высвободил свою руку из рук короля, отступил и учтиво  покло-
нился.
   - От всей души благодарю ваше величество, - сказал он. - Я безуспешно
просил помощи у величайшего из королей земных: теперь буду просить  чуда
у бога.
   И он вышел, не желая продолжать разговор, с высоко поднятой  головой,
но с дрожащими руками, с искаженным от горя лицом  и  мрачным  взглядом,
как человек, которому нечего надеяться на людей и который  хочет  искать
помощи в неведомых мирах.
   Офицер мушкетеров, увидев его мертвенную  бледность,  поклонился  ему
почти до земли.
   Потом он взял факел, позвал двух мушкетеров и повел несчастного коро-
ля по пустой лестнице, держа в левой руке шляпу, перо  которой  касалось
ступеней.
   Дойдя до дверей, офицер спросил короля, куда ему угодно  идти,  чтобы
послать с ним мушкетеров.
   - Господин офицер, - отвечал Карл II вполголоса, - вы  говорили,  что
знали отца моего; может быть, вы даже молились за него? Если так, то  не
забудьте и меня в своих молитвах. А теперь я пойду один.  Прошу  вас  не
провожать меня и не посылать конвоя.
   Офицер поклонился и отослал мушкетеров во внутренние покои.
   Но сам остался еще несколько минут под воротами. Он хотел видеть, как
удалился и исчез Карл II во мраке извилистой улицы.
   - Ах, - прошептал он, - если б Атос был здесь, то мог  бы  сказать  и
ему, как некогда сказал отцу его: "Приветствую павшее величество!"
   Потом он пошел по лестнице, приговаривая на каждом шагу:
   - О, что за скверная служба!.. Что за жалкий властелин!.. Такая жизнь
невыносима! Пора мне решиться на что-нибудь!.. Ни великодушия, ни  энер-
гии! Да, учитель достиг цели, ученик убит навсегда! Черт возьми! Я этого
не перенесу... Ну, что вы? - спросил он мушкетеров, войдя в переднюю.  -
Чего вы смотрите на меня? Погасите факелы и ступайте на свои  места!  А,
вы ждали меня?.. Да, вы охраняли меня, добрые товарищи!.. Но я не герцог
Гиз, и будьте уверены, меня не убьют в узком (коридоре, - прибавил  офи-
цер сквозь зубы, - такой поступок показал бы решимость, а у нас нет  ре-
шимости с тех пор, как умер кардинал Ришелье. Ах, вот был человек!.. Ре-
шено, завтра же сбрасываю с плеч этот мундир!
   Потом, спохватившись, добавил:
   - Нет, еще рано! Остается еще одна -  последняя  попытка!  Решусь  на
нее; но она, клянусь честью, будет действительно последней, черт возьми!
   Он успел он договорить этой фразы, как из комнаты короля раздалось:
   - Господин лейтенант! Король желает говорить с вами.
   - Хорошо, - сказал лейтенант вполголоса, - может быть, как раз о том,
о чем я думаю.
   И он вошел к королю.


   XII
   КОРОЛЬ И ЛЕЙТЕНАНТ

   Увидев офицера, король отпустил слугу и приближенного.
   - Кто завтра дежурит? - поинтересовался он.
   Лейтенант склонил голову с вежливостью исправного солдата и отвечал:
   - Я, ваше величество.
   - Как! Опять вы!
   - Опять я.
   - Почему так?
   - Во время путешествия вашего величества мушкетеры занимают все посты
в доме вашего величества, они есть в ваших покоях, в комнатах вдовствую-
щей королевах и в помещении кардинала, который  берет  у  короля  лучшую
или, правильнее сказать, большую часть королевских телохранителей.
   - А те, которые не заняты?
   - Незанятых всего человек двадцать или тридцать из ста двадцати. Ког-
да мы в Лувре, дело другое; в Лувре я мог  бы  отдохнуть,  полагаясь  на
сержанта, но в дороге, ваше величество, неизвестно, что может случиться,
и я предпочитаю принять всю заботу на себя.
   - Так вы каждый день в карауле?
   - Да, ваше величество, и каждую ночь.
   - Я не могу этого допустить: я хочу, чтобы вы отдохнули.
   - Прекрасно, ваше величество, но я этого не хочу.
   - Что такое? - спросил король, который в первую минуту не понял смыс-
ла его ответа.
   - Я говорю, государь, что не желаю быть неисправным солдатом. Если  б
черт захотел подшутить надо мной, то, наверное,  выбрал  бы  ту  минуту,
когда меня здесь не будет. А мне всего важнее служба и  спокойствие  со-
вести.
