себе девизом девиз самого бога:
patiens quia aeternus - терпелив, ибо вечен.
   Принц взглянул на своего собеседника.
   - Я угадываю, ваше высочество, - заметил Арамис,  -  что  вы  подняли
только что голову и что народ, о котором я сейчас вспомнил и  которым  я
управляю, поверг вас в изумление. Вы не знали, что имеете дело  с  коро-
лем. Да, ваше высочество, вы имеете дело с королем, но с королем смирен-
ного, обездоленного народа: смиренного, потому что вся сила его в униже-
нии; обездоленного, потому что никогда или почти никогда  народ  мой  не
жнет в этом мире того, что посеял, и не вкушает плодов, что взрастил. Он
трудится ради высшей идеи, он накопляет  по  крупицам  свое  могущество,
чтобы наделить им избранника, и, собирая каплю по капле свой пот, созда-
ет вокруг него облако, которое гений этого  человека,  в  свою  очередь,
должен превратить в ореол, позлащенный лучами всех  корон  христианского
мира. Такой человек сейчас подле вас, мой принц. Теперь вы  видите,  что
он извлек вас из бездны ради воплощения великого замысла и что ради это-
го замысла он хочет вознести вас над любой земной властью, над собою са-
мим.
   Принц слегка коснулся руки Арамиса.
   - Вы говорите, - сказал он, - о религиозном ордене, во главе которого
вы стоите. Я заключаю из ваших слов, что в тот день, когда вы  пожелаете
низвергнуть того, кого сами же вознесли, дело будет сделано без труда  и
человек, созданный вами, окажется в ваших руках.
   - Вы заблуждаетесь, монсеньер, - ответил епископ. -
   Никогда я не взял бы на себя такое тяжелое бремя, чтобы сыграть с ва-
шим высочеством столь жестокую, столь непорядочную игру, если бы не имел
в виду ваших интересов наравне со своими. Нет, в тот день, когда вы  бу-
дете возвеличены, вы будете возвеличены навсегда; поднявшись, вы оттолк-
нете подножие на такое расстояние от себя, что не будете видеть  его,  и
ничто не станет напоминать вам о его праве на вашу признательность.
   - О сударь!
   - Ваше душевное побуждение, монсеньер, свидетельствует о чистоте  ва-
шей души. Благодарю вас, ваше высочество! Поверьте, что  я  стремлюсь  к
большему, нежели ваша признательность; я уверен, что, достигнув  постав-
ленной нами цели, вы сочтете меня еще более достойным вашего  дружеского
расположения, и тогда вдвоем с вами мы свершим дела столь  великие,  что
вспоминать о них будут в веках.
   - Выскажитесь, сударь, яснее, откройте мне все без утайки, кто я сей-
час и кем, как вы утверждаете, стану завтра.
   - Вы сын короля Людовика Тринадцатого, вы брат короля Людовика Четыр-
надцатого, прямой и законный наследник французского трона. Если  бы  ко-
роль оставил вас при себе, как оставил при себе принца, вашего  младшего
брата, он сохранил бы за собою право на царствование. Только врачи и бог
могли бы это право оспаривать.  Но  врачи  всегда  больше  любят  короля
царствующего, чем того, который не облечен властью. Что до бога,  то  он
допустил ваше изгнание, принц, лишь для того, чтобы в конце концов  воз-
вести вас на французский престол. Ваше право на царствование  оспаривают
- значит, вы располагаете им; у вас отняли право на трон  -  значит,  вы
имели на него право; пролить вашу кровь, как проливают кровь ваших слуг,
не осмелились - значит, в вас течет священная кровь.  Теперь  взгляните,
сколь многое даровал вам господь, тот господь, которого вы  столько  раз
обвиняли. Он дал вам черты лица, рост, возраст и голос вашего  брата,  и
все, что побуждало ваших врагов преследовать вас, все это станет  причи-
ной вашего триумфального воскресения. Завтра, или послезавтра,  или  как
только это станет возможным, царственный призрак, живая тень короля  Лю-
довика Четырнадцатого воссядет на его трон, откуда волею бога,  доверен-
ной для претворения в жизнь рукам человеческим, он будет низвергнут  на-
веки и навсегда.
   - Я надеюсь, - произнес принц, - что кровь моего брата также  священ-
на.
   - Вы сами решите его судьбу.
   - Тайну, которую обратили против меня...
