ке, - сказал он, удостоверившись, что они одни, -  нужно
во что бы то ни стало получить обратно ваше письмо к Лавальер.
   - Нет ничего проще, - отвечал Фуке, - если слуга еще не передал его.
   - Это необходимо во всех случаях, понимаете?
   - Да, король любит эту девушку. Не правда ли?
   - Очень. Но еще хуже, что и эта девушка страстно любит короля.
   - Значит, мы меняем тактику?
   - Без всякого сомнения, нельзя терять времени. Вам нужно увидеть  Ла-
вальер и, не делая попыток добиться ее благосклонности, что  теперь  не-
возможно, заявить ей, что вы - самый преданный ее друг и самый  покорный
слуга.
   - Я так и сделаю, - отвечал Фуке, - и без всякого  неудовольствия;  у
этой девушки, мне кажется, золотое сердце.
   - А может быть, много ловкости, - раздумывал вслух Арамис, - но тогда
дружба с нею еще нужней.
   Помолчав немного, он прибавил:
   - Или я ошибаюсь, или эта малютка сведет с ума короля. Ну, скорей ка-
рету - и в замок!


   V
   ТОБИ

   Через два часа после того, как карета  суперинтенданта  покатилась  в
Фонтенбло со скоростью облаков, гонимых последними  порывами  бури,  Ла-
вальер сидела у себя в комнате в простом муслиновом пеньюаре и  доканчи-
вала завтрак за маленьким мраморным столиком. Вдруг открылась  дверь,  и
лакей доложил, что г-н Фуке  просит  позволения  засвидетельствовать  ей
свое почтение.
   Она два раза переспросила лакея; бедная девушка знала только имя г-на
Фуке и никак не могла понять, что у нее может быть общего с главноуправ-
ляющим финансами.
   Однако так как министр мог прийти к ней по поручению короля, что пос-
ле недавнего свидания было вполне возможным,  то  Лавальер  взглянула  в
зеркало, поправила локоны и приказала пригласить его в комнату.
   Но Лавальер не могла подавить некоторого волнения. Визит  суперинтен-
данта не был заурядным явлением в жизни фрейлины. Фуке, славившийся сво-
ей щедростью, галантностью и любезным обращением с дамами, чаще  получал
приглашения, чем испрашивал аудиенций. Во многие дома посещения суперин-
тенданта приносили богатство; во многих сердцах они зарождали любовь.
   Фуке почтительно вошел к Лавальер и представился ей с тем изяществом,
которое было отличительной чертой выдающихся людей той эпохи, а в насто-
ящее время стало совершенно непонятным, даже на портретах, где эти  люди
изображены как живые.
   На церемонное приветствие Фуке Лавальер ответила  реверансом  пансио-
нерки и предложила суперинтенданту сесть.
   Но Фуке с поклоном сказал ей:
   - Я не сяду, мадемуазель, пока вы не простите меня.
   - За что же, боже мои?
   Фуке устремил на лицо молодой девушки свой проницательный взгляд,  по
мог увидеть на нем только самое простодушное изумление.
   - Я вижу, сударыня, что вы так же великодушны, как и умны, и читаю  в
ваших глазах испрашиваемое иной, прощение. Но мне мало прощения на  сло-
вах, предупреждаю вас; мне нужно, чтобы меня простили ваше сердце и ум.
   - Клянусь вам, сударь, - растерялась Лавальер, - я вас совершенно  не
понимаю.
   - Это новое проявление вашей деликатности пленяет меня - отвечал  Фу-
ке, - я вижу, что вы не хотите заставить меня краснеть.
   - Краснеть? Краснеть передо мной? Но скажите же, почему вам краснеть?
   - Неужели я ошибаюсь, - спросил Фуке,  -  и  мой  поступок,  к  моему
счастью, не оскорбил вас?
   Лавальер пожала плечами.
   - Положительно, сударь, вы  говорите  загадками,  и  я,  по-видимому,
слишком невежественна, чтобы понимать их.
   - Хорошо, - согласился Фуке, - не  буду  настаивать.  Только,  умоляю
вас, скажите мне, что я могу рассчитывать на ваше полное  и  безусловное
прощение.
   - Сударь, - сказала Лавальер уже с некоторым нетерпением,  -  я  могу
ответить вам только одно и надеюсь, что мой ответ удовлетворит вас. Если
бы я знала вашу вину передо мной, я простила бы вас. Тем более вы пойме-
те, что, не зная этой вины...
   Фуке закусил губы, как это делал обыкновенно Арамис.