   - Но вы убьете себя службой.
   - Ах, ваше величество! Я уже тридцать пять  лет  на  этой  службе,  и
все-таки нет человека во всей Франции и Наварре здоровее меня.  Впрочем,
прошу ваше величество не беспокоиться обо мне. Это было бы слишком  нео-
бычным: я не привык к этому.
   Король прервал его новым вопросом:
   - Так вы будете здесь завтра утром?
   - Да, ваше величество, как и сегодня.
   Король несколько раз прошелся по комнате; видно было, что  ему  очень
хотелось заговорить, но его что-то удерживало.
   Лейтенант стоял неподвижно со шляпой в руках и  смотрел,  как  король
ходит взад и вперед. Кусая с досады усы, он думал:
   "Черт возьми! В нем нет ни капли решимости... клянусь честью,  он  не
заговорит!"
   Король продолжал расхаживать, искоса поглядывая на лейтенанта.
   "Он весь в отца, - говорил себе офицер, продолжая свой мысленный  мо-
нолог, - горд, скуп и нерешителен, все вместе. Хорош король, нечего ска-
зать!"
   Вдруг Людовик остановился.
   - Лейтенант! - начал он.
   - Здесь, ваше величество.
   - Зачем сегодня вечером, там, в зале, вы крикнули: "Конвой его  вели-
чества!
   - Вы сами так приказали, ваше величество.
   - Что вы! Я не произнес ни слова.
   - Ваше величество, приказания даются знаком, жестом, взглядом так  же
ясно, так же внятно, как и словом. Слуга, у которого есть только уши, не
слуга, а только половина хорошего слуги.
   - Ваши глаза чересчур остры.
   - Почему, государь?
   - Они видят то, чего нет.
   - Мои глаза и вправду хороши, хотя давно и много служат своему госпо-
дину; когда они могут заметить что-нибудь, они никогда не упускают  слу-
чая. Сегодня же вечером они заметили, что ваше величество даже покрасне-
ли от усилия сдержать зевоту; что ваше величество с  мольбой  посмотрели
сперва на кардинала, потом на королеву-мать и, наконец, на дверь, в  ко-
торую можно было выйти. Мои глаза хорошо все это заметили, как и то, что
губы вашего величества шептали: "Кто поможет мне выйти отсюда?"
   - Сударь!
   - Или, по крайней мере: "Ко мне, мои мушкетеры!" Я не  колебался  бо-
лее. Этот взгляд и слова были для меня приказанием, и я сейчас же  крик-
нул: "Конвой его величества!" И я не ошибся: доказательством служит  то,
что ваше величество не выбранили меня, а вышли  из  зала,  оправдав  мои
слова.
   Король отвернулся с улыбкой. Через минуту он опять взглянул на умное,
отважное и решительное лицо офицера, который стоял твердо и  смело,  как
орел перед лицом солнца.
   - Хорошо, - сказал король после непродолжительного молчания, во время
которого он тщетно старался заставить офицера опустить глаза.
   Видя, что король замолчал, лейтенант повернулся на каблуках и  сделал
несколько шагов к двери, пробормотав:
   - Он ничего не скажет, черт возьми!.. Ничего не скажет!
   - Благодарю вас, - отпустил его король.
   "Недоставало только, - подумал офицер, - чтобы меня выругали  за  то,
что я не так глуп, как другие".
   И он направился к двери, энергично звеня шпорами.
   Но, дойдя до порога, он почувствовал взгляд короля и обернулся.
   - Ваше величество ничего больше не желаете мне сказать? - спросил  он
трудно передаваемым тоном: в нем не было навязчивости, но в нем  звучала
такая убедительная откровенность, что король тотчас ответил ему:
   - Постойте...
   - Ну! Наконец-то! - прошептал офицер.
   - Слушайте. Завтра к четырем часам утра будьте готовы к  выезду  вер-
хом, а также приготовьте лошадь для меня.
   - Из конюшни вашего величества?
   - Нет, из мушкетерской.
   - Будет исполнено.
   - Вы поедете со мною.
   - Один?
   - Да, один.
   - Прикажете прийти за вами или ждать вас?
   - Ждите меня у калитки парка.
   Лейтенант поклонился, поняв, что король сказал ему все, что хотел.
   Действительно, Людовик отпустил его, ласково махнув рукой.
   Офицер вышел из королевской спальни и по-прежнему спокойно  уселся  в
свое кресло. Но он не заснул, как следовало бы в такой  поздний  час,  а
задумался так крепко, как еще никогда в жизни.