   - Вы обратите против него. Что сделал он, чтобы скрыть ее от вас?  Он
скрывал вас. Живой портрет короля, вы разоблачили бы заговор Мазарини  и
Анны Австрийской. У вас, мой принц, появятся такие же основания упрятать
того, кто, сделавшись узником, будет доходить на вас  так  же,  как  вы,
сделавшись королем, будете походить на него.
   - Возвращаюсь к тому, о чем уже говорил. Кто будет его охранять?
   - Тот, кто охранял вас.
   - Вы знали об этой тайне, и вы воспользовались ею в  моих  интересах.
Кто еще, кроме вас, знает ее?
   - Королева-мать и госпожа де Шеврез.
   - Чего можно от них ожидать?
   - Ничего, если таково будет ваше желание.
   - Как так?
   - Как же они узнают вас, если вы сами не захотите быть узнанным?
   - Вы правы. Но есть и другие препятствия. Мой брат женат: не могу  же
я жить с женой моего брата.
   - Я добьюсь, что Испания даст согласие на развод; этого требуют инте-
ресы вашей новой политики, а также человеческая мораль.
   - Но, попав в тюрьму, король, несомненно, заговорит.
   - С кем? Со стенами? К тому же бог не оставляет своих замыслов  неза-
вершенными. Всякий значительный план должен повести к результатам и  по-
добен геометрическому расчету. Запертый в темнице король  не  будет  для
вас такой же помехой, какой были для него вы, пока  он  властвовал.  Бог
создал его душу нетерпеливой и гордой.  Больше  того,  он  обезоружил  и
расслабил ее, приучив к почестям и к неограниченной власти. Желая, чтобы
конечным итогом того геометрического расчета, о котором я имел честь го-
ворить, явилось ваше восшествие на престол: и гибель  всего  враждебного
вам, бог принял решение прекратить в скором будущем страдания  побежден-
ного, быть может, даже одновременно с вашими. Он подготовил и душу и те-
ло его к тому, чтоб агония была недолгой. Попав в тюрьму частным  лицом,
наедине со своими сомнениями, лишенный всего, но привыкший к скромной  и
размеренной жизни, вы смогли выдержать испытание. Другое дело ваш  брат;
сделавшись узником, забытый всеми, сдерживаемый тюремными стенами, он не
вынесет горечи унижения, и господь примет душу его, когда на то  воспос-
ледует его воля, то есть в весьма непродолжительном времени.
   Жалобный и протяжный крик ночной птицы прервал мрачную речь Арамиса.
   - Я предпочел бы, чтобы низложенный нами король был  бы  отправлен  в
изгнание, это было бы человечнее, - вздрогнув, сказал Филипп.
   - Этот вопрос будет решен самим королем после его восшествия на прес-
тол, - ответил ваннский епископ. - А теперь, прошу вас, скажите, ясно ли
изложена мною задача? Согласовано ли ее решение с вашими предварительны-
ми расчетами и пожеланиями, ваше высочество?
   - Да, сударь, да, вы вспомнили обо всем, пожалуй, за исключением двух
вещей.
   - А именно?
   - Давайте поговорим и о них с тою же откровенностью, с какой мы  вели
весь предшествующий разговор. Поговорим о причинах, которые  могут  выз-
вать крушение наших надежд, об опасностях, которые нас ожидают.
   - Они были б огромными, бесчисленными, ужасными в  неодолимыми,  если
бы, как я имел честь уже говорить, все обстоятельства не  способствовали
тому, чтобы свести их на нет. Не существует ни малейшей опасности ни для
вас, ни для меня, но это только в том случае,  если  ваше  бесстрашие  и
настойчивость равны тому совершенному сходству с ныне царствующим  коро-
лем, которым вас наделила природа. Повторяю, опасности  нет,  существуют
только препятствия. Это слово, которое я нахожу во всех языках,  никогда
не было доступно моему пониманию, и если бы я был королем, я бы приказал
уничтожить его, как нелепое и ненужное.
   - Но есть препятствие, сударь, исключительной  важности,  есть  опас-
ность воистину неодолимая, и вы забыли о ней. Есть совесть, которая кри-
чит, и раскаяние, которое Гложет.
   - Да, да, вы правы, - ответил епископ, - есть слабость сердца,  и  вы
напомнили мне о ней. Да, вы правы, это и впрямь одно из труднейших  пре-
пятствий. Лошадь, которую страшит ров, прыгает прямо на середину  его  и
разбивается насмерть. Человек, скрещивающий дрожащей рукой свое оружие с
вражеским, гибнет. Это верно! Да, это верно!