   - Значит, - продолжал он, - я могу надеяться, что, невзирая  на  слу-
чившееся, мы останемся в добрых отношениях и что вы любезно соглашаетесь
верить в мою почтительную дружбу.
   Лавальер показалось, что она начинает понимать.
   "Да, - подумала она, - я не могла бы поверить, что  господин  Фуке  с
такой жадностью будет искать источников новоявленной благосклонности".
   И сказала вслух:
   - В вашу дружбу, сударь? Вы мне предлагаете вашу дружбу?  Но,  право,
это для меня большая честь, и вы слишком любезны.
   - Я знаю, сударыня, - отвечал Фуке, - что дружба господина может  по-
казаться более блестящей и более желательной, чем дружба слуги; но  могу
вас заверить, что и слуга окажется таким же преданным, таким же верным и
совершенно бескорыстным.
   Лавальер поклонилась; действительно, в голосе суперинтенданта звучала
большая искренность и неподдельная преданность. Она протянула Фуке руку.
   - Я вам верю, - улыбнулась она.
   Фуке крепко пожал руку девушки.
   - В таком случае, - прибавил он, - вы сейчас же отдадите мне это нес-
частное письмо.
   - Какое письмо? - спросила Лавальер.
   Фуке еще раз устремил на нее свой испытующий взгляд. То  же  наивное,
то же простодушное выражение лица.
   - После этого отрицания, сударыня, я принужден признать, что вы дели-
катнейшее существо, и сам я не был бы честным человеком, если бы мог бо-
яться чегонибудь со стороны такой великодушной девушки, как вы.
   - Право, господин Фуке, - отвечала Лавальер, - с глубоким  сожалением
я принуждена повторить вам, что решительно ничего не понимаю.
   - Значит, вы можете дать слово, что  не  получали  от  меня  никакого
письма?
   - Даю вам слово, нет! - твердо сказала Лавальер.
   - Хорошо. Этого с меня достаточно, сударыня; позвольте мне  повторить
уверение в моей преданности и в моем глубочайшем почтении.
   Фуке поклонился и отправился домой, где его ждал Арамис, оставив  Ла-
вальер в полном недоумении.
   - Ну что? - спросил Арамис, нетерпеливо ожидавший возвращения Фуке. -
Как вам понравилась фаворитка?
   - Восхищен! - отвечал Фуке. - Это умная, сердечная женщина.
   - Она не рассердилась?
   - Ничуть; по-видимому, она просто ничего не поняла.
   - Не поняла?
   - Да, не поняла, что я писал ей.
   - А между тем нужно было заставить ее понять вас,  нужно,  чтобы  она
возвратила письмо; я надеюсь, она отдала вам его?
   - И не подумала.
   - Так вы, по крайней мере, удостоверились, что она сожгла его?
   - Дорогой даЭрбле, вот уже целый час, как я  играю  в  недоговоренные
фразы, и мне порядком надоела эта игра,  хотя  она  очень  занимательна.
Поймите же: малютка притворилась, будто совершенно не понимает меня; она
отрицала получение письма; а поэтому она не  могла  ни  отдать  его,  ни
сжечь.
   - Что вы говорите? - встревожился Арамис.
   - Говорю, что она  клялась  и  божилась,  что  не  получала  никакого
письма.
   - О, это слишком! И вы не настаивали?
   - Напротив, я был настойчив до неприличия.
   - И она все отрицала?
   - Да.
   - И ни разу не выдала себя?
   - Ни разу.
   - Следовательно, дорогой мой, вы оставили письмо в ее руках?
   - Пришлось, черт возьми!
   - О, это большая ошибка!
   - Что же бы вы сделали на моем месте?
   - Конечно, невозможно было принудить ее, но это тревожит меня: подоб-
ное письмо не может оставаться у нее.
   - Эта девушка так великодушна.
   - Если бы она была  действительно  великодушна,  она  отдала  бы  вам
письмо.
   - Повторяю, она великодушна; я видел это  по  ее  глазам,  я  человек
опытный.
   - Значит, вы считаете ее искренней?
   - От всего сердца.
   - В таком случае мне кажется, что мы действительно ошибаемся.
   - Как так?
   - Мне кажется, что она действительно не получила письма.
   - Как так? И вы предполагаете?..
   - Я предполагаю, что, по неизвестным нам соображениям, ваш человек не
отдал ей письма.
   Фуке позвонил. Вошел лакей.
   - Позовите Тоби, - приказал суперинтендант.