   Результат этих размышлений, казалось, был не столь печален,  как  ре-
зультат прежнего раздумья.
   "Хорошо, он уже начал, - думал офицер, - любовь подталкивает  его,  и
он идет! Король никуда не годится, но, может статься,  человек  окажется
лучше... Впрочем, завтра утром увидим..."
   - Ого! - вдруг вскричал он, выпрямившись. -  Вот  грандиозная  мысль,
черт возьми! Может быть, наконец, все мое счастье в этой идее!
   После этого восклицания офицер встал, и, засунув руки в карманы  кам-
зола, принялся быстрыми шагами мерить огромную переднюю,  служившую  ему
штаб-квартирой.
   Свеча дрожала от свежего ветерка, который, пробираясь сквозь  щели  в
дверях и в окнах, проникал в комнату. Свет казался  красноватым,  неров-
ным: он то ярко блистал, то меркнул, и по  стене  ходила  тень  офицера,
изображавшая его, как на гравюрах Калло, в профиль, со шпагой и в  шляпе
с пером.
   - Черт возьми! - шептал он. - Или я ничего не понимаю,  или  Мазарини
ставит ловушку влюбленному королю.  Мазарини  сегодня  вечером  назначил
свидание и дал адрес так охотно, как мог сделать только Данжо. Я отлично
слышал и понял все. "Завтра утром, - сказал кардинал, - они будут против
Блуаского моста". Черт возьми! Это ясно, особенно для любовника! Вот от-
куда нерешительность и смущение короля,  вот  откуда  приказ:  "Господин
лейтенант мушкетеров, завтра в четыре часа утра садитесь на лошадь". Это
так же точно, как если бы он мне сказал: "Господин лейтенант мушкетеров,
завтра будьте у Блуаского моста, слышите?" Значит, здесь  кроется  госу-
дарственная тайна, которой обладаю я, человек ничтожный. А почему  овла-
дел я этой тайной? Потому, что у меня хорошие глаза, как я сейчас сказал
королю. Говорят, он до безумия влюблен в эту итальянскую куклу! Говорят,
он на коленях просил у матери позволения жениться на этой девчонке!  Го-
ворят даже, что вдовствующая королева справлялась в Риме, будет ли такой
брак без ее дозволения считаться действительным.  О,  если  б  мне  было
двадцать пять лет! Если б рядом со мной были те, кого уже нет здесь! Ес-
ли б я не так глубоко презирал весь свет, я поссорил бы кардинала  Маза-
рини с вдовствующей королевой, Францию с Испанией и сам выбрал бы  коро-
леву... Но, черт возьми!..
   Офицер щелкнул пальцами в знак презрения.
   - Этот дрянной итальянишка, этот скупец, гнусный скряга, который сей-
час отказал в миллионе английскому королю, не даст мне, пожалуй, и тыся-
чи пистолей, если я принесу ему эту новость. Черт возьми!.. Я становлюсь
ребенком, глупею... Может ли Мазарини дать что-нибудь кому-нибудь!
   И лейтенант громко расхохотался.
   - Лягу сейчас, - решил он, - и засну. Мой ум устал от впечатлений се-
годняшнего вечера. Завтра он будет яснее.
   Дав самому себе такой совет, он завернулся в плащ.
   Минут через пять он уже крепко спал, стиснув кулаки, раскрыв рот,  из
которого вырывались не тайны, а звучный храп, свободно разносившийся под
величественными сводами огромной передней.


   XIII
   МАРИЯ МАНЧИНИ

   Едва солнце первыми лучами осветило верхушки деревьев в парке и крыши
замка, как юный король, страдавший бессонницей от любви  и  проснувшийся
уже два часа назад, сам отворил ставни и бросил  пристальный  взгляд  во
двор безмолвного замка.
   Он увидел, что настало условленное время: на больших  башенных  часах
стрелка показывала уже четверть пятого.
   Не будя камердинера, спавшего глубоким сном в нескольких шагах от пе-
го, он оделся сам. Камердинер в испуге прибежал помогать ему, думая, что
оказался неисправным по службе, но Людовик отпустил его, приказав не го-
ворить никому ни слова.
   Потом он спустился по маленькой лестнице, вышел через боковую дверь и
увидел у стены парка всадника, Державшего под уздцы лошадь.
   Всадника этого под широким плащом и надвинутой шляпой нельзя было уз-
нать.
   Лошадь была оседлана очень просто, и самый опытный глаз не нашел бы в
ней ничего необыкновенного.