   - Есть ли у вас брат? - спросил молодой человек Арамиса.
   - Я одинок, - ответил тот сухим и  нервическим  голосом,  похожим  на
выстрел из пистолета.
   - Но есть ли на земле кто-нибудь, к кому бы вы испытывали любовь?
   - Никого! Впрочем, нет, я люблю вас, ваше высочество.
   Молодой человек погрузился в молчание, и притом такое  глубокое,  что
даже собственное дыхание показалось Арамису чрезмерно шумным.
   - Монсеньер, - проговорил он, нарушая молчание, - я еще  не  высказал
вашему высочеству всего, что хотел, еще не подал  всех  добрых  советов,
еще не ознакомил с иными полезными соображениями, которые у меня для вас
наготове. Не следует ослеплять сверкающей молнией того, кто любит потем-
ки; не следует оглушать великолепным грохотом пушек тех,  которые  любят
деревенскую тишину и поля. Монсеньер, я знаю, что именно  требуется  для
вашего счастья; выслушайте меня внимательно и постарайтесь запомнить мои
слова. Вы любите небо, зеленеющие луга,  живительный  свежий  воздух.  Я
знаю восхитительные края, затерянный рай, уголок 'земли, где, наедине  с
собой, свободный, не ведомый никому, среди лесов,  цветов  и  струящихся
вод, вы забудете обо всем, что, искушая  господа  бога,  вам  предлагало
сейчас человеческое безумие. О, выслушайте меня, мой принц, я ни в малой
мере не потешаюсь над вами. Ведь и у меня есть душа, и я угадываю, в ка-
ком смятении находится ваша. Я не воспользуюсь  вашей  слабостью,  чтобы
расплавить вас в горниле моей воли, моей прихоти или  моего  честолюбия.
Либо все, либо ничего. Вы подавлены, больны, изнемогаете от  напряжения,
которого потребовал от вас этот один-единственный час свободы. Для  меня
это верный признак того, что вы не выдержите долгих усилий. Так  давайте
же ограничимся более скромной, более соразмерной с вашими силами жизнью.
Бог мне свидетель, что, стремясь избавить вас от навязанного мною же ве-
ликого испытания, я думаю только о вашем счастье.
   - Говорите! Говорите, я слушаю вас! - сказал принц с живостью, заста-
вившей Арамиса задуматься.
   - В Нижнем Пуату, - продолжал ваннский епископ, - я  знаю  кантон,  о
существовании которого никто во Франции даже не подозревает. На двадцать
лье, монсеньер, тянутся там озера, заросшие камышом и травой; среди  них
острова, покрытые лесом. Эти громадные болота, одетые тростником,  точно
плотною мантией, тихие и глубокие, дремлют под ласковыми  лучами  южного
солнца. Несколько рыбачьих семейств, ютящихся на  плотах,  связанных  из
стволов тополей и ольхи, неторопливо перемещается в этих водах  с  места
на место. Эти плавучие дома передвигаются по  прихоти  ветра.  Когда  их
случайно принесет к берегу, спящий рыбак даже не просыпается,  настолько
неприметен бывает толчок. Иногда рыбак и по собственному желанию приста-
ет к берегу; это бывает тогда, когда он видит здесь разнообразных  птиц,
которых он бьет из мушкета или ловит в силки. Рыба сама идет  к  нему  в
сети, и ему остается лишь выбирать ту, которая покрупнее. Ни  горожанин,
ни солдат, никто никогда не заглядывает в эти края. Под ласковым солнцем
зреет там виноград, и черные или белые гроздья его наливаются  благород-
ным соком. Вы будете жить в этих местах жизнью древнего человека. Вы бу-
дете всесильным властелином кудлатых собак, удочек,  ружей  и  плавучего
дома. Вы проживете там долгие годы в безопасности и изобилии,  никем  не
узнанный, совершенно преображенный. Принц, в этом кошельке тысяча писто-
лей: это больше, чем нужно, чтобы скупить все болота, о которых я  гово-
рю, и прожить там столько лет, сколько отмерено вам вашей судьбой, самым
богатым, самым счастливым из всех тамошних жителей. Примите же мое пред-
ложение с тем же чувством, с каким я его делаю, то есть радостно и  лег-
ко. Мы немедля отпряжем от кареты двух лошадей; немой кучер, мой  верный
слуга, отвезет вас в этот благословенный край; вы будете ехать ночами, а
днем отдыхать. И у меня, по крайней мере, будет удовлетворение от созна-
ния, что оказанная вам мною услуга отвечала вашим желаниям. Я сделаю хо-
тя бы одного человека счастливым. Быть может, богу это  будет  приятнее,
чем если бы я сделал этого человека могущественным. Это гораздо труднее!