   Через несколько мгновений появился слуга, сутулый человек с бегающими
глазами, с тонкими губами и короткими руками.
   Арамис вперил в него пронизывающий взгляд.
   - Позвольте, я сам расспрошу его.
   - Пожалуйста, - отвечал Фуке.
   Арамис хотел было заговорить с лакеем, но остановился.
   - Нет, - сказал он, - он увидит, что мы придаем слишком большое  зна-
чение его ответу; допросите его сами; а я сделаю вид, что пишу письмо.
   Арамис действительно сел к столу, спиной к лакею, но внимательно наб-
людал за каждым его движением и каждым его взглядом в висевшем  напротив
зеркале.
   - Подойди сюда, Тоби, - начал Фуке.
   Лакей приблизился довольно твердыми шагами.
   - Как ты исполнил мое поручение? - спросил Фуке.
   - Как всегда, ваша милость, - отвечал слуга.
   - Расскажи.
   - Я вошел к мадемуазель де Лавальер, которая была у обедни, и положил
записку на туалетный стол. Ведь так вы приказали мне?
   - Верно, и это все?
   - Все, ваша милость.
   - В комнате никого не было?
   - Никого.
   - А ты спрятался, как я тебе приказал?
   - Да.
   - И она вернулась?
   - Через десять минут.
   - И никто не мог взять письма?
   - Никто, потому что никто не входил в комнату.
   - Снаружи, а изнутри?
   - Оттуда, где я был спрятан, видна была вся комната.
   - Послушай, - сказал Фуке, пристально глядя  на  лакея,  -  если  это
письмо попало не по адресу, то лучше откровенно сознайся мне в этом, по-
тому что, если тут произошла ошибка, ты поплатишься за нее головой.
   Тоби вздрогнул, но тотчас овладел собой.
   - Ваша милость, - повторил он, - я положил письмо на туалетный  стол,
как я вам сказал, и прошу у вас  только  полчаса,  чтобы  доказать,  что
письмо в руках мадемуазель де Лавальер, или же принести его вам обратно.
   Арамис с любопытством наблюдал за лакеем.
   Фуке был доверчив; двадцать лет этот лакей усердно служил ему.
   - Хорошо, - согласился он, - ступай, но принеси  мне  доказательство,
что ты говорил правду.
   Лакей ушел.
   - Ну, что вы скажете? - спросил Фуке у Арамиса.
   - Я скажу, что вам во что бы то ни стало надо узнать  истину.  Письмо
или дошло, или не дошло до Лавальер; в первом случае  нужно,  чтобы  Ла-
вальер возвратила вам его или же сожгла в вашем присутствии; во втором -
необходимо раздобыть письмо, хотя бы это стоило нам  миллиона.  Ведь  вы
согласны со мной?
   - Да; однако, дорогой епископ, я считаю, что вы сгущаете краски.
   - Слепец вы, слепец! - прошептал Арамис.
   - Лавальер, которую вы принимаете за тонкого  дипломата,  просто-нап-
росто кокетка, которая надеется, что я буду продолжать увиваться за ней,
раз я уже начал. Теперь, убедившись в любви короля, она  рассчитывает  с
помощью письма держать меня в руках. Это так естественно.
   Арамис покачал головой.
   - Вы не согласны? - спросил Фуке.
   - Она не кокетка, - отвечал Арамис.
   - Позвольте вам заметить...
   - Я отлично знаю кокеток!
   - Друг мой, друг мен!
   - Вы хотите сказать, что далеко то время, когда я изучал их? По  жен-
щины не меняются.
   - Зато мужчины меняются, и теперь вы стали более  подозрительны,  чем
были прежде. - Рассмеявшись, Фуке продолжал: -  Если  Лавальер  пожелает
уделять мне одну треть своей любви и королю две трети, найдете вы прием-
лемым такое положение?
   Арамис нетерпеливо поднялся.
   - Лавальер, - сказал он, - никогда не любила и никогда не полюбит ни-
кого, кроме короля.
   - Но ответьте мне наконец, что бы вы сделали на моем месте.
   - Прежде всего я не выпускал бы из дому вашего слугу.
   - Тоби?
   - Да, Тоби; это предатель!
   - Что вы?
   - Я уверен в этом. Я держал бы его взаперти, пока он не признался  бы
мне.
   - Еще не поздно; позовем его, и вы допросите его сами.
   - Прекрасно.
   - Но уверяю вас, что это будет напрасно. - Он служит у меня уже двад-
цать лет и ни разу ничего не перепутал, а между тем, - прибавил фуке  со
смехом, - перепутать бывало так легко.