   Людовик взял в руку повод; офицер держал ему стремя, не сходя с  сед-
ла, и тихим голосом спросил приказаний его величества.
   - Поезжайте за мной!
   Офицер пустил свою лошадь рысью за Людовиком XIV. Так  они  добрались
до моста.
   Когда они переехали через Луару, король повернулся к своему спутнику:
   - Поезжайте вперед, все прямо, пока не заметите  кареты.  Увидев  ее,
возвращайтесь известить меня. Я буду ждать вас здесь.
   - Не соблаговолит ли ваше величество сообщить мне приметы этого  эки-
пажа?
   - В нем приедут две дамы. Возможно, что с ними будут горничные.
   - Ваше величество, я не хотел бы ошибиться. Нет ли  еще  каких-нибудь
особенностей?
   - На карете, вероятно, будет герб кардинала.
   - Этого мне достаточно, - сказал офицер, знавший теперь  точно,  кого
он должен искать.
   Он поскакал в указанную сторону. Не проехал он и пятисот  шагов,  как
увидел за пригорком четырех, мулов и карету.
   За первой каретой следовала другая.
   Достаточно было офицеру взглянуть на них, чтобы убедиться, что это те
самые экипажи, которые ему поручено было отыскать.
   Он тотчас повернул назад и, подъехав к королю, доложил:
   - Ваше величество, экипажи близко. В одном две дамы со своими служан-
ками, а в другом лакеи, провизия и поклажа.
   - Хорошо, хорошо, - взволнованно отвечал король. -  Поезжайте,  прошу
вас, и скажите  этим  дамам,  что  придворный  кавалер  желает  засвиде-
тельствовать им свое почтение.
   Офицер поскакал галопом.
   - Черт возьми! - ворчал он, погоняя лошадь. - Вот новая должность, и,
надеюсь, почетная! Я жаловался на свое ничтожество - и  вдруг  стал  на-
персником короля. Я - мушкетер! Можно лопнуть от гордости.
   Он подъехал к карете и выполнил поручение,  как  учтивый  и  искусный
посредник.
   Действительно, в карете сидели две дамы: одна - замечательная  краса-
вица, хотя и несколько худощавая; другая - менее красивая, но чрезвычай-
но живая и грациозная. Легкие морщинки на лбу указывали  на  ее  сильную
волю. Проницательный взгляд ее живых глаз был красноречивее всех  любез-
ных слов, общепринятых в те времена.
   ДаАртаньян обратился ко второй, и не ошибся, хотя первая, как мы ска-
зали, была гораздо красивее.
   - Сударыня, - поклонился он, - я  лейтенант  королевских  мушкетеров.
Здесь, на дороге, вас ждет один  кавалер,  желающий  засвидетельствовать
вам свое почтение.
   При этих словах черноглазая дама вскрикнула от радости,  выглянула  в
дверцу кареты и, видя, что король скачет к ним  навстречу,  протянула  к
нему руки с возгласом:
   - Ах, дорогой государь!
   Слезы брызнули из ее глаз.
   Кучер остановил лошадей, горничные в смущении встали, а  другая  дама
слегка поклонилась и улыбнулась той насмешливой улыбкой, какую  вызывает
ревность на уста женщины.
   - Мария, милая Мария! - вскричал король, схватив руки дамы с  черными
глазами.
   Он сам отворил тяжелую дверцу кареты и с таким пылом помог даме  вый-
ти, что она очутилась в его объятиях, прежде чем ступила на землю.
   Лейтенант, стоявший по другую сторону кареты, все видел и слышал,  не
будучи, однако, никем замечен.
   Король взял Марию Манчини под руку и подал  кучерам  и  лакеям  знак,
чтобы они ехали дальше.
   Было около шести часов утра. Дорога была очаровательна.  На  деревьях
со свежею, едва распускавшеюся зеленью, точно алмазные  капли,  блестела
утренняя роса. Ласточки, недавно вернувшиеся с юга, грациозно  кружились
над водой; ароматный ветерок пролетал по дороге и рябил гладкую  поверх-
ность реки. Вся эта красота, благоухание цветов, вздохи  земли  опьяняли
влюбленных. Они шли рядом, тесно прижавшись друг  к  другу,  глядя  друг
другу в глаза, держась за руки; они двигались медленно, не начиная  раз-
говора: слишком много хотелось им сказать.
