным, и он решил здесь  про-
биться. Он велел двадцати солдатам спешиться и  разобрать  баррикаду,  а
сам с оставшимися кавалеристами решил  обеспечить  им  защиту.  Двадцать
солдат двинулись сокрушать препятствие, но едва  они  приблизились,  как
изо всех щелей между наваленными бревнами и опрокинутыми повозками  под-
нялась жестокая стрельба, а через несколько мгновений,  услышав  пальбу,
появились с одной стороны - Планше с алебардистами, а с другой -  Лувьер
с горожанами...
   Маршал де Ла Мельере попал между двух огней.
   Он был храбр и решил умереть на месте.  Началась  схватка;  раздались
крики и стоны раненых. Солдаты, обладая опытом, стреляли более метко, но
горожане, подавлявшие своей численностью, отвечали им  ураганным  огнем.
Люди падали вокруг маршала, как в битвах при Рокруа или при Лериде.  Его
адъютанту Фонтралю перебили руку, а сам маршал едва  усидел  на  лошади,
которая бесилась от боли, получив пулю в шею. Наконец в тот момент, ког-
да и самый храбрый начинает дрожать и на лбу у него проступает  холодный
пот, толпа вдруг с криком: "Да здравствует коадъютор!" - расступилась, и
появился Гонди. Он спокойно шел среди перестрелки, облаченный в  рясу  и
плащ, раздавая благословения направо и налево с таким  невозмутимым  ви-
дом, словно выступал во главе церковной процессии.
   Все опустились на колени.
   Маршал, узнав его, поспешил к нему навстречу.
   - Выведите меня отсюда, ради бога, - воскликнул он, - а то они разор-
вут в клочья и меня, и моих людей.
   Кругом стоял такой шум, что, казалось, и грома небесного не услышать,
но Гонди поднял руку, и все тотчас же затихло.
   - Дети мои, - сказал коадъютор, обращаясь к толпе, - вы ошиблись  от-
носительно намерений маршала де Ла Мельере. Он берется, возвратившись  в
Лувр, просить у королевы от вашего имени освобождения нашего Бруселя. Не
так ли, маршал? - добавил Гонди, обернувшись к маршалу.
   - Черт возьми! - воскликнул тот. - Конечно, берусь. Я не думал  отде-
латься так дешево.
   - Он дает вам слово дворянина, - сказал Гонди.
   Маршал поднял руку в знак обещания.
   - Да здравствует коадъютор! - закричала  толпа.  Некоторые  закричали
даже: "Да здравствует маршал!" - но единодушное  всего  звучало:  "Долой
Мазарини!"
   Толпа расступилась и открыла проход на улицу СентОноре. Баррикада ра-
зомкнулась, и маршал с остатками своего отряда отступил,  предшествуемый
Фрике и его товарищами, из которых одни  подражали  барабанному  бою,  а
другие - звукам труб.
   Шествие было почти триумфальное. Но как только отряд прошел, баррика-
да снова сомкнулась. Маршал с ума сходил от бессильной ярости.
   Тем временем Мазарини, как мы уже сказали, сидел у себя в кабинете  и
приводил в порядок свои дела. Он велел позвать  д'Артаньяна,  хотя  мало
надеялся, что тому удалось проникнуть во дворец, ибо он не был дежурным.
Но через десять минут лейтенант мушкетеров появился на пороге кабинета в
сопровождении неизменного Портоса.
   - Входите, входите, д'Артаньян! - воскликнул кардинал.  -  Очень  рад
вас видеть, так же как и вашего друга. Что происходит в  этом  проклятом
Париже?
   - Ничего хорошего, монсеньер, - отвечал д'Артаньян, качая головой.  -
Город охвачен восстанием. Когда мы с господином дю Валлоном  только  что
переходили через улицу Монторгейль, то, несмотря на мой мундир, а  может
быть, именно из-за него, нас хотели заставить кричать:  "Да  здравствует
Брусель!" - и еще кое-что... Сказать ли вам, монсеньер?
   - Говорите, говорите.
   - "Долой Мазарини!" Представьте себе, какая дерзость!
   Мазарини улыбнулся, однако сильно побледнел.
   - И вы закричали? - спросил он.
   - О нет, - сказал д'Артаньян, - у меня совсем пропал голос, а у  гос-
подина дю Валлона объявилась сильнейшая хрипота. Тогда, монсеньер...