Что же вы ответите мне, монсеньер? Вот деньги. О, не раздумывайте! В Пу-
ату вам не грозит никакая опасность, разве что схватить лихорадку. И  то
местные знахари вылечат вас за ваши пистоли. Если  же  вы  поставите  на
другую карту, вы рискуете быть убитым на троне или задушенным в каземате
тюрьмы! Клянусь душой! - теперь, взвесив и то  и  другое,  клянусь  моей
жизнью! - я бы на вашем месте заколебался.
   - Сударь, - ответил принц, - прежде чем принять то или иное  решение,
я хотел бы покинуть карету, походить по твердой земле и  прислушаться  к
голосу, которым по воле бога глаголет природа. Через десять минут я  со-
общу мой ответ.
   - Ступайте, принц, - сказал Арамис и  низко,  почтительно  поклонился
ему: так торжественно и так царственно прозвучал голос, произнесший  эти
слова.


   XXXVII
   КОРОНА И ТИАРА

   Арамис покинул карету первым и,  распахнув  перед  молодым  человеком
дверцу, стал возле нее. Он видел, как тот, дрожа всем телом,  ступил  на
мох и сделал несколько неуверенных шагов. Бедный узник, казалось,  разу-
чился ходить по земле.
   Это было 15 августа, около одиннадцати часов  вечера;  тяжелые  тучи,
предвещавшие непогоду, охватили все небо, не допуская на землю ни малей-
шего проблеска света. Впрочем, привыкнув немного к окружающей тьме, глаз
начинал различать границу между дорогой и окаймлявшим ее подлеском - все
кругом было непроницаемо черным, и только дорога на этом фоне  представ-
лялась темносерым пятном. Но запах травы и еще более резкий и свежий за-
пах дубов, теплый, насыщенный воздух, впервые после стольких лет окутав-
ший все его тело, невыразимое наслаждение свободой среди полей  и  лесов
говорили столь пленительным для него языком, что, несмотря на всю  сдер-
жанность, почти скрытность,  о  которой  мы  постарались  дать  читателю
представление, принц позволил себе отдаться нахлынувшим на него чувствам
и радостно и легко вздохнул.
   Затем, медленно поднимая все еще тяжелую голову,  он  принялся  жадно
ловить струи воздуха, напоенные самыми разнообразными ароматами и  живи-
тельные для его начинающего освобождаться от привычной скованности лица.
Скрестив руки на груди, как бы затем чтобы не дать  ей  разорваться  под
наплывом этого доселе не ведомого ему блаженства, он с восторгом  вдыхал
этот новый для него воздух, веющий по ночам под сводами леса.  Небо,  на
которое он смотрел,  шум  воды,  живые  существа,  копошащиеся,  как  он
чувствовал, вокруг него, - разве это не сама жизнь, и не безумец ли Ара-
мис, полагавший, что в нашем мире можно мечтать о чем-то другом?
   Пленительные картины существования на лоне природы, существования, не
знающего ни забот, ни страхов, ни стеснений, налагаемых чужой волей, мо-
ре счастливых, неизменно предстающих пред юным воображением дней  -  вот
воистину та приманка, на которую может попасться несчастный узник, заму-
ченный каменными стенами своего каземата и зачахший в спертой  атмосфере
Бастилии. И такую приманку показал ему он, Арамис, предложивший и тысячу
пистолей, лежавших наготове в карете, и волшебный Эдем, скрытый в дебрях
Нижнего Пуату.
   Таковы были размышления Арамиса, который с неописуемою тревогой  сле-
дил за этим безмолвным шествием радостей, поочередно охватывавших Филип-
па, и видел, что он все глубже и глубже уходил в  мир,  порождаемый  его
воображением. И действительно, принц, поглощенный  своими  думами,  лишь
ногами продолжал оставаться на бренной земле, тогда как душа  его,  воз-
несшись к подножию престола господня, молила даровать ему  хотя  бы  луч
света, дабы он мог наконец разрешить свои колебания,  от  чего  зависела
его жизнь или смерть.