   Офицер заметил, что брошенная королем лошадь не стоит на месте и бес-
покоит Марию Манчини. Он воспользовался этим предлогом, подошел ближе  к
влюбленным и взял лошадь под уздцы; став между обеими лошадьми и удержи-
вая их за поводья, он не упустил ни одного  слова,  ни  одного  движения
влюбленных.
   Первой заговорила Мария.
   - Ах, ваше величество, - сказала она, - вы не покидаете меня!
   - О нет... - отвечал король. - Вы видите, Мария!
   - А мне часто говорили, что, если нас разлучат,  вы  тотчас  забудете
меня.
   - Милая Мария, неужели вы только сегодня заметили,  что  мы  окружены
людьми, которым выгодно нас обманывать?
   - Но, однако... ваше величество... Это путешествие, этот союз с Испа-
нией!.. Вас женят!
   Людовик опустил голову.
   Офицер увидел, как, словно кинжал, выхваченный  из  ножен,  сверкнули
глаза Марии Манчини.
   - И вы ничего не сделали для нашей любви? -  спросила  она,  помолчав
минуту.
   - Ах, Мария! Как можете вы думать это! Я на коленях молил свою  мать.
Я сказал ей, что все мое счастье в вас! Я даже грозил...
   - И что же? - живо спросила она.
   - Королева написала в Рим, и ей ответили, что брак между нами не  бу-
дет считаться действительным и папа расторгнет его. Увидев наконец,  что
нет никакой надежды, я просил, по крайней мере, отсрочить мою свадьбу  с
инфантой.
   - Однако вы уже в дороге и спешите навстречу невесте.
   - Что ж делать? На мои просьбы,  мольбы,  слезы  мне  отвечали  госу-
дарственными соображениями.
   - И что же?
   - Что же?.. Что делать, когда столько людей соединилось против  меня!
Мария, в свою очередь, опустила голову.
   - Значит, я должна навсегда проститься с вами! - промолвила она. - Вы
знаете, что меня удаляют... отправляют в ссылку. Мало этого, вы  знаете,
меня хотя! выдать замуж!
   Людовик побледнел и приложил руку к сердцу.
   - Если бы дело шло только о моей жизни - меня так  измучили,  что  я,
вероятно, покорилась бы; но я думала, что дело идет о вашей жизни, и по-
тому сопротивлялась, надеясь сохранить вам себя, ваше достояние...
   - Да, мое достояние, мое сокровище! - прошептал король, пожалуй, ско-
рее любезно, чем страстно.
   - Кардинал уступил бы, - сказала Мария, - если бы вы обратились к не-
му и настоятельно потребовали его согласия. Кардинал  назвал  бы  короля
своим племянником, понимаете вы? Ради этого он решился бы на  все,  даже
на войну! Уверенный, что он один будет править, воспитав  короля  и  дав
ему в жены свою племянницу, кардинал поборол бы всех противников,  опро-
кинул бы все препятствия. Ах, ваше величество, я  отвечаю  вам  за  это!
Ведь я женщина и очень проницательна во всем, что касается любви.
   Ее слова производили на короля странное воздействие. Они не возбужда-
ли его страсть, а охлаждали ее. Он замедлил шаги и проговорил поспешно:
   - Что ж делать? Все против нас!
   - Кроме вашей воли, не так ли, ваше величество?
   - Ах, боже мой! - вздохнул король, покраснев. - Разве у меня есть во-
ля?
   - О! - с горечью прошептала Мария Манчини, оскорбленная его ответом.
   - У короля одна воля: та, которую ему диктует политика,  та,  которую
предписывает ему польза государства.
   - О, так вы не любите! - вскричала Мария Манчини. - Если бы вы любили
меня, у вас была бы воля.
   При этих словах Мария подняла глаза на своего возлюбленного и  увиде-
ла, что он бледен и расстроен, как изгнанник,  навсегда  расстающийся  с
родиной.
   - Обвиняйте меня, - воскликнул король, - только не говорите, что я не
люблю вас.
   Они долго молчали после этих слов, которые молодой король произнес  с
глубоким и искренним чувством.
   - Я не могу себе представить, - заговорила Мария, делая последнюю по-
пытку, - что завтра и послезавтра я не увижу вашего величества. Не  могу
представить, что мне придется вести печальную жизнь вдали от Парижа, что
губы старика, чуждого мне, будут прикасаться к той руке, которую  теперь
держите вы. Нет, нет, не могу думать об этом; сердце мое разрывается  от
отчаяния...
   И действительно, Мария зарыдала.
   Растроганный король поднес платок к губам и подавил глухой стон.
   - Смотрите, - продолжала она, - кареты остановились, сестр