   - Все же позовите его. Мне сдается, сегодня утром я видел,  как  этот
человек о чем-то совещался с одним из слуг господина Кольбера.
   - Где?
   - Возле конюшни.
   - Как так? Все мои слуги на ножах со слугами этого мужлана.
   - Однако повторяю, я видел его, и когда он вошел, его физиономия  по-
казалась мне знакомой.
   - Почему же вы ничего не сказали, когда он был здесь?
   - Потому что только сию минуту я припомнил.
   - Вы меня пугаете, - сказал Фуке и позвонил.
   - Лишь бы мы не опоздали! - прошептал Арамис.
   Фуке позвонил вторично. Явился камердинер.
   - Тоби! - крикнул Фуке. - Позовите Тоби!
   Слуга удалился.
   - Вы предоставляете мне полную свободу действий, не правда ли?
   - Полнейшую.
   - Я могу пустить в ход все средства, чтобы узнать истину?
   - Все.
   - Даже запугивание?
   - Я уступаю вам обязанности генерального прокурора.
   Прошло десять минут. Тоби не появлялся. Выведенный из  терпения  фуке
снова позвонил.
   - Тоби! - крикнул он.
   - Его ищут, ваша милость, - поклонился камердинер.
   - Он где-нибудь близко, я никуда не посылал его.
   - Я пойду поищу его, ваша милость.
   И камердинер снова удалился. Арамис в молчании  нетерпеливо  прогули-
вался по комнате.
   Фуке зазвонил так, что мог бы разбудить мертвого.  Вернулся  камерди-
нер; он весь дрожал.
   - Ваша милость ошибается, - сказал он, не дожидаясь вопроса  Фуке.  -
Ваша милость, вероятно, дали какое-нибудь поручение Тоби, потому что  он
пришел на конюшню, вывел лучшего скакуна, оседлал его и уехал.
   - Уехал! - вскричал Фуке. - Скачите, поймайте его.
   - Полно, - Арамис взял его за руку, - успокойтесь, дело сделано!
   - Сделано?
   - Конечно, я был в этом уверен. Теперь не  будем  поднимать  тревоги;
разберем лучше последствия случившегося и постараемся принять меры.
   - В конце концов, - вздохнул Фуке, - беда не велика.
   - Вы думаете?
   - Конечно. Всякому мужчине позволительно  писать  любовное  письмо  к
женщине.
   - Мужчине - да, подданному - нет; особенно когда  женщину  любит  ко-
роль.
   - Друг мой, еще неделю назад король не любил Лавальер; он не любил ее
даже вчера, а письмо написано вчера; и я не мог догадаться о любви коро-
ля, когда ее еще не было.
   - Допустим, - согласился Арамис. - Но письмо, к несчастью, не помече-
но числом. Вот что особенно мучит меня. Ах, если бы на нем  стояло  вче-
рашнее число, я бы ни капли не беспокоился за вас!
   Фуке пожал плечами.
   - Разве я под опекой и король властвует над моим умом и моими желани-
ями?
   - Вы правы, - согласился Арамис, - не будем  придавать  делу  слишком
большого значения; и потом... если нам что-либо грозит, мы сумеем  защи-
титься.
   - Грозит? - удивился Фуке. - Неужели этот муравьиный укус вы называе-
те угрозой, которая может подвергнуть  опасности  мое  состояние  и  мою
жизнь?
   - Ах, господин Фуке, муравьиный укус может сразить и  великана,  если
муравей ядовит!
   - Разве ваше всемогущество, о котором вы недавно говорили, уже рухну-
ло?
   - Я всемогущ, но не бессмертен.
   - Однако, мне кажется, важнее всего отыскать Тоби. Не правда ли?
   - О, его вам теперь не поймать, - сказал Арамис, - и если он был  вам
дорог, наденьте траур!
   - Но ведь он где-нибудь да находится?
   - Вы правы; предоставьте мне свободу действия, - отвечал Арамис.


   VI
   ЧЕТЫРЕ ШАНСА ПРИНЦЕССЫ

   Королева-мать пригласила к себе молодую королеву.
   Больная Анна Австрийская дурнела и старилась с поразительной  быстро-
той, как это всегда бывает с женщинами,  которые  провели  бурную  моло-
дость. К физическим страданиям присоединялись страдания  от  мысли,  что
рядом с юной красотой, юным умом и юной властью она служит только  живым
напоминанием прошлого.