   - Что тогда? - спросил Мазарини.
   - Взгляните только на мою шляпу и плащ.
   Д'Артаньян указал на четыре дыры от пуль в плаще в две в  шляпе.  Что
касается одежды Портоса, то у него весь бок был разорван ударом  алебар-
ды, а перо на шляпе было срезано пистолетной пулей.
   - Diavolo! - воскликнул Мазарини, с наивным изумлением глядя на  двух
друзей. - Я бы закричал.
   В эту минуту шум и гам послышались совсем близко.
   Мазарини отер пот со лба и посмотрел вокруг. Ему очень  хотелось  по-
дойти к окну, но он не решался.
   - Посмотрите, д'Артаньян, что там происходит, - попросил он.
   Д'Артаньян беспечно подошел к окну и взглянул наружу.
   - Ого! - произнес он. - Что это значит? Маршал де Ла Мельере  возвра-
щается без шляпы. У Фонтраля рука на перевязи, несколько солдат  ранено,
лошади в крови. Однако... Что это делают караульные? Они прицеливаются и
сейчас дадут залп!
   - Им дан приказ стрелять в толпу, если она приблизится к Пале-Роялю.
   - Если они выстрелят, все погибло! - воскликнул д'Артаньян.
   - А решетки?
   - Решетки! Они не продержатся и пяти минут. Их сорвут, изломают,  ис-
коверкают. Не стреляйте, черт возьми! - крикнул д'Артаньян, быстро  рас-
пахивая окно.
   Но было уже поздно:  д'Артаньяна  за  шумом  не  услышали.  Раздалось
три-четыре мушкетных выстрела, и поднялась перестрелка. Слышно было, как
пули щелкали о стены дворца. Одна просвистела мимо д'Артаньяна и разбила
зеркало, у которого Портос в эту минуту любовался собой.
   - О! О! - воскликнул кардинал. - Венецианское зеркало!
   - Ах, монсеньер, - сказал на это д'Артаньян, спокойно закрывая  окно,
- не плачьте, пока еще не стоит, вот через час во всем дворце  не  оста-
нется, надо думать, ни одного зеркала, ни венецианского, ни парижского.
   - Что же делать, как вы думаете?
   - Да возвратить им Бруселя, раз они его требуют. На что он вам, в са-
мом деле? Какой прок от парламентского советника?
   - А вы как полагаете, господин дю Валлон? Что бы вы сделали?
   - Я бы вернул Бруселя.
   - Пойдемте, господа, я поговорю об этом с королевой.
   В конце коридора он остановился.
   - Я могу на вас рассчитывать, не правда ли, господа?
   - Мы не меняем хозяев, - сказал д'Артаньян. - Мы  у  вас  на  службе:
приказывайте, мы повинуемся.
   - Подождите меня здесь, - сказал Мазарини и, обойдя кругом,  вошел  в
гостиную через другую дверь.


   IV
   БУНТ ПЕРЕХОДИТ В ВОССТАНИЕ

   Кабинет, куда вошли д'Артаньян и Портос, отделялся от гостиной  коро-
левы только портьерой, через которую можно было слышать  то,  что  рядом
говорилось, а щелка между двумя половинками портьеры, как  ни  была  она
узка, позволяла видеть все, что там происходило.
   Королева стояла в гостиной, бледная от гнева; однако она  так  хорошо
владела собой, что можно было подумать, будто она не испытывает никакого
волнения. Позади нее стояли Коменж, Вилькье и Гито, а дальше -  придвор-
ные, мужчины и дамы.
   Королева слушала канцлера Сегье, того самого,  который  двадцать  лет
тому назад столь жестоко ее преследовал. Он рассказывал, как его  карету
разбили и как он сам, спасаясь от преследователей, бросился в дом госпо-
дина О., в который тотчас же ворвались бунтовщики и  принялись  там  все
громить и грабить. К счастью, ему удалось пробраться в маленькую  камор-
ку, дверь которой была скрыта под обоями, и какая-то старая женщина  за-
перла его там вместе с его братом, епископом Мо. Опасность была  велика,
из каморки он слышал угрозы приближающихся бунтовщиков,  и,  думая,  что
пробил его последний час, он стал исповедоваться перед братом,  готовясь
к смерти, на случай, если их убежище откроют. Но, к  счастью,  этого  не
случилось: толпа, думая, что он выбежал через другую дверь на улицу, по-
кинула дом, и ему удало