   Для ваннского епископа эти мгновения были ужасными.  Никогда  еще  не
стоял он лицом к лицу с несчастьем, чреватым  столь  значительными  пос-
ледствиями. Неужели же этой стальной душе, привыкшей к тому, что  неодо-
лимых препятствий не существует, и шутя справлявшейся с любыми  из  них,
не знавшей, что значит быть слабою и побежденною, неужели же ей  суждена
неудача в ее столь безмерно великом замысле, и все - лишь оттого, что ею
не предусмотрено впечатление, которое могут оказать на плоть  человечес-
кую листья деревьев, омытые струями свежего воздуха.
   Арамис, пригвожденный к месту своим отчаяньем  и  своими  сомнениями,
напряженно следил за раздиравшей душу Филиппа борьбой, которую  вели  за
нее два враждебных друг другу таинственных ангела. Эта  пытка  продолжа-
лась ровно десять минут, испрошенных молодым человеком у Арамиса. В  те-
чение всех этих десяти минут, этой вечности для Филиппа и  Арамиса,  Фи-
липп не отрывал своих глаз от неба, и они были  печальными,  влажными  и
молящими, Арамис не отрывал своих глаз от Филиппа, и они  были  жадными,
горящими и пожирающими.
   Вдруг голова молодого человека склонилась,  мысль  его  вернулась  на
землю. Видно было, как взгляд его становился все более жестким, как мор-
щился лоб, как рот принимал выражение суровой решимости; потом взор  его
снова стал неподвижным. И на этот раз в нем отразилось  сияние  мирского
величия, на этот раз он был похож на взгляд сатаны, показывающего с вер-
шины горы царства и власть земную на соблазн Иисусу. Лицо Арамиса  прос-
ветлело. Филипп быстрым и нервным движением схватил его за руку.
   - Идем, - произнес он, - идем за короной Франции,
   - Это ваше решение, принц? - спросил Арамис.
   - Да.
   - И непреклонное?
   Филипп не удостоил его ответом. Он взглянул на епископа, как бы спра-
шивая его: да разве возможно отступать от уже принятого решения?
   - Такие взгляды, как тот, что вы только что метнули в меня, огненными
чертами рисуют характер, - произнес Арамис, склоняясь над рукой Филиппа.
- Вы будете великим монархом, монсеньер, верьте мне!
   - Вернемся к нашему разговору, прошу вас. Я, кажется, уже сказал, что
желаю уяснить себе две весьма существенных вещи: во-первых, каких  опас-
ностей и препятствий нам следует ожидать, и на это вами было отвечено, и
во-вторых, каковы условия, которые вы мне поставите. Ваш черед говорить,
господин д'Эрбле.
   - Условия, принц?
   - Конечно. Пустяки такого рода не могут  остановить  меня  посередине
пути, и надеюсь, вы не нанесете мне оскорбления,  предположив,  будто  я
настолько наивен, что могу верить в вашу полную  незаинтересованность  в
нашем деле. Итак, без всяких уловок, без опасений откройте мне все  ваши
мысли по этому поводу.
   - Я готов к этому, принц. Став королем...
   - Когда?
   - Завтра вечером, или, точнее, ночью.
   - Объясните, как это произойдет.
   - Охотно, но только разрешите сначала задать вам  один  вопрос,  ваше
высочество.
   - Задавайте.
   - Я послал к вашему высочеству верного человека, которому велел  вру-
чить вам тетрадь с некоторыми заметками; заметки эти были  составлены  с
тем, чтобы ваше высочество получили возможность основательно изучить тех
лиц, которые состоят и будут состоять при вашем дворе.
   - Я прочел эти записки"
   - Внимательно?
   - Я знаю их наизусть.
   - И поняли их? Простите, но я считаю для себя позволительным спросить
об этом несчастного узника, который так долго был заперт в Бастилии.
   - В таком случае спрашивайте; я буду учеником, отвечающим перед  учи-
телем заданный им урок.
   - Начнем с вашей семьи, мой принц.
   - С моей матери, Анны Австрийской? Со всех ее  несчастий  и  рокового
недуга? О, я знаю, знаю ее!
   - Ваш второй брат? - отвешивая поклон, спросил Арамис.
   - К этим заметкам вы приложили портреты,  нарисованные  с  таким  ис-
кусством, что по ним я узнавал тех людей, историю, характеры и нравы ко-
торых вы мне