   Советы врача и свидетельства зеркала меньше огорчали ее, чем  поведе-
ние придворных, которые, подобно крысам, покидали трюм корабля, куда на-
чинала проникать вода.
   Анна Австрийская была недовольна свиданиями со старшим сыном. Бывало,
король, чувства которого были скорей показные, чем искренние, заходил  к
матери на один час утром и на один вечером. Но с тех пор, как он взял  в
свои руки управление государством, утренние и вечерние визиты были  сок-
ращены до получаса; малопомалу утренние визиты совсем прекратились.
   По утрам мать и сын встречались за мессой; вечерние визиты были заме-
нены свиданиями у короля или у принцессы, куда королева ходила  довольно
охотно ради сыновей. Вследствие этого принцесса приобрела огромное влия-
ние при дворе, и у нее собиралось самое блестящее общество.
   Анна Австрийская чувствовала это.
   Больная, принужденная часто сидеть дома, она  приходила  в  отчаяние,
предвидя, что скоро ей придется проводить время в унылом  и  безнадежном
одиночестве.
   С ужасом вспоминала она то одиночество, на которое  обрекал  ее  ког-
да-то кардинал Ришелье, те невыносимые вечера, в течение которых,  одна-
ко, ей служили утешением молодость и красота, всегда сопровождаемые  на-
деждой.
   И вот она решила перевести двор к себе  и  привлечь  принцессу  с  ее
блестящей свитой в темные и унылые комнаты, где вдова французского коро-
ля и мать французского короля обречена была утешать  всегда  заплаканную
от преждевременного вдовства супругу французского короля.
   Анна задумалась. В течение своей жизни она много интриговала. В хоро-
шие времена, когда в ее юной головке рождались  счастливые  идеи,  подле
нее была подруга, умевшая подстрекать ее честолюбие и ее любовь,  подру-
га, еще более пылкая и честолюбивая, чем она сама, искренне ее любившая,
что так редко бывает при дворе, и теперь удаленная от  нее  по  молочным
соображениям.
   Но с тех пор в течение многих лет кто мог похвалиться, что дал  хоро-
ший совет королеве, кроме г-жи де Мотвиль и  Молены,  испанки-кормилицы,
которая в качестве соотечественницы была поверенной королевы? Кто из те-
перешней молодежи мог напомнить ей прошлое, которым она только и жила?
   Анна Австрийская подумала о г-же де  Шеврез,  которая  отправилась  в
изгнание скорее добровольно, чем по приказанию короля,  а  затем  умерла
женой безвестного дворянина. Она задала себе вопрос, что посоветовала бы
ей г-жа де Шеврез в подобных обстоятельствах, и королеве показалось, что
эта хитрая, опытная и умная женщина отвечала ей своим ироническим  голо-
сом:
   "Все эти молодые люди бедны и жадны. Им нужно золото и доходы,  чтобы
предаваться удовольствиям; привлеките их к себе подачками".
   Анна Австрийская решила последовать этому совету. Кошелок у  нее  был
полный; она располагала большими суммами, собранными для нее Мазарини  и
хранившимися в надежном месте. Ни у кого во Франции не было таких краси-
вых драгоценных камней, особенно такого крупного жемчуга, при виде кото-
рого король каждый раз вздыхал, потому что жемчуг на его короне  казался
мелким зерном по сравнению с ним.
   Анна Австрийская не обладала больше ни красотой, ни очарованием. Зато
она была богата и привлекала лип, посещавших ее, либо надеждой на  круп-
ный карточный выигрыш, либо подачками, либо, наконец, доходными местами,
которые она очень умело выпрашивала у короля, чтобы поддержать свое вли-
яние.
   В первую очередь она испытала это средство на принцессе,  которую  ей
больше всего хотелось привлечь к себе. Несмотря на всю свою  гордость  и
самоуверенность, принцесса попалась в расставленные ей сети. Богатея по-
немногу от подарков, она вошла во вкус и с удовольствием получала  преж-
девременное наследство.
   То же средство Анна Австрийская употребила по отношению  к  принцу  и
самому королю. Она завела у себя лотереи.
   Одна из таких лотерей была назначена у королевыматери в день, до  ко-
торого мы довели наш рассказ. Анна Австрийская разыгрывала два  прекрас-
ных брильянтовых браслета очень тонкой работы. В них были вставлены ста-
ринные камеи большой ценности; сами брильянты были не очень  дороги,  но
оригинальность и изящество работы были таковы, что при дворе многие  же-
лали не только получить эти браслеты, но просто увидеть их на руках  ко-
ролевы, так что в дни